Кладбище всегда навевало на меня печаль. Возможно, потому, что вся моя семья находилась тут, под этими гранитными плитами. Некогда живые люди остались только в моих воспоминаниях. Мама, папа, брат, дедушка… и вот последней меня покинула бабушка. Я теперь каждый день приходила к их могилам, приносила цветы, говорила и говорила с ними. При их жизни не наговорилась, вот теперь рассказываю обо всем, что меня печалит и тревожит, что радует; хотя меня последнее время мало что радует.

— Ты еще здесь? — крикнул мне дед Матвей.

Сухой, небольшой мужичок спешил в мою сторону. Жил на краю кладбища и присматривал тут за порядком. Он всегда не зло ругал меня за то, что на кладбище ошиваюсь.

— Уже ухожу, — ответила, зная, что еще немного — и он меня взашей выгонит.

— Иди с миром, не тревожь мертвых, — пробурчал он. — Что тебе спокойно не живется? Таскаешься сюда каждый день. Али тебе моя работа приглянулась, — он сощурил глаза и уставился на меня, — что на мое место метишь? Мала еще.

— Ну что вы, дед Матвей, — попыталась я его успокоить, — куда мне. Мои же все здесь, вот и прихожу к ним. Тоскую.

— К мертвым она таскается, — фыркнул он. — Мужика себе найди. Пусть деток тебе наделает, тогда и дурью маяться не будешь.

Спорить с ним смысла не было, потому я просто молча поспешила уйти.

— До встречи, дедушка, — сказала я ему на выходе.

Все же он неплохой человек, хоть иногда и заносит его на поворотах. Беспокоится за меня, хоть и вида не подаёт.

— Никакой «до встречи», — начал он зло бурчать. — Ишь че удумала. Кому сказал, не ходи сюда?

— А я вам завтра пирожков принесу, — знаю я, чем его умаслить. Одиночество мне знакомо.

— С капустой? — с надеждой в голосе, немного помявшись.

— Конечно с капустой, — киваю, — и с яйцом, а еще с грибами сделаю. Хотите?

— Хочу, — с мечтательным выражением на лице дед Матвей был похож на дядюшку Ау из старого мультика. — Только ты это, — опомнился вдруг он, — долго-то не сиди. Негоже молодой девушке свои дни на кладбище проживать. То ли дело мы, старики.

— Я только вас навестить приду, — сказала я, целуя его в сморщенную щечку.

Хоть он и не признается, чувствую, что он ждет моего прихода. Иногда мне кажется, что только ради него я сюда и хожу, ну и высказаться.

— Мелкая хулиганка, — журит он меня и, потрепав по голове, подталкивает в сторону выхода. — Только ты давай быстрее домой, а то поздно уже. Мало ли какой люд по улицам в это время шастает.

— Так это, я же тоже сейчас по улице шастать буду, — засмеялась я на его