Светлана проснулась за две минуты до звонка будильника — в шесть тринадцать. Это была не интуиция, а многолетняя дрессировка организма, въевшаяся в подкорку крепче, чем накипь в старый чайник.

В спальне стояла плотная, ватная тишина, пахнущая сном двух взрослых людей и кондиционером для белья «Альпийская свежесть». Окно было наглухо закрыто: Сергей панически боялся сквозняков, утверждая, что именно от них, а не от возраста, у него ноет поясница. Светлана осторожно, стараясь не скрипнуть матрасом, повернула голову. Муж спал на боку, приоткрыв рот. В утреннем полумраке его лицо казалось рыхлым, словно размякший пластилин, но знакомым до каждой поры. Двадцать лет она смотрела на этот профиль. Страсти уже давно не было, но было тяжёлое, как пуховое одеяло, чувство надёжности.

«Рубашку. Не забыть забрать его голубую рубашку из химчистки, — первая мысль дня была не о себе, а о квитанции в сумочке. — Иначе в четверг ему нечего будет надеть на совещание».

Она выскользнула из-под одеяла, привычным движением нащупала тапочки и накинула халат. Махровая ткань мягко обняла плечи. Халат был добротный, дорогой, но предательски уютный — он мгновенно превращал Светлану в бесформенный силуэт, стирая талию, возраст и амбиции.

На тумбочке, рядом с телефоном Сергея, белел стикер. Почерк Светланы, округлый и аккуратный: «ЖКХ, фарш, запись к стоматологу (С)». Список на сегодня. В нём не было ни одного пункта «для Светы».

Кухня встретила её стерильной чистотой. Это было её царство, её бастион против хаоса внешнего мира. Бежевые фасады гарнитура, идеально подобранные в тон к шторам, блестели, как витрина. Магнитики на холодильнике — память о редких отпусках в Турции и Сочи — висели строгим каре, ни один не покосился. Светлане казалось, что пока на кухне порядок, жизнь тоже под контролем. Безопасность пахла «Фейри» и лимоном.

Она включила радио — тихо, на тройку громкости. Диктор бодро вещал о пробках на улице Токарей и Репина. Светлана слушала внимательно, отмечая в уме: Сергею лучше ехать через Крауля, там свободнее.

Руки сами делали привычную работу. Творог, яйцо, щепотка соли, ложка сахара, мука. Тесто для сырников должно быть нежным, но упругим. Она лепила их виртуозно, шайбочка к шайбочке, ровные, как на подбор. Сквозь тюль пробивался серый уральский рассвет. За окном просыпался спальный район ВИЗ: бесконечные ряды панелек, на горизонте — свинцовая полоска Верх-Исетского пруда и дымящие трубы. Пейзаж, который она видела каждое утро последние двадцать лет. Он не вызывал тоски, только спокойное смирение.

В семь десять на кухне материализовался Сергей.

Он вошёл шаркающей походкой, в трусах и растянутой майке, почёсывая грудь. Лицо у него было помятое, глаза уже прикованы к экрану смартфона.

— Доброе утро, — сказала Светлана, переворачивая румяный сырник. — Кофе готов.

— Угу, — буркнул Сергей, не поднимая головы.

Он сел за стол, автоматически пододвигая к себе кружку. Светлана поставила перед ним тарелку. Три сырника. Горка сметаны справа, ягодный джем слева. Идеальная геометрия завтрака. Она замерла на секунду, ожидая… чего? «Спасибо»? «Вкусно пахнет»? Или хотя бы взгляда?

Сергей отправил в рот кусок сырника, одновременно пролистывая ленту новостей. Его брови хмурились — видимо, политика или заводские неурядицы.

— Сереж, — тихо позвала она.

Он замычал с набитым ртом, не отрываясь от экрана.

— Кран в ванной сильнее капать начал. Ночью слышно было. Ты посмотришь вечером?

Сергей тяжело вздохнул, наконец оторвал взгляд от телефона и посмотрел на неё, как смотрят на назойливый баннер в интернете.

— Свет, я устаю как собака. Конец квартала. В выходные гляну. Не потоп же.

Он снова уткнулся в телефон. На скатерть упала капля джема. Рука Светланы с тряпкой метнулась мгновенно, затирая пятно, пока оно не въелось. Сергей даже не отодвинулся, просто поднял локоть, позволяя ей навести порядок.

В семь тридцать в кухню ворвался ураган по имени Аня.

