Вместо предисловия

Прошло уже более 50 лет со времени первой пилотируемой экспедиции американских астронавтов на Луну. На ее поверхность ступили Н. Армстронг и Б. Олдрин.

Даже спустя пол столетия это событие кажется невероятным и тревожит воображение.

В Советском Союзе также велись работы по лунной программе, но они остались незавершенными и были закрыты. Об этом написано достаточно. Пишут непосредственные участники событий, специалисты и историки, любители, неравнодушные к космосу и ищущие самовыражения на сайтах и форумах интернета.

По утверждениям психологов люди не знают всего, что легло на их память по жизни. Они знают то, что вспомнили сейчас, продуцируя прошлое его видением сейчас, в отличие от того, каким оно было тогда.

Поэтому в воспоминаниях и мемуарах, вне зависимости от целей, точек зрения и пристрастий авторов, присутствуют, одновременно, правда, полуправда и неправда. В разной степени, но присутствуют. Это неизбежно.

 

Летом 2019 г. я отправил по электронной почте в газету «Военно-промышленный курьер» отрывочные воспоминания об участии в работах по лунной программе.

Мне позвонили через два часа, сообщив, что напечатают только фрагменты, связанные с фактами работ по модернизированному лунному кораблю, добавив, что об этом почти нет публикаций в печати.

Хотелось, чтобы напечатали все, а напечатали фрагменты, объяснив это газетным форматом. Прочитав статью, я принял ситуацию за благо.

Я чувствовал бы себя некомфортно, напечатай они все. Ума хватило понять, что к написанию чего-либо, как и к любой работе, следует относиться ответственно и уж точно не в суе.

Когда читаешь добросовестные мемуары реальных участников событий, свидетелем которых случилось оказаться, возникает персональное отношение к обстоятельствам, обстановке и людям той поры.

Перечитав доступные источники, я попытался еще раз записать все, что помнил. Что-то изменил, многое добавил. Работа оказалась не простой, но уже не отпускала и по-своему разнообразила жизнь.

 

Возможно, я с излишней иронией отнесся к очень серьезным вещам, но мир не совершенен, а уж человек в нем тем более.

Если же серьезно, то остается процитировать нашего классика.

Человек — это звучит гордо!

Работы по лунной программе при В. П. Мишине

Нам не дано предугадать будущее.

Но нам дана возможность из будущего,ставшего настоящим, рассматривать прошлое.

Б. Е. Черток из книги «Ракеты и люди»

В двадцатых числах мая 1974 года в ЦКБЭМ (бывшее ОКБ-1) подмосковного Калининграда мало кто занимался текущими обязанностями. На предприятии обсуждали весть об освобождении от занимаемой должности Главного конструктора, академика Василия Павловича Мишина.

Небольшая, но активная часть сотрудников, уверенно владела инициативой и поставленным голосом, они давно все знали и обо всем предупреждали.

Многие только пожимали плечами, они бы и хотели сказать что-то, да не находили слов. Были и безразлично-равнодушные, эти только морщились.

В среде руководителей выше среднего уровня присутствовали настороженность и зашевелившееся чувство самосохранения. Слухи о смене руководства ЦКБЭМ не раз возникали в начале 70-х, и на то были свои причины…

 

В апреле 1971 года, после окончания Московского авиационного института, я пришел на работу в Центральное конструкторское бюро экспериментального машиностроения (ЦКБЭМ) в отдел перспективного проектирования №003, которым руководил Виталий Константинович Безвербый.

Это подразделение было образовано летом 1966 года и подчинялось непосредственно Мишину, который был назначен руководителем предприятия в том же году после ухода из жизни С. П. Королева.

Отдел находился на территории второго производства в панельном сером здании, построенном по типовому проекту учебного заведения. За ним закрепилось неформальное название «школа». Здесь, на третьем этаже, была общая приемная двух кабинетов — В. К. Безвербого и В. П. Мишина. Василий Павлович работал здесь, когда приезжал на наше производство.

Западная часть второго производства выходила на Ярославское шоссе, параллельно которому располагался длинный розовый корпус с аркой в центре. На языке сотрудников «красное здание». К нему примыкал большой фруктовый сад.

Восточная часть выходила к станции «Подлипки». Здесь разместились цеха завода экспериментального машиностроения. Среди них старое здание контрольно-испытательной станции и сборочный цех космических кораблей семейства «Союз».

В ту пору события, связанные с космосом, вызывали у людей живой и неподдельный интерес. В творческой среде этот интерес разбавляли ореолом романтики и лирикой цветущих на Марсе яблонь. Непосредственные же участники космических событий, как и прочие нормальные люди, вели обычный по тем временам образ жизни в веренице текущих забот и неизбежных для каждого личных проблем.

Мои новые коллеги приняли меня доброжелательно. Они сообщили, что зарплата на предприятии имеет отраслевую надбавку, а яблони реально цветут в саду у «красного здания». Осознание того, что я пришел на работу в нужное место, окрепло.

Первое производство, с которого начиналось ОКБ-1, находилось рядом, по другую сторону железной дороги. Летом 1972 года между территориями построили крутой путепровод — «горбатый мост», как говорили сотрудники. До постройки моста мы перемещались между территориями на автобусе.

Это была процедура. В автобус заходили по пропускам, переезжали по ярославке на другую территорию и, выходя из автобуса, повторно предъявляли пропуска сотруднику режимного отдела.

По словам старших коллег, эта процедура была нарушена только однажды, когда в ОКБ-1, через несколько дней после своего полета в космос, приезжал Ю. А. Гагарин. Митинг и встречу с ним планировали провести на территории первого производства у центральных проходных.

На территории второго производства работали несколько тысяч человек. Они тоже хотели «попасть на Гагарина», на что имели непререкаемое право.

В день встречи эти люди собрались у ворот первой территории, но пройти на предприятие не могли, их пропуска оставались в проходных второго производства.

Далее случилось невероятное для тех времен событие, перед митингом ворота открылись и огромная масса людей, и наших сотрудников, и «непричастных» жителей города, прошла свободно без пропусков на территорию засекреченного предприятия для встречи с первым космонавтом.

Массовое проявление энтузиазма и самоуважения в этот день оказались сильнее жестких официальных формальностей…

 

Отдел, в котором я начал работать, был комплексным, имел разноплановую тематику и состоял из небольших групп специалистов по вопросам баллистики, динамики, тепловых процессов, двигательных установок и комплексных проектных работ.

Баллистиками руководил Р. К. Иванов. В свое время он со своими сотрудниками — Вадимом Мелкумовым, Николаем Толяренко, Борисом Перелыгиным работал у С. С. Лаврова (позже Р. Ф. Аппазова) в секторе Безвербого. Они принесли оттуда опыт и школу баллистических расчетов, которые зародились в ОКБ-1 еще при Королеве и были тогда одними из самых передовых в стране.

Динамики работали под руководством И. М. Рапопорта. Он тоже пришел из отдела Аппазова, читал по совместительству в МАИ лекции по динамике конструкций с жидким наполнением и пользовался большим авторитетом у студентов.

В. П. Бурдаков возглавлял работы по двигателям и энергоустановкам. Это был коммуникабельный и увлекающийся человек, подённая инженерная деятельность его тяготила, и он постоянно искал нечто.

Небольшая группа под руководством А. П. Фролова занималась разработкой головных обтекателей и работами по головной части сверхтяжелой ракеты Н1.

Проектные работы велись по направлениям создания разгонных блоков (в группе Б. А. Танюшина) и космических кораблей (в группе В. П. Зайцева). В 1969 году эти работы дополнительно укрепили выпускниками МВТУ им. Баумана.

В нашем отделе числился Михаил Клавдиевич Тихонравов в должности научного руководителя ЦКБЭМ. Он тоже читал по совместительству в МАИ обзорный курс лекций по космонавтике.

Мы уже тогда знали, что до войны Тихонравов работал в группе ГИРД вместе с Королевым и занимался созданием одной из первых отечественных ракет. Затем он работал в РНИИ, где создавалась «Катюша», а с 1956 года в ОКБ-1, сначала начальником отдела, а затем одним из заместителей С. П. Королева.

Небольшого роста, приветливый, с врожденным чувством такта, Михаил Клавдиевич одинаково просто относился ко всем сотрудникам — от руководителей до молодых специалистов. У него был небольшой кабинет в «школе», но работал он как то автономно, и чем конкретно занимался было не совсем понятно.

 

На начальном этапе своего существования отдел 003 проводил исследования по отдельным проблемным вопросам создания космической техники, но позже к концу 60-х сосредоточился на работах по перспективной лунной тематике.

В этот же период было создано небольшое подразделение №030 под руководством В. С. Ильина с опытными специалистами, включая Геннадия Долгополова, Николая Береснева, Константина Иванова, Владимира Ануфриева. Отдел располагался в «школе», тоже подчинялся Безвербому и занимался проектными вопросами создания многоцелевого орбитального комплекса (МОК).

Орбитальная часть МОК развертывалась на полярной солнечно — синхронной орбите и состояла из пилотируемой многоцелевой орбитальной станции с космическими кораблями различного назначения.

Многоцелевая станции создавалась для решения задач в интересах военных и гражданских ведомств. В отделе Ильина работала небольшая группа специалистов во главе с Олегом Деревянко, которая разрабатывала перечень таких задач и состав научной аппаратуры для их решения.

Требования по массогабаритным характеристикам станции задавались с учетом энергетических возможностей ракеты Н1. Сложность и наукоемкость этого проекта была не ниже, чем у лунной программы, но в отличие от нее работы по МОК вызывали большой интерес у министерства обороны и выполнялись в соответствии с его требованиями.

 

Подчиняясь непосредственно Мишину, наш начальник — Безвербый взаимодействовал напрямую с руководителями верхнего уровня, включая заместителей Главного конструктора.

Каждый руководитель в зоне своей ответственности проводил самостоятельную техническую политику. Виталий Константинович тоже проводил политику — и свою, и Василия Павловича. Это, порой, приводило к достаточно эмоциональным дискуссиям с заместителями Главного конструктора.

Безвербый обладал гибким умом, хорошей инженерной интуицией и умением быстро ориентироваться в текущей обстановке. Проблемные вопросы не ставили его в тупик, он был хорошим полемистом и любил это дело. В пылу острой полемики, на грани свалки, всегда прав тот, у которого выше должность.

С Безвербым эта истина срабатывала не всегда. Формально его должность была ниже, иногда на несколько ступеней ниже, чем у оппонентов. Но в спорных ситуациях по организационным и техническим вопросам его поддерживал В. П. Мишин. Этот ресурс позволял Виталию Константиновичу на равных выяснять отношения с руководителями любого уровня.

Не удивительно, что их личные отношения были перегреты, и мы ощущали это на себе в общении с разными подразделениями конструкторского бюро.

На первую половину 70-х годов пришелся пик развязки с созданием советского лунного комплекса Н1-Л3 в составе трехступенчатой ракеты Н1 и пилотируемого лунного комплекса Л3. Головным разработчиком Н1-Л3 было наше предприятие.

На тот период ЦНИИМаш, головной институт космической отрасли, собрал и обобщил открытую информацию американцев по ракете «Сатурн-5» и космическому кораблю «Аполлон».

По этим материалам была выпущена книга — «Программа Аполлон», которая имела небольшой тираж и предназначалась для специалистов предприятий отрасли. Имелась она и в научно-технической библиотеке ЦКБЭМ.

Собранная в ней информация была простой, доступной и давала общее представление о принятых американцами принципиальных технических решениях.

Обращали внимание относительная простота структуры и компоновки ракеты «Сатурн-5» с кораблем «Аполлон», а также рациональный выбор динамических операций при осуществлении пилотируемой экспедиции на Луну.

 

Наша ракета Н1 в составе трех ракетных блоков — А, Б, В предназначалась для выведения комплекса Л3 только на низкую околоземную орбиту.

Ракета «Сатурн-5», как и Н1, также состояла из трех ракетных блоков. Но после выведения корабля «Аполлон» на орбиту Земли осуществляла его доразгон на траекторию полета к Луне с использованием третьей ступени, при ее повторном включении.

Наш лунный комплекс Л3 имел четыре ракетных блока — два автономных (Г и Д), один (Е) в составе лунного корабля (ЛК), и один (И) в составе лунного орбитального корабля (ЛОК).

Блок Г осуществлял разгон комплекса Л3 с орбиты Земли на траекторию полета к Луне, после чего отделялся. Коррекция этой траектории и торможение Л3 для выхода на орбиту Луны осуществлялись с помощью блока Д.

На орбите Луны один из двух космонавтов переходил через открытый космос из ЛОК в ЛК, после чего ЛОК со вторым космонавтом отделялся и оставался на орбите.

Состыкованный с ЛК блок Д, выдавал тормозной импульс для схода с орбиты и падения по баллистической траектории на поверхность Луны.

Затем, после повторного включения, он осуществлял основное торможение ЛК и отделялся от него на высоте, порядка, одного километра.

Далее запускался двигатель блока Е, и с его помощью осуществлялись окончательное торможение, предпосадочный маневр и посадка лунного корабля.

Старт ЛК с поверхности Луны, выход на орбиту и стыковка с ЛОК также осуществлялись с помощью блока Е, двигатель которого был задублирован. Затем, после перехода космонавта через открытый космос из ЛК в ЛОК, лунный корабль отделялся.

ЛОК с помощью блока И осуществлял разгон с орбиты Луны на траекторию полета к Земле и коррекцию этой траектории с целью обеспечения расчетных условий входа спускаемого аппарата в атмосферу Земли.

Корабль «Аполлон» имел три двигательных установки (ДУ) — одну в составе основного блока и две в составе лунной кабины.

ДУ основного блока обеспечивала выдачу импульсов для коррекции траектории полета к Луне и выхода на ее орбиту.

Затем два астронавта через внутренний люк-лаз переходили в лунную кабину. После этого она отделялась от корабля «Аполлон», который оставался на орбите с третьим астронавтом.

Сход лунной кабины с орбиты, с последующим падением на Луну, торможение, предпосадочный маневр и посадка на Луну осуществлялись с помощью ДУ посадочной ступени.

Старт взлетной ступени лунной кабины, выведение на орбиту и стыковка с основным блоком корабля «Аполлон» осуществлялись с помощью ДУ взлетной ступени.

Далее два астронавта через люк-лаз переходили в отсек экипажа основного блока, после чего взлетная ступень отделялась, вырабатывала тормозной импульс и падала на поверхность Луны.

ДУ основного блока осуществляла разгон с орбиты Луны на траекторию полета к Земле и коррекцию этой траектории для обеспечения расчетных условий входа отделившегося отсека экипажа в атмосферу Земли.

 

Специалисты ЦКБЭМ, сравнивая обе программы, сходились в том, что американский лунный комплекс по показателям технического риска выглядел предпочтительнее из-за меньшего количества ракетных блоков в своем составе.

Помимо этого в программе полета американцев отсутствовали рискованные операции по внекорабельным переходам астронавтов через открытый космос, а также динамические операции, аналогичные отделению блока Д от лунного корабля и запуску двигателя ЛК на траектории падения в непосредственной близости от поверхности Луны…

 

Летные испытания Н1 начались позже, чем ракеты «Сатурн-5» и не имели успеха. Первый пуск состоялся в феврале 1969 г. и закончился аварией на 69 секунде полета. Уже в июле 1969 г. состоялся второй пуск, который также закончился неудачно с тяжелыми последствиями — ракета упала на стартовый стол, взорвалась и разрушила стартовое сооружение.

Испытания были остановлены. Выводы аварийной комиссии, а также отзывы министерства обороны содержали принципиальные замечания о неприемлемости принятых методов отработки масштабного комплекса Н1-Л3, с устранением недостатков не за счет расширения наземной отработки, а по результатам натурных пусков. Эти методы наследовали практику создания боевых ракетных комплексов, имевших меньшую сложность и размерность.

В замечаниях предлагалось изменить объём и характер наземной отработки Н1, увеличить ресурс и обеспечить многоразовость включения маршевых двигателей, проводить их предполётные огневые испытания с целью отбраковки дефектных образцов до установки на летное изделие.

В мае 1971 г. прошло заседание Межведомственного научно — технического совета по космическим исследованиям при Академии наук СССР (МНТС) под председательством М. В. Келдыша с обсуждением состояния работ по лунной программе.

Межведомственный совет являлся совещательным органом, решения которого готовились для военно — промышленной комиссии (ВПК) при Совете министров СССР и носили рекомендательный характер.

На заседании МНТС подчеркивалось, что советская лунная программа должна быть не хуже, чем в США, и что высадка только одного космонавта на Луну в этом смысле уже не приоритетна.

При этом Келдыш предлагал осуществлять переходы из ЛК в ЛОК через внутренний люк-лаз, дублировать систему сближения кораблей, предусмотреть огневые технологические испытания каждого блока ракеты H1.

Руководству ЦКБЭМ и Главным конструкторам других предприятий рекомендовалось подготовить предложения по дальнейшим этапам советской лунной программы, а министерству общего машиностроения (министру С. А. Афанасьеву) организовать работы по этим предложениям.

 

В июне 1971 г. очередной, третий пуск Н1, вновь закончился аварией на 51 секунде полета из-за потери управляемости по крену.

Неопределенность с актуальностью лунной программы СССР и сроками ее реализации усугублялась. Поэтому уже в августе 1971 г. состоялось следующее заседание МНТС с конкретным предложением не осуществлять высадку на Луну одного космонавта.

Министерству общего машиностроения рекомендовалось выработать предложения по перспективам использования имеющегося задела работ по Н1-Л3.

Для понимания складывающейся ситуации следует сказать, что принятие рекомендаций МНТС неизбежно приводило бы к остановке работ по созданию кораблей ЛК и ЛОК.

 

На фоне наших неудач американцы уже в июле 1969 года осуществили первую лунную экспедицию в составе корабля «Аполлон-11» с посещением поверхности Луны двумя астронавтами, а в декабре 1972 года завершили свою лунную программу полётом корабля «Аполлон-17». За это время было реализовано шесть успешных экспедиций на Луну.

Вопрос о первенстве в лунной гонке был закрыт. Но оставался другой — что делать с нашей программой Н1-Л3?

