Пробуждение Марка Вейла никогда не сопровождалось сонливостью. Не было ни тумана в голове, ни желания перевернуться на другой бок, ни липких остатков сновидений. Был только мгновенный переход из состояния «выкл» в состояние «вкл».

В 06:00 его глаза открылись.

В комнате царил идеальный полумрак, разбавленный лишь голубоватым свечением индикатора влажности воздуха. Марк сел на кровати, опустив босые ноги на прохладный пол из антистатического полимера. Жилой модуль института «Вершина» напоминал внутренности дорогого космического корабля: скругленные углы, матовые поверхности, абсолютная тишина, в которой даже собственное дыхание казалось слишком громким звуком.

Он подошел к настенному зеркалу. Поверхность тут же ожила, побежала строками янтарных данных, накладываясь на его отражение.

*«Субъект: Вейл, Марк. Нейробиолог, уровень допуска 4.

Сердечный ритм: 58 ударов в минуту. Стабилен.

Уровень кортизола: Норма.

Фаза быстрого сна: 112 минут. Оптимально».*

Марк смотрел в свои глаза — серые, спокойные, лишенные красноты. Зеркало говорило, что он отдохнул, что он здоров и готов к работе. Но взгляд Марка скользнул ниже, к кромке раковины. Там, на безупречно белой керамике, виднелась микроскопическая трещина — волосяная линия длиной не более четырех миллиметров.

Марк нахмурился. Он помнил эту трещину. Вчера она была на полмиллиметра короче.

Это раздражало. В мире «Вершины», где каждый атом находился на своем месте, энтропия не имела права на существование. Он протянул руку, провел пальцем по холодному фаянсу, словно надеясь стереть дефект. Бесполезно.

— Запись, — произнес он ровным голосом. — Технический отдел. Модуль 412. Дефект керамического покрытия в санитарной зоне. Замените до вечера.

— Заявка принята, доктор Вейл, — отозвался мелодичный голос ИИ-консьержа.

Марк умылся ледяной водой, вытер лицо одноразовым полотенцем и надел униформу: темно-серые брюки и белый халат с эмблемой института — стилизованной горой, вершина которой отделялась от основания, паря в пустоте.

*

Атриум института встретил его ослепительным светом. Огромные панорамные окна, тянущиеся на три этажа вверх, открывали вид, от которого у обычного человека перехватило бы дыхание. Снаружи, за бронированным стеклом, бушевала метель. Острые пики горного хребта, на котором гнездилась «Вершина», тонули в белом вихре. Здесь, на высоте трех тысяч метров, жизни не было. Жизнь была только внутри, в герметичной капсуле из стекла и бетона.

Марк шел к лифтам. Навстречу попадались коллеги — другие ученые, техники, аналитики данных. Движения их были экономными, лица сосредоточенными. Здесь не принято было останавливаться для пустой болтовни о погоде или планах на выходные. Выходных не существовало, как и погоды — внутри всегда было +21 по Цельсию.

Кивок.

— Доктор Вейл.

— Доктор Чен.

Короткий обмен взглядами, фиксация статуса, продолжение движения. Эффективность.

Однако у центральной информационной стелы собралась толпа. Это было нарушением протокола движения потоков. Марк замедлил шаг. Люди стояли молча, образуя полукруг, их внимание было приковано к невысокому мужчине с жестким, словно высеченным из гранита лицом.

Арройо. Начальник службы безопасности. Человек, который улыбался только тогда, когда подписывал акты об утилизации неисправного оборудования.

— ...поэтому работа Сектора Б временно приостановлена, — говорил Арройо. Его голос звучал сухо, как треск статического электричества. — Мы понимаем ваше беспокойство, но прошу воздержаться от спекуляций.

Марк подошел ближе, встав за спиной высокой женщины из отдела генетики.

— Что случилось? — тихо спросил он.

Женщина обернулась. В её глазах плескалось что-то, что Марк классифицировал как испуг, смешанный с недоверием.

— Соколов, — шепнула она. — Доктор Соколов мертв.

Слова упали в сознание Марка, как камни в глубокий колодец. Тяжело, но без всплеска.

— Причина? — спросил он. Голос не дрогнул.

Арройо, словно услышав его, повысил голос, обращаясь ко всем:

— Официальное заключение медэкспертизы: остановка сердца на фоне острого психоэмоционального истощения. Доктор Соколов долгое время работал на пределе возможностей. К сожалению, мы пропустили сигналы выгорания. Это трагический, но несчастный случай.

Марк моргнул. В его голове мгновенно развернулась невидимая таблица.

Виктор Соколов. 58 лет. Ментор. Друг (насколько это понятие применимо в «Вершине»). Последняя встреча: 42 часа назад. Состояние: бодрое. Планы: обсуждал модификацию синаптических связей в гиппокампе. Признаки депрессии: отсутствуют. Уровень стресса по последнему сканированию: ниже среднего.

«Выгорание»? Соколов был одержим работой, она питала его, а не убивала.

Арройо лгал.

Марк не почувствовал гнева. Он почувствовал ошибку в уравнении. А ошибки требовали исправления.

Толпа начала расходиться. Арройо проводил их тяжелым взглядом и направился к лифтам. Марк подождал семь секунд, затем двинулся следом, но не к лифтам, а в боковой коридор, ведущий к переходу в Сектор Б.

*

Вход в крыло, где располагалась лаборатория Соколова, перегораживала желтая голографическая лента: «ВНИМАНИЕ. БИОЛОГИЧЕСКАЯ УГРОЗА. ДОСТУП ОГРАНИЧЕН».

Рядом с дверью стоял терминал и двое сотрудников охраны в тактической броне, но без шлемов.

Марк подошел к ним уверенным шагом.

