Граф Филипп де Грюйер стоял у широкого стрельчатого окна своих покоев, обрамлённого резными каменными узорами, и мрачно смотрел как в лучах утреннего солнца слуги копошатся во дворе его нового замка, пожалованного за верную службу самим Его Величеством Родриком Третьим. Только радости королевская милость не доставила, скорее наоборот, окончательно заставила графа почувствовать себя предателем. Его сиятельство не придумал ничего лучше, чем попытаться утопить свое горе в вине, но добился лишь того, что всю последнюю седьмицу к дурному настроению прибавилось постоянное похмелье. Эх, Рауль, кто ж знал! Душевная боль резанула острым кинжалом. Филипп нахмурился, стиснув зубы, и ощутил искушение снова хотя бы на миг заглушить алкоголем чувство вины. Но в этот раз он сдержался. Его взгляд скользнул по двору, где слуги, ничего не ведая о внутренних терзаниях хозяина, сновали туда-сюда, занятные привычной суетой.

В разобранной постели послышалось шевеление и из-под перины показалась женская голова с растрепанной светло-каштановой косой. Затем две руки протянулись за юбкой, которая валялась на полу. Мужчина обернулся на звук и теперь мрачно наблюдал за девкой, которую накануне зачем-то притащил из деревни. Девка не то, чтобы была согласна, но и не осмелилась перечить сеньору.

От вчерашнего вечера остались лишь смутные обрывки воспоминаний —как, впрочем, и со всей последней седьмицы, прошедшей с момента прибытия его сиятельства вместе с сотоварищами в Вестмунд для вступления в права сеньора. Только вчера верные собутыльники почему-то решили, что, помимо них и кувшина вина, графу для поднятия духа необходима еще и женская компания.

Те немногие служанки, что остались работать в замке, оказались все, как на подбор, либо страшными, как смертный грех, либо старыми. Кто-то из соратников даже пошутил, что это козни его преосвященства Перфидо, с легкой руки которого замок и перешел в собственность графа де Грюйер. Мол, чтобы никакая хорошенькая мордашка не вводила графа во искушение и не отвлекала от священного долга знатного сеньора по искоренению ереси на землях Северного Королевства. Веселых девиц в этом захолустье не водилось, да его сиятельство и не жаловал их особо, кроме тех моментов в военных походах, когда становилось совсем невмоготу. Поэтому веселая и не совсем трезвая компания решила попытать счастья в деревне. А там, кто не спрятался — сама виновата.

Было заметно, что за те несколько лет без сеньора, когда деревня находилась под протекторатом королевского управляющего, местные успели расслабиться и не сразу поняли, что происходит. Девка, которая в данный момент торопливо поверх рубахи натягивала на себя юбку, вообще стояла на деревенской площади и, открыв рот от изумления, смотрела во все глаза на господскую кавалькаду. Когда граф притормозил лошадь, наклонился и одним рывком поднял ее, усадив перед собой, она только пискнула и сжалась, словно испуганный цыпленок.

Филипп помнил, как они прибыли в замок и свою добычу он передал слугам с наказом отмыть, накормить и оставить дожидаться в его покоях. Куда подевались остальные девицы, он не особо следил. Только почему-то в зале он снова оказался исключительно в мужской компании, и выяснилось, что вино гораздо интереснее девок. До своей спальни граф смог дойти лишь с помощью слуги. А дальше воспоминаний почти не осталось. Судя по всему, одежду он с девицы все же стянул, а вот дальше…

По собственному опыту он знал, что если вначале вино бодрит, то потом шанс проявить мужскую доблесть катастрофически убывает с каждым глотком. То, сколько он выпил вчера, никаких шансов точно не оставило. Может и к лучшему. За свою относительно недолгую, но насыщенную жизнь, подходящую к двадцати семи годам, Филипп понял, что брать девиц силой ему не нравится, даже если это крестьянка, чье согласие или несогласие в этом вопросе значат не больше, чем желания домашней скотины.

Девица оделась и теперь стояла, спрятав руки в складках юбки и настороженно глядя на графа. Он сел за стол, взял кружку, плеснул себе воды и пододвинул в сторону невольной гостьи блюдо с кусками сыра, мяса и хлеба, которое слуга принес незадолго до этого вместе с водой и вином. Граф, хоть и обладал непростым нравом, но не имел обыкновение морить девиц голодом. Девка смотрела голодными глазами на еду, не решаясь подойти. Он не выдержал:

— Сядь и ешь.