 

В этой ситуации по инициативе Мишина в отделе Безвербого с конца 60-х годов стали проводиться исследования по возможным вариантам реализации модифицированной лунной программы Н1-Л3М с улучшенными характеристиками.

Все инициативы сводились к двум направлениям работ — повышению энергетических возможностей (грузоподъемности) ракеты Н1 и выбору облика модифицированного лунного корабля ЛКМ с анализом возможных схем его полета.

Увеличение грузоподъемности Н1 (в перспективе до 103—104 тонн массы полезного груза на низкой околоземной орбите) предполагалось обеспечить за счет использования жидкого водорода вместо керосина на второй и третьей  ступенях ракеты, увеличения удельной плотности криогенного топлива при его переохлаждении, форсирования тяги двигателей первой ступени и других мероприятий.

Рассматривались также варианты доработки конструкции ракетных блоков РН с целью увеличения массы заправляемого топлива.

В соседней группе Бориса Танюшина его сотрудниками Иваном Сидоровым, Сергеем Филипповым, Хусейном Бешли-Оглы и другими инженерами велась разработка многоцелевого кислородно-водородного разгонного блока Ср для использования в составе Н1 вместо блоков Г и Д.

Фирмой A.M. Исаева (сегодня КБ «ХимМаш») для этого блока разрабатывался двигатель 11Д56М. На стендовых изделиях проходили проверку новые для того времени решения, связанные с внедрением водорода в ракетную технику.

Для проработки всего объема мероприятий по увеличению энергетических возможностей ракеты Н1 были привлечены подразделения ЦКБЭМ по принадлежности, а также соответствующая кооперация смежных предприятий. По предварительным оценкам, с учетом этих мероприятий, массу доставляемой на орбиту Луны полезной нагрузки можно было довести до 23 — 24 тонн.

Одновременно в группе Зайцева проводились поисковые работы по созданию модифицированного лунного корабля ЛКМ с массой не более 24 тонн и экипажем из трех человек. Назначение корабля и отдельные аспекты его тактико — технических характеристик уже докладывались в министерство. Предприятие прощупывало почву.

Моя работа в ЦКБЭМ началась с изучения документов по лунной программе. Многие из них были подписаны Королевым. Я с интересом рассматривал эту подпись с разных сторон и, похоже, тратил на это больше времени, чем на прочтение самого документа.

Однажды позвонил Безвербый. Я поднял трубку.

— Где Зайцев? — спросил он и, не дожидаясь ответа, попросил зайти.

— Сделай, упрощенный эскиз лунохода с краткими данными по массо — габаритным характеристикам, — сказал Виталий Константинович. Помолчав, добавил:

— Возьми за основу американские материалы, не более того, у нас проблемы с весами.

К последней фразе я отнесся легкомысленно.

Начертил в общем виде шасси, колеса, и задумался о мотоциклисте в наддутом скафандре.

Витание в облаках никогда не шло мне на пользу, но индивидуальные несовершенства исправляет только могила.

Витал я недолго, после чего изобразил над шасси герметичный колпак — прозрачную полусферу, разместил внутри экипаж без скафандров и указал схематично оборудование, включая систему жизнеобеспечения.

На следующий день позвонила Лидия Ефимовна, секретарь Безвербого, и попросила зайти с материалами по луноходу.

Виталий Константинович обреченно смотрел на прозрачный колпак, на меня и опять на колпак. На правку материала не оставалось времени, вместо этого Безвербый несколько минут «правил мне походку», не стесняясь в выражениях.

Слегка остыв, открыл «Программу Аполлон» в нужном месте, ткнул пальцем и сказал:

— Сделай как здесь, сроку два часа, после обеда еду в министерство.

Я вернулся на рабочее место в глубоких размышлениях по поводу героев американских мелодрам, печаль которых не знала границ. Повертел в руках форматку А4. Посмотрел сквозь нее на окно. Прищурил глаз. Отпустило. После этого наложил форматку на указанную страницу и бодро перерисовал нужное место.

Через несколько дней Безвербый встретил меня на третьем этаже «школы» и сказал, что в министерстве наши материалы не вызвали лишних вопросов…

 

Работы по модифицированной лунной программе шли своим чередом. К концу 1971 года в качестве приоритетной, была выбрана двухпусковая схема с прямой посадкой корабля ЛКМ на Луну.

Прямая посадка снимала баллистические ограничения на время старта к Земле, что создавало условия для создания обитаемой лунной базы.

В этом было новое качество по сравнению с программой «Аполлон», и это, по мнению руководства ЦКБЭМ, могло в какой-то мере компенсировать моральные и политические издержки от утраты первенства посещения Луны.

Целью американской лунной программы, заявленной президентом США в мае 1961 года, являлись успешная посадка экипажа на Луну и его благополучное возвращение на Землю. При этом задача по долговременному освоению Луны не ставилась.

По соображениям минимизации веса корабля «Аполлон» и экономии затрат на программу в целом, специалисты НАСА выбрали не прямую, а десантную схему посещения Луны.

Основной блок корабля «Аполлон» оставался на орбите, в плоскости которой лунная кабина совершала посадку на Луну, а затем, вращаясь с ней, уходила от плоскости орбиты. Допустимая величина такого отклонения накапливалась за несколько земных суток (этим определялось предельное время нахождения астронавтов на Луне).

После этого наступал период, когда запас топлива возвращаемой ступени не обеспечивал компенсацию накопившегося отклонения при полете к основному блоку и стыковке с ним. Надо было ждать почти пол оборота Луны (более 10 земных суток), когда кабина вновь попадала в зону допустимого отклонения и ее энергетика обеспечивала возвращение астронавтов на Землю.

Подобные ограничения были неприемлемы для осуществления длительных лунных экспедиций, так как не обеспечивалась возможность экстренного возвращения экипажа на Землю в любой момент, в случае возникновения нештатных ситуаций. Американцы таких задач перед собой и не ставили.

Сказанное относилось и к программе полета комплекса Н1-Л3, которая также предполагала десантную схему посещения Луны одним космонавтом.

Прямая схема была лишена этих недостатков. Корабль ЛКМ осуществлял посадку на Луну в полной комплектации, и его возвращаемая ступень с экипажем могла стартовать в любое время, формируя гибкие отлетные траектории возвращения на Землю.

Для реализации таких траекторий предполагалось использовать бортовую вычислительную машину в составе системы управления полетом ЛКМ.

 

В этот же период в КБ общего машиностроения (КБОМ), под руководством В. П. Бармина, проводились исследовательские и проектные работы по созданию модулей долговременных лунных баз. Это были самостоятельные наработки, не привязанные к теме Н1-Л3, но в совокупности с работами КБОМ, модифицированная программа Н1-Л3М уже определяла технически обоснованную концепцию создания лунных баз с экипажами от 4-х до 12 человек.

Идея прямой посадки на Луну рассматривалась и американцами на начальном этапе работ по лунной программе в рамках проекта «Нова», но была отклонена из-за технической сложности. Прямая посадка присутствовала и в предложениях В. Н. Челомея по лунной программе с использованием ракеты УР-700.

Однако в проекте Н1-Л3М от декларирования подобной идеи впервые перешли к опытно — конструкторским работам по ее реализации с привлечением научных организация и традиционной для нашего предприятия кооперации смежников.

 

В принятой к разработке схеме лунной экспедиции предполагалось осуществлять последовательно два пуска Н1 с двух стартовых сооружений.

Первым пуском на околоземную орбиту выводился полезный груз в составе двух ракетных блоков: Ср и кислородно — керосинового (Д2). Через сутки, вторым пуском, на ту же орбиту выводился полезный груз в составе блока Ср и корабля ЛКМ.

Блоки Ср автономно доставляли свои полезные грузы на окололунную орбиту, где отделялись, а ракетный блок Д2 и корабль ЛКМ стыковались, образуя лунный посадочный комплекс.

Затем в соответствии с программой полета блок Д2 обеспечивал сход комплекса с орбиты Луны, баллистический полет и основное торможение, после чего отделялся на расчетной высоте.

Окончательное торможение и маневр посадки осуществлялись ЛКМ с помощью собственной двигательной установки.

Проектно-баллистические расчеты двухпусковой экспедиции с определением характеристик траекторий и требований к энергетике ракетных блоков и корабля ЛКМ проводились в группе Роберта. Иванова. Они определяли, в том числе, и лимитные значения масс для ракетного блока Д2 и ЛКМ.

Предварительные проектно-компоновочные работы по кораблю велись в группе Владимира Зайцева молодыми инженерами — Вячеславом Федотовым, Виталием Петровым, Анатолием Медведевым и другими сотрудниками.

Проработки были во многом концептуальными. Нам не хватало профессионального опыта, особенно в проработке деталей, поэтому приходилось обращаться за помощью к опытным проектантам, работавшим у К. Д. Бушуева, чаще всего к О. И. Козюпе.

Олег Иванович, один из разработчиков корабля «Восток», был щедрым и жизнелюбивым человеком. Он добродушно посмеивался над нами, но охотно и с видимым удовольствием делился своими знаниями.

 

Облик и компоновка ЛКМ переделывались несколько раз. В начальных версиях проектанты пытались учесть опыт десантной схемы посещения Луны. При такой схеме требовалось изменение конфигурации лунных кораблей на различных этапах программы полета с учетом решаемых при этом задач.

И у нас, и у американцев лунные комплексы до установки на ракету компоновались по тандемному принципу.

В верхней части располагался спускаемый аппарат с двигательной установкой системы аварийного спасения (ДУ САС). Это делалось с целью спасения экипажа при возникновении аварийных ситуаций на старте или начальном участке полета.

Космическая техника была одноразовой, поэтому ДУ САС отделяла от лунного комплекса только СА с экипажем и уводила его в безопасную зону, после чего задействовались штатные средства посадки с использованием парашюта.

В штатном полете для решения запланированных задач требовалась иная конфигурация лунных комплексов, поэтому они перестраивались на участке полета к Луне.

У американцев основной блок отделялся от лунной кабины, разворачивался по тангажу на 180 градусов и стыковался с кабиной своей противоположной стороной, где находился отсек экипажа.

В такой компоновке требуемые переходы астронавтов из отсека экипажа в лунную кабину и обратно осуществлялись в месте их стыка через люк-лаз.

По проекту Н1-Л3 также предусматривалось перестроение комплекса Л3 на участке полета к Луне. ЛК с блоком Д отделялся от лунного комплекса, совершал облёт и стыковался к его обратной стороне, где находился ЛОК.

Переходы космонавта из ЛОК в ЛК и обратно осуществлялись через открытый космос. Рассматривались также варианты перехода космонавта через открытый космос без перестроения Л3.

В работах по ЛКМ первоначальные варианты его компоновки предусматривали привычную тандемную схему составных частей, когда спускаемый аппарат располагался в верхней части и опирался на бытовой отсек, соединенный с двигательной установкой.

Это была верхняя часть ЛКМ, которая устанавливалась на лунное посадочное устройство (ЛПУ).

Традиционно встал вопрос о вариантах перехода космонавтов из спускаемого аппарата в бытовой отсек и обратно на разных участках полета.

 

Предлагались разные технические решения — «прорезать» переходной люк в днище СА, установленном на бытовой отсек, разместить надувной рукав-лаз снаружи между СА и бытовым отсеком, осуществлять переходы через открытый космос.

Разработчики спускаемого аппарата из отдела А. Г. Решетина, выступали категорически против переходного люка в днище. При этом нарушалась целостность лобового теплозащитного покрытия, и никто не мог поручиться за его работоспособность при входе в атмосферу Земли со второй космической скоростью.

Надувной рукав и переход через открытый космос привносили дополнительный технический риск в обеспечение лунной экспедиции на фоне реализованных решений программы «Аполлон» по переходам астронавтов через внутренний люк — лаз.

После проработки ряда компоновок пришли к нестандартному и оригинальному решению. Спускаемый аппарат разместили внутри бытового отсека, в его верхней части. Получился интегрированный обитаемый блок, который вместе со своей двигательной установкой опирался на ЛПУ.

В такой конфигурации объем бытового отсека увеличивался в несколько раз, что было непривычно, но при этом обеспечивались компоновочные требования по спасению СА с космонавтами при авариях Н1, а также по переходам космонавтов из СА в бытовой отсек и обратно во время всего штатного полета корабля без изменения его конфигурации.

Перед посадкой на Луну космонавты должны были переходить в бытовой отсек. Отсюда обеспечивался удобный обзор лунной поверхности при выполнении предпосадочного маневра и посадки.

На траектории возвращения к Земле, перед входом корабля в атмосферу, космонавты переходили в СА, который затем по заданной циклограмме «выходил» по направляющим из интегрированного блока и после построения требуемой ориентации осуществлял автономный полет в атмосфере Земли со стороны южного или северного полюсов и посадкой, соответственно, на территории СССР или в акватории Тихого океана.

 

Двигательная установка корабля разрабатывалась заново. Масса ЛКМ почти в пять раз превышала массу ЛК и вопрос о заимствовании разработанного в КБ «Южное» блока Е из состава ЛК даже не ставился.

В группе Валерия Бурдакова формировались тактико-технические характеристики двигательной установки (ДУ) для ЛКМ. Она создавалась на базе многоразового двигателя РД-510, работавшего на компонентах топлива: перекись водорода — керосин.

Двигатель разрабатывался на предприятии Глушко, в КБ «Энергомаш». Красочно оформленная книга с проектными материалами по РД-510 была передана на наше предприятие.

Это был небольшой период, когда Валентин Петрович Глушко корректно и с большой долей лояльности относился к работам по модифицированной лунной программе. В начале 70-х годов его предприятие нуждалось в заказах.

РД-510 имел карданный подвес для управления вектором тяги в двух плоскостях, обладал хорошими удельными характеристиками и возможностью регулирования тяги в широком диапазоне ее значений.

Подобные характеристики обеспечивали выполнение динамических операций полета корабля ЛКМ на всех активных участках, включая зависание над поверхностью Луны, выполнение предпосадочного маневра и мягкой посадки.

 

Двигатели малой тяги для коррекции траектории полета ЛКМ, а также его ориентации и стабилизации, были прорисованы схематично в составе ДУ. Их конкретные характеристики на данном этапе не были определены, так как еще не были выполнены расчеты по динамике и управляемости полета ЛКМ.

Система управления для корабля должна была разрабатываться в НИИ, возглавляемом Н. А. Пилюгиным. В начале 1972 г. Б. Е. Черток по поручению В. П. Мишина вел переговоры с этой организацией по распределению работ в данном направлении.

Тактико-технические характеристики систем электроснабжения, терморегулирования и обеспечения жизнедеятельности экипажа разрабатывались в отделах, которые располагались в находившемся рядом здании, построенном по такому же типовому проекту, что и «школа».

В. К. Безвербый, лауреат Ленинской премии, доктор технических наук, профессор предпринимал неоднократные попытки подчинить эти подразделения себе, но не имел успеха. По предприятию ходила молва — всякий крупный ученый имеет свою школу, Виталий Константинович хочет иметь две…

 

Предполагая укрепить направление работ по модифицированной лунной программе, Мишин с сентября 1971 года начал предпринимать попытки по созданию проектно — исследовательского комплекса, который подчинялся бы непосредственно ему.

Комплекс планировалось создать из подразделений, подчинявшихся заместителям Главного конструктора.

Отделы проектирования космических систем и кораблей, а также космических исследований, баллистики, аэрогазодинамики и тепловых процессов формировались из подразделений Бушуева.

Отдел динамики полета и управления формировался из подразделений Чертока.

Отдел технико — конструкторского анализа формировался из подразделений Охапкина.

Мишин провел совещание с предполагаемыми начальниками отделов в составе нового комплекса — В. К. Безвербым, Я. П. Коляко, А. Г. Решетиным, В. П. Легостаевым, Б. В. Чернятьевым и другими, а затем еще одно отдельное совещание с проектантами. Все это сильно встревожило его заместителей.

Принимаемые организационные решения не ограничивались созданием только нового комплекса. Василий Павлович решил укрепить группы ведущих конструкторов по изделиям предприятия. На их базе были созданы службы Главных конструкторов, которые также подчинялись непосредственно Мишину.

Для нас было неожиданностью, что на должность Главного конструктора лунного комплекса (ЛОК, ЛК, блоки Г, Д, а также ЛКМ) предполагалось назначить Владимира Андреевича Борисова, который работал в нашем отделе заместителем Безвербого.

 

Планируемые изменения ущемляли производственные и личные амбиции заместителей Главного конструктора. Существовала и моральная подоплека этой ситуации.

Заместители Мишина, «старики» как их называли, выросли и сформировались как руководители еще при Королеве, а он случайных людей не держал.

Это были заслуженные и известные всей отрасли лидеры, отмеченные высшими правительственными наградами и званиями. Их личный авторитет был выше авторитета занимаемой должности, и отдавать просто так «свое» они не желали.

 

На совете руководства ЦКБЭМ в декабре 1971 года Бушуев, Черток, Охапкин, Феоктистов и ряд других руководителей открыто выступили против предполагаемых организационных решений. Тлеющее противостояние переросло в открытый конфликт.

 

Мишин занял жесткую административную позицию, и после проведения ряда совещаний, включая техническое руководство предприятия, в апреле 1972 года направил министру Афанасьеву предложения о совершенствовании структуры ЦКБЭМ.

В июле 1972 года новая структура предприятия была утверждена приказом по министерству.

Во вновь созданном комплексе помимо нашего отдела появился отдел проектирования космических систем под номером 033 во главе с Б.В. Чернятьевым и его заместителем Б.И. Сотниковым. Подразделение было создано на базе бывшего отдела 241, располагавшегося на первой территории и подчинявшегося Бушуеву.

 

Новый отдел разместили в «школе», он включал секторы Ю. М. Фрумкина и В. Ф. Садового, проектировавших ЛК и ЛОК. Кроме того в отделе были созданы группы по разработке лунного посадочного устройства, руководитель В. Л. Пенчук и двигательных установок для ЛКМ и блока Д2, руководитель В. М. Филин. От нас в этот отдел была переведена группа А. П. Фролова с работами по головным частям Н1.

Подчиненные Бушуева без энтузиазма восприняли эти изменения. В корпусе 65, где они работали, появился рисованный плакат. Через «горбатый мост» с первой территории на вторую неслись сани. В них вместо непримиримой боярыни Морозовой сидел в кандалах неунывающий Борис Иванович Сотников.