— Сектор закрыт, доктор Вейл, — один из охранников сделал шаг вперед, перекрывая проход. — Приказ директора Арройо. Санитарная обработка после инцидента.

Марк посмотрел на него. Он знал этого охранника — номер на бейдже 404. Типичный исполнитель. Ему не нужны эмоции, ему нужна логика.

— Я осведомлен об инциденте, — спокойно произнес Марк. — Однако в инкубаторе лаборатории 3-В находятся культуры нейронов, выращенные из стволовых клеток, цикл жизни которых составляет четыре часа. Если я не перенесу их в питательную среду своего блока, институт потеряет шесть месяцев работы и примерно полтора миллиона кредитов финансирования.

Он сделал паузу, позволяя цифрам осесть в голове охранника.

— Вы готовы взять на себя ответственность за этот убыток в отчете для Совета Директоров? Или мне позвонить Арройо и сказать, что вы препятствуете спасению активов?

Охранник заколебался. Он переглянулся с напарником. «Активы» — это было святое слово в «Вершине». Смерть человека — трагедия, потеря активов — преступление.

— Только быстро, доктор, — буркнул он, отступая и прикладывая карту к терминалу. Голографическая лента мигнула и исчезла. — Ничего не трогать, кроме ваших банок.

— Разумеется, — кивнул Марк.

*

В лаборатории Соколова пахло озоном и едким лимонным дезинфектором. Уборщики — или, скорее, зачистная команда — уже побывали здесь.

Марк остановился на пороге. Просторное помещение было стерильно чистым. Никаких следов борьбы, никаких пятен, никаких личных кружек с недопитым кофе. Рабочий стол Виктора был пуст, словно за ним никто никогда не сидел. Мониторы темные. Кресло задвинуто под столешницу с геометрической точностью.

Марк медленно прошел вглубь комнаты. Он знал, что камеры наблюдения работают, но знал и их слепые зоны — Соколов сам показывал их, когда хотел выпить виски, запрещенного на территории комплекса.

Он подошел к стеллажу у дальней стены. Единственное, что не тронула зачистка — это коллекция винила. Старый проигрыватель и ряд конвертов. Арройо, вероятно, счел это мусором, не стоящим внимания.

Марк провел пальцем по корешкам пластинок. Бах, Бетховен, Брамс... Соколов был педантом. У него всё стояло в алфавитном порядке. Всегда.

Палец Марка замер.

Между «Чайковским» и «Шопеном» стоял Вивальди. «Времена года».

Буква «В» после буквы «Ч».

Грубая, кричащая ошибка сортировки. Невозможная для Виктора, который поправлял чужие галстуки, если они были сдвинуты на миллиметр.

Марк оглянулся на дверь. Тихо.

Он вытащил пластинку Вивальди. Конверт показался ему чуть толще обычного. Он вытряхнул содержимое на ладонь.

Вместе с черным диском выпал маленький, плоский прямоугольник. Биометрический накопитель данных. Старого образца, без беспроводного модуля. Чтобы прочитать его, нужен физический контакт.

Сердце Марка продолжало биться ровно. Тук... Тук... Тук... Никакого ускорения.

Он подошел к изолированному анализатору микроскопов, который не был подключен к общей сети «Вершины», и вставил чип в слот.

Экран мигнул зеленым. Никаких файлов. Только одна текстовая строка, всплывшая на черном фоне, как предупреждение:

«ПРОЕКТ САЛЕМ. ФАЗА АКТИВНА. ОНИ НЕ СПЯТ, МАРК. ОНИ ПЕРЕПИСЫВАЮТ СНЫ».

И ниже — список дат. Сегодняшняя дата была последней.

Марк нахмурился. «Салем»? Это название ничего ему не говорило, но от сочетания букв по затылку пробежал странный, фантомный холод. Не физический, а электрический.

Сзади, в коридоре, послышался шум открываемой двери шлюза. Тяжелые шаги.

Марк одним движением выдернул чип. Пластинку — обратно на полку. Чип скользнул в глубокий карман халата, затерявшись среди стерильных перчаток.

Он развернулся к инкубатору и схватил первый попавшийся штатив с пробирками ровно в тот момент, когда в лабораторию вошел начальник охраны Арройо.

Арройо окинул взглядом помещение. Его глаза — как два объектива камеры — сфокусировались на Марке.

— Доктор Вейл, — произнес он медленно. — Охрана доложила, что вы спасаете биоматериал.

— Уже закончил, — Марк поднял штатив. Его рука была твердой как камень. — Ценные образцы. Жаль было бы их потерять из-за бюрократии.

— Действительно, — Арройо подошел ближе. Слишком близко. Он вторгся в личное пространство, вглядываясь в лицо Марка. — Вы были близки с доктором Соколовым.

— Мы были коллегами.

— Вы не выглядите расстроенным.

Марк посмотрел прямо в зрачки начальника безопасности.

— Я скорблю, директор. Просто моя скорбь не требует потери продуктивности. Виктор оценил бы это.

Арройо молчал долгие пять секунд. Затем едва заметно кивнул.

— Идите. И, доктор... Больше никаких нарушений периметра. Даже ради науки.

Марк вышел в коридор. Он шел к лифтам, сжимая в кармане холодный пластик чипа.

Он вызвал меню диагностики на своих контактных линзах.

«Пульс: 60 ударов в минуту. Уровень адреналина: 0%. Статус: Норма».

Марк остановился.

Он только что украл улику. Он солгал главе службы безопасности. Он держал в руках тайну мертвого друга.

Любой человек на его месте испытывал бы страх. Или азарт. Или панику.

Но система показывала абсолютный ноль.

«Почему я спокоен?» — подумал Марк, глядя на свое отражение в хромированных дверях лифта.

Это пугало его больше, чем смерть Соколова.