— Алиса, ты меня слушаешь? — голос свекрови в трубке звучит как всегда надменно. — Борщ нужно варить только на втором бульоне. Никак иначе. И свеклу отдельно тушишь, с уксусом. А то у тебя в прошлый раз получилась какая-то бледная жижа. Витенька даже есть не стал.

Я закатываю глаза, радуясь, что свекровушка этого не видит. Витенька. Моему мужу сорок девять лет, он успешный хирург, а его до сих пор называют Витенькой. И беспокоятся о том, поел ли он супчик.

— Спасибо, Маргарита Семёновна. Обязательно учту на будущее. Больше никаких бледных жиж.

На другом конце провода — осуждающее молчание. Свекровь не любит мои шутки. Вообще, она не любит всё, что связано со мной: мой борщ, мои волосы (слишком рыжие, почти медные), мою карьеру (бросила ради Виктора, хотя иногда жалею), мою бездетность (не сложилось у нас с детьми).

Эти лекции по готовке я слушаю практически ежедневно. Поэтому ни сил, ни желания их запоминать уже нет. Я и так еле тащу два пакета продуктов из магазина. А тут свекровь — уже полчаса зудит на ухо.

— Тебе всё шуточки, а вот Витенька привык к нормальному питанию. Мужчина работает с утра до ночи, спасает жизни, а дома — сырая капуста в воде. Это питание, по-вашему? Алиса, ты у нас дама с характером. Но женщина должна быть гибкой. Особенно с такими мужчинами, как мой Витенька.

Открываю дверь в квартиру, телефон всё ещё прижат к уху. Скидываю туфли, мыча в трубку что-то типа: «Угу-угу, ага-ага».

И внезапно — застываю на месте.

Из спальни доносится женский голос. Низкий, мурлыкающий:

— Ещё, пожалуйста, ещё…

И чье-то тяжелое дыхание. Громкий шепот моего мужа:

— Вот так, моя хорошая.

Я стою, как вкопанная. Ноги не двигаются. В одной руке — телефон, в другой — ключи, которые со звоном падают на пол. Только вот в порыве страсти никто не замечает этого грохота.

— Алиса? Ты чего замолчала? — свекровь явно теряет терпение. — Ты услышала, что морковь нужно натирать на самой мелкой терке? Иначе невкусно. Вот мой борщ всегда получается выше всяких похвал. Витенька его обожает.

Я медленно выдыхаю. Голос свекрови отрезвляет. Выводит меня из ступора.

— Маргарита Семеновна, тут такое дело. Кажется, ваш Витенька мне изменяет.

— Что ты сказала?

— А ещё. — добавляю спокойно. — Вы готовите отвратительный борщ. Просто кислятина.

А затем нажимаю на кнопку сброса звонка.

Так начинается мой понедельник.

***

Наверное, я всегда интуитивно догадывалась, что муж может мне изменить. Ну, не всегда, конечно. Но последние пару лет — точно.

Витя — хирург с именем, уважаемый, к нему очередь из пациентов на год вперед расписана. У него под боком вечно толпятся молоденькие медсестры, которые смотрят на него с немым обожанием.

Он импозантный, статный, в нем видна южная кровь. Годы сделали его лишь интереснее.

А я... Ну, что я? Мне сорок пять лет. Уже не идеальная внешность, не такая гладкая кожа, как раньше. Я слежу за собой, занимаюсь спортом — но всё равно. Возраст берет своё.

Витя постоянно задерживался на работе. Ну а как иначе? Операция может длиться час, а может и целые сутки. Но он клялся, что любит только меня. Что все эти девушки возле него — просто фон, белый шум, не больше. А я искренне верила, хоть внутри иногда и появлялась нехорошая мыслишка: «А вдруг... а если...»

И вот. Сейчас я стою в дверях и довольно отчётливо слышу, кого и как он на самом деле любит.

Я слышу, как надрывается Витин телефон. Он не отвечает, занятый ответственным делом.

Ну да. Куда уж тут оторвешься. «Операция» в самом разгаре.

Р-р-р! Р-р-р!

Ещё раз. И ещё.

Телефон Вити звонит снова. Это наверняка его мама. Маргарита Семёновна не терпит, когда её игнорируют.

— Секунду, — бросает он (ой, какая деликатная пауза) и отвечает на звонок. — Да, мам, что-то важное? У меня срочная операция.

Да-да. Операция. Тут пациент на кровати стонет, так ему нездоровится.

Я мысленно усмехаюсь и иду в сторону кухни.

— В смысле, я изменяю Алисе? — Его голос резко повышается. — В смысле, она сама тебе сказала?! В смысле, она твой борщ раскритиковала?!

Ставлю чайник. Расставляю чашки на столе. Три штуки. Ну а что. Я же воспитанная женщина. Что, не угощу гостью чаем с ватрушками? Она же устала. Выдохлась. Уработалась там вся.

Виктор появляется в коридоре и тут замечает меня. Взъерошенный, в одних трусах. Он пытается спешно натянуть брюки.

