Воздух был густым и сладким, как патока. Он пах деньгами — смесью дорогого парфюма, старой кожи и той едва уловимой ноты озона, что остаётся после разрядов чистого электричества власти. Любовь Снежная вдыхала его маленькими, осторожными глотками, словно боялась отравиться. Здесь, в этом загородном храме успеха, она была чужой. Её платье, стоившее двух месячных зарплат, ощущалось картонной бронёй, а отрепетированная улыбка — оскалом загнанного зверя.

Она скользила взглядом по толпе, по этим холёным лицам и безупречным костюмам, чувствуя себя призраком на пиру богов. Каждый жест, каждый смешок казался ей частью ритуала, ключ к которому она отчаянно пыталась подобрать. Ей нужно было это. Не деньги, не статус. Ей нужна была победа — ядовитое, сладкое противоядие от горечи прошлого предательства, оставившего в её душе выжженную дыру.

И тогда она увидела его.

Ростислав Скворцов не стоял в центре. Он и был центром. Чёрная дыра в сияющей галактике вечеринки, он поглощал свет и звук. Прислонившись к мраморной колонне в дальнем конце зала, он не участвовал в разговоре, он его препарировал. Его фигура, затянутая в идеальный тёмный костюм, была воплощением хищной неподвижности. Но Любовь смотрела не на костюм. Она смотрела в его глаза — глаза цвета зимнего неба над сталью, холодные, пустые и всевидящие. Он был здесь хищником, а все остальные — лишь красочной дичью.

Сердце, этот глупый, обезумевший комок плоти, забилось о рёбра, как птица о прутья клетки. Это был её шанс. Один-единственный.

Собрав в кулак остатки самообладания, она двинулась к нему. Каждый шаг по персидскому ковру отдавался гулким ударом в висках. Она подошла, когда он на мгновение остался один, и её голос, который она так долго репетировала, прозвучал чужим и ломким.

— Должно быть, скучно наблюдать за суетой с самой вершины, Ростислав Игоревич.

Он повернул голову. Медленно, словно нехотя отрываясь от созерцания вечности. Его взгляд опустился на неё, и это было нечто худшее, чем презрение. Это было полное, абсолютное безразличие. Он не смотрел на неё — он смотрел сквозь неё, сквозь дорогое платье и макияж, видя лишь пустоту. Секунда растянулась в ледяную вечность. Он не удостоил её даже кивком. Просто отвернулся, делая вид, будто её никогда и не было.

Волна обжигающего стыда окатила её с головы до ног. Кровь бросилась в лицо, а потом так же стремительно отхлынула, оставив после себя звенящую пустоту. Она развернулась на каблуках, чувствуя на спине десятки воображаемых взглядов, и почти бегом направилась прочь из зала, ища спасения в тишине. Но в самом центре этого унижения, на самом дне её души, вспыхнула тёмная, извращённая искра. Боль. Она была такой настоящей. Такой… пьянящей.

Она нашла убежище в пустой библиотеке, где пахло пылью и тайной. Прислонившись лбом к холодному стеклу окна, она пыталась отдышаться. Вечеринка казалась далёким, гудящим ульем.

— Вы хотели моего внимания, Любовь.

Голос раздался прямо за её спиной. Низкий, бархатный, пробирающий до костей. Она резко обернулась. Ростислав стоял так близко, что она могла бы коснуться его, просто вытянув руку. Он возник из теней, бесшумный, как собственная смерть.

— Вы его получили, — продолжил он, делая шаг и вторгаясь в её личное пространство.

Страх ледяными иглами впился в её кожу. Он наклонился, и его губы оказались у самого её уха. Шёпот был тихим, интимным, но каждое слово било наотмашь.

— Вам ведь нравится, когда вас унижают. Когда сильный мужчина ломает вашу волю. Вы пишете об этом, не так ли? В своём маленьком, тайном блоге. — Он сделал паузу, наслаждаясь её застывшим ужасом. — Пароль — дата вашего первого предательства. Очень символично.

Мир рухнул. Воздух кончился. Он знал. Этот человек взломал её душу, вывернул наизнанку и теперь держал в руках её самые грязные, самые постыдные секреты.

Прежде чем она успела издать хоть звук, его рука метнулась вперёд и стальными пальцами впилась в её запястье. Это была не хватка, а удар. Острая, взрывающаяся боль пронзила её до самого плеча, вышибая из лёгких остатки кислорода. Она инстинктивно дёрнулась, но его пальцы сжались ещё сильнее, впиваясь в тонкие кости. И сквозь эту агонию, сквозь пелену ужаса, по её телу прошла судорога. Не страха. Чистого, незамутнённого, животного возбуждения.

Она подняла на него глаза, и в них плескался первобытный ужас, смешанный с тёмным восторгом.

Он наклонился ещё ниже, его дыхание опалило её щёку.

— Я могу дать вам то, о чём вы только мечтаете, Любовь. Боль, которая очищает. Унижение, которое возвышает. Полную потерю контроля. — Его голос был гипнотическим ядом. — Я предлагаю вам контракт. Всего на одну ночь. Чтобы вы попробовали.

С этими словами он разжал пальцы. На её бледной коже горели четыре красных клейма. Он отступил на шаг, возвращая ей воздух и право выбора.

— Мой водитель ждёт у главного входа. У вас десять минут на раздумья.

Ростислав развернулся и так же бесшумно растворился в тенях коридора, оставив её одну. Дрожащую, сломленную, с пылающим запястьем и сердцем, которое колотилось в агонии выбора между спасением и самым прекрасным падением в её жизни.