Она опасливо присела на краешек стула и стала несмело жевать кусок хлеба с сыром. Какое-то время Филипп молча рассматривал девицу, удивляясь про себя, с какого перепугу, а точнее, перепоя, он не только позволил вчерашнее безобразие, но и сам принял в нем участие. И на кой ему сдалась эта недокормленная. Но сделанного не воротишь, придется заплатить компенсацию папашам девиц, которые скоро заявятся в замок. А если эта конкретная девка от него еще и понесет, то придется назначить хотя бы минимальное содержание. Он вздохнул и решил все-таки уточнить некоторые детали:

— Звать тебя как?

Девица чуть не поперхнулась куском и пролепетала:

— Маргарита.

Граф с удивлением поднял брови: имя оказалось слишком необычным для крестьянки. Он еще раз внимательно окинул девушку взглядом, отмечая для себя тонкие черты лица и изящную форму рук. Интересно.

— Скажи, Марго, как все было вчера?

Девица покраснела:

— Я ждала вашу милость, как велено. Вы пришли, приказали раздеться и, не дождавшись, заснули.

Уже легче. Хотя нет, не легче — похмелье напомнило о себе. Боль, прострелившая виски, была настолько резкой, что Филипп невольно застонал и прижал ко лбу прохладную кружку с водой. Девица аккуратно отложила недоеденный кусок, вытерла руки о ткань, которой было прикрыто блюдо, и посмотрела на него с откровенным сочувствием.

— Ваша милость, если позволите, я вам помогу.

Не дождавшись его ответа, она встала и подошла к графу. Он хотел было осадить наглую девку, но тут ее прохладные пальцы легли на его виски, и боль чудесным образом стала отступать. Как хорошо-то! Филипп почувствовал, как проясняется зрение и рассеивается туман в голове. Со вздохом облегчения он расслабил плечи и слегка откинулся на спинку стула, отдаваясь легким прикосновениям тонких пальцев. Такое наслаждение в последний раз он испытывал только в термах Альсары, куда они частенько захаживали вместе с Раулем после службы.

Альсара — страна темнооких, загадочных красавиц, чья Церковь обратилась за помощью в борьбе с язычниками и их ведовством. На тот момент Филиппа не особо волновали вопросы веры, да и против язычников он лично ничего не имел, хотя их магия всегда вызывала у него недоверие. Однако обещанная награда за службу была привлекательной и ее вполне хватило бы, чтобы вернуть древнему, но обедневшему роду де Грюйер его истинное положение в обществе. Своим умением выслеживать врагов, стремительно их атаковать, а также командирскими качествами и решительностью, Филипп быстро снискал уважение среди боевых товарищей и вышестоящих. Его природное обаяние сочеталось с хищной жесткостью. Из-за этого, а еще, возможно, из-за крупного профиля, к нему плотно приклеилось прозвище Северный Ястреб. Даже те, кто его не знал, с уважением отзывались о решительности его действий, если это было нужно для достижения цели.

В одном из налетов Рауль добыл девицу-язычницу по имени Лила и вместо того, чтобы отдать ее инквизиции, как того требовали церковные законы, оставил себе. Поначалу Филипп даже понимал его — такой красавице действительно место в чьей-нибудь постели, а не в темнице или на костре. Да и его друг оказался не промах — убедил деву отказаться от ереси и принять истинную веру, тем самым обезопасив ее и себя от поползновений церковников. Филипп только посмеивался над влюбленным боевым товарищем, впрочем, не веря, что эта любовь продлится долго.

Когда Рауль вздумал жениться, то Филипп попробовал образумить его, мол зачем тебе, графу, пусть даже и небогатому, брать в жены безродную девку, которая неизвестно с кем валялась до тебя, и еще со сколькими будет, после того как тебе надоест. В ответ Рауль неожиданно вызверился и чуть не вызвал друга на смертельный поединок. Уже тогда это должно было насторожить, но Филипп просто махнул рукой — он не собирался терять их дружбу из-за какой-то бабы. Кто ж знал, что эту змею уже тогда следовало удавить, а еще лучше — сдать на руки церковникам. Тогда Рауль был бы жив.

Как-то раз, еще в Альсаре, во время одной из стычек, Филиппу прилетело по голове. Шлем защитил его, и даже крови не было, поэтому граф не посчитал нужным сходить к лекарю. Однако, свою ошибку он осознал, когда, находясь в гостях у Рауля, неожиданно почувствовал головокружение и в следующий момент понял, что лежит на полу, а вокруг него хлопочут его друг и Лила.

Ведьма и еретичка Лила…ее пальцы такие же легкие, как у Маргариты, касались головы Филиппа, изгоняя боль, головокружение, проясняя сознание и расслабляя. 

