На улице было пасмурно, шёл весьма неприятный дождь со снегом. Не единого луча солнца, ни единого блика не было видно ни на витринах, которые померкли и опустели, ни в окнах, небрежно задёрнутых занавесками. По, казалось, набухшему от дождя тротуару не шагал ни один пешеход, а даже если шагал, то его осторожно оставленные следы быстро расплывались и безследно исчезали.

Вдруг из-за ветхого забора показалось странное лицо с невообразимо неприятной и мерзкой гримасой. У лица этого был такой длинный нос, что его обладателю приходилось на несколько дюймов отходить от забора, только чтобы спокойно выглянуть из-за него. Весёлый помпон на его колпаке был измазан в грязи и порван, словно был совсем безразличен длинноносому. Кожа этого типа была такой склизской, что сразу было ясно, что она сделана из дерева, которое изрядно намокло под дождём.

Тип осмотрелся по сторонам и, не заметив на улицах никого, кроме воронов, жадно клевавших объедки, ловко выпрыгнул наружу. Руки его, что свисали с непропорцианального тела практически до земли, цепко схватились за верх забора, а ноги громко стукнулись о землю при совершённом прыжке. Всё снова затихло.

Длинноносый ещё раз осмотрелся, и с какой-то непонятной усмешкой на лице осторожно покрался в сторону большого кукольного театра. Театр был очень красив и уникален: снаружи его украшало множество стройных колонн и барельефов, а внутри - прекрасных люстр и мраморных статуй. Хозяином театра был прославленный добряк Карабас-Барабас. Сколько кукол добровольно не пришли к нему на службу, сколько марионеток не прилетели из других городов, и всё не зря. Барабас любезно кормил их, чинил, собирал новых, ухаживал за старыми, ни про кого не забывал. И ни разу сильная рука его не поднималась над беспомощными созданиями. Все были в безопасности и все были счастливы. К этому-то театру и направлялся мерзкий негодяй.

Осторожно ступая по скользкому тротуару, длинноносый пробирался всё ближе и ближе к прекрасному зданию. Добравшись наконец до служебной двери, искусно спрятаной за колоннами, он злобно хихикнул и стал усердно шарить в карманах своих рваных синих шорт. Все не подходящие в этот момент вещи небрежно выкидывались хозяином в разные стороны, отлетая на несколько шагов. Среди них были и спичечные коробки, наполненные жуками и лягушатами, и согнутые отмычкой скрепки, и засаленные цветные ленты. Всё это казалось мрачным и вселяющим страх под грозным пасмурным небом.

Негодяй выбросил из карманов всё, кроме какого-то мятого свёртка, достал его и вновь злобно хихикнул. Он знал, что когда Карабас чихнёт, он на время станет злым и беспощадным, начнёт бить и ругать своих бедных подопечных. Длинноносый нащупал в темноте одну из отмычек, умело просунул её в скважину, и дверь, придерживаемая его деревянной рукой, беззвучно распахнулась. Посреди комнаты сидел Барабас, подобрав длинную бороду, и с наслаждением жарил в тёплом очаге кролика и двух цыплят. По комнате разносился их приятный аромат, а где-то на сцене шумело очередное представление.

Тип проскользнул в дверь, и издевательски глянул на Карабаса. Тот поднял взор.

- Буратино, миленький, опять ты! - добродушно, но с каплей упрёка промолвил хозяин театра, - Давай я дам тебя пять сольдо, накормлю цыплёнком и ты уйдёшь отсюда?

Буратино ухмыльнулся. Карабас, не взирая на всю свою доброту, не долюбливал Буратино за все его проказы, но, как и со всеми, он пытался разговаривать с ним по-доброму, желая изменить его характер и вызволить яркий лучик доброты из его каменного сердца.

Негодяй презрительно ответил:

- А давай! Я принёс тебе приправу для твоего цыплёнка, чтобы он был вкуснее и сочнее, - с этими словами он протянул Барабасу свёрток, и ещё раз усмехнулся. Тот удивился неожиданной заботе Буратино, любезно поблагодарил его и протянул пять красивых блестящих монет.

- Вот уж не ожидал! Спасибо тебе, малыш! - смягчился он и развернул свёрток.

В свёртке оказалась добрая щепотка перца, который мгновенно разлетелся по комнате. Карабас в недоумении чихнул, и лицо его чуть покраснело. Он чихнул ещё раз, и из ушей его пошёл пар. Ещё раз, и он гневно стукнул кулаком по ручке кресла, ещё раз, и он вскочил, полный злобы и ненависти. Громкими, свирепыми шагами двинулся он на сцену, прминутно чихая и яростно проклиная своих бедняжек-кукол. Выбежав наконец на сцену, он прорычал, перебивая речь непрерывным чиханием:

- Представление отменяется! - и топнул ногой, - А выыы... - он повернулся к дрожжавшим от страха куклам, - Прочь! Убирайтесь отсюда! Вон! - такой любезный недавно Барабас нещадно пинал кукол ногами и подкидывал в воздух, пока те, тратя последние силы, не выбежали из рокового театра. 

Карабас чихнул ещё раз и вернулся в служебное помещение, где катался по полу от смеха негодяй Буратино. Взревел хозяин театра, и без лишних церемоний бросил его в костёр, только поленья затрещали...