Автором был Витя Боровишки, молодой способный инженер. Плакат провисел до обеда, но народ веселился еще неделю.

 

Направление работ по ЛКМ укрепили квалифицированными специалистами с большим опытом работ по космическим комплексам, включая Л3.

Спокойно и без лишних разговоров размещались они в помещениях «школы». В их поведении не было суеты, а в отстраненном взоре уже угадывалась тень почетной усталости под бременем свершений, от которых вздрогнул мир. Это были «Девять дней одного года» вместе и здесь. У меня со лба капал пот.

 

Прошло немного времени и в нашу комнату вошли сотрудники отдела 033 — Юрий Лабутин, Эммануил Родман, Вячеслав Филин. Вошли молча, также молча сели и после паузы объяснили, что пришли учиться проектированию космических кораблей. «Отпетая шпана» выясняла у «школьников» таинства «дворовой драки». Впрочем, издевались недолго.

Михаил Степанович Хомяков, в ту пору секретарь парткома ЦКБЭМ, специально приезжал в «школу» и в не формальной обстановке проводил личные беседы с Сотниковым, Фрумкиным и другими сотрудниками нового отдела об исключительной важности для предприятия работ по Л3М.

Хомяков был немногословный, взвешенный и мудрый человек. На предприятии его уважали. Фрумкин заверял Михаила Степановича, что работать они будут на совесть, и это были не пустые слова.

Достаточно оперативно наши новые коллеги рассмотрели имеющиеся материалы технического предложения по программе Л3М. Делали они это вдумчиво и предметно. Был заметен их профессиональный интерес к технической стороне новых решений по модифицированному кораблю.

На тот момент уже состоялось рассмотрение работ по программе Л3М на заседании Совета главных конструкторов. В нем помимо руководителей ЦКБЭМ и головных смежных предприятий приняли участие председатель ВПК Смирнов, министр Афанасьев, руководители профильных отделов ЦК КПСС. Все это говорило о высоком уровне поддержки и контроля данной работы.

Участвовал в заседании Совета главных и академик Глушко. В числе других он подписал итоговое решение, и это было событием. После размолвки с Королевым Валентин Петрович, возможно, впервые «повернулся лицом» к разрабатываемой лунной программе СССР…

 

Осенью 1972 года по существовавшей традиции нас отправили в подшефный совхоз «Большевик», убирать капусту. Погода в октябре была аномально теплой, стояли солнечные дни с температурой более 20 градусов.

Совхоз находился на окраине Серпухова. Его пойменные поля тянулись вдоль Оки. Во время обеда мы ходили на песчаные откосы и купались. Вода была холодной, но отчего же не купаться, если тебе двадцать пять и светит Солнце.

Жили мы недалеко в пионерском лагере на окраине леса, по которому можно было бродить после ужина.

Осенью в лесу пусто и тихо. Тихо даже когда под ногами шуршит листва, потому что нет пения птиц. Смеркалось быстро. День закончился, а ночь еще не наступила. И не осталось ничего кроме природы с ее вечностью и неизъяснимого состояния одиночества и тревоги.

С русским человеком такое случается, когда жизнь вдруг обнажается до предела, и все в который раз без ответа.

Это был приступ самоанализа…

 

На работу мы вышли в конце октября. Обстановка была нервозной. Американцы завершали свою лунную программу.

Периодически возникали слухи о закрытии темы Н1-Л3 и об освобождении Мишина от занимаемой должности. Информация о принимаемых решениях была не публичной и недоступной для рядовых сотрудников. Это только усиливало настороженность и неопределенность.

Опубликованные дневники и воспоминания Б. Е. Чертока, Ю. А. Мозжорина, В. П. Мишина, и других участников тех событий знакомят современного читателя не только с закрытыми ранее документами и фактами, но и с драмой человеческих отношений, происходившей вокруг нашей лунной программы.

Большие свершения и такие же неудачи — результат человеческой деятельности и человеческих отношений. В этом суть и причина исторических событий, а документы и факты — это уже явление и следствие.

 

В 2014 году издательством «Кварта» в Воронеже, при участии КБ «Химавтоматика», были опубликованы небольшим тиражом «Дневники. Записи и воспоминания В. П. Мишина». Это любопытный документ, но еще любопытнее история его появления.

В 1993 году аукционный дом «Сотбис» в Нью-Йорке собирал предметные раритеты нашей страны для проведения специального аукциона, посвященного истории советской космонавтики.

Девяностые годы в новейшей истории России называются лихими. В тех обстоятельствах и в той обстановке Мишин сделал свой выбор и предложил для продажи на аукционе более тридцати своих тетрадей с записями периода 1960 — 1974 годов. При этом, как пишут, не было снято копий.

По итогам торгов тетради оказались в фонде американского предпринимателя Росс Перо. Позже в 2001 году, после проведенных переговоров, он передал их копии в Россию для публикации, которая, в итоге, состоялась только в 2014 году.

До публикации была проведена работа по расшифровке тетрадей. Занималась этим команда из представителей космической отрасли, МАИ, Института космической политики. Научным руководителем работ был Олег Михайлович Алифанов — декан аэрокосмического факультета МАИ.

Значительную часть тетрадей составляют «ежедневники» Василия Павловича. Здесь в условиях напряженной работы, в спешке и полуобрывками записывались по датам планируемые дела, встречи, совещания и фамилии их участников.

Иногда подробнее описывались межличностные отношения в производственной деятельности и частной жизни.

Для обычного читателя «ежедневники» Мишина могут показаться скучными и малопонятными. Для тех же, кто работал тогда в ЦКБЭМ, это наиболее интересная часть дневников.

Потому что за публикуемыми фамилиями, названиями тем и изделий угадываются конкретные, живые люди — руководители и рядовые сотрудники предприятия.

Когда читаешь эти записи, приходит ощущение окружающей обстановки и атмосферы той поры. Это когда все вокруг как тогда, а не как сейчас.

Проживая прожитую жизнь, осознаешь ее ценность, о которой тогда не догадывался. В этом интерес.

В дневниках Василия Павловича опубликованы события и ситуации, о которых многие из нас, работавших тогда в ЦКБЭМ, не знали…

 

В сентябре 1972 года Бушуев, Черток, Феоктистов, и ряд других руководителей обратились официально в ЦК КПСС и Министерство общего машиностроения с критикой в адрес Мишина.

Это была первая попытка смещения Василия Павловича с занимаемой должности Главного конструктора ¹⁾.

Данная акция не вписывалась в существовавший порядок кадровых изменений для номенклатурных руководителей, но она имела прецедент. Те же лица, среди прочих, в 1966 году, после ухода из жизни Королева, обратились в ЦК партии с просьбой назначить Мишина Главным конструктором, хотя Устинов готовил на эту должность другую кандидатуру.

16 октября министр Афанасьев уведомил Мишина о поступившем в Минобщемаш письме сотрудников ЦКБЭМ, о последовавшем совещании у председателя ВПК Л. В. Смирнова, и о намерении освободить Василия Павловича от занимаемой должности. ¹⁾

Однако для этого требовалось решение Политбюро ЦК КПСС. Наступило тревожное ожидание.

Ко всем невзгодам добавилась болезнь. 23 октября Василий Павлович был госпитализирован в центральную клиническую больницу на Рублевском шоссе, в этот же день ему сделали операцию.

До госпитализации Мишин посетил С. И. Ветошкина, с которым был знаком более двадцати лет.

Сергей Иванович в послевоенные годы был заместителем Д. Ф. Устинова (тогда министра вооружения), курировал работы по созданию ракетной техники и был председателем Государственной комиссии по пускам Р-1, первых послевоенных ракет Королева.

Совет искушенного чиновника был прост — писать докладную на имя Л. И. Брежнева о проделанной работе с предложениями по перспективе.

Направления перспективных работ ЦКБЭМ, касающихся лунной тематики, орбитальных комплексов, экспедиции на Марс к тому времени уже неоднократно обсуждались на уровне министерства, Межведомственного совета Келдыша, а также ВПК.

По итогам таких проработок уже имелись положительные отзывы авторитетных ведомств и отраслевых институтов, на которые можно было опереться.

Здоровье Василия Павловича не улучшалось, ему сделали повторную операцию, однако он, не откладывая задуманного, начал готовить докладную записку. Ему помогали В. К. Безвербый, Ю. П. Семенов, И. И. Райков. В первых числах ноября Мишин подписал ее окончательный вариант.

Докладную записку решено было передать Генеральному секретарю через А. П. Кириленко, в то время второго человека в партийном руководстве страны. Такая возможность имелась. В противном случае она не прошла бы дальше Устинова.

 

В это же время на полигоне в непростой обстановке шла подготовка к четвертому пуску Н1 под номером 7Л. На конец октября планировалось заседание Государственной комиссии по данному вопросу.

В связи с болезнью Мишина министерство возложило на Чертока обязанность технического руководителя по подготовке пуска Н1.

Борис Евсеевич оказался в сложной ситуации. Теперь на него персонально ложилась обязанность и ответственность по принятию решения о готовности Н1 7Л к пуску и подписанию соответствующего заключения головного разработчика.

По организационным и производственным причинам замечания и предложения аварийной комиссии после неудачного третьего пуска Н1 не могли быть учтены полностью в уже изготовленном заделе комплектующих изделий и конструкции для Н1 7Л.

Многочисленные доработки и, самое главное, использование многоразовых двигателей с проведением их огневых испытаний до установки на борт, предполагалось реализовать на ракете №8Л. Ее пуск тогда прогнозировался на вторую половину 1974 года.

От результатов четвертого пуска Н1 зависела не только дальнейшая судьба отечественной лунной программы, но и судьбы крупных государственных и партийных руководителей, отвечавших за ее реализацию.

Министр Афанасьев предлагал изменить программу летных испытаний — ракету №7Л перевести в стендовое изделие, а в четвертом пуске использовать доработанную Н1 8Л. Но на это требовалось, как минимум, полтора года.

Мишина такой перерыв не устраивал. Он звонил из больницы на полигон Чертоку и Дорофееву (главному конструктору Н1) и требовал, чтобы на заседании Государственной комиссии они настаивали на осуществлении четвертого пуска с использованием ракеты Н1 7Л, которая была уже вывезена на стартовый комплекс.

В ходе предварительных электрических испытаний было много замечаний к ее аппаратуре, и представители государственного заказчика предлагали рассмотреть вопрос о целесообразности проведения данного пуска.

Однако приборы с замечаниями насколько можно оперативно заменялись смежными предприятиями, руководители которых не торопились быть инициаторами переноса сроков летных испытаний.

 

При очередном посещении полигона Афанасьев сообщил Чертоку, Дорофееву и другим членам технического руководства, что по имеющейся у него информации в случае еще одной аварии Н1 лунную программу могут вообще закрыть.

Еще оставалась возможность, опираясь на имеющиеся недоработки и замечания, выйти с предложением об отмене пуска ракеты Н1 7Л. Государственная комиссия во главе с Афанасьевым могла принять такое решение, но для этого нужна была аргументированная инициатива технического руководства.

Борис Евсеевич Черток имел на это формальные полномочия, но на подобную инициативу не решался.

Во-первых, было сильное давление со стороны Мишина, а, во-вторых, разработчики бортовых систем и, самое главное, маршевых двигателей дружно давали положительные заключения о готовности их изделий к пуску. Поэтому не было повода «прикрыться» чьей-то неготовностью.

Как технический руководитель Черток высказался за проведение пуска, и аргументировал это возможностью дополнительной проверки новых решений, которые успели внедрить на ракете 7Л ²⁾.

 

21 ноября Государственная комиссия утвердила график работ по подготовке Н1 7Л к назначенному на 23 ноября пуску. На этот же период планировалось проведение общего собрания Академии наук СССР. Академики Пилюгин и Бармин решили не участвовать в пусковой компании, мотивируя это необходимостью присутствия на академическом собрании.

Узнав об этом, Мишин звонил из больницы в президиум Академии наук Келдышу, настаивая на личном участии Пилюгина и Бармина на полигоне при пуске Н1 7Л. Мстислав Всеволодович с мнением академика Мишина согласился. ¹⁾

22 ноября все разговоры в ЦКБЭМ и у нас в отделе сводились к предстоящему пуску. Его результат слишком много значил для предприятия.

Подготовительные работы на стартовом комплексе начались в ночь на 23 ноября. Безвербый не уходил с работы и остался на ночь в «школе», в кабинете Мишина. Там имелась аппаратура, позволявшая в режиме текущего времени получать информацию с полигона о подготовке пуска и о самом пуске.

На следующий день перед обедом в нашу комнату стремительно вошел возбужденный баллистик Борис Перелыгин и сообщил, что первая ступень Н1 не доработала до конца несколько секунд из-за отказа, но это все равно успех, это почти штатная работа. Нам всем очень хотелось в это верить.

На полигоне была образована аварийная комиссия. На следующий день пришла информация о причине аварии — отказе одного из двигателей первой ступени. Три аварийных пуска Н1, из четырех, случились из-за отказов двигателей. Оптимизма и убежденности в относительном «успехе» поубавилось.

Любопытно, но в этот же день, 24 ноября, Мишину в больницу позвонил Цуканов, помощник Брежнева, и передал пожелание Генерального секретаря «продолжать двигаться вперед и только вперед.» ¹⁾…

 

На работу Василий Павлович вышел в середине декабря, в конце этого же месяца он получил от Генерального секретаря поздравление с наступающим Новым годом, а в середине февраля Брежнев позвонил министру Афанасьеву и «закрыл вопрос с Мишиным» ¹⁾.

Ситуация на предприятии временно стабилизировалась, но была зыбкой на фоне имевшейся попытки замены Главного конструктора. Инициатива шла «снизу», но локализовали ее «сверху», проведя необходимые бюрократические формальности в обход Устинова.

Тем не менее, Дмитрий Федорович нес персональную ответственность за работы по лунной программе, и последнее слово в этой «рискованной игре» все равно оставалось за ним…

 

Новый год наша проектная группа отметил в ресторане «Сказка» на 43 километре ярославской железной дороги. Запомнились ночная платформа, тихий снегопад в свете фонарей и шумный вечер ресторана.

Мы пили шампанское, веселились и поздравляли с праздником незнакомых посетителей. Вокруг нас были всё братья, и тогда мы поклялись, что будем собираться здесь каждый Новый год. Во что свято верили, и что по трезвой жизни, как это бывает, не случилось…

 

В наступившем 1973 году отношение к отечественной лунной программе было противоречивым и непоследовательным.

После неудачного четвертого пуска Н1 обозначились две тенденции. Активная и не всегда скоординированная работа предприятий промышленности по обоснованию новых вариантов продолжения лунной программы и деятельность чиновников верхнего уровня по ее свертыванию.

В январе на нашем предприятии прошло выездное совещание под руководством Устинова с участием министра Афанасьева, представителей ВПК, оборонного отдела ЦК КПСС и министерства обороны.

После традиционного осмотра КИС, вычислительного центра и сборочных цехов завода состоялось совещание в кабинете Главного конструктора, которое продолжалось до позднего вечера.

Обсуждали состояние текущих и перспективных работ ЦКБЭМ по долговременным орбитальным станциям (ДОС), программе «Союз-Аполлон» и модернизируемому комплексу Н1-Л3М.

 

Устинов сразу обозначил вектор разговора, заявив, что с лунной программой мы провалились, что это имеет большое политическое значение и провал нужно чем-то компенсировать.

В этот период были изготовлены и отправлены на полигон орбитальные станции «Салют» и «Алмаз» (ДОС №3 и ДОС №4). Других выходных работ по пилотируемой тематике не было.

В связи с этим на первый план выдвигалась программа освоения околоземного космоса с использованием долговременных посещаемых, а затем и обитаемых станций. Их развертывание предполагалось осуществлять с помощью существующих носителей «Протон-К».

При обсуждении состояния работ по проекту Н1-Л3М, Дмитрий Федорович заявил, что лунную экспедицию никто не отменял и что работы, определенные Постановлениями ЦК КПСС и Совмина в 1964 и 1967 годах, должны быть выполнены.

При этом он недвусмысленно давал понять, что в верхушке руководства ЦКБЭМ нет общего мнения, нет чувства локтя, что необходимо сначала навести порядок у себя, а затем наводить порядок у смежников ¹⁾…

 

В феврале Василий Павлович был в отпуске, в Кисловодске, куда ему позвонил С. А. Афанасьев и сообщил, что Брежнев неудовлетворен тем, что в течение длительного периода нет отдачи по разрабатываемым программам, что ЦК КПСС ждет реальных результатов по созданию Н1, по пилотируемым пускам, и что по этим результатам будет дана оценка деятельности ЦКБЭМ ¹⁾.

В этой ситуации министр решил провести в марте научно-технический совет (НТС) Минобщемаша с обсуждением состояния работ по Н1-Л3М.

После выхода на работу Мишин провел несколько совещаний руководящего состава предприятия по результатам анализа аварийного пуска Н1 7Л и по подготовке материалов технического предложения по Н1-Л3М к защите на НТС.

В это время он часто приезжал на второе производство и работал с документами в своем «школьном» кабинете. В конце февраля ему неожиданно позвонил Брежнев и сообщил, что вызовет через неделю для разговора по лунной программе ¹⁾.

Звонок Генерального секретаря не укладывался в процедурные рамки решения вопросов такого уровня. Они обсуждались коллегиально на Политбюро ЦК КПСС или Совете обороны страны. Тем не менее, к разговору надо было готовиться. Началось срочное оформление иллюстрационных материалов по техническим и организационным вопросам, которые собирались в отделе Безвербого.

Технические вопросы содержали предложения по этапам отработки комплекса Н1-Л3М и перспективам его развития. Кроме того предлагались варианты реализации однопусковых схем полета на Луну с использованием Н1-Л3 и Н1-Л3М для развертывания на ее поверхности тяжелых автоматических станций и передвижных автоматических модулей лунных баз, управляемых с Земли.

Организационные вопросы, которые Мишин предполагал решить с помощью Генерального секретаря, касались усиления роли ЦКБЭМ и Совета главных конструкторов во взаимоотношениях с Минобороны по «невоенным» заказам, со смежниками и отраслевыми институтами, с НТС Минобщемаша и межведомственным советом Келдыша.

