Пепел здесь имел вкус столетий — горький, сухой, оседающий на языке скрипучей пылью. Он забивался в сочленения доспехов, марал безупречную белизну плащей и превращал легкие в кузнечные мехи, качающие сажу.

Аэлинвиэ с трудом сдержала гримасу отвращения. Её отряд, «Лунные Клинки», двигался сквозь мертвый лес подобно лучу света, разрезающему гнилую утробу ночи. Они не скрывались. Зачем прятаться от зверей? Эльфийская сталь пела, рассекая воздух, а магические сферы, парящие над головами воинов, отбрасывали холодное голубое сияние, выхватывая из темноты скрюченные стволы обугленных деревьев.

— Держать строй, — её голос прозвучал чисто и звонко, перекрывая шорох шагов. — Они где-то рядом. Я чувствую их смрад.

Она была принцессой, дочерью Луны, и её учили, что орки Пеплящей Степи — это хаос, облеченный в плоть. Бешеные псы, которые бросаются на блеск стали с пеной у рта. Их тактика — навалиться кучей, задавить числом и яростью. Поэтому Аэлинвиэ велела сомкнуть щиты. Пусть разобьют свои лбы о стену эльфийского мастерства.

Но лес молчал. Не было ни утробного воя, ни стука топоров о щиты, ни запаха прогорклого жира, которым орки мазали свои тела перед битвой. Только мертвая, звенящая тишина и этот проклятый пепел, падающий с неба, как черный снег.

Первая смерть пришла беззвучно.

Лейтенант, идущий справа от неё, вдруг споткнулся. Аэлинвиэ успела увидеть, как его шея дернулась под неестественным углом. Тяжелый, усеянный шипами болас, вылетевший из мрака, обвился вокруг его горла, ломая позвонки с сухим треском сухой ветки. Он упал, не издав ни звука.

— Засада! — крикнула Аэлинвиэ, вскидывая клинок.

Но крик застрял в горле. Из тьмы, из-за черных стволов, в них полетело не оружие. Сферы из обожженной глины разбивались о землю и щиты, выпуская клубы густого, тяжелого дыма. Он был желтовато-серым, маслянистым. Вдохнув его, Аэлинвиэ почувствовала, как гортань сжало спазмом. Магия требовала голоса, требовала чистоты дыхания, а этот дым словно заливал легкие свинцом.

— Ael’in… — попыталась она начать формулу Ветряного Щита, но вместо певучих слов из горла вырвался лишь сиплый кашель.

Хаос накрыл их мгновенно. Тени отделились от деревьев. Орки. Но они не бежали, размахивая дубинами. Они двигались низко, прижавшись к земле, словно волки на охоте. Никаких криков. Только глухие удары металла о плоть и хруст костей.

Аэлинвиэ отбила выпад кривого ятагана, метящего ей в пах. Удар был такой силы, что её рука онемела до плеча. Она крутанулась в пируэте, пытаясь достать врага, но её клинок рассек лишь дым. Орк отступил, не принимая боя, а сзади на неё уже надвигались двое с ростовыми щитами, обитыми железом.

Они не пытались убить её. Они её загоняли.

Вокруг гибли её воины. Она видела, как гордость её гвардии, лучшие мечники, падали в грязь, запутанные в сети, сбитые с ног подсечками, оглушенные ударами щитов. Это была не война. Это была бойня на скотном дворе.

Ужас, холодный и липкий, пополз по спине Аэлинвиэ. «Не дамся».

Она отбросила изящную тактику фехтования. Собрав волю в кулак, она потянулась к источнику внутри себя, игнорируя спазм в горле. Если она не может петь заклинания, она станет заклинанием сама. «Лунный Ожог». Самоубийственная вспышка чистой энергии, которая выжжет всё в радиусе десяти шагов. Вместе с ней. Лучше смерть, чем лапы этих тварей.

Кожа начала светиться, вены на руках вспухли серебром. Она закрыла глаза, готовясь разжать пальцы ментальной хватки и выпустить силу.

Удар пришел ниоткуда.

Жесткий, профессиональный удар латным кулаком под дых. Воздух со свистом вылетел из остатков её легких, разрывая концентрацию. Магия, не найдя выхода, больно ударила по ней самой, опалив нервы. Аэлинвиэ сложилась пополам, хватая ртом отравленный воздух, и тут же тяжелый сапог ударил её под колено, опрокидывая лицом в грязь.

