— Девушка… — услышала я спиной и, не оборачиваясь, отрезала:
— Нет!
Почему в каждом баре происходит одно и то же? Я сижу за барной стойкой и напиваюсь не для того, чтобы подцепить какого-нибудь мужика. Причем я не сексуально потягиваю коктейль в красивом платье, стреляя глазами по сторонам, а сижу в джинсах и футболке, пялясь на батарею бутылок напротив.
— Но позвольте вас угостить, — парень оказался настойчивым, так что пришлось прибегнуть к самому действенному, но болезненному для меня методу.
Я чуть повернула голову и показала этому надоедливому безымянный палец с обручальным кольцом.
В будний день людей было немного, но иногда находились и такие, пьяные и настойчивые.
— Юля, — вышел из подсобки бармен, который уже не первый месяц смотрел на меня с жалостью и осуждением одновременно. – Опять надерешься.
— Может, я хочу надраться.
— Ты каждый день хочешь. В любое время суток.
— Слушай, Гена, — разозлилась я. – За выпивку плачу? Плачу. Пьяных дебошей не устраиваю? Нет. Тогда какого черта ты ко мне прицепился?
Бармен покачал едва заметно головой и начал натирать стаканы, а у меня на этот выпад ушли, казалось, последние силы. Я была человеком без эмоций, без целей, только с головной болью по утрам и душевной постоянно. И даже это мимолетное проявление злости стало для меня неподъемной ношей.
— Дай с собой бутылку, — попросила я и бросила на стойку деньги.
И одной тошно, и в баре невыносимо. Но все же лучше, чем под такими же взглядами родственников и друзей. Да последних уже и не осталось. Я сама отсекла их, даже сестра перестала звонить и приезжать. А толку, если я не отвечаю и не открываю.
Гена поставил бутылку, забрал деньги и спросил:
— Такси вызвать?
— Нет, — качнула головой. – Спасибо.
— Юлька, нарвешься когда-нибудь.
Я сделала бармену ручкой, слезла со стула, и пошла к выходу. Запахи бара сменились запахами летней ночи. Я уже знаю каждый. Даже в городе. Сколько раз я вот так бродила с бутылкой вдоль дороги или сидела в парке на скамейке. Иногда ходила на озеро, смотрела на огни города, отражавшиеся в водной глади, и обжигала горло алкоголем, понимая, что завтра будет новый день. Такой же день… Правда, бывало, что и в баре я надиралась так, что ходить до утра уже не могла. Но в этом состоянии я хотя бы могла спать, а не разрывать себя медленно на части по ночам.
Но сегодня я пошла по своему самому привычному маршруту. Я бы с закрытыми глазами, в любом состоянии нашла дорогу.
— Мышка, — тронул меня за плечо Слава, шепча почти в самое ухо, — ты на Балановского так пялишься каждую лекцию, будто сожрать его хочешь.
— Отстань, — зашипела я и снова уставилась на преподавателя.
— Может, Юлька влюбилась? – игриво поправив волосы, сказала моя соседка по парте, Инна, обернувшись к Славе всем корпусом.
— В этого старика? – уже громче удивился одногруппник.
«Он не старик!» — хотела я завопить.
Павел Алексеевич был мужчиной. Да, пусть старше нас, еще таких молодых и наивных, на полжизни, но все-таки мужчиной. И достаточно привлекательным. Осанка, движения, взгляд, голос – какой же он старик?
— Молодые люди, я вам не мешаю? – Павел Алексеевич улыбнулся, чуть повысив голос, и посмотрел в нашу сторону.
А у меня даже ладони вспотели. Казалось, эти голубые глаза смотрят прямо на меня.
И да, в этом я никому не могла признаться.
Влюбиться в преподавателя – это нонсенс!
Алкоголь затуманивал голову, но на ногах я еще держалась. И шла, шла… Упорно шла, потому что сегодня был особенный день. По-особенному болезненный. Кованый забор показался из-за поворота, и в маленькой будке охранников я увидела свет. Опять Степанович будет минут двадцать меня уговаривать идти домой, потом все-таки впустит меня на территорию, а утром я проснусь на старом диване в этой самой будке или дома, прямо в одежде, не помня, как дошла до дивана.
Я шла на маленькое окошко, чувствуя себя летящим на свет мотыльком. Сделала еще несколько глотков из бутылки, которые оказались, судя по всему, решающими.
— С Днем рождения, детка, — сказала я, приподняв бутылку, произнося тост.
И следующий глоток я уже не помню.
Дальше… Была пустота, к которой я, впрочем, привыкла.
