— Поздно спохватились. Я уже взрослая и через год могу начать самостоятельную жизнь. Кому нужна девочка пятнадцати лет, вот скажи?

— Не отмахивайся так сразу, — настаивала на своём Оля. — Новые родители смогут оплатить твоё образование. Ты же мечтаешь стать актрисой.

— Угу, — недоверчиво промычала. — Или отправить зарабатывать на бутылку.

— Не надо так сразу прям… А через год что тебя ждёт? — подумав, спросила она. — Ни кола, ни двора. Денег, которое будет выплачивать государство, едва ли хватит на питание.

Я посмотрела на закрытую дверь. Екатерина Фёдоровна ещё не знает, что я подошла. Мы с Олей услышали голоса и решили тихонько постоять и подождать, когда директриса освободится. Все, что сообщила секретарь Люся: меня собираются удочерить. Кто и зачем — неизвестно.

Не знаю, откуда во мне взросло такое сопротивление, ведь я всю свою маленькую жизнь мечтала о приёмных родителях. Каждый год ждала хотя бы заинтересованности, но в нашу глушь редко кто заезжал. Я иногда сомневалась, что село, в котором находился наш детский дом, было видно на карте, потому что усыновление здесь — большая редкость.

За своим столом появилась Люся, прибежала с обеда. В руках —  кружка чая и шоколадный батончик. Люська — сладкоежка, которая при своём весе все равно продолжает лопать шоколадки.

— Ты чего не заходишь? — загорланила она, глядя на меня исподлобья через очки. — Я тебя час назад сюда пригласила. А ну, давай заходи.

Люся открыла для меня дверь, и сердце вмиг заколотилось от страха. Сейчас узнаю, какое будущее меня ждёт. А вдруг Москва? От этой мысли на душе стало тепло. Очень мечтала жить в столице, потому что там огромные перспективы, жизнь кипит и вертится, а здесь только куры кудахчут.

Оля пожелала мне удачи и пообещала дождаться.

***

Екатерина Фёдоровна занимала должность директора детского дома в селе Татаново уже тридцать лет. Она и меня принимала, и Олю. Знала нас, как облупленных. Мы её немного побаивались. Это женщина старых взглядов, не строгая, но очень сдержанная, я бы сказала, консервативная. Люся говорит, что она от возраста всё вреднее становится. Ну, да, ей уже пятьдесят семь, через три года на пенсию, а нервная работа вытягивает из неё все силы.

Тем не менее, Екатерина Фёдоровна ухаживала за собой. Седину она тщательно скрывала темно-коричневой краской с баклажановым отливом, но начинающие отрастать корни предательски проблёскивали сединой. Морщины заглажены увлажняющими кремами, заказанными из каталогов, которые они с Люсей часто просматривали вместе за чаем. Она не пользовалась яркой косметикой, чаще всего это коричневая подводка, тушь для ресниц и розовая помада. На неё приятно смотреть, правда!

Но сейчас я прятала взгляд в своих руках, слушая её рассказ о внезапно объявившихся людях, которые горят желанием удочерить меня.

— Ну, что скажешь, Каролина? Разве ты не рада?

Когда я подняла глаза, Екатерина Фёдоровна улыбалась.

— Не знаю. — Пожала плечами. — Они даже не видели меня.

— Почему же? Видели.

— Где? На фотографиях? Издалека в нашем парке? — Я поёрзала на стуле, чтобы унять нервную дрожь. — Они не общались со мной. И даже не знают, что я за человек.

— Они знают, что ты за человек, Каролина, — вежливо перебила меня Екатерина Фёдоровна.

— Ах, ну да, вы им рассказали.

