Солнце в дельте не светит — оно плющит. В июле, в два часа дня, астраханское небо выцветает до белесой, слепящей пустоты, и воздух становится плотным, как кисель. Он пахнет тиной, нагретым металлом мотора и сладковатым, душным ароматом цветущей воды.

Алина поправила сползающие на нос поляризационные очки и чуть прибавила газу. Румпель привычно дрожал в руке, передавая вибрацию «Ямахи» во всё тело, от плеча до пяток. Её длинная, узкая бударка — девятиметровая «гулянка», выкрашенная в синий цвет, — резала зеленую гладь банка, оставляя за собой пенный узор.

— А долго еще до этих ваших полей? — капризный голос с носа лодки пробился сквозь шум ветра.

Алина едва заметно вздохнула. Группа сегодня досталась «вареная» — четверо офисных работников из средней полосы, уже успевших обгореть, устать и разочароваться в том, что комары кусают даже через репеллент, а кондиционер на реке не предусмотрен.

— Пять минут, — крикнула она, не оборачиваясь, перекрывая гул мотора. — Сейчас войдем в Никитинский банк, там самые крупные заросли.

Женщина в широкополой соломенной шляпе, которую она придерживала рукой, как драгоценность, недовольно поморщилась:

— Надеюсь, оно того стоит. А то пахнет тут... болотом.

«Это не болото, это жизнь», — привычно огрызнулась про себя Алина, но вслух лишь улыбнулась дежурной улыбкой гида. Для них это экзотика, картинка из буклета. Для неё — сезон сенокоса. Каждая поездка — это брекеты для Зарины, новые зимние шины и оплата коммуналки, которая зимой в их старом доме взлетает до небес.

Лодка сбавила ход. Алина заглушила мотор, и тишина навалилась мгновенно, оглушая сильнее шума. Мир сузился до стрекота кузнечиков в камышах и всплесков рыбы в густой, как нефть, воде.

Они вошли в лотосовое поле. Огромные, с тарелку величиной, розовые цветы возвышались над водой на толстых стеблях. Листья, покрытые восковым налетом, держали на себе капли воды, похожие на ртуть.

— Вот они, — Алина понизила голос, добавляя в него бархатные, сказочные нотки. Это была часть шоу. — Каспийская роза. Местные татары называют Волгу «Идель» — река-мать. Старики говорят, что в этих зарослях она прячет своих любимых детей от злых ветров. Если загадать желание, когда цветок раскрывается на рассвете***

Туристы затихли. Даже капризная дама опустила телефон и завороженно смотрела на бескрайнее розово-зеленое море. Момент был идеальным. Алина чувствовала, как магия места наконец-то заработала, пробиваясь сквозь их усталость и скепсис.

И тут идиллию разорвал звук.

Это был не сытый, низкий рокот хорошего подвесника. Это был истеричный, высокий визг дешевой двухтактной «чихалки», которую кто-то насиловал на предельных оборотах.

Алина нахмурилась. Звук приближался со стороны узкого ерика, заросшего тростником в три человеческих роста.

— Кто это там? — испуганно спросил один из туристов.

Не успела Алина ответить, как стена камыша с треском раздвинулась. На открытую воду, вихляя из стороны в сторону, вылетела маленькая пластиковая лодчонка — «мыльница», как их здесь презрительно называли. Человек внутри явно потерял управление. Вместо того чтобы держать румпель, он, перегнувшись через борт, пытался поймать что-то, готовое соскользнуть в воду.

— Куда ты прешь?! — крикнула Алина, вскакивая, но было поздно.

Лодка, лишенная управления, на полной скорости влетела в плотный ковер из листьев лотоса и чилима — водяного ореха. Винт мгновенно намотал на себя жесткие, как проволока, стебли. Мотор чихнул, захлебнулся и заглох. Лодчонка клюнула носом, резко накренилась и замерла, опасно черпнув бортом мутную воду.

В наступившей звенящей тишине раздалось громкое, отчетливое:

— Бл...ь!

Алина закатила глаза. Всё, экскурсии конец.

— Сидите тихо, лодку не раскачивайте, — бросила она своей группе и ловко, одним движением, дернула шнур стартера.

Её бударка, послушная опытной руке, двинулась к месту крушения. Алина вела её ювелирно, миллиметруя между стеблями, чтобы не повторить судьбу незадачливого гонщика. Срезать лотос с винта — это полчаса работы ножом, по локоть в воде.

Приблизившись, она наконец разглядела нарушителя спокойствия.

Это был мужчина лет тридцати пяти. Мокрая насквозь черная футболка облепляла плечи, дорогие городские кеды уже скрылись под водой, плещущейся на дне его посудины. Он стоял на коленях в жиже, но — и это Алина отметила сразу — держал над головой камеру. Огромную, профессиональную, с длиннофокусным объективом, похожим на дуло гранатомета. Он держал её так, как солдат держит автомат при переправе, — выше жизни.

— Ну что, Жак-Ив Кусто, — громко спросила Алина, перекрывая гул своего мотора на холостых. — Снял шедевр или сразу МЧС вызывать?

Мужчина поднял голову. Смуглая кожа, высокие скулы, узкий разрез глаз — что-то родное, азиатское, но при этом абсолютно чужое выражение лица. Растерянное, интеллигентное и немного виноватое.

