Ее пальцы, тонкие и прохладные, порхали над бутонами, словно мотыльки. Они знали язык цветов лучше, чем ее собственный язык — слова. Для мужа, для его гостей, для этого огромного, залитого холодным светом пентхауса она создавала молчаливые поэмы из восковых орхидей и бархатных роз. Сегодняшняя композиция в центре гостиной была особенно сложной — водопад из белых фаленопсисов, застывший в полете. Совершенство. Как и все вокруг.

Пентхаус напоминал музей современного искусства: стерильная тишина, выверенные линии, дорогие безжизненные предметы на своих местах. Арина была в нем главным экспонатом — тихая, красивая, безупречно одетая жена Кирилла Волкова.

Она отступила на шаг, любуясь своей работой, и позволила себе маленькую вольность — коснулась щекой нежного лепестка. Живое тепло в этом царстве стекла и металла. Заварив в тонкой фарфоровой чашке редкий улун, она опустилась на край белоснежного дивана, стараясь не помять ни единой подушки. Это был ее ежедневный ритуал, островок тепла в ледяном океане роскоши. В поисках фона, способного заглушить звенящую пустоту, она включила плазменную панель во всю стену. Светские новости. Белый шум из чужих жизней.

Взяв планшет, Арина погрузилась в свой тайный мир — сайт английского питомника, где цвели сотни сортов роз. «Грэм Томас», «Гертруда Джекилл»… Она шептала их имена, как молитву, представляя себе небольшой сад, залитый солнцем. Ее собственный сад, где все будет настоящим.

Бархатный голос ведущей вполз в ее кокон, заставив поднять глаза.

— …олигарх Кирилл Волков, похоже, не теряет времени даром. Накануне вечером его заметили на выходе из ресторана «Le Cristal» в компании…

Имя Арина уже не расслышала. Она видела только фотографию. Огромную, на весь экран. Кирилл. Он выходил из вращающихся дверей, и его рука уверенным, собственническим жестом обнимала за талию ослепительную модель с хищной улыбкой. Но не это ударило Арину под дых. Он смеялся. Смеялся так открыто, беззаботно и счастливо, как она не видела его уже много лет. С ней он так не смеялся.

Чашка в ее руке дрогнула. Капли горячего чая упали на ее шелковый халат, расплываясь темным, уродливым пятном. Она не почувствовала ожога. Весь холод мира разом скопился у нее в груди, вытесняя воздух. Комната, казавшаяся безграничной, вдруг сжалась, стены начали давить.

Судорожно нащупав пульт, она отмотала запись. Снова. И снова. Фотография не менялась. Его смех, ее победный взгляд. Их близость, кричащая, пошлая, публичная. Арина выключила звук. В наступившей тишине оглушительно стучало ее сердце. Взгляд метнулся по гостиной — безупречной, идеальной, фальшивой. Она посмотрела на свои цветы, на застывший водопад орхидей. Декорации. И она, Арина, — лишь самая дорогая из них.

Планшет с английскими розами выскользнул из ослабевших пальцев и беззвучно утонул в густом ворсе ковра. Хрустальный мир, который она так бережно оберегала, покрылся сетью уродливых трещин.

***

Она ждала его несколько часов, не двигаясь с места. За панорамными окнами умер закат, и ночной город зажегся россыпью холодных бриллиантов, но в гостиной царил полумрак. Арина не включила свет. Она так и сидела на диване, не переодевшись, с пятном на шелке, похожим на запекшуюся кровь. Все слова, что она репетировала в голове — горькие, гневные, вопрошающие — истлели, оставив после себя только выжженную пустоту.

Тихий звон лифта, прибывающего прямо в холл пентхауса, прозвучал как удар гонга. Уверенные, размеренные шаги по мрамору. Он не спешил. Он всегда был хозяином своего времени, своего мира.

Кирилл вошел в гостиную, на ходу ослабляя узел галстука. Бросил портфель в кресло. Лишь потом его взгляд, скользкий и холодный, наткнулся на неподвижную фигуру жены.

— Что-то случилось? — его голос был ровным, без тени беспокойства. — У тебя вид, будто кто-то умер.

Арина медленно подняла на него глаза.

— Я видела новости, Кирилл.

Ни один мускул не дрогнул на его холеном лице. Он молча прошел к бару, налил себе виски. Лед звякнул о хрусталь — единственный звук в комнате. Он сделал глоток, повернулся к ней и, глядя прямо в глаза, произнес одно слово:

— И что?

Этот вопрос, брошенный с ленивым безразличием, был страшнее любой пощечины. Последняя надежда, крошечный, глупый росток веры в то, что все это — ошибка, испарился.

— Но почему? — прошептала она, задавая самый бессмысленный вопрос во вселенной.

Уголок его рта дернулся в подобии усмешки. Он подошел ближе, нависая над ней.

— Ты знала, за кого выходила, Арина. Ты хотела эту жизнь, — он обвел рукой гостиную. — Этот дом, эти вещи. Это мой мир, и в нем мои правила. Ты — моя жена. Красивая. Тихая. — Он сделал паузу, добивая ее последней фразой. — И этого достаточно.

Он допил виски и поставил стакан на мраморный столик рядом с ее прекрасной, но уже начавшей увядать композицией. Звук получился резким, окончательным. Точка.

Развернувшись, он ушел в сторону кабинета, не сказав больше ни слова. Разговор был окончен. Приговор вынесен и обжалованию не подлежал.

Арина осталась одна посреди идеальной, пустой гостиной, похожей на роскошный склеп. И только теперь, когда палач ушел, она позволила себе первую слезу.