Пальцы девицы осторожно соскользнули с его висков, перебирая волнистые, черные как смоль, пряди, едва касаясь кожи головы. Каждое прикосновение вызывало рой мурашек, которые начинали свой путь от макушки и стремительно сбегали вниз по спине, оставляя ощущение легкости и покоя.

Воспоминания о той женщине, о той ведьме по имени Лила, пронеслись молнией через его мысли, мгновенно разрушив расслабляющее чувство эйфории. В следующий момент Маргарита вскрикнула от боли, поскольку мужские пальцы железной хваткой сомкнулись вокруг ее запястья, выворачивая его и заставляя девушку выйти из-за спины графа.

Мужчина встал со своего места, не отпуская ее, и теперь сверху-вниз смотрел на девицу тяжелым взглядом.

— Что ты сейчас делала со мной?

Маргарита застыла в нелепой позе из-за вывернутой руки, боясь пошевелиться, и смотрела на него со смесью испуга и удивления. Филипп невольно отметил, какие у нее яркие, почти неземные синие глаза, в которых на мгновение отразился страх. Ее губы едва дрогнули, и он услышал, как она тихо, с дрожью в голосе, пролепетала:

— Мне больно, ваше сиятельство. Отпустите мою руку…, пожалуйста.

Он усмехнулся про себя: ни одна крестьянская девка не осмелилась бы так разговаривать с сеньором, а эта еще и вспомнила как приличествует обращаться к графу. Он осторожно отпустил ее и, пока она растирала запястье, указал на стул, не отрывая взгляда от ее лица.

— Садись, любезная Маргарита, поговорим, — его голос стал холодным, но в нем скользнула едва заметная угроза. — И не вздумай врать и притворяться обычной крестьянской девкой. Иначе разговаривать ты будешь не со мной, а с инквизицией. Их манеру вести беседу ты знаешь.

При этих словах девица заметно побледнела. Судорожно сглотнув, она кивнула и покорно села, опустив взгляд.

—Что вы желаете знать? — ее голос был едва слышен.

— Кто ты, откуда, что делала в моей деревне. Это для начала. А потом мы поговорим о твоих чудесных умениях, и я решу, что с тобой делать дальше.

Девица вздохнула и срывающимся голосом поведала, что мать ее была знахаркой и передала свои умения дочери. В деревне Маргарита провела всю свою сознательную жизнь и после смерти матушки заняла ее место.

—У деревенских нет денег на лекарей, а я беру немного, — она смотрела на графа, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Еще никто не жаловался, вот и вашему сиятельству ведь стало лучше…

Маргарита в очередной раз подняла свои васильковые глаза и застыла, заметив, как уголки губ графа изогнулись в легкой, но холодной усмешке.

— Прелестная Марго, — его голос стал неожиданно мягким, но в этой мягкости скрывалась ледяная угроза, от которой у девушки внутри все сжалось. — Я ведь просил тебя не врать и не притворяться, — он сделал паузу, давая ей время ощутить напряжение, и продолжил: — Не стоит думать, что я не вижу, кто ты есть на самом деле.

Все те, кто был хорошо знаком с Филиппом, знали: эта мягкость была гораздо страшнее его обычной резкости.

— Я вам не вру, ваше сиятельство, — голос девушки сорвался, и она нервно закусила губу.

— Не врешь, но кое-что старательно недоговариваешь, — легко согласился граф и в следующий момент его тон изменился и стал жестким. — Кто твой отец? Откуда родом твоя мать? Что за ведовство ты используешь в своем ремесле?

— Зачем вы так? Я ничего плохого никогда и никому не делала!

— Отвечай на вопросы! —  мужчина подошел почти вплотную и теперь нависал над ней, пригвоздив к месту испепеляющим взглядом. — Иначе тебе придется держать ответ перед теми, кто не церемонится с такими, как ты!

Маргарита судорожно сглотнула и на несколько мгновений прикрыла глаза. Затем, глубоко вздохнув, она подняла взгляд на графа, будто на что-то решившись.

— Мой отец граф де Луан, бывший владелец Вестмунда, — четко произнесла девушка, дерзко глядя Филиппу прямо в глаза.

Филипп замер, его дыхание на мгновение оборвалось. Граф де Луан умер несколько лет назад в тюрьме, еще при отце нынешнего короля, куда был заключен по обвинению в связях с язычниками и потворству ереси.

— Не ври, у него не осталось детей! — он почти прорычал эти слова.