— Извините, — крикнул он, пытаясь сохранить равновесие в качающейся лодке. — Я группу догонял... Свет уходил. Я думал, тут проход есть.

— Думал он, — фыркнула Алина, подгоняя бударку вплотную. — Тут ерик-бандит, дно илистое, засосет — не выплюнет. Давай руку. Камеру сначала!

Она перегнулась через борт, перехватила у него тяжелый кофр, бережно опустила на свою скамью, а затем протянула ему длинный деревянный багор.

— Хватайся. И не вздумай прыгать, перевернешь нас всех. Плавно переваливайся.

Он ухватился за шест. Руки у него были сильные, но дрожали — то ли от адреналина, то ли от напряжения. Алина уперлась ногой в борт, страхуя. Мужчина неуклюже, но быстро перевалился через борт её бударки, приземлившись на доски палубы мокрой кучей. С его джинсов ручьями текла вода, пахнущая тиной и бензином.

Туристы Алины смотрели на него как на внеплановый аттракцион. Дама в шляпе брезгливо поджала ноги.

— Спасибо, — выдохнул спасенный, откидывая со лба мокрые черные волосы. Первым делом он потянулся не проверить, целы ли ноги, а к камере. Схватил её, начал лихорадочно протирать объектив краем сухой банданы, которую выудил из кармана.

Алину это зацепило. Фанатик.

— Ты хоть понимаешь, что в заповедной зоне находишься? — она вернулась к румпелю, разворачивая лодку. — Без жилета, на фарватере, в куласы полез, где только на шесте пройти можно. Тебя инспектора бы с потрохами сожрали, если бы я не вытащила.

Он наконец посмотрел на неё. Взгляд был цепкий, внимательный. Он уже не выглядел растерянным. Теперь, когда камера была в безопасности, в его глазах появился холодный, оценивающий блеск профессионала.

— Я заплачу за беспокойство, — сказал он. Голос был спокойным, московским — с теми самыми уверенными интонациями, от которых у Алины обычно сводило скулы. — Тимур. Фотограф.

Он вскинул камеру. Алина не успела отвернуться. Щелчок затвора прозвучал как выстрел.

— Эй! — возмутилась она, щурясь от солнца.

— Хороший свет, — просто сказал он, опуская аппарат и глядя на экранчик. — Контровой. И вы... очень злитесь красиво.

***

Обратно шли молча. Алина вела бударку быстро, желая поскорее закончить этот день.

На причале базы отдыха «Застава» уже вечерело. Солнце, скатываясь за горизонт, превратило Волгу в расплавленное золото с прожилками свинца. Золотой час — любимое время фотографов и комаров.

Туристы, вяло поблагодарив, побрели к своим домикам. Алина начала убирать лодку, сматывая концы. Тимур остался на пирсе. Он выжимал футболку, стоя босиком на нагретых за день досках. Его джип — пыльный, черный, городской — стоял неподалеку.

— Слушайте, — начал он, подходя ближе. Теперь, на твердой земле, он казался выше и внушительнее. — Я серьезно насчет компенсации.

— Три тысячи за эвакуацию, — не глядя на него, бросила Алина. — И за моральный ущерб моим туристам.

Он без споров достал из непромокаемого чехла купюры, положил на борт.

— У меня к вам предложение.

Алина выпрямилась, вытирая руки тряпкой.

— Я занята до конца августа. График плотный.

— Мне не нужна экскурсия, — Тимур смотрел ей прямо в глаза. Темные, почти черные глаза, в которых отражалась река. — Я здесь по гранту. Снимаю проект. Экология, исчезновение видов, изменение русла. Мне не нужны лотосы с открытки. Мне нужна правда. Грязь, браконьерские сети, пересохшие ерики. Места, куда туристов не возят.

Он кивнул на её лодку.

— Вы водите бударку как бог. И вы местная. Я видел, как вы смотрите на реку. Не как на работу.

Алина усмехнулась. Сарказм привычно прикрыл внезапное смущение.

— А как я на неё смотрю? Как на кормилицу?

— Как на свою, — отрезал Тимур. — Мне нужен проводник. Личный гид. На две недели. Плачу двойной тариф от вашего прайса. Плюс бензин и расходы.

Двойной тариф. Алина быстро прикинула в уме. Это новые брекеты Зарине. И еще останется на сборы в школу. И можно не брать этих ноющих туристов.

Но что-то её останавливало. Слишком он был... столичный. Слишком уверенный, несмотря на мокрые штаны. И этот взгляд через объектив. Она не хотела быть кадром.

— Пять утра, — сказала она вдруг, сама от себя не ожидая. — Завтра. На этом месте. Опоздаешь на пять минут — уеду одна. И никаких жалоб на комаров, жару и отсутствие туалета. Дельта — не парк Горького.

Тимур едва заметно улыбнулся уголками губ.

— Договорились. Я буду.

Он подхватил свой кофр и, прихрамывая, пошел к машине. Алина смотрела ему вслед. Мокрые следы его босых ног быстро высыхали на горячих досках причала.

В груди шевельнулось странное, давно забытое чувство. Смесь тревоги и предвкушения. Как перед грозой, когда воздух становится электрическим.

Алина достала телефон, набрала номер.

— Зарин, привет, кызым. Ставь чайник, я еду. И сбегай к тете Розе за хлебом, я сегодня без сил.

Она еще раз глянула на пустой причал, вздохнула и начала натягивать тент на лодку. Вечер только начинался.