— Не утрируй. — Директриса встала и обошла свой стол. Я всегда была немного сложным ребёнком, и она знала, что разговаривать со мной нужно мягко, без крика. А иначе я убегу, спрячусь где-нибудь в укромном уголке, а потом на несколько дней уйду в себя. — Они уже несколько лет собирают о тебе информацию, — вновь заговорила Екатерине Фёдоровна, положив руку мне на плечо, —  о том, что ты любишь или не любишь. Они знают, какие отметки ты получаешь в школе, и даже твои слабые места. Просто… усыновление — это не простой процесс, особенно…

Я резко подняла голову. Почему так испугалась этого слова — «особенно»? И почему Екатерина Фёдоровна замолчала так внезапно? Она думала, стоит мне это знать или нет.

— Особенно? — повторила я.

— Особенно, если новые родители находятся за пределами России.

***

После обеда мы с Олей и ещё двумя подружками Вероникой и Жанной разместились в уголке спальни, чтобы обсудить новость, которую мне недавно сообщили. То есть, моё удочерение.

Я должна быть рада, но почему-то мне страшно. И объяснений найти этому не могла.

— Ничего себе! Америка! — восклицала с доброй завистью Жанна. — Это же огромные перспективы. Возможно, тебе удастся попасть на какой-нибудь проект по танцам и бум! — Она покрутила надо мной растопыренными ладошками, все заулыбались, кроме меня. А Жанна договорила: — Ты прославишься.

— Я поеду в Сан-Диего. Что там есть?

— Сан-Диего совсем близко к Голливуду, дорогая моя! — сказала Оля. Это я в географии не сильна, а она отличница и очень много читает. — Так что у тебя все шансы. Черт, это даже не Москва. Пара часов и ты в Голливуде!

— Я тебе очень завидую, — с улыбкой вздохнула Вероника и взяла меня за руку. — На твоём месте я бы выплясывала африканские танцы вокруг костра от радости. А ты сидишь так, словно тебя на казнь поведут.

— Да я рада…

— Мы видим, как ты «рада», — возмущённо ввернула Жанна.

Хотелось поделиться с подругами, рассказать о своих чувствах и страхах. Люди, которые ждут меня там — за океаном — чужие, совсем-совсем чужие. Я их никогда не видела, не имела счастье пообщаться с ними, узнать, что меня ждёт. Добрые они или злые? Чем живут? Чем занимаются? Даже Екатерина Фёдоровна не смогла ответить хотя бы на один из этих вопросов.

Всё, что мне известно — это их имена и профессии. Линда Коул и Джек Коул — медики. И мне страшно ещё больше, потому что родители-врачи всегда хотят продолжать семейные традиции, а значит и меня отправят в медицинский колледж. Но это не моё призвание.

Мне очень хотелось выговориться, но, как обычно, промолчала. И теперь я — Каролина Коул — девочка, чья судьба находится в руках неизвестных мне людей. От этой мысли всё тело сводило судорогами, словно предчувствовала нечто новое, но не то, что должно нравиться.

***

День отъезда наступил быстро. И хотела бы оттянуть время, но сроки были предопределены. Новоиспечённые родители ждали меня в Сан-Диего, а также и новая жизнь.

В детском доме мне устроили прощальный вечер. Я не была популярной девочкой, многих сторонилась, однако это не помешало моим одноклассникам и соседям по комнате преподнести подарки. Пусть это самодельные открытки, расписные тетрадки, фенечки, брелоки или просто необычная шариковая ручка — это внимание, которое стало для меня бесценным.

Оля подарила футболку — специально ходила с Люсей в магазин.

— Буду носить её каждый день, — сказала подруге и крепко обняла.

— Живя в век информации, можно оставаться на связи. Мы будем созваниваться по видео звонкам.

— Обязательно, Оль! Я не смогу без вас.

Мы плакали, обнимались и весь вечер почти не расставались.

Перед уходом домой, Екатерина Фёдоровна отвела меня в сторонку.

— Каролина, хочу тоже преподнести тебе маленький подарок. Хотя знаешь, это не совсем подарок.

Я опустила глаза и увидела в ее руках белый конверт.