В назначенное время Василий Павлович ждал звонка из приемной Генерального секретаря, но приглашения не последовало. В конечном итоге совещание по модифицированному комплексу Н1-Л3М прошло в начале марта у С. А. Афанасьева ¹⁾.

Уровень этого совещания по своему статусу не мог решить вопросы, и в первую очередь организационные, которые руководство ЦКБЭМ формулировало для Л. И. Брежнева.

 

В это же время на предприятии произошла очередная небольшая реорганизация. Мишин хотел провести ее еще в конце прошлого года, но помешала болезнь.

В феврале 1973 года вышел Приказ о создании проектного комплекса №1, а точнее о его переподчинении Безвербому. До этого комплекс подчинялся Мишину. Заместителем Безвербого назначили Якова Петровича Коляко. Виталию Константиновичу подчинили большой куст проектных и расчетных отделов, а также вычислительный центр предприятия.

Наш отдел в составе этого комплекса получил номер 103, начальником назначили Роберта Иванова. В отделах нового комплекса продолжалась разработка дополнения к техническому предложению по двухпусковой схеме с прямой посадкой ЛКМ на Луну.

 

Вместе с отделом Чернятьева мы готовили материалы дополнения для НТС министерства с целью получения официального разрешения на разработку конструкторской документации.

Чаще всего мы общались с сектором Фрумкина, где разрабатывались циклограммы функционирования бортовых систем ЛКМ применительно ко всем этапам экспедиции, включая пребывание корабля на Луне в течение четырнадцати земных суток. Из набора циклограмм складывались этапы полета, совокупность этапов определяла рабочую программу экспедиции.

Циклограммы были исходными данными для расчета весовых, электрических, тепловых и других балансов. Подобные расчеты выполнялись, в том числе, с целью проектной увязки весовых сводок корабля и блока Д2. При этом не должны были нарушаться соответствующие лимиты весов, определенные на начальном этапе работ по Н1-Л3М.

Однажды меня пригласил Ю. М. Лабутин, работавший у Фрумкина. Полученные им запасы топлива для обеспечения ориентации и стабилизации корабля на участке полета к Луне расходились с их лимитами, которые рассчитывались мною при разработке технического предложения.

— Гарантийные запасы занижены, — сокрушался он.

— Но это пол-беды. Хуже, что не учтены карманные запасы.

На «карманных запасах» моё терпение исчерпалось. Я четко помнил, что в методике такие коэффициенты отсутствовали, и кинулся в архив.

Лабутин поймал меня на лету за полу пиджака, и продолжал, не останавливаясь.

— Ты пойми, заполошный, без таких запасов тебя, нас с тобой, съедят смежники.

— Это надо принять как «Отче наш…», а рассуждать не надо, — вдалбливал он.

Миролюбивый тон Юрия Михайловича настраивал на взаимность, наши отношения налаживались.

 

При более детальной проработке ЛКМ стали возникать проблемы с весами. Началось с системы электроснабжения. Она включала модули электрохимических генераторов (ЭХГ) на кислородно-водородных топливных элементах, автоматику и аккумуляторные батареи для обеспечения пусковых значений токов при включении агрегатов корабля.

По аккумуляторной батарее вопросов не было, ее емкость обеспечивала все включения по циклограмме полета. Проблемы возникли с ЭХГ. Оценка суммарной электроэнергии, потребляемой кораблем, превышала заявленную емкость всех ЭХГ.

Превышение было небольшим, но конкретным, и его надо было ликвидировать. Комплектация системы дополнительным модулем ЭХГ исключалась, так как при этом нарушался лимит по весу.

 

Проблемы с весами для коллег из сектора Фрумкина были не новы, они часто говорили нам как, работая по Н1-Л3, боролись со смежниками в буквальном смысле за каждый грамм.

Мы вместе искали выход из сложившейся ситуации. Выручил Эммануил Родман. Он предложил простую и всем понятную вещь. Не учитывать во внутрикорабельном тепловом балансе метаболическое тепловыделение трех космонавтов (порядка 500 вт.) на время их отсутствия при плановых выходах на поверхности Луны. По циклограмме продолжительность каждого такого выхода составляла 6 часов.

Тепловые нагрузки на систему обеспечения теплового режима и ее электропотребление при этом снижались. В итоге это позволило увязать баланс имеющейся и расходуемой электроэнергии с сохранением заданного веса системы электроснабжения.

 

Из подобных деталей складывался тот общий, более высокий уровень инженерной деятельности, которой довелось заниматься рядом со знающими специалистами. Новые вопросы возникали часто, и всегда находились варианты их решения с сохранением требуемых характеристик ЛКМ.

Это была интересная и поучительная работа. Она много чего дала мне в профессиональном смысле за относительно небольшой период деятельности по модифицированной лунной программе.

Я до сих пор с теплотой вспоминаю своих старших товарищей. Со многими из них случилось работать позже по теме «Буран», но именно начальный период нашей совместной деятельности сохранил наиболее светлые воспоминания…

 

В мае 1973 года с 91 стартовой позиции Байконура запустили долговременную орбитальную станцию ДОС №3. После выведения на орбиту, на станции случилась нештатная ситуация, разбирательство с которой затянулась сверх допустимого времени. В итоге ДОС №3 была потеряна.

Для предприятия это была очередная и очень болезненная неудача. Данное событие не имело прямого отношения к лунной программе, но ускорило принятие организационных решений в отношении ЦКБЭМ, включая закрытие работ по ракете Н1.

В январе 1973 года, на совещании в ЦКБЭМ, Устинов и Афанасьев подчеркивали, что станции «Алмаз» и «Салют» должны компенсировать провал с лунной программой и их запуски необходимо реализовать как можно быстрее.

До майского запуска ДОС №3, в апреле 1973 года, была запущена станция «Алмаз» (ДОС №4). В сообщении ТАСС говорилось о запуске станции «Салют-2». Через две недели произошла ее разгерметизация, а 25 апреля перестала поступать телеметрическая информация.

После официального сообщения о запуске «Салют-2» замалчивать полеты орбитальных станций было уже нельзя. Оставалась последняя надежда на ДОС №3. В руководстве космической отрасли начался переполох.

 

24 апреля Мишину позвонил Устинов и сообщил, что на 28 число планируется заседание политбюро ЦК по ДОС №3. В этот же день аналогичные звонки поступили из ВПК, ЦК КПСС и министерства ¹⁾.

Однако 27 апреля пришло сообщение о том, что политбюро поручило военно-промышленной комиссии принять решение о запуске станции, что и было выполнено на следующий день.

Авральные решения высоких инстанций не принесли пользы техническим работам по подготовке пуска ДОС №3, скорее наоборот. В условиях жесткого контроля сроков этого пуска, руководители предприятий уже не рисковали выходить с предложениями о более тщательной проверке готовности станции к полету.

 

Третьего мая Государственная комиссия вылетела на Байконур, на следующий день ракету «Протон-К» с ДОС №3 вывезли на стартовую позицию. Восьмого мая, за 20 минут до старта, в боковом блоке ракеты обнаружилась течь окислителя, пуск отменили, а ремонт провели прямо на старте. Одиннадцатого мая станцию запустили.

Выведение на орбиту прошло нормально. Но после этого из-за технических и организационных проблем, связанных с работой ионных датчиков системы ориентации и действиями наземных служб управления полетом, не получилось оперативно погасить начальные угловые скорости после отделения ДОС №3 от ракеты.

Бортовая система управления пыталась стабилизировать станцию. Ионные датчики стали реагировать не на плазму атмосферы, а на более контрастную плазму струй включаемых двигателей системы исполнительных органов (СИО). В итоге система управления начала выдавать непрерывные команды на повторные включения этих же двигателей.

Все походило на притчу о собаке, гоняющейся за собственным хвостом.

 

Более двух часов главная оперативная группа управления в Евпатории разбиралась с нештатной ситуацией, а когда, наконец, выдала команду на выключение СИО, топлива в ее баках практически не осталось. Станция стала неуправляемой.

16 мая состоялось расширенное заседание военно-промышленной комиссии с участием Устинова. Более шести часов обсуждалась ситуация с ДОС №3. Созданное Королевым предприятие подверглось унизительной критике. «Все хаяли организацию управления полетом ДОС №3 и работу ЦКБЭМ» ¹⁾.

Ситуация усугублялась еще и тем, что станция была перетяжелена научной аппаратурой и ракета «Протон-К» могла вывести ее только на промежуточную орбиту с низкой высотой перигея — порядка, 155 километров. На рабочую орбиту станция должна была довыводиться с помощью собственной ДУ.

Попытки осуществить требуемую ориентацию ДОС №3 для выдачи разгонного импульса и подъема орбиты продолжались до 19 мая, но закончились безрезультатно.

Из-за периодического торможения атмосферой в перигее, станция сошла с орбиты и 20-го мая затонула в акватории Индийского океана.

Расследованием причин этой неудачи занималась аварийная комиссия. По результатам ее работы от занимаемых должностей были отстранены заместитель Главного конструктора Я. И. Трегуб, отвечавший за управление полетом, и заместитель Чертока, руководитель комплекса Б. В. Раушенбах, отвечавший за разработку и применение ионных датчиков.

Различные взыскания получили и другие сотрудники, принимавшие участие в управлении полетом станции и создании ее системы ориентации.

Мишин после этого заболел и на работу вышел только в середине июня…

 

В конце июня ЦКБЭМ и его головные смежники подготовили проект нового постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР о продолжении подготовки отечественной лунной экспедиции с посещением Луны в 1975 г.

Ю. А. Мозжорин, директор ЦНИИМаш, писал, что Келдыш, прежде чем визировать этот документ, запросил отдельное заключение Главных конструкторов, подтверждавшее возможность выполнения лунной экспедиции в названные сроки.

Такой документ был подготовлен, однако Мстислав Всеволодович был неудовлетворен его декларативным характером и запросил заключение ЦНИИМаш.

Институт подготовил такое заключение, в котором показал, что за два года такую задачу решить нельзя.

Однако министерство проигнорировало эти выводы и подготовило аналогичный документ от своего имени. Ю.А. Мозжорин не согласился с названными в нем сроками и, считая их нереальными, отказался визировать данный документ ³⁾.

 

Третьего июля под председательством министра Афанасьева состоялось расширенное заседание Межведомственной государственной комиссии по летным испытаниям комплекса Н1-Л3 для обсуждения заключения Минобщемаша по проекту постановления ЦК КПСС и Совмина СССР о продолжении подготовки отечественной лунной экспедиции.

В заседании приняли участие Келдыш и министр авиационной промышленности П. Д. Дементьев, в ведомстве которого разрабатывались маршевые двигатели Н1.

На комиссии Мишин и Главные конструкторы смежных предприятий доложили о мерах по обеспечению надежности Н1-Л3 и о возможности осуществления лунной экспедиции в 1975 г.

Келдыш и Дементьев, прочитав проект решения госкомиссии, ушли с совещания, сославшись на неотложные дела и не желая принимать участия в ее дальнейшей работе ³⁾.

Загруженная заказами по Н1-Л3 промышленность была заинтересована в выпуске нового постановления и продолжении работ по лунной программе. Называть реальный срок, правее 1975 г., было рискованно, на это руководители головных предприятий не решались, кроме директора ЦНИИМаш.

Институт отвечал за контроль надежности создаваемой техники, и его руководитель обязан был давать объективные оценки достигнутого уровня этой надежности. Юрий Александрович Мозжорин аргументировано доложил о невозможности выполнения требуемого объема экспериментальных работ по лунной программе в течение двух лет.

Проект заключения министерства так и не был принят Межведомственной комиссией. Оформление правительственного постановления остановилось…

 

13 июля 1973 года В. П. Мишину позвонил С. А. Афанасьев и, ссылаясь на руководителя отдела оборонной промышленности ЦК КПСС — Сербина, заместителя председателя ВПК — Комиссарова и академика Келдыша сообщил, что есть настроение прекратить работы по Н1.

Уже 16 июля министр провел отдельное совещание по данному вопросу ¹⁾.

На следующий день Мишин провел срочное совещание Совета руководства предприятия и всю вторую половину дня звонил в приемные Брежнева на Старой площади и в Кремле. В 7 часов вечера его соединили. Леонид Ильич выслушал Главного конструктора и пообещал принять вечером 19 июля.

Но ни 19, ни 20 июля звонка из приемной Генерального секретаря не последовало ¹⁾.

В данной ситуации инициатива по организационным решениям шла уже не снизу, а сверху, и ее твердо держал в своих руках Устинов.

 

Перечисленным событиям предшествовало совещание, о котором Ю. А. Мозжорин написал в своих воспоминаниях.

«С лунной программой мне пришлось еще раз столкнуться при ее закрытии. Как-то утром в один из погожих июльских дней… в институт позвонили из оборонного отдела ЦК КПСС и сказали, что меня приглашают к 11.00 на совещание к Д. Ф. Устинову.

Я спросил, кто еще приглашен. Мне ответили, и я понял, что будет обсуждаться вопрос о закрытии лунной программы. Он стал часто возникать в разговорах на различных уровнях…

Срочно собрал совещание специалистов института, имеющих отношение к этой программе. Попросил каждого, не полемизируя, изложить свое мнение с краткой аргументацией по вопросу: закрывать или продолжать лунную программу, исходя из сложившихся в настоящее время обстоятельств?

Большинство склонялось к мнению, что лунную программу следует закрыть, так как научная ценность ее уже исчерпана большим количеством полетов американских астронавтов на Луну, полетами отечественных автоматических космических аппаратов с забором грунта с Луны и доставкой его на Землю, исследованиями Луны с помощью «луноходов» и ее искусственных спутников. А разработку носителя Н1 надо продолжить для его использования при решении других перспективных задач. Я не стал открывать дискуссии, так как это совпадало с моим мнением, поблагодарил всех и уехал в ЦК.

Совещание проходило в довольно узком, но представительном кругу. На нем присутствовали от ЦК КПСС Д. Ф. Устинов, И. Д. Сербин, И. В. Илларионов; от Академии наук СССР М. В. Келдыш; от ВПК Л. В. Смирнов, Б. А. Комиссаров, А. И. Царев; от промышленности П. Д. Дементьев, С. А. Афанасьев, Г. А. Тюлин и я.

Во вступительном слове Дмитрий Федорович отметил, что лунная программа, по существу, провалена. Из четырех испытательных пусков РН в автоматическом варианте — все аварийные, и еще на этапе работы первой ступени. Причины неудач лежат в ненадежности двигателя Н. Д. Кузнецова. При использовании многодвигательной установки это приводит к катастрофическим последствиям и делает проблему обеспечения надежности носителя бесперспективной.

Поэтому пришла пора честно доложить в Политбюро ЦК КПСС о состоянии дел и выйти с предложением о закрытии программы Н1-Л3.

— А теперь мы послушаем точку зрения головного института на данную проблему, — завершил Устинов вступительное слово.

Начав выступление, я испытывал большую неловкость, так как мнение секретаря ЦК КПСС уже изложено, и оно не совпадает с мнением института и моими личными убеждениями. Поэтому начал издалека. Описал научную значимость отечественных исследований Луны с забором лунного грунта… Отметил, что научная ценность исследований практически равнозначна американским, но мы решили эту задачу значительно более дешевым и безопасным способом. Отечественная пилотируемая экспедиция на Луну мало что добавит к уже проведенным советским и американским исследованиям Луны. Такая экспедиция только подчеркнет наше отставание ... Поэтому основная научная и политическая значимость нашей лунной экспедиции исчезла, и ее пора отменять.

Вместе с тем, продолжал я, отказ от лунной экспедиции не должен сопровождаться прекращением отработки сверхтяжелого носителя Н1.

Что касается вопроса о неотработанности двигателя в 150 тс, то такой вопрос практически снят: была проведена серьезная доработка двигателя, продолжительность его работы доведена до трех ресурсов. При этом двигатель после огневых испытаний может без переборки ставиться на РН. Следовательно, он уже не будет являться самым узким звеном. По крайней мере, в настоящих условиях в нем нельзя обоснованно видеть причину возможных будущих неудач.

Я также отметил, что анализ развития отечественной и американской космической техники указывает на существенное ее усложнение и комплексирование решаемых задач, что приводит к резкому росту массы космических объектов, назвал конкретные примеры такого увеличения масс отечественных и американских спутников.

Поэтому потребность в сверхтяжелых носителях не исчезнет с закрытием лунной программы: для них найдутся задачи в ближайшем будущем. Прекращая работы над Н1, мы в значительной мере обесцениваем уже созданные объекты на полигоне, полностью теряем оснастку, технологию и производственные мощности.

Основной завод в Куйбышеве не станет ждать два года новой «космической» документации и будет загружен другой, не менее важной, продукцией. Мы потеряем очень нужное для космонавтики производство. Это отбросит нас далеко назад при создании в будущем сверхтяжелого носителя: придется все начинать сначала.

Таковы краткие тезисы моего выступления.

Мне было задано много вопросов по поводу РН Н1, тенденций развития тяжелых носителей за рубежом, обеспечения их надежности

Вопрос Л. В. Смирнова остался у меня в памяти. Он поинтересовался, почему доработанный Н. Д. Кузнецовым двигатель уже не будет источником наших тревог за надежность первой ступени РН:

— Можете ли Вы гарантировать безаварийность полета пятого носителя Н1? Ведь нам придется докладывать в Политбюро ЦК.

Ответил я так:

— Леонид Васильевич, если бы даже я и дал гарантии, то как мог бы их подтвердить? Вопрос непростой. Мы отрабатываем уникальный носитель, на порядок более мощный и сложный, чем прославленный «Союз». Мы не прошли еще этап работы первой ступени РН. В принципе, могут возникнуть и другие трудности.

В общей сложности мое выступление заняло полтора часа. Наконец, Устинов подытожил:

— Таким образом, Вы против закрытия работ над носителем Н1?

Получив мое тихое «да», продолжил:

— Теперь послушаем остальных.

Все выступавшие (а опрос проходил снизу вверх по цепочке) высказались в поддержку закрытия лунной программы и работ над лунным комплексом вместе с носителем Н1, с частыми напоминаниями о необходимости как можно полнее и эффективнее использовать в области создания новой космической техники задел, созданный под комплекс Н1-Л3.