Щека врезалась в смешанный с пеплом грунт. Во рту появился солоноватый вкус крови. Кто-то наступил ей на запястье, заставляя разжать пальцы и выронить меч.

— Ghash! — короткий рык над ухом.

Аэлинвиэ попыталась подняться, но мир плыл перед глазами. Дым начинал рассеиваться, открывая картину полного разгрома. Все кончилось. За считанные минуты.

Она ожидала, что сейчас начнется самое страшное. Что её перевернут на спину, сорвут доспехи, что она почувствует вонь их похоти и боль разрыраемой плоти. Она сжалась, готовясь к последней, безнадежной борьбе зубами и ногтями.

Но никто не прикоснулся к ней.

Звуки битвы стихли так же внезапно, как и начались. Орки, окружавшие её, расступились. Они не скалились, не улюлюкали. Они стояли неподвижно, опустив оружие, и смотрели в одну точку.

Тяжелые шаги сотрясали землю. Размеренные. Властные.

Аэлинвиэ, преодолевая тошноту, подняла голову. К ней приближалась фигура, заслоняющая собой тусклое солнце Пепельной Степи.

Он был огромен, даже по меркам своего народа. Но не гора мышц и жира, как рисовало её воображение. Это была ожившая крепостная башня. Его доспехи были из темной, матовой стали, без единого украшения, без черепов и скальпов, которыми так любили кичиться дикари. Только функциональная, идеально подогнанная защита. Лицо скрывал простой шлем с Т-образной прорезью, но даже сквозь неё она чувствовала тяжесть взгляда.

Один из орков, молодой и горячий, с перекошенным от боевого безумия лицом, шагнул к лежащей принцессе, занося топор. Видимо, старая ненависть была сильнее приказа.

Вожак не ускорил шаг. Он просто издал один низкий, вибрирующий звук, похожий на рык пещерного льва.

Молодой орк замер, как вкопанный. Топор выпал из его рук. Он попятился, склонив голову, всем телом выражая собачью покорность и страх.

Вождь подошел к Аэлинвиэ. Его тень накрыла её полностью, погружая в холод. Она видела лишь носки его тяжелых сапог, покрытых серой пылью и чужой кровью.

Он медленно опустился на одно колено. Доспехи скрипнули, но не громко — за ними ухаживали. Он снял латную перчатку с правой руки. Кожа его ладони была серо-зеленой, грубой, как кора старого дуба, и испещренной шрамами.

Аэлинвиэ дернулась, пытаясь отползти, зашипела, как дикая кошка.

— Не трогай…

Рука метнулась с пугающей скоростью. Он схватил её за подбородок — жестко, властно, пальцы стальными тисками впились в нежную кожу, фиксируя голову. Он не причинял лишней боли, но ясно давал понять: сопротивление бесполезно. Он повернул её лицо к свету, рассматривая, словно трофейный клинок или породистую лошадь.

Сквозь прорезь шлема на неё смотрели глаза. Не налитые кровью буркалы безумца. Это были глаза цвета грозового неба — умные, холодные и абсолютно безжалостные. В них не было похоти, лишь ледяной расчет. И это напугало Аэлинвиэ больше, чем любое насилие. Он видел в ней не женщину, не врага, а ресурс.

Он медленно, словно пробуя слова на вкус, заговорил. Его голос был подобен камнепаду в горах — глубокий, рокочущий бас, от которого вибрировало в груди.

— Dha’a. Mala. — Это был эльфийский. Ломаный, грубый, с жутким акцентом, но эльфийский. — Живая. Хорошо.

Он разжал пальцы, и Аэлинвиэ бессильно уронила голову обратно в грязь. Силы покидали её вместе с адреналином.

Вождь выпрямился во весь рост и, не оглядываясь на неё, бросил своим воинам команду на орочьем наречии, резкую, как удар хлыста:

— Связать. Эту — в мой шатер. Остальных — в ямы. Выдвигаемся.

Последнее, что увидела Аэлинвиэ перед тем, как тьма беспамятства милосердно накрыла её, была широкая спина в черной стали, удаляющаяся в серый туман, и осознание того, что все легенды лгали. Чудовище было куда страшнее, потому что у него был разум.