— Алиса?! — у него глаза, как у пациента, которому только что сообщили, что удаление грыжи будут проводить без наркоза.

Витя стремительно бледнеет. За ним — недовольная тень в коротком халатике. В моем халатике! Между прочим, мне он почти до колена, а вот длинноногой гостье явно коротковат. Едва бедра прикрывает.

Я медленно поднимаю взгляд.

— Вера...

Морщусь, узнавая племянницу.

Чайник закипает со свистом.

Вера, впрочем, выглядит совсем не виновато. Скорее — как будто собирается ругаться на базаре за помидоры. Вид воинственный, губы надутые.

Витя делает шаг ко мне.

— Алиса, послушай, я…

Он явно собирается придумать какую-то банальность, но я поднимаю руку.

— Только, пожалуйста, не надо про «случайность» и «всё не так, как кажется».

— Теть Алис... — начинает Вера, запахивая халат. — Вы только маме не говорите.

Фига себе. Вот это заявление.

Если честно, когда моя сестра, Сашка, попросила пристроить Веру, я очень обрадовалась. Как-никак родная кровь. С удовольствием помогу! Тем более у Верки образование подходящее. Медсестра. Дальше она учиться отказалась наотрез, сказала, что доктором себя не видит.

Мы еще с сестрой подумали: может, сейчас посмотрит на врачей в престижной клинике — и передумает.

Витя, конечно, закатил глаза — он не любит, когда в его больницу «проталкивают» людей, — но в итоге устроил её на полставки в хирургию.

Да уж. Если бы я знала, чем закончится моя помощь.

Сейчас мне даже смотреть на них не хочется. Тошно. Мерзко. Я пока держу эмоции в узде, но дрожь уже разливается по телу. Это только кажется, что мне плевать.

Конечно же, нет.

Но я не позволю себе проявить слабость перед муженьком в одних трусах и его молоденькой любовницей.

— Алис, давай поговорим, — просит Витя.

— О чем? — морщусь. — Тут говорить не о чем. Я подам на развод, а дальше делай всё, что захочешь.

Мой благоверный резко выпрямляется, словно не ожидал, что я произнесу это вслух.

— Да ты чего? Алиса, подожди. Не руби сгоряча.

— Теть Алис...

— А что такого? Да ты не переживай. Детей у нас нет, разведут быстро. Квартиру поделим пополам. Машины — тоже. Совместная собственность и всё такое. Будете наживать с Верой всё заново. Классно же, да?

Я усмехаюсь, заметив, как в глазах моего мужа появляется паника. Он по природе жадноват. Не жмот, но квартиры-машины так просто отдавать не намерен. Он явно сейчас представил в голове сумму, которую придется мне отвалить при разводе.

Ну а что? Да, я не работала последние пять лет, но в семейный очаг вкладывалась наравне с Витей. Более того, я свою карьеру загубила по его просьбе.

«Я хочу, чтобы меня дома встречал ужин из трех блюд, а не замученная жена», — признался он однажды.

Я подумала-подумала и ушла. На своей работе достигла потолка, поэтому особо не горевала. Быть домохозяйкой меня полностью устраивало. В тот момент.

Потом, конечно, готовка с уборкой надоели знатно. Но первый год я радовалась тому, что не надо никуда вставать спозаранку и ни перед кем отчитываться.

Ну и в любом случае. Из-за мужа лишилась стабильного заработка — так что «с чем пришла» не уйду.

— Алиса, я тебя люблю, ты пойми! Это… это просто глупость! Ошибка! Помутнение! — и он, совершенно внезапно, шлёпается на колени. — Только ты! Всегда была только ты! Эта... ситуация — просто недоразумение!

Вера по-детски обиженно хмурится. Действительно. Это ж она жертва. Так работала, там старалась — а Витенька не оценил. Бедняжка. Мне её почти жалко.

Ну-ну.

Я смотрю на Витю сверху вниз. Он ещё несколько секунд стоит на коленях. Но когда я не кидаюсь его жалеть, не подаю платочек, не опускаюсь рядом — что-то в нём ломается.

Он встаёт.

Медленно.

И вдруг — передо мной как будто другой человек. Лицо каменеет.

— Ну и катись к чертям, — говорит он хрипло. — Думаешь, тебе поверят в суде? Я — хирург. Уважаемый человек. А ты? Бездетная. Фригидная.

Если бы ты была нормальной женой, я бы никогда...

— Не продолжай, — говорю, чувствуя, как в горле поднимается тошнота.

Это не злость. Даже не обида. Это просто омерзение.

Словно весь мой брак — гнилое яблоко, которое я сжимала в руке, пока оно не развалилось на ошметки.

Я хватаю сумку, ключи, телефон — всё на автомате — и вылетаю из квартиры.

— Ты подаёшь на развод? Ха! Попробуй только! — несется мне в спину. — Оставишь здесь всё! Выйдешь из этого брака с голым задом! Алиса, запомни мои слова!