Причем каждый кратко объяснял свою позицию. Б. А. Комиссаров всю аргументацию свел к критике и резким нападкам на меня, повторяя как заклинание:

— Разве это директор!? Он не имеет постоянной точки зрения! Убежденно полагая, что, если мнения других отличаются от его позиции, то они сами по себе порочны. За что Устинов дважды прерывал его:

— Говори о технике, не переходи на личности.

Меня крайне удивило, что за закрытие программы разработки лунного комплекса без каких-либо объяснений и колебаний выступил П. Д. Дементьев, хотя в качестве основной причины прекращения работ выдвигалась ненадежность двигателя, разработанного главным конструктором МАП Н. Д. Кузнецовым. Аналогичную позицию занял и министр общего машиностроения С. А. Афанасьев.

Остается только предположить, что они устали от того напряжения, в котором их «держала» лунная программа, а выполнить ее не надеялись. Отстояв программу, они принимали бы на себя впоследствии всю тяжесть ответственности за вероятный ее провал. А так министры отмежевывались от конструкторов и примыкали к высшему руководству.

В заключение Д. Ф. Устинов сказал, что мнение о закрытии лунной программы практически единодушное, и поручил подготовить проект доклада в Политбюро ЦК КПСС с кратким обоснованием причин закрытия программы…

Два года спустя, гуляя вместе с Комиссаровым по парку Центральной клинической больницы, где мы находились на излечении, я услышал от него:

— А ты был прав, Юра, выступая тогда против закрытия темы Н1. Мы совершили ошибку…» ³⁾.

 

Коллектив ЦКБЭМ в то время о данной ситуации ничего не знал, на оформление документов по закрытию лунной программы требовалось время, поэтому работы и по ней, и по другим перспективным темам продолжались.

 

ЦНИИМаш, обобщая открытую информацию мировых изданий по ракетно-космической технике, периодически выпускал информационные сборники для предприятий отрасли.

Большое место в них отводилось перспективам развития американской космической техники.

Еще не завершилась лунная программа США, а в НАСА уже проводились исследования по другим возможным направлениям развития пилотируемой космонавтики.

Публиковались результаты проработок обитаемых космических станций на орбитах Земли и Луны. Для их обслуживания рассматривались различные варианты транспортной инфраструктуры с одноразовыми и многоразовыми носителями.

Для межорбитальных и межпланетных перелетов планировалось использование буксиров на химическом и ядерном топливе.

Предлагались варианты создания модульных баз на Луне, а также версии космического корабля для реализации уже в 80-е годы пилотируемой экспедиции на Марс.

Все это были концептуальные заявления о намерениях без детальной конструкторской проработки. Однако с конца 70-го года стали все чаще появляться публикации об устойчивом и существенном увеличении финансирования работ по многоразовой тематике.

Это означало, что в области создания многоразовых транспортных систем США от научных изысканий перешли к опытно-конструкторским работам.

 

В ЦКБЭМ, в комплексе Безвербого, также проводились исследовательские работы по многоразовым транспортным системам.

Они базировались, в первую очередь, на уже созданных для Н1 многоразовых двигателях НК-33, НК-43, НК-39, а также на перспективных жидкостно-воздушных реактивных двигателях (ЖВРД), многоразового применения.

ЖВРД были трехкомпонентными комбинированными двигателями и могли использовать в качестве окислителя жидкий кислород из баков РН или накапливаемый из атмосферы воздух. По этой причине они имели высокий удельный импульс.

Подобные двигатели предполагалось использовать для первых ступеней многоразовых ракет, значительная часть полета которых проходила в атмосфере.

В ведомстве Минобщемаша работы по проблемам создания ЖВРД проводились с начала 1960-х годов у В. Я. Лихушина в НИИ тепловых процессов (сегодня Государственный научный центр им. Келдыша).

 

Создание многоразовых транспортных систем рассматривалось на базе ракет Р-7, Н-11 и Н1.

Для модифицированной под многоразовую систему «семерки» (Р-7М) прорабатывались варианты применения двигателей НК-33 на боковых блоках и НК-43 на центральном блоке (вместо используемых РД-107 и РД-108).

При почти одинаковой массе этих двигателей у НК-33 и НК-43 тяга была в полтора раза выше, что обеспечивало возможность увеличения стартовой массы носителя и массы полезного груза на опорной орбите.

При модернизации Р-7 увеличивались объемы ее топливных баков и анализировались решения по спасению боковых блоков с использованием посадочных опор, а также турбореактивных и турбовентиляторных двигателей, работавших в режиме создания тяги или в режиме авторотации.

Ракета Н-11 в составе блоков «Б», «В», «Г» сверхтяжелого носителя Н1, предлагалась к разработке еще при Королеве, но затем работы по ее созданию были остановлены.

В начале 70-х годов вновь вернулись к идее создания Н-11, но уже как многоразовой ракеты на базе только блоков «Б» и «В» с разными вариантами исполнения двигательных установок.

Для блока «Б» рассматривалось применение ЖВРД или НК-33. На блоке «В» предполагалось использовать многоресурсный НК-39. Кроме того прорабатывались варианты Н-11 с кислородно — водородной второй ступенью вместо блока «В» и многоразовым двигателем 11Д57, разработки A.M. Люлька.

Многоразовая транспортная система на базе Н1 тоже рассматривалась как двухступенчатая в составе только блоков «А» и «Б». На блоке «А» предполагалось применять двигатели НК-33 или ЖВРД, а на блоке «Б» двигатель НК-43.

Варианты спасения и мягкой посадки первых ступеней модифицированных Н11 и Н1 по своим принципам были идентичны средствам для Р-7М.

Пуски многоразовых транспортных систем планировались как всеазимутальные, их спасаемые блоки могли приводиться в один заданный район и не требовали создания отчуждаемых территорий под разные азимуты пусков.

Это качество привлекало военных заказчиков, которым требовалось выведение полезных грузов на орбиты с разными наклонениями.

Работам по многоразовым системам на базе носителей Н-11 и Н1 придавалось тогда особое значение еще и потому, что они обеспечивали сохранение имеющейся кооперации, а также производственного и технологического задела по Н1.

 

Прекращение работ по Н1-Л3 остановило и перспективные работы по многоразовым транспортным системам, в контексте созданного тогда задела для лунной программы.

Об этом мало пишут на фоне масштабных изменений в нашей космонавтике, связанных с закрытием лунной тематики.

Тем не менее, возможности космической и авиационной отрасли СССР того времени позволяли решить такую задачу. И случись такое, мы получили бы, как говорят сегодня, прорывные технологии в области создания гиперзвуковых многоразовых транспортных систем…

 

Летом 1973 года лунная программа продолжала оставаться основным направлением деятельности нашего предприятия.

В конце августа министр Афанасьев провел совещание с обсуждением состояния работ по Н1-Л3М, МОК и перспективным многоразовым системам.

21 сентября на Совете главных конструкторов отдельно обсудили предложения по модернизации Н1, а также по возможному использованию Н1 и ее модификаций. Но в конце года Н. Д. Кузнецов сообщил В. П. Мишину неутешительную весть — министр Дементьев завизировал проект постановления о закрытии темы Н1-Л3 ¹⁾.

 

Согласно воспоминаниям Мозжорина на совещании у Устинова по вопросу закрытия лунной программы не обсуждались предложения по персональным решениям, они, в конечном итоге, могли быть непредсказуемыми. Речь шла конкретно о судьбе лунной программы.

Поэтому и реакция руководства ЦКБЭМ была соответствующей.

Прорабатывались не «организационные маневры», а технические вопросы — различные варианты решения задач в интересах государственного заказчика с учетом имеющегося задела по Н1-Л3, многоцелевому орбитальному комплексу (МОК) и разработок ближайшей перспективы.

Упор делался на МОК, разрабатываемый по заказу министерства обороны. Для развертывания его орбитальной части — многоцелевой космической базы станции (МКБС) планировалось использовать имеющийся задел по ракетам Н1.

Базирующиеся на МКБС грузовые и пилотируемые транспортные корабли, специальные модули планировалось развертывать с помощью многоразовых транспортных систем Р-7М и Н-11.

Кроме того эти системы рассматривались как самостоятельные средства для развертывания орбитальных группировок КА в интересах военных ведомств, народного хозяйства и науки.

 

В январе 1974 года была подготовлена докладная записка Устинову с обоснованием необходимости долговременного планирования работ по МОК. Аналогичная работа проводилась и с государственным заказчиком ¹⁾.

В апреле ЦКБЭМ посетили начальник ГУКОС А. Г. Карась и его первый заместитель А. А. Максимов. На встрече обсуждались предложения ЦКБЭМ по работам в интересах Минобороны, включая, модификацию Н-11, Р-7М и МОК.

Для принятия решений по данным работам в конце мая планировали провести встречу с начальником Генерального штаба Вооруженных сил СССР — маршалом В. Г. Куликовым ¹⁾.

Казалось, ничто не предвещало стремительной развязки.

Тем не менее, 17 мая 1974 г. на заседании Совета Обороны страны был заслушан доклад Д. Ф. Устинова о состоянии дел в космической отрасли. По результатам совещания были приняты, в том числе, следующие решения: ⁴⁾

— работы по теме Н1 прекратить;

— В. П. Мишина освободить от занимаемой должности главного конструктора ЦКБЭМ;

— В. П. Глушко назначить руководителем ракетного научно — производственного объединения.

 

Свой доклад на Совете обороны страны, а также планируемые организационные решения Д. Ф. Устинов не согласовал ни с председателем военно-промышленной комиссии Л.В. Смирновым, ни с министром С.А. Афанасьевым, поэтому руководители промышленных организаций какое-то время о нем не знали ⁴⁾.

В записях В. П. Мишина отмечено, что 21 мая 1974 года он находился на рабочем месте, просматривал почту и занимался текущими делами. К 15 часам его вызвали в ЦК КПСС. Далее:

 

«Устинов Д. Ф., Смирнов Л. В., Афанасьев С. А. объявили решение Политбюро о создании НПО «Энергия» во главе с В. П. Глушко и об освобождении меня от должности ГК ЦКБЭМ.

Передали привет от Брежнева Л. И., что он высоко ценит мои прежние заслуги и просил меня не обижать.

Спросили — Где я хотел бы работать?

Ответил — в НПО «Энергия» во главе с В. П. Глушко мне, очевидно, работать не целесообразно. Они со мной согласились…» ¹⁾

 

Приехав на работу, Мишин сообщил о решении ЦК КПСС секретарю парткома ЦКБЭМ, на тот период А. П. Тишкину, позвонил Н. Д. Кузнецову и попросил его прилететь утром 22 мая. В этот же день Тишкина вызвали в ЦК КПСС и министерство общего машиностроения. ¹⁾.

22 мая утром в 9.00 Василий Павлович провел короткое совещание с руководящим составом ЦКБЭМ, сообщил решение ЦК КПСС, поблагодарил присутствующих за длительную совместную работу и попрощался с ними.

В 10.30 приехал Кузнецов и Мишин договорился с ним о срочной подготовке и отправке совместного письма Л. И. Брежневу.

После этого Василий Павлович уехал на дачу и вызвал врача (больничный лист был закрыт только спустя два месяца) ¹⁾.

 

В обед следующего дня (23 мая) на предприятие приехал С. А. Афанасьев с представителями министерства, ЦК КПСС и ВПК, созвал руководящий состав ЦКБЭМ, сообщил решение ЦК и представил В. П. Глушко как нового руководителя ¹⁾…

 

В изложенной ситуации много непонятного. Главное — на Совете обороны была решена судьба Н1, но не лунной программы СССР, хотя почти год готовился проект именно такого постановления.

Было принято решение о создании новой организации — НПО «Энергия», в которой объединили ЦКБЭМ и КБЭМ с их заводами и филиалами.

В. П. Мишина освободили от должности руководителя переставшего существовать предприятия.

На руководящую должность НПО «Энергия» (Директор и генеральный конструктор) назначили В. П. Глушко, ему же поручили сформировать новую программу освоения космоса.

В ЦК КПСС на вопрос теперь уже бывшему Главному конструктору ЦКБЭМ:

— Где бы он хотел работать?

Получили ожидаемый ответ:

— Не в НПО «Энергия».

Похоже, подобная развязка устроила всех, кроме Василия Павловича.

Потому что из партийных, государственных и хозяйственных руководителей высокого уровня, отвечавших за лунную программу СССР, только его одного реально наказали за невыполнение этой программы в директивные сроки.

Работы по лунной программе при В. П. Глушко

Долго ли мучиться еще, протопопе?

До самого конца. Ино побредем еще…

Из книги «Житие́ протопопа Аввакума»

Королева, Глушко, Янгеля, Челомея и других создателей ракетно-космической техники отсеяло жесткое сито кадровой политики послевоенной поры.

Это были незаурядные люди в силу не только личных качеств, но и исторических обстоятельств. Их амбиции, неуёмное стремление к самореализации и самоутверждению соответствовали масштабам личности.

Они были энциклопедически образованными технократами, крупными организаторами и несомненными патриотами, потому что целиком погружали себя в оборонную мощь страны, а не в ее финансовые ресурсы.

С. П. Королев был среди них первым, и это тоже было следствием не только его личных достоинств, но и исторических обстоятельств. В сложных ситуациях жизнь сама выбирала своих лучших исполнителей…

 

После второй мировой войны существовало несколько сценариев атомной бомбардировки СССР.

В декабре 1949 года Комитетом начальников штабов вооруженных сил США был утвержден план «Дропшот», по которому к январю 1957 года предполагалось осуществить массированную атомную бомбардировку территории нашей страны.

На крупные промышленные центры и города СССР, включая Москву и Ленинград, планировалось сбросить свыше 300 атомных бомб.

С сухой военной скрупулезностью констатировалось, что по результатам такого удара должно быть уничтожено порядка 45 миллионов советских граждан и 85 процентов промышленного потенциала СССР.

Большинство военных баз США, предназначенных для этих целей, располагались в непосредственной близости от наших границ.

Генералы ждали приказа, но их останавливали политики. А политиков, во-первых, широкая протяженность территории Советского Союза, которая не обеспечивала оперативности ядерного удара, а, во-вторых, сравнительно небольшая протяженность Западной Европы и мощная военная группировка СССР в странах Восточной Европы.

Еще свежа была в памяти последняя война с завершающим танковым броском на Прагу. Около восьми тысяч советских танков в Восточной Германии для политиков были аргументом.

В течение нескольких суток они могли накрыть территорию Западной Германии с последующей перспективой выхода к берегам Ламанша. На атомную бомбардировку территории своих союзников сложно было решиться даже американцам.

 

Тем не менее, «домоклов меч» ядерного удара продолжал висеть над СССР с жуткой неопределенностью. Ситуация начала меняться, в том числе, после успешного запуска в 1957 году межконтинентальной ракеты Р7 (семерки), созданной под руководством Королева.

Из всего, что в практическом плане Сергей Павлович сделал для своей страны, это было, пожалуй, наиболее выдающимся и своевременным событием.

В мировой практике было впервые создано оружие такого класса, после решения совершенно новых для того времени научных, производственных и технологических проблем.

Королев проложил дорогу последующим великим создателям ракетного щита нашей страны. Сообщение ТАСС о запуске «семерки» свидетельствовало о появлении у нас возможности в течение получаса доставить ядерный заряд на территорию США.

Перефразируя Г. Трумэна можно было сказать, что у СССР появилась «хорошая дубинка для непослушных парней». А практичные американцы к таким вещам всегда относились не только серьезно, но и с уважением.

Стратегия превентивного ядерного удара начала трансформироваться в стратегию ядерного сдерживания.

 

Сергей Павлович был романтиком и сухим прагматиком одновременно.

Романтиком, потому что мечтал о космосе, прагматиком, потому что уже не мечтая, а действуя, за короткий срок создал Р7.

Для военных она была боевой межконтинентальной ракетой, для него носителем космического назначения.

А еще он был талантливым психологом, постигшим в совершенстве таинства души крупного чиновника.

Потому и опередил всех в мире, запустив в космос спутник, а потом и человека. Безымянный Главный конструктор в одночасье стал «публичной фигурой», о которой заговорил весь мир.

 

«Почему не я?», — это извечный двигатель одаренных и деятельных натур, а Валентин Петрович Глушко к ним относился, несомненно.

После назначения руководителем НПО «Энергия», он предложил грандиозный проект нового этапа космической программы СССР. Руководство страны дало ему карт-бланш, а потому, как казалось, и доступ к любым ресурсам второй сверхдержавы для реализации задуманного.

Его «семеркой» должно было стать семейство унифицированных тяжелых ракет-носителей, а «Гагариным» — обитаемая база на Луне.

Но жизнь и история распорядились иначе!

 

В качестве Директора и генерального конструктора Глушко до конца июня провел структурные изменения на предприятии и выпустил приказ о переаттестации руководящего состава.

Его первым заместителем был назначен Ю. Н. Труфанов, работавший до этого в Министерстве общего машиностроения главным инженером. Наше центральное конструкторское бюро экспериментального машиностроения стало называться просто — центральным конструкторским бюро (ЦКБ) в составе НПО «Энергия».

В ЦКБ наш отдел под номером 151 включили в службу Главного конструктора Я. П. Коляко по многоцелевым тяжелым ракетам-носителям. Начальником отдела назначили П. И. Ермолаева, его заместителем — Р. К. Иванова.

Кроме того, были созданы службы Главных конструкторов — И. Н. Садовского (по многоразовым системам), Ю. П. Семенова (по орбитальным станциям), И. С. Прудникова (по лунному комплексу), К. Д. Бушуева (по программе «Союз-Аполлон»).

Безвербый пошел на аттестацию одним из последних. Мишин болел и Виталий Константинович оказался в сложной ситуации. Глушко знал, что он был правой рукой Мишина, и это ничего хорошего не сулило. Помимо того у Безвербого было много непримиримых оппонентов среди руководящего состава ЦКБ.

Встреча с Глушко была непродолжительной. Виталий Константинович рассчитывал на руководство проектными работами по лунной программе. Глушко же ограничился соображениями о том, что Безвербый неплохой баллистик. Разговора не получилось. После этого Безвербый уволился и перешел на работу в МАИ на кафедру Мишина штатным профессором.