Дочь выглядела так, словно собиралась не в школу, а на рэп-баттл: безразмерная чёрная толстовка с иероглифами, широкие штаны, в ушах — неизменные белые «затычки» наушников. Волосы стянуты в небрежный пучок. Она нервничала — до ЕГЭ оставались считанные дни, и в воздухе вокруг неё буквально искрило статическое электричество.

— Анечка, доброе утро, — Светлана попыталась улыбнуться самой тёплой из своих материнских улыбок. — Садись, пока горячие. Тебе силы нужны, мозг кормить надо.

Аня схватила со стола зелёное яблоко, проигнорировав тарелку с сырниками.

— Я не буду, мам. Опаздываю на консультацию.

— Ну как же не будешь? — Светлана шагнула к ней, пытаясь поправить выбившийся локон у виска дочери. Жест был автоматическим, полным заботы. — Ты же желудок испортишь, холодно на улице, ветер с пруда ледяной, а ты в этой тряпке…

Аня дёрнулась, как от удара током. Она резко отшатнулась, едва не задев плечом косяк.

— Мам, хватит! — её голос сорвался на визг. — Хватит меня контролировать! Я не маленькая! Ты меня душишь этим своим творогом!

Светлана застыла с протянутой рукой. В кухне стало тихо, только радио продолжало бубнить про курс валют. Сергей даже не шелохнулся, продолжая жевать. Ему было удобно в своём коконе: воспитание — территория жены, истерики — тоже её проблема.

— Я просто хотела… — начала Светлана, чувствуя, как к горлу подступает обидный ком.

— «Просто», — передразнила Аня, натягивая капюшон на глаза. — Всё, я ушла.

Хлопнула входная дверь.

Сергей допил кофе, вытер губы салфеткой, скомкал её и бросил в пустую тарелку.

— Ну, я побежал.

Он вышел в прихожую. Светлана, как верная тень, пошла следом. Подала ложку для обуви. Одернула пиджак на его спине. Сергей, уже глядя в зеркало и поправляя узел галстука, чмокнул воздух где-то в районе её уха.

— Давай. Буду поздно.

Щелчок замка прозвучал как выстрел с глушителем.

Светлана осталась одна в коридоре. Тишина навалилась мгновенно, оглушающая, плотная. Только что здесь была жизнь — суета, раздражение, звуки, запахи. А теперь квартира казалась музеем, где экспонаты расставлены по местам, а посетители разошлись.

Она посмотрела в большое зеркало шкафа-купе. Оттуда на неё глядела женщина сорока восьми лет. Приятная, ухоженная, с аккуратной стрижкой и грустными глазами. Но Светлана не видела себя. Она видела функцию. Маму Ани. Жену Сергея. Бухгалтера ООО «Вектор». Если убрать эти приставки, кто останется в отражении? Пустота в махровом халате.

Она вернулась на кухню. Стол был завален грязной посудой. Скомканные салфетки, недопитая кружка Сергея с ободком кофейной гущи, сиротливо лежащие на тарелке Ани остывшие сырники, к которым дочь так и не притронулась. Всё это выглядело как поле битвы маленькой бытовой войны, которую Светлана в очередной раз проиграла без боя.

Она вздохнула и принялась убирать. Это было привычно. Это успокаивало. Губка мягко скользила по фарфору, смывая следы чужого утра. Она включила воду, чтобы ополоснуть тарелку мужа. Смеситель недовольно загудел, вибрируя в руке, плюнул ржавой струёй, а потом, когда она закрыла вентиль, начал отбивать ритм: кап-кап-кап.

Звук был мерзким, тоскливым, как зубная боль. Светлана с силой закрутила ручку, до белых костяшек на пальцах. Капать перестало, но на носике повисла тяжёлая, водянистая капля, готовая сорваться в любой момент.

— Ничего, — прошептала она в тишину. — Сережа починит. У него просто времени нет. У нас всё хорошо. Просто кран.

Она вытерла руки вафельным полотенцем, села за уже идеально чистый стол и придвинула к себе ежедневник. Страница на сегодня была пугающе чистой, если не считать утренних дел. Ручка зависла над бумагой. Нужно было придумать смысл на оставшиеся двенадцать часов.

Светлана вывела аккуратным, округлым почерком: «Купить курицу. Вечером сделать котлеты». Подумала секунду и добавила, словно оправдываясь перед самой собой: «Сережа любит котлеты».

Круг замкнулся.