— В любом случае, я должна была тебе это отдать, но значительно позже, — продолжала директриса. — Но ты уезжаешь и…

— Екатерина Фёдоровна, не тяните, пожалуйста.

— Хорошо. Держи, — и она вложила мне в руки значительно весомый конверт. — Храни его у себя вплоть до восемнадцатилетия, только потом сможешь вскрыть и прочитать всё, что там написано.

— Что это? — любопытствовала я. — Почему не могу открыть сейчас?

— Потому что ты не в том возрасте, чтобы понять, Каролина. Можешь считать, что это воля твоих родителей. Знаю, ты можешь не выполнить это условие, однако уверяю тебя, когда тебе исполнится восемнадцать, понять написанное будет проще.

— Екатерина Фёдоровна? — позвала Люся, только что появившаяся в дверях. — Вас зовут.

— Иду, Люсь. — Директриса вновь повернулась ко мне и улыбнулась. — Искренне желаю, чтобы твоя жизнь удалась.

— Екатерина Фёдоровна! — крикнула, когда она начала уходить. Но женщина не останавливалась. — Екатерина Фёдоровна! — снова закричала я, спотыкаясь на ходу. Но она не откликалась. — Вы знали моих родителей? — Слезы покатились из моих глаз, но вопрос так и остался без ответа.

В руках остался конверт. Я очень долго смотрела на него, затем опустилась на пол и уже вырвала пурпурную восковую печать, но… не смогла. Такой уж мой дурацкий характер: как раз в то время, когда можно делать, что заблагорассудится, продолжала вести себя правильно. Чертовы жизненные правила! Я не умею их нарушать.

***

Никогда в жизни я так не ревела.

Дядя Коля, наш сторожила, уже завёл свой уазик, чтобы отвезти меня на вокзал в город Тамбов, откуда я доеду до Москвы. Там меня будет ждать представитель Коулов из Америки, который и доставит меня до места назначения. Все было готово, чемодан уложен на заднем сиденье, а я все никак не могла расстаться с Олей, Вероникой и Жанной — моими лучшими подругами с самого детского сада. Петька — охранник — уводил меня насильно, а я продолжала при этом тянуть руки и глотать слёзы.

Когда за мной закрыли дверь уазика, припечаталась к стеклу лбом и обеими ладонями. Хотелось кричать: «Не желаю ни в какую Америку! Хочу остаться здесь, с вами!», но как всегда все слова остались в моей голове.

Мы выехали в полдень, а через тридцать минут доехали до вокзала. За всю дорогу мои глаза не просыхали. Я не из тех, кто быстро привыкает к переменам. Пока шли к вокзалу, к нам подбежал мужчина со словами «Москва», «Знаменка», но дядя Коля отмахнулся и повёл меня через площадку, мимо большого фонтана. Я не сводила глаз с воды, готовая упасть в неё, лишь бы никуда не ехать. Ватные ноги не хотели нести моё, пусть тощее, тело. Я мечтала, чтобы поезд не приехал. Пусть он хоть где-нибудь застрянет.

Когда подошло время, мы вышли к первому пути. Дядя Коля помог найти нужный вагон, проверил моих попутчиков, дал какие-то указания проводнице. Затем мы еще какое-то время стояли на платформе, слушая шум автомобилей, крики людей, торговцев и даже птиц, пролетающих над головой.

— Стефан будет ждать тебя по прибытию. Ты увидишь табличку со своим именем, — давал мне указания дядя Коля, то и дело потирая указательным пальцем седые усы. — Потом вы вместе отправитесь в аэропорт. Будь осторожна, хорошо?

— Спасибо, дядь Коль. — Поджала губы и в этот момент проводница велела заходить в вагон. Сглотнув, помахала нашему сторожу рукой, понимая, что больше никогда его не увижу, затем поднялась по ступенькам и скрылась внутри.

Дорога перемен — путь ухабистый и сложный, но если уж кому-то нужны перемены, то ехать надо. И я должна смириться.