Мы же в составе нового отдела переехали на первое производство в корпус 65, и разместились в большом конструкторском зале третьего этажа, заставленном кульманами. На втором этаже, под нами, размещались приемная и кабинет, в котором работали Королев, затем Мишин, и вот теперь Глушко.

 

В начале июня Валентин Петрович подписал Приказ №54, по которому в НПО «Энергия» прекращались все работы по ракете Н1.

Руководителям соответствующих служб и подразделений поручалось:

— организовать работы по консервации монтажно-технологического оборудования на полигоне;

— отозвать из служебных командировок всех работников НПО «Энергия», задействованных в работах по теме Н1;

— в 2-х месячный срок подготовить предложения о прекращении договорных работ по теме Н1 и списании соответствующих затрат;

— скорректировать план 1974 года.

 

Приказ был выпущен в рамках отдельного предприятия и распространялся только на НПО «Энергия», однако остановка таких работ в головной организации де факто останавливало их и по всей кооперации смежных предприятий. В сложившейся ситуации были остановлены работы и по комплексу Л3.

Эта двусмысленная ситуация с разных точек зрения освещена в исторической и мемуарной литературе. Если же говорить о непосредственных участниках работ по лунной теме в ЦКБ, смежных организациях и на полигоне, то их отношение к закрытию программы было резко негативным и это было коллективным умонастроением. Потому что не было и не могло быть претензий к работе сотен тысяч специалистов многочисленной кооперации, задействованной в лунной программе.

При создании сложных технических систем неизбежны временные неудачи, потому что «идет процесс познания», как объяснял это в свое время высоким руководителям Королев.

К июню 1974 г. прошло уже пять лет со времени, когда американцы осуществили свою первую экспедицию на Луну и разом лишили СССР привычной роли космического лидера. Преимущество США в пилотируемой космонавтике стало бесспорным.

В профессиональной среде к этому отнеслись двояко. Было смешанное чувство: уважения к американцам и досады — почему не мы. Однако время «вытерло» эту тему из сознания.

Отпала необходимость что-то доказывать и кого-то перегонять. Среди специалистов не было дискуссий о дальнейшей целесообразности продолжения работ по Н1-Л3. Нам это просто не приходило в голову. Время ставило другие задачи.

Логика развития космонавтики диктовала необходимость перехода к новым этапам исследования космоса и колонизации Луны вслед за американскими достижениями. В ЦКБЭМ были подобные предложения, более того, начались опытно — конструкторские работы по их реализации.

В веренице текущих дел все это было больше в подсознании, чем в ежедневном самоощущении. Внезапное и малообъяснимое прекращение работ по Н1-Л3 живо вернуло нас из «подкорки» в реальность понимания того, какую тему закрывают и какой работы нас лишают.

Категоричность заявлений нашего нового руководителя о невозможности создания Н1 на «гнилых двигателях» и о необходимости построения новой космической программы на базе линейки более совершенных ракет-носителей не убеждала. От всего этого веяло мессианством.

Коллектив ЦКБЭМ, много чего сделавший в практической космонавтике, внутренне не воспринимал всю эту демагогию.

 

Валентин Петрович, тем временем, продолжал знакомиться с предприятием, его специалистами и делал это по-разному. Выглядел он энергичным, деятельным и помолодевшим, как говорили давно знавшие его сотрудники.

Одевался Глушко со вкусом, носил хорошо сидевший стильный костюм темно-зеленого цвета с такой же стильной водолазкой и значком депутата Верховного Совета СССР на лацкане пиджака.

Однажды он поднялся к нам в отдел на партийное собрание. Пришел без предупреждения, чувствовал себя уверенно и был предупредительно корректен, как и подобает гостю.

Мы знали о личном желании Глушко встать на партийный учет в первичной организации нашего отдела. Возможно, потому, что отдел был головным по разработке комплексной ракетно-космической программы НПО «Энергия». В ее написании Валентин Петрович принимал непосредственное участие.

В те времена каждый руководитель на предприятии был членом КПСС. Исключением был К. П. Феоктистов.

Ни до, ни после полета в космос он не вступил в партию. В этом не было идеологической предубежденности, скорее, позиция исключительности. Позиция довольно рискованная, но он нес ее со спокойным достоинством, и при этом никогда не отказывался быть приглашенным лицом на партсобраниях и партконференциях.

Каждый крупный руководитель, будучи членом партии, состоял на учете в первичной парторганизации того или иного отдела. Не всегда помнил какого, но состоял, это факт. А тут Генеральный и на собрании в первичке. Это был уже не факт, а явленная нам реальность.

С изумлением смотрели мы на живую легенду, она сидела рядом, и ее можно было потрогать…

 

На Совете обороны 17 мая 1974 г. Валентину Петровичу  поручили сформировать новую космическую программу. После этого, в конце мая, вышел Приказ Минобщемаша о разработке технического предложения по комплексной космической программе.

Первая (или как говорили «генеральская») книга этого предложения готовилась нашим отделом. Павел Ильич Ермолаев, наш новый начальник, по совместительству был заместителем Коляко, поэтому выпуском книги занимался, в основном, Роберт Иванов с нашим сектором.

Введение к «генеральской» книге Глушко писал лично на листах блокнота депутата Верховного Совета СССР. Иногда Иванов самостоятельно забирал их из приемной на втором этаже.

После этого мы, с трудом разбирая записи академика на листах с депутатской «шапкой», переносили их в учтенный блокнот для сдачи в машбюро. Почерк у Глушко был как «проволочная канитель», создавалось впечатление, что он пишет, не отрывая перо от бумаги.

Основной целью комплексной программы Глушко считал, в первую очередь, ликвидацию в ближайшем десятилетии отставания СССР в области создания сверхтяжелых ракет с последующим созданием обитаемой базы на Луне.

Во введении он особенно подчеркивал, что создание лунной базы будет иметь огромное политическое и престижное значение, обеспечит значительный резонанс в мировом общественном сознании и восстановит ведущую роль СССР в освоении космического пространства.

Программа разрабатывалась на период 1975—1990 годов. Ее основу составляли предложения по созданию семейства тяжелых и сверхтяжелых ракетных летательных аппаратов (РЛА): РЛА-120, РЛА-130, РЛА-140, РЛА-150.

С подачи Глушко в программе был заявлен принцип успешности полетов РЛА, начиная с первого пуска. Мы отнесли это к чудачествам уважаемого академика. Еще сильным был синдром четырех аварийных пусков Н1.

Много позже, спустя четырнадцать лет, два успешных полета ракеты «Энергия», подтвердили факт успешной реализации этого замысла Глушко.

 

РЛА задумывались как изделия модульного типа с идеей унификации маршевых двигателей, бортовых систем и конструкций.

Первые ступени РЛА состояли из разного количества унифицированных ракетных блоков (УРБ). Их основой должна была стать первая ступень ракеты «Зенит», к разработке которой приступало КБ «Южное».

В качестве второй ступени рассматривались — подвесной топливный отсек (ПТО) или унифицированный кислородно-водородный ракетный блок, вокруг которых по пакетной схеме компоновались УРБ первой ступени.

 

На начальном этапе программы рассматривался УРБ диаметром 6 метров с четырехкамерным кислородно-керосиновым двигателем тягой 1000—1200 т.

Ракетный блок второй ступени диаметром 8,5 метров имел четыре кислородно-водородных двигателя тягой 250 т каждый.

Двигатели предполагалось разрабатывать на предприятии А. Д. Конопатова — в воронежском КБ «Химавтоматика».

Создание семейства РН планировалось начать с базового двухступенчатого носителя РЛА-120, имевшего тандемную компоновку с одним УРБ в качестве первой ступени и кислородно-циклиновой второй ступенью с двигателем тягой 130 т.

РЛА-120 должен был выводить до 30 т на опорную орбиту наклонением 51 градус и до 25 т на солнечно-синхронную орбиту.

На базе носителей РЛА-130 и РЛА-140 предполагалось создать многоразовую транспортную космическую систему (МТКС) первого и второго этапов, соответственно.

РЛА-130 имел пакетную схему. К центральному ПТО крепились по бокам два УРБ и орбитальный самолет с тремя кислородно-водородными двигателями тягой 250 т. Подача топлива в эти двигатели осуществлялась через трубопроводы между ПТО и хвостовой частью самолета.

Для МТКС второго этапа ее первую ступень — РЛА-140 предполагалось делать спасаемой. Она представляла собой внушительный крылатый аппарат на базе двух УРБ и имела четыре авиационных турбореактивных двигателя для обеспечения крейсерского полета к месту старта с самолетной посадкой на посадочную полосу.

Спасаемую ступень продвигал Труфанов. Это был масштабный и амбициозный проект с большой долей риска по возможности его реализации в планируемые сроки.

Многие специалисты скептически относились к этой затее, и за глаза называли ее «труфалетом».

Может быть зря. Этот проект мог открыть очередное направление работ по созданию гиперзвуковых технологий для многоразовых средств выведения.

С самого начала разработки космической программы, в инициативном порядке, делались первые попытки привлечения министерства авиационной промышленности к работам по созданию орбитального самолета и крылатой ступени РЛА-140 силами Московского машиностроительного завода «Опыт» и его Ухтомского филиала.

На титульный лист «генеральской» книги была заведена подпись руководителя машиностроительного завода «Опыт», генерального конструктора Алексея Андреевича Туполева, сына легендарного авиаконструктора Андрея Николаевича Туполева.

С конца 50-х годов младший Туполев заниматься в КБ своего отца работами по созданию беспилотных авиационных и ракетных систем. Им было разработано несколько проектов крылатых ракетопланов, в том числе, для выхода на орбиту Земли с последующим спуском и самолетной посадкой на аэродром.

В последующем эти работы закрыли, но с середины 70-х они вновь оказались востребованными.

Тем не менее в 1974 году Минавиапром не поддержал инициативу НПО «Энергия» и уклонился от работ по многоразовой транспортной системе. «Генеральская» книга комплексной программы вышла без подписи А. А. Туполева.

 

Особое внимание Глушко уделял сверхтяжелому носителю РЛА-150, в составе шести УРБ на первой ступени, кислородно-водородной второй ступени и кислородно-водородной третьей ступени с двигателями 11Д57М разработки А. М. Люлька.

РЛА-150 должен был выводить на опорную орбиту Земли груз массой 230 тонн, его третья ступень после выхода на орбиту, должна была осуществлять доразгон и доставку на орбиту Луны полезного груза массой до 60 тонн, при этом обеспечивалась прямая посадка на Луну модулей массой до 25 тонн.

Основной идеей лунной программы было создание на поверхности Луны постоянно действующей базы, которая состояла бы из законченных модулей и вспомогательных средств разработки НПО «Энергия». Валентин Петрович оставлял за собой головную роль в ее создании, включая модули базы, ее инфраструктуру, пилотируемые и транспортные корабли.

Составные части базы предполагалось собирать и испытывать на Земле в заводских условиях, а на Луне осуществлять их расконсервацию, тестирование и приведение в рабочее состояние.

Лунную базу предполагалось создавать в два этапа. Развертывание базы на первом этапе обеспечивалось тремя пусками РЛА-150 в течение 1981 — 1982 годов.

Двумя первыми пусками на Луну доставлялись лабораторно-жилой модуль, технические средства (луноход, установка для глубокого бурения, ядерная энергоустановка) и запасы расходуемых компонентов в расчете на полтора года эксплуатации.

Третьим пуском к Луне выводился экспедиционный корабль с прямой схемой посадки. Корабль доставлял на Луну трех космонавтов, которые переходили в лабораторно-жилой модуль.

При эксплуатации базы планировалось пускать один раз в год экспедиционный корабль для смены экипажа и один раз в два года лунный транспортный корабль для восполнения расходуемых компонентов.

На втором этапе в течение 1985—1990 годов планировалось расширение лунной базы за счет второго лабораторно-жилого модуля и дополнительного экспедиционного корабля с тремя космонавтами.

Кроме того предполагалось создание лабораторно — заводского модуля с опытной оранжереей и оборудованием по добыванию кислорода из лунных пород. Численность экипажа базы должна была возрасти до шести человек.

 

Уже на начальном этапе разработки комплексной программы Глушко столкнулся с проблемами создания ракет-носителей, которые ранее ему были неизвестны.

В частности, при отказах маршевых двигателей требовалось их экстренное выключение до развития пожаровзрывоопасных ситуаций с целью спасения экипажа в пилотируемых полетах.

Отключение в доли секунды двигателей с тягой в 1000—1200 т было эквивалентно встряске ракеты от удара аналогичной размерности в обратном направлении.

Расчеты, проводимые в отделе Виктора Гладкого, показывали, что сверхтяжелые РЛА пакетной схемы не выдерживали таких аварийных перегрузок и разрушались в полете.

Эта и другие проблемы, так или иначе, решались проектантами, прочнистами, конструкторами. Тогда же в коллективе родилась поговорка, что ракета пакетной схемы это не вязанка дров, как реакция на известное изречение Глушко еще при Королеве:

— Полетит и бревно, был бы двигатель…

 

В июле, когда еще продолжалась разработка комплексной космической программы, Валентин Петрович решил провести предварительное обсуждение ее задач на расширенном заседании Совета главных конструкторов.

Тогда было принято записывать «в две руки» (параллельно в двух учтенных блокнотах) проведение подобных заседаний. На основании этих записей затем оформлялся закрытый протокол.

Заседание Совета проходило в зале ГОНТИ 65-го корпуса. Наш столик со спецблокнотами находился у стены между невысокой сценой зала, где расположилась легендарная шестерка Совета главных без ее основателя С. П. Королева, и рядами кресел на несколько сотен мест для приглашенных представителей смежных предприятий, а также ЦК КПСС, ВПК и Минобороны.

На сцене висели красочно оформленные плакаты, по которым сделали доклады В.П.  Глушко и другие члены Совета.

А. Ф. Богомолов согласился с предложенной программой. В. И. Кузнецов и М. С. Рязанский доложились кратко и вели себя нейтрально — сдержанно. Н. А. Пилюгин и В. П. Бармин с конфликтной интонацией жестко критиковали программу.

Флегматичный Бармин докладывал основательно и неторопливо, с подчеркнутым повторением того, что у него уже разработан технический проект лунной базы в отличие от «картинок» Глушко.

Импульсивный Пилюгин говорил о наболевшем — о загрузке серийных заводов его кооперации заказами по аппаратуре для свернутой программы Н1-Л3, и что он не понимает, как быть в подобной ситуации.

На повторное замечание Глушко говорить громче, Николай Алексеевич разразился почти бранной тирадой в том смысле, что микрофон слишком большой и во рту не помещается.

Это больше походило на сходку очень разных и хорошо знавших друг друга соратников. Из них каждый отстаивал свой интерес и свою точку зрения.

Глубина проработки комплексной программы была на уровне плакатов, и предстояло еще «долго плыть» до конечных результатов, о сути которых в тот момент не получалось даже догадаться.

Вместо технического заседания происходило некое действо, где у каждого члена Совета была своя роль. Они не обращали внимания на публику в зале и, в отличие от нас, у них не рябило в глазах от обилия лампас. Отголоски «медных труб» они давно и благополучно пережили еще со времен Гагарина.

Мы не существовали для академиков на сцене, вместо нас была стена, по системе Станиславского.

В итоговом протоколе была констатация текущего состояния работ по комплексной программе с рекомендациями общего плана.

 

В августе предприятие посетил Дмитрий Федорович Устинов вместе с руководителями оборонного отдела ЦК КПСС, ВПК и Минобщемаша. Это было уже серьезно, в отличие от «потешного» заседания Совета главных.

Устинов решил лично ознакомиться с ситуацией на предприятии и его планами, спустя три месяца после назначения Глушко руководителем НПО «Энергия.

Содержание и смысл этого совещания описал Б. Е. Черток.²⁾

Дмитрий Федорович сообщил о серьезном обсуждении на Политбюро ЦК КПСС состояния нашей космонавтики, о поручении Политбюро дать объективную оценку причинам несостоявшейся высадки советских космонавтов на Луну, и что освоение Луны продолжает оставаться основной целью пилотируемой космонавтики.

Он коротко прокомментировал весь комплекс необходимых работ. Лейтмотивом его выступления была повторяющаяся мысль, что комплексная программа должна быть ориентирована на решение конкретных вопросов и не уходить в следующий век, когда заканчивать ее будут наши внуки.

После него Глушко подробно доложил обо всех аспектах программы, которой мы занимались последние месяцы.

Дискуссию начал В. П. Бармин с агрессивного обвинения Валентина Петровича в уходе от реальностей нашего века. Бармин предлагал завершить модернизацию Н1 и вернуться к двухпусковой схеме лунной экспедиции с кораблем ЛКМ, он заявлял также, что его предприятие с кооперацией в 140 организаций давно работает над созданием лунной базы и может создать ее в обозримый срок, если не распылять силы на проекты нереальных носителей.

Н. А. Пилюгин также вернулся к Н1, говорил о надежности ее системы управления, о том, что переход на новые по схеме носители потребует свернуть текущее производство аппаратуры у смежников, выбросить задел, затем создавать новую систему управления, налаживать ее производство и, в итоге, мы будем отброшены на пять-шесть лет назад.

С. А. Афанасьев начал выступление с упреков головным институтам отрасли, занявшим выжидательную позицию. Министр также согласился с нереальностью решения всех задач сразу и предложил ввести этапность.

При этом он уже тогда выразил мнение, что обитаемая лунная база это не первоочередная цель и что перед министерством уже поставлена задача создания пилотируемой многоразовой системы, не уступающей американскому «Шаттлу».

Перспективная программа, с его слов, должна была быть переработана и после этого рассмотрена Советом главных конструкторов.

В выступлениях руководителей ВПК и оборонного отдела ЦК, с теми или иными акцентами, также звучала критика в адрес программы и в отсутствии ее согласования с государственным заказчиком. Отмечалось, что проработка программы находится на том уровне, когда еще нет достаточных аргументов и оснований для принятия конкретных решений.

Воспользовавшись очередной паузой, Устинов свернул затянувшееся совещание. Он поблагодарил Глушко и присутствующих за полученную информацию, заявив, что разговор был полезным, но о многом еще надо серьезно подумать, прежде чем принимать окончательные решения.