Девушка грустно усмехнулась, отводя взгляд:

— Законных нет, а меня он признать не успел. Хотя, может быть оно и к лучшему. Мы жили с матерью в замке вплоть до его ареста и отец даже нанял для меня учителей. Я до сих пор не знаю, почему нас тоже не забрали и позволили жить в деревне.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Кто твоя мать?

Девушка снова подняла на графа взгляд, в котором теперь светился вызов, смешанный с обреченностью и неким дерзким задором. Такой взгляд Филипп видел у воинов, выходящих на бой, который заведомо закончится для них смертью.

— Моей матерью была Илма, дочь Кьярви из клана Серой Утки.

Дочь язычницы, еще одной ведьмы, погубившей благородного человека! Наверняка унаследовала магический дар от матери! Неспроста же она попалась ему на пути! Плотина, которая сдерживала рвущуюся наружу ненависть, прорвалась, и Филипп почувствовал, как воронка ярости раскручивается внутри, затуманивая разум. Осталось одно желание —  задавить гадину собственными руками, пока она не погубила кого-нибудь. Маргарита заметила, как карие глаза Филиппа полыхнули яростью, а рука непроизвольно потянулась к кинжалу. На миг ей показалось, что в его взгляде она видит собственную смерть и, не в силах противиться страху, девушка сжалась и закрыла глаза. Пусть все произойдет быстро.

Она ждала, а рокового удара все не было. Когда ожидание стало невыносимым, она приоткрыла один глаз, затем второй и с удивлением и страхом воззрилась на графа, который стоял, опустив руку с оружием и все так же глядел на нее. Но теперь он контролировал себя, и его взгляд был холодным и изучающим. Так обычно смотрят на пойманную змею или другую ядовитую тварь.

— Почему ты не сбежала, пока меня не было в покоях?

— Я пыталась, но мне не позволили ваши люди, перехватили в коридоре и вернули обратно.

Филипп удовлетворенно усмехнулся. Он хорошо обучил своих людей, даже с виду безобидной девице не дали себя одурачить. Оставался последний вопрос, который казался ему важным:

— Почему ты помогла мне сегодня утром? Зачем себя выдала?

— Это оборотная сторона моего дара. Я не могла иначе. Если бы вы меня не прервали, то я бы сделала так, чтобы вы ничего не поняли, — ему показалось, или в ее голосе послышалась горечь? — Вот вы, господин граф, смогли бы пройти мимо человека, на которого напал дикий зверь?

Он задумался на мгновение, потом отрицательно покачал головой, чувствуя, как ярость, которая сжигала его несколько мгновений назад, бесследно растворяется, заменяясь спокойствием. Промелькнула мысль о том, чтобы просто отпустить девицу, и пусть идет куда глаза глядят.

— Нет. Даже если бы это был мой враг.

— А для меня вы не были врагом.

От этих слов мужчина усмехнулся.

— Вот уж и не был? — в его голосе промелькнули язвительные ноты. — Я насильно увез тебя из деревни среди бела дня и, даже если сразу не воспользовался, откуда ты могла знать, что после не решу взять силой?

Маргарита смотрела на него прямым взглядом васильковых глаз, в которых не осталось ни следа страха, лишь горел какой-то странный огонек.

— Вы бы не сделали этого, потому что не такой, как остальные. Вы думаете, что ненавидите меня и подобных мне, но это не так. Вас используют и пытаются столкнуть на путь разрушительных страстей, но очень скоро вы поймете кто настоящий враг.

Филипп замер. Что-то в её словах всколыхнуло его. Он не мог объяснить, что именно, но эти слова снова вызвали в нём приступ гнева. Его предупреждали, что умелая ведьма своими речами может запутать и соблазнить даже самого кардинала! И он сейчас сам чуть не угодил в ловушку, даже собрался отпустить ее! Пора с этим заканчивать!

 Он помедлил, обдумывая то, что должен сделать. Обычную девку, окажись она ведьмой, он бы приказал бросить в темницу, а потом лично приговорил бы к казни или отдал местному духовенству. Но в жилах этой девицы текла благородная кровь, пусть даже только наполовину, и это меняло дело. Он дернул за шнурок звонка и приказал явившемуся слуге позвать двух стражников. Когда те прибыли, вместе с ними отвел девицу в соседние покои, которые, когда-то принадлежали супруге предыдущего хозяина замка, а сейчас должны были стать временной тюрьмой. Перед тем, как запереть дверь, он окинул пленницу холодным взглядом.

— Я лично отвезу тебя в город на суд, — в его голосе звучала ледяная решимость. — И прослежу, чтобы ты не ушла от наказания.