По мнению Чертока на прошедшем совещании Глушко не добился поставленных для себя целей…

 

В начале августа, после двухмесячной болезни, В. П. Мишин вышел на работу уже в НПО «Энергия». Необходимо было закрыть больничный лист и, в соответствии с приказом Минобщемаша, передать по акту дела новому руководителю предприятия.

Он обратился к Ю. Н. Труфанову с просьбой об организации передачи дел и договорился о свободном появлении на предприятии по мере необходимости. Юрий Николаевич поручил Марине Герасимовой совместно с юристом и главным экономистом НПО «Энергия» подготовить акт о передаче дел.

С Мариной мы работали по комплексной космической программе. Именно она чаще всего приносила, а затем забирала у нас записи Глушко. Марина была референтом Мишина и продолжала еще какое-то время работать при новом руководителе. Она была общительной и приветливой женщиной, запросто разбиралась с нами по служебным делам и мы быстро перешли на ты.

В первых числах августа Марина рассказала о нелицеприятной истории, свидетелем которой оказалась невольно. Мишин обедал в «генеральской» столовой, когда туда же зашел Глушко.

Валентин Петрович поздоровался, увидел Василия Павловича, остановился в замешательстве, затем молча повернулся и вышел…

 

Все это напомнило далекое и давно забытое. Первый класс, Таню — мою соседку по парте. Таня была некрасивой и вздорной девочкой, но мне нравилось бегать с ней наперегонки в вестибюле школы после уроков.

Однажды Антонина Матвеевна, наша добрая учительница, выделила мою соседку и назначила ее ответственной за уборку в классе. После этого Таня перестала со мной бегать. На мою беду я наступил ей на ногу, и Таня перестала меня замечать.

Все это — золотое детство.

Когда уважаемые академики в профессиональном порыве «топчут друг другу ноги», то это «поиск истины». Когда же один из них перестает публично замечать другого, то это уже «детство», но не золотое, а возрастное и потому противоестественное.

Многих тогда это покоробило.

 

В середине августа Глушко односторонне без обсуждения подписал акт передачи дел и дал указание своему заместителю по режиму пропускать Мишина на предприятие только по согласованию с Генеральным конструктором. ¹⁾

Для Василия Павловича, создававшего вместе с Королевым предприятие и работавшего на нем с мая 1946 года, это было тяжелым моральным испытанием. После этого, при Глушко, он ни разу не был в НПО «Энергия», но участие в его работе однажды принял.

 

Много позже, со слов Безвербого, я узнал, что однажды министр вынужден был обратиться к Мишину как к эксперту.

В апреле 1979 года при сближении со станцией «Салют-6» отказал двигатель корабля «Союз-33», который пилотировали Николай Рукавишников и болгарский космонавт Георгий Иванов.

От повторной стыковки отказались. Для возвращения на Землю требовалось выдать тормозной импульс. Но в центре управления полетом не было ясности, включится ли резервный двигатель.

В схеме двигательной установки имелись общие элементы, обеспечивавшие работу, как основного, так и резервного двигателя. Ограниченный объем телеметрии не давал полного ответа на возникшие вопросы о возможной работоспособности этих элементов.

В случае не запуска и резервного двигателя, корабль в течение долгого времени оставался бы на орбите. Для экипажа это грозило бы неминуемой катастрофой при ограниченных ресурсах корабельной системы жизнеобеспечения.

Как говорили потом участники управления полетом, состояние такой неопределенности угнетало до отчаяния, и люди вели себя по-разному. Но экипаж корабля, когда был на связи, сохранял редкое самообладание.

Глушко не был создателем корабля «Союз», и это в какой-то мере его реабилитировало. Поэтому на министра персонально ложилась вся тяжесть возможных последствий. И тогда он в качестве эксперта пригласил на полигон Мишина, как создателя корабля «Союз».

Василий Павлович взял с собой Безвербого, как наиболее подготовленного из окружавших его в МАИ специалистов.

Безвербый говорил, что ознакомившись на полигоне с имеющейся технической информацией, они согласились с однозначными выводами аварийной комиссии — ждать посадочного витка и выдавать тормозной импульс с использованием резервного двигателя.

Через сутки резервный двигатель включился по команде, отработал тормозной импульс, и корабль успешно вернулся на Землю.

Мишин посетил предприятие уже после смерти Глушко. Черток в своих воспоминаниях отмечал, что в феврале 1999 года, когда исполнилось 30 лет после первого пуска Н1, руководитель РКК «Энергия» Юрий Семенов поддержал инициативу ветеранов предприятия скромно и камерно отметить эту дату.

Встреча прошла в зале ГОНТИ 65-го корпуса. Был показан служебный фильм о работах по Н1 и о его запусках. Среди приглашенных лиц, был и Василий Павлович Мишин ²⁾…

 

Осенью 1974 года, в октябре, была завершена разработка технического предложения по комплексной программе. Технико-экономическое обоснование было выполнено Александром Деречиным и моим товарищем по институту Юрой Семеновым из отдела Анатолия Мамонтова. Оценка затрат на программу оказалась более чем внушительной.

Прошло немного времени, и мы узнали об отрицательном заключении Межведомственной комиссии на материалы по космической программе. Затраты на ее реализацию признавались необоснованно высокими.

Помимо этого маршал Гречко, член политбюро ЦК КПСС и министр обороны СССР, отрицательно относился к перспективе выделения средств военного ведомства на лунную программу, в которой Минобороны не нуждалось.

Глушко был сильно встревожен, и сразу же дал поручение о переработке технического предложения до конца года. Сроки были напряженными, почти нереальными, но их жестко контролировал Труфанов.

Глушко с особой значимостью повторял неоднократно, что лично обещал Якову Петровичу Рябову, секретарю ЦК КПСС, завершить доработку программы до наступления Нового года.

В новой версии программа распространялась только на период 1975—85 годов, при этом освоение Луны ограничивалась только первым этапом. Часть других работ, включая создание постоянной орбитальной станции, сдвигалась вправо. Принципиальные технические решения по созданию семейства РЛА сохранялись неизменными.

Потребное финансирование, учитывающее расходы на опытно-конструкторские работы и капитальное строительство всех министерств и ведомств, сократили почти вдвое.

Основным содержанием лунной программы оставалось решение научных задач, в первую очередь, в области сравнительной планетологии, изучения происхождения, эволюции и строения Земли по сравнению с Марсом и Венерой. Этим вопросам посвящалась отдельная книга пояснительной записки, разработанная в соответствии с рекомендациями президиума Академии наук СССР.

 

Участники доработки космической программы работали каждый день до позднего вечера, без выходных и все равно не успевали. Типография предприятия не справлялась с оформлением дополнительных книг, и в конце декабря наш сектор оставили на ночь для помощи в их размножении.

Дополнение к техническому предложению включало 6 томов с приложениями, всего около 30 книг. Работали мы в помещении первого отдела, где недавно появился импортный копировальный аппарат (ксерокс) размером с диван старинной работы.

Руководила нами сотрудница первого отдела, зрелых лет женщина с поставленной статью и такой же хваткой. Она живо расставила нас по местам, ксерокс работал непрерывно и мы едва успевали сортировать и раскладывать листы по стопкам. К утру накопилась усталость, и мы уже плохо соображали, что и куда раскладывать.

Наша смотрящая куда-то вышла, наступила пауза. Валера Михайлов достал пятирублевую купюру, положил на стекло и нажал кнопку. Из аппарата полетели черно-белые копии казначейских билетов. Нас это развеселило и взбодрило.

Валера сгребал их, раздавая нам по очереди от своих щедрот. Веселясь, мы не заметили, как вернулась наша воительница.

Она застыла в изумлении, но только на мгновение. После этого началась словесная порка. Как завороженные воспринимали мы неиссякаемый поток калиброванных русских слов. Рейтинг нашей воспитательницы вырос мгновенно, и она разом обрела наше беспрекословное уважение.

Данная выходка не имела для нас каких-либо последствий. Могло быть, наша «производственная мать» имела таких же, как и мы, без царя в голове, детей, которых беззаветно любила…

 

В начале 1975 года прошло обсуждение откорректированного предложения по комплексной программе на совместном научно-техническом совете Минобщемаша и Минобороны СССР. Программа вновь не получила поддержки, в ней уже откровенно не воспринималась Лунная тематика.

Основная рекомендация межведомственного Совета сводилась к смене приоритетов космической программы в интересах министерства обороны. Предлагалось более подробно рассмотреть вопросы создания многоразовой космической системы, аналогичной «Спейс Шаттл».

Безудержная деятельность проектантов, с которыми последние месяцы плотно работал Валентин Петрович, прекратилась разом. Шли дни, поручений не было, телефоны молчали. Наступила, как пишут в романах, «звенящая тишина».

Глушко не давал о себе знать. Он раньше кого-либо осознал, что финансирования на Луну не будет. Для нас это было досадой, для него катастрофой. Валентин Петрович выглядел подавленным, подавленность граничила с депрессией.

 

Что пережил за эти дни академик, знает только Создатель да еще, может быть, Михаил Яремич стародавний заместитель по режиму, а затем помощник Глушко. Между ними сложились доверительные отношения.

Яремич оберегал и опекал Валентина Петровича по зову сердца и испытывал благоговейный трепет перед его личностью еще со времен «казанской шарашки», где присматривал за ним по долгу службы ²⁾.

Через некоторое время Глушко взял отпуск и уехал в санаторий ЦК КПСС «Сосны». А мы, беспечные и не обремененные тяжестью великих предназначений, отправились на Северный Кавказ кататься на лыжах и радоваться жизни. Как казалось тогда, бесконечной и беззаботной…

 

Весь 1975 год в НПО «Энергия» шла подспудная борьба по выбору приоритетов комплексной ракетно-космической программы.

Глушко с самого начала без энтузиазма относился к идее создания многоразовых космических систем (МКС) и не скрывал этого.

На разных совещаниях он заявлял, что работы по созданию МКС потребуют привлечения значительных ресурсов, и это будет мешать реализации лунной программы, которая продолжала оставаться его путеводной звездой.

Но в создании многоразовой системы был заинтересован государственный заказчик, и с этим нельзя было не считаться.

В сложившейся ситуации министр Афанасьев, не дожидаясь доработки комплексной программы, решил форсировать с помощью И. Н. Садовского работы по многоразовой системе и подготовил проект постановления по ее созданию.

Глушко находился еще в отпуске. Труфанов, исполнявший его обязанности, «срочно заболел». Поэтому от НПО «Энергия» постановление завизировал только Игорь Николаевич Садовский ⁵⁾.

Проектом постановления предусматривалось, в том числе, создание ракетоплана Минавиапромом. Государственный заказчик, в лице министра обороны А. А. Гречко, завизировал постановление без замечаний. Однако министр Дементьев попросил время на проработку вопроса по ракетоплану ⁵⁾.

Вернувшись из отпуска, Глушко воспользовался этой паузой. Он дезавуировал визу Садовского и заявил о необходимости более тщательной подготовки постановления в увязке с разрабатываемой в НПО «Энергия» комплексной космической программой.

За время отпуска Валентин Петрович продумал возможные варианты изменения программы с обязательным сохранением в ней сверхтяжелых ракет. Он вновь являл собой спокойного и уверенного в себе руководителя предприятия.

Глушко сосредоточился на работах, проводимых службой Я. П. Коляко, по выбору тактико-технических характеристик РЛА.

Параллельно в службе Садовского шли самостоятельные проработки элементов многоразовой космической системы, и в первую очередь, орбитального самолета. Валентин Петрович за этими работами присматривал, но конкретного участия в них до поры, до времени не принимал.

 

Различные варианты РЛА прорабатывались в отделах И. П. Фирсова (по боковому УРБ с проработкой решений по его многоразовому применению) и П. И. Ермолаева (по центральному кислородно — водородному блоку и РЛА в целом).

В отличие от концепции изготовления ракеты Н1 на заводе полигона Байконур, для семейства РЛА закладывалась иная альтернатива организации производства.

Отдельные блоки РЛА предполагалось изготавливать на существующих серийных заводах европейской части страны. Затем они должны были транспортироваться на полигон с последующей сборкой изделия в целом и полным комплексом его испытаний перед пуском.

Боковые блоки первой ступени планировалось изготавливать на Южмашзаводе в Днепропетровске, а кислородно-водородный блок второй ступени на заводе Прогресс в Самаре (тогда Куйбышев).

 

Основное внимание уделялось ракете РЛА-130 для многоразовой космической системы. Вопросы обеспечения транспортировки ее ракетных блоков на Байконур оказывали непосредственное влияние на выбор проектно-конструкторских и компоновочных решений.

Изначально рассматривался вариант РЛА-130 с двумя боковыми блоками диаметром шесть метров и четырехкамерным двигателем тягой 1200 т для каждого блока.

При транспортировке по железной дороге такой поперечный размер требовал остановки встречного движения. Поэтому реализация данного решения была нереальной, учитывая стратегическую значимость железных дорог СССР.

Для ракетного блока второй ступени диаметром восемь метров рассматривался вариант воздушного транспортирования с помощью самолета Ан-22. Кроме того институту Минавиапрома — ЦАГИ поручалось рассмотреть возможность создания для этих целей вертостата грузоподъемностью до 100 т.

После проработки ряда компоновочных решений, к концу года был выбран вариант РЛА-130 с четырьмя боковыми блоками первой ступени диаметром четыре метра и четырехкамерным двигателем тягой 600 т у земли (позже 740 т). Это был максимально допустимый диаметр блока с третьей степенью негабаритности транспортирования по железной дороге, без остановки встречного движения.

Центральный блок второй ступени имел диаметр восемь метров и три (позже четыре) однокамерных двигателя тягой 230 т.

 

Наш сектор в составе отдела 151 начал заниматься вопросами обеспечения безопасности полета экипажа в пилотируемых пусках РЛА. Эти работы стояли несколько особняком в коллективе ракетных проектантов, они подобными вопросами раньше практически не занимались. Однако технические решения, связанные с безопасностью экипажа, существенно влияли на тактико-технические характеристики РЛА.

Потребовалось время, чтобы ракетчики осознали неизбежность реализации новых для них решений, а мы вникли в особенности проектирования ракет.

В основу обеспечения безопасности экипажа закладывались принципы обеспечения высокой надежности функционирования РЛА, спасения многоразового орбитального корабля с экипажем при отказе одного маршевого двигателя на боковом или центральном блоке, спасения экипажа при двух отказах, ведущих к утрате работоспособности РЛА.

В обеспечение этих принципов в ТЗ на двигатели закладывались непривычно высокие для двигателистов требования по коэффициенту охвата аварийных ситуаций двигателя, вероятности его безотказной работы, характеристикам системы аварийной защиты двигателей.

Расчетами нештатных траекторий полета РЛА при отказе одного маршевого двигателя, занимался Аркадий Мелешин с молодыми инженерами Володей Луневым и Виктором Табаковым.

Помимо них в секторе, возглавляемом Владимиром Высокановым, работали неунывающий Коля Ковалевский, философствующий Андрюша Кузнецов, практичный Володя Деревенко, немного резкая но очень обаятельная Наташа Успенская.

Вместе с ними довелось затем пройти долгий путь от написания первых книг аванпроекта по теме «Буран» до его завершающего триумфального полета.

 

Помимо этого нам было поручено заниматься работами по анализу задач, которые можно было возложить на отечественную многоразовую космическую систему.

В то время вся открытая техническая информация, касающаяся целевого назначения американской транспортной системы «Спейс Шаттл» концентрировалась вокруг одной проблемы — снижения ее удельных транспортных затрат.

Многоразовость применения материальной части снижала приведенное к одному пуску значение цены изготовления «Спейс Шаттл». Количество пусков в год влияло на приведенное к одному пуску значение амортизационных отчислений и затрат на эксплуатацию дорогостоящих наземных комплексов — технического, стартового, посадочного.

Американские источники сообщали о планировании на этапе эксплуатации до 60 пусков «Спейс Шаттл» в год — 30 с восточного полигона во Флориде (центр Кеннеди) и столько же с западного полигона в Калифорнии (авиабаза Ванденберг).

Приводимые для такой программы пусков оценки демонстрировали более высокую экономичность эксплуатации «Спейс Шаттл» по сравнению с одноразовыми средствами выведения.

При этом подчеркивалось, что многоразовый «Спейс Шаттл» может не только заменить одноразовые американские носители, обеспечивая традиционный грузопоток на орбиту Земли, но и привнесет в космонавтику принципиально-новое качество. Обеспечит значительный по объему и массе обратный грузопоток с орбиты на Землю.

Сравнительные оценки транспортных затрат с использованием МКС «Буран» проводились и в НПО «Энергия», в отделе Анатолия Мамонтова, но от радикальных выводов о гегемонии МКС над одноразовыми носителями наши специалисты уклонялись.

 

Наш отдел выпустил отдельную книгу комплексной космической программы по применению МКС «Буран». В ней были приведены качественные данные по выведению спутников, их возможному ремонту на орбите и возвращению на Землю.

Отдельно приводились данные по понятным на то время научным и прикладным исследованиям с использованием целевой аппаратуры и оборудования в составе орбитального корабля.

В их числе были исследование природных ресурсов Земли с помощью зондирования ее поверхности в оптическом и инфракрасном диапазоне, зондирование атмосферы в интересах гидрометеорологии, выращивание в невесомости чистых кристаллов, биопрепаратов и многое другое.

Это была в чем-то ангажированная книга. В ней отсутствовал комплексный анализ, касающийся возможностей нашей промышленности в производстве необходимого объема научной и прикладной аппаратуры для таких исследований.

В том числе, не было серьезного анализа эффективности космического производства кристаллов и других материалов в условиях невесомости при наличии уже имевшегося производства аналогичной продукции в наземных условиях с освоенными объемами, технологиями и налаженной кооперацией.

 

Отраслевые институты проводили собственные более общие и опосредованные исследования целесообразности создания многоразовых транспортных систем.

Специалисты ЦНИИМаш выпустили технический отчет по многоразовой системе с оптимальными характеристиками по стоимостному критерию.

Предлагался многоразовый крылатый орбитальный корабль массой 30 тонн (в несколько раз меньшей, чем у «Спейс Шаттл»). Корабль выводился на орбиту с помощью РЛА-120, а при возвращении на Землю осуществлял горизонтальную посадку на аэродром.

В отчете с убедительной простотой и ясностью было показано, что при этом обеспечивается реально прогнозируемый грузопоток на орбиту и в разы сокращаются затраты на создание многоразовой системы.

Институты государственного заказчика, министерства обороны СССР, держали паузу и не торопились обозначить конкретную позицию по техническому облику многоразовой космической системы.

 

Параллельно этим противоречивым и разноплановым изысканиям в течение всего 1975 года на предприятии шла другая работа, связанная с выявлением всего комплекса задач, возлагаемых американцами на «Спейс Шаттл», и адекватного, в связи с этим, выбора облика нашей многоразовой системы.

Помимо открытой технической информации по программе «Спейс Шаттл» были конфиденциальные и закрытые данные. Иногда для знакомства с ними ведущих специалистов нашего предприятия и нашего отдела приглашали в закрытое ведомство Генерального штаба Вооруженных сил СССР.

Тогда мы впервые, еще до объявления Р. Рейганом стратегической оборонной инициативы (СОИ), столкнулись с понятием «оружие на новых физических принципах».

Такое оружие базировалось на создании новейших образцов оборонительной и наступательной техники, использующей в качестве поражающих факторов лазерное, пучковое и электромагнитное излучение, а также кинетическую энергию механических частиц с поражающим ударом при столкновении.

Принципиально новое преимущество такого оружия достигалось за счет базирования его ударных элементов в околоземном космическом пространстве.

Сложившийся к началу 70-х годов паритет стратегических триад СССР и США с ракетно-ядерными комплексами наземного, воздушного и морского базирования, оказался под угрозой разбалансирования.

Страна, монопольно разместившая в четвертой среде — космосе ударные стратегические средства, приобретала значительное военное преимущество.

Развертывание опытно-конструкторских работ по созданию такого оружия неизбежно приводило бы к необходимости его экспериментальной отработки в условиях космоса.

Получаемая информация свидетельствовала о том, что американцы предполагали использовать для таких целей «Спейс Шаттл». Работы по его созданию финансировались по линии NASA и Министерства обороны США. Их реализация также осуществлялась в рамках совместной программы NASA и ВВС США.

 

Отработка в космосе методик применения оружия на новых принципах требовала присутствия человека, поэтому «Спейс Шаттл» создавался как пилотируемая система.

Достижимые массовые и габаритные характеристики опытных образцов такого оружия определяли требования к размерам грузового отсека и массе полезного груза, доставляемого на орбиту.

Уникальность образцов нового оружия определяла необходимость их возвращения на Землю для последующего повторного использования. Этим диктовались требования к габаритам и массе возвращаемого груза.

Замысел американцев был по-своему изящен и глубоко продуман. Они предполагали создать одновременно дешевую многоразовую транспортную систему и ключевой элемент экспериментальной отработки (а затем и эксплуатации) нового оружия в околоземном космосе.

Реальные работы по созданию противоракетной обороны США с элементами космического базирование еще не были развернуты. Их реализация запрещалась международным договором об ограничении систем противоракетной обороны от 26 мая 1972 года.

Но, во-первых, в новейшей истории международное право всегда трактовалось не иначе, как право с позиции силы, а, во-вторых, у американцев уже шли реальные работы по созданию многоразовой системы «Спейс Шаттл».

 

Отставание в области создания подобной системы напрямую грозило национальной безопасности СССР. Решение таких проблем относилось к компетенции высшего политического руководства страны. Поэтому в феврале 1976 года вышло известное Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР №132—51 «О создании многоразовой космической системы и перспективных космических комплексов».

Критерием ее выбора была безопасность страны, а не стоимостные показатели создаваемой техники, и не престижные цели посещения иных планет.

 

В марте 1983 года Р. Рейган заявил о начале исследований, направленных на создание массированной системы противоракетной обороны США с ударными средствами космического базирования (стратегическая оборонная инициатива — СОИ).

К этому времени уже находилась в эксплуатации многоразовая система «Спейс Шаттл» (первый пуск состоялся в апреле 1981 года), решавшая гражданские, коммерческие и военные задачи.

Назначение прикладных военных задач «Спейс Шаттл» было засекречено, но из доступных средствам массовой информации данных стало известно, что к ним относились, в том числе, отдельные аспекты испытаний экспериментальных образцов нового оружия в космосе ⁶⁾.

 

1) Уже в июне 1982 года состоялся полет (STS-4) с инфракрасным телескопом CIRRIS (Cryogenic Infrared Radiance Instrument For Shuttle). Его назначением была отработка датчиковой аппаратуры обнаружения из космоса факелов стартующих ракет, с целью предупреждения о ракетном нападении.

2) В октябре 1985 года состоялся полет («Миссия 51-J». Ее назначением было обеспечение военных ведомств США закрытой связью, в том числе, для передачи боевых приказов стратегическим ядерным силам.

3) В апреле 1989 года состоялся полет (STS-39). Одной из задач полета было проведение эксперимента по набору статистики измерений по идентификации факелов стартующих ракет.

4) В августе 1989 года состоялся полет (STS-28). Экипаж проводил военные эксперименты, включая поиск кораблей в океане по кильватерному следу, с использованием аппаратуры, созданной в рамках программы СОИ.

5) В декабре 1992 года состоялся полет (STS-53). Одной из его задач было выведение сферических спутников-мишеней с целью проверки возможности сопровождения боеголовок ракет и их имитаторов.

 

Создание и успешное летное испытание МКС «Буран», как минимум, лишило США монополии на эксплуатацию в военных целях такой уникальной космической системы, как «Спейс Шаттл». В совокупности с другими геополитическими и экономическими причинами это привело к прекращению американцами работ по СОИ в 1993 году.

 

С выходом февральского постановления №132—51 завершились работы по формированию комплексной космической программы НПО «Энергия».

Нашему предприятию с кооперацией было поручено заниматься, в основном, двумя крупными направлениями работ в области пилотируемой космонавтики — созданием Многоразовой космической системы, получившей позже название «Буран», и обитаемых орбитальных комплексов с соответствующей транспортной инфраструктурой…

 

В течение всего 1975 года Глушко, как это казалось, не проявлял особой активности. Он был мало приметен, и мало доступен. Но это только казалось.

В последовавших государственных заказах отсутствовала программа создания семейства РЛА.

Но при определении структуры МКС «Буран» Валентин Петрович ушел от доминирующей схемной концепции «Спейс Шаттл» и добился того, чтобы такие комплектующие второй ступени, как многоразовые двигатели и электроника, включая систему управления, остались в составе ракеты «Энергия» (РЛА-130), как составной части МКС.

У американцев эти комплектующие находились в составе корабля «Спейс Шаттл».

Валентин Петрович отстоял свое право на создание автономного сверхтяжелого носителя. Для этого надо было обладать авторитетом в глазах руководителей страны. Глушко таким авторитетом обладал…

 

Совместная работа над комплексной космической программой НПО «Энергия» в течение почти двух лет не сгладила напряженности отношений Глушко с коллективом ЦКБ в Подлипках. Они оставались не простыми и это мягко сказано.

Их основной причиной оставался приказ о прекращении работ по Н1. Он был водоразделом, обозначившим линию противостояния непримиримых сторон.

Беда заключалась еще и в том, что на первых порах, на волне эйфории, Валентин Петрович на какое то время утратил чувство такта.

Он публично, с завидным постоянством, кстати и не кстати, повторял об ошибках Королева в принятии решений по лунной программе. Мы знали о его фразе «Я к Вам не напрашивался, меня назначили…», и в ней трудно было найти зерно уважительного отношения к коллективу.

Кажется, Глушко недооценил сохранившийся авторитет фирмы Королева и влияние ее коллектива на принятие принципиальных решений в отрасли.

На очередной партконференции предприятия более 130-и делегатов проголосовали против его избрания на городскую партконференцию. Наиболее законопослушная прослойка коллектива — партийная организация обозначала недоверие Генеральному конструктору.

 

По неписаным правилам того времени за этим следовало отстранение от занимаемой должности.

Ситуация была из ряда вон. Казалось, наступил час Глушко. Но только час этот оказался не ровен.

Оборонный отдел ЦК КПСС и министерство уже не могли бездействовать при сложившемся противостоянии, и применили испытанное — кнут и пряник. Меры не новые, но их реализация была «штучной работы».

Пряник был царский. В феврале 1976 года, на 25-м Съезде партии Валентин Петрович был избран членом ЦК КПСС, более того, включен в состав президиума Съезда. Предприятию, строптивым смежникам и отрасли дали понять, что Глушко это надолго.

Отложив дела, мы с интересом рассматривали разворот «Правды» с информацией об открытии съезда и фотографией его президиума, где присутствовал и Валентин Петрович. Нам это льстило, и в досужих рассуждениях мы сходились в том, что наследники кресла Королева еще до рождения обречены на участие в любом приличном президиуме.

Помимо представительства в высшем органе партийного управления, Глушко был переизбран в Верховный Совет СССР (в Совет Национальностей от Калмыцкой АССР). Калмыцкие корни Генерального обезоружили нас окончательно.

Кнут последовал позже. Приказом министра Афанасьева Генеральным директором НПО «Энергия» был назначен Вахтанг Дмитриевич Вачнадзе. Этим же приказом менялась должность Глушко. Он переставал быть Директором и генеральным конструктором, и оставался только Генеральным конструктором.

Вновь назначенного Генерального директора на предприятии хорошо знали. Вахтанг Дмитриевич работал главным инженером на нашем заводе, затем ушел в третий главк министерства и теперь опять вернулся на свое предприятие.

У него была мягкая манера общения, с грузинской иронией в глазах, и жесткая хватка управленца. С твердостью своего харизматичного земляка — Отца народов, он писал синим карандашом решительные резолюции Глушко для исполнения по производственным и финансовым вопросам.

 

Последним штрихом в этой безупречной партии был уход с нашего предприятия Ю. Н. Труфанова. Он был вторым лицом в руководстве НПО «Энергия». На должность первого заместителя Директора и генерального конструктора Труфанова назначили по предложению Глушко. И уволился он как бы сам, когда Валентин Петрович был в отпуске.

Юрий Николаевич был в коллективе новым человеком и демонстрировал свой авторитет жесткостью суждений и безапелляционным характером требований, что не понравилось «старикам».

Вместо него первым заместителем Генерального конструктора назначили С. С. Крюкова.

Сергей Сергеевич был из плеяды заместителей Королева — оригинальный и самобытный руководитель, имевший собственное мнение. Со слов ветеранов в последние годы жизни Сергей Павлович все чаще опирался на мнение Крюкова по вопросам создания ракетной техники, в том числе, вопреки доводам своего первого заместителя — В. П. Мишина.

После смерти Королёва Крюков «по собственному желанию» ушел с должности заместителя Главного конструктора на должность начальника проектного отдела (так говорили старожилы), но и здесь не сработался с новым руководителем ЦКБЭМ.

 

В министерстве об этом знали и весной 1970 года Крюкова назначили первым заместителем Г. Н. Бабакина — Главного конструктора завода им. Лавочкина, а в 1971 году, после смерти Бабакина, Сергей Сергеевич возглавил это предприятие.

Крюков был очень крупным и талантливым лидером, обладателем высших государственных званий и наград. Он знал себе цену, но сохранял редкую непосредственность. Не культивировал «личный имидж» и жил просто, или, как говорили в старину, по совести.

Сергей Сергеевич любил и помнил ветеранов ОКБ-1, принимал участие в их юбилейных торжествах, веселился как ребенок и плясал вприсядку.

Меры, принятые руководством оборонного отдела ЦК и министерством оказались действенными. Отношения Генерального конструктора и коллектива ЦКБ постепенно приходили в норму…

 

Работы по созданию МКС «Буран» продолжались 12 лет. Они сильно повлияли на структуру ЦКБ и его профессиональный потенциал, выдвинули новых лидеров, сопровождались невероятными взлетами и такими же падениями профессиональных человеческих судеб.

В отличие от лунной программы СССР работы по созданию МКС по уровню своей организации и масштабам привлеченных финансовых, материальных и трудовых ресурсов имели неписанный статус национальной программы страны.

По многим направлениям этой работы возникавшие научно-технические, технологические и производственные проблемы были более сложными по сравнению с лунной программой.

И тем не менее они были успешно решены. Продолжая традиции Королева, Глушко, как технический руководитель головного предприятия, брал на себя риск и всю ответственность за принятие новых и еще неопробированных решений с параллельным подключением научных организаций страны для разработки путей и технологий их реализации.

В этом смысле Многоразовая космическая система «Буран» была последним инновационным проектом в нашей пилотируемой космонавтике.

После нее был реализован еще один крупный пилотируемый проект — создан российский сегмент Международной космической станции на базе модулей орбитального комплекса «МИР».

Но это была уже только добротная и очень профессиональная реализация идей и решений по созданию орбитальных станций и транспортных кораблей, заложенных при Королеве и Мишине.

Полеты ракет «Энергия» и корабля «Буран» произвели огромное впечатление на специалистов профессиональной среды, но не на общественное мнение. Они были событиями масштаба лунной программы, но они не были «шагами по Луне»...

 

Так или иначе, но в течение всего этого периода Валентин Петрович с завидным упорством пытался продолжить работы по лунной программе. Они поддерживались небольшим коллективом под руководством Ивана Савельевича Прудникова и оставались внутренним делом нашего ЦКБ. Смежники в них не участвовали из-за отсутствия реального финансирования.

В 1978 году экспертной комиссией под председательством Келдыша был рассмотрен в очередной раз проект лунных экспедиций с использованием РЛА-150 (носитель «Вулкан»). Заключение было лаконичным — работы не актуальны. Деятельность по созданию ракеты «Вулкан» остановилась на этапе эскизного проектирования.

Полноценный ОКР выполнялся только в части создания МКС «Буран». В ее составе разрабатывалась ракета «Энергия». Валентин Петрович сделал еще одну попытку открыть работы по лунной программе, теперь уже с использованием сверхтяжелого носителя «Энергия», но поддержки и на этот раз не получил.

Луна никогда не отпускала Глушко. По своему менталитету он был одиноким человеком и сам обозначил дистанцию между собой и другими сотрудниками, включая своих заместителей. Но иногда, очень редко, он приглашал на совещания не только руководителей, но и ответственных исполнителей.

Среди вопросов назначенной повестки Валентин Петрович находил время отвлечься и брал в руки карандаши. Собирая их на ладони в пакет, он говорил с тихой убежденностью, что при наличии существующих боковых параблоках и центральном блоке Ц можно было бы уже через год осуществить запуск РЛА «Вулкан».

Луна была его религией.

Трудно давать всему этому оценку, и уж тем более не уместно быть судьей. Но все же — разрушение храма ради строительства такого же, но своего, никогда не было благим деянием.

 

В конце апреля 1988 года мы узнали, что Глушко заболел. Шли работы по подготовке пуска «Энергии» с кораблем «Буран» и новость эта растворилась в напряженных производственных буднях.

У Валентина Петровича была особенность, перед праздниками он с редкой педантичностью писал личные поздравительные открытки узкому кругу сотрудников, которым симпатизировал, в том числе и Коляко.

На майские праздники Яков Петрович не получил поздравления и до нас, наконец, дошло, что с Глушко что-то серьезное, как мы узнали позже — инсульт.

После операции Валентин Петрович проходил реабилитацию в санатории «Барвиха». Его редко навещали коллеги, включая заместителей, возможно, он и сам к этому не тяготел…

 

«На стыке бытия, на пол дороге к бездне…» человек обращается к душе, и Глушко не был исключением. Но только душа его была космополитичной.

В январе 1989 года центральные газеты сообщили о его кончине. По предприятию пошли слухи о том, что Валентин Петрович завещал часть своего праха захоронить в Ленинграде, у стены Газодинамической лаборатории — это «колыбель», другую часть в Кремлевской стене — это сакральный некрополь, а третью отправить на Венеру — это посмертное осуществление несбывшегося.

Так это или нет, знает только завещание. Может быть, это была красивая легенда наших сотрудников, как запоздалое признание авторитета своего Генерального. Если это правда, то жаль, что посмертное. Но у нас так принято.

Похороны Глушко состоялись на Новодевичьем кладбище. Прощались с ним в Центральном доме Советской армии, недалеко от дома, где я жил, на Олимпийском проспекте.

Очередь тянулась с Суворовской площади. Было морозно и холодно. Часто подъезжали представительские автомобили с публикой, проходившей сразу же в ритуальный зал через подъезд для VIP персон. Подъехал озабоченный генерал с цветами и папкой в руках. Может быть, торопился на совещание.

Живое живым!

Вместо послесловия

Сомерсет Моэм писал, что всякая драма должна иметь начало, середину и конец. А еще смысл.

Смысл драматического итога нашего лунного проекта в избитой истине — мы, русские люди, необычайно талантливы и столь же расточительны!

Можно по-разному относиться к истории завершения отечественной лунной программы. Но непреложным остается тот факт, что после 1974 года никогда уже в истории СССР, а позже и Российской Федерации, не было ситуации, позволявшей в короткий исторический период (в течение нескольких лет) осуществить пилотируемую экспедицию на Луну, опираясь на имеющийся задел, а также на профессионально подготовленные коллективы научных, промышленных и эксплуатирующих организаций.

Июль — декабрь 2019 г.

Использованные источники

1. Мишин Василий Павлович, Дневники. Записи и воспоминания (1960—1974 годы).

Под общей редакцией О. М. Алифанова. Издательский дом «Кварта», Воронеж, 2015 г. Том III

2. Черток Б. Е. Ракеты и люди. Изд. М.: Машиностроение, 1999 г. том 4.

3. Так это было… Мемуары Ю. А. Мозжорина. Мозжорин в воспоминаниях современников. Изд. М: ЗАО «Международная программа образования», 2000 г.

4. Рахманин В. Ф. Проблематичное начало и драматический конец разработки ракеты — носителя Н1. Двигатель №6 (84) 2012 г.

5. Гладкий В. Ф. Как родился проект «Энергия-Буран», Авиация и космонавтика №1, 2002 г.

6. Первушин А. Военные миссии «Space Shuttle», 14.04. 2019. Warspot.ru

7. Интернет ресурсы с информацией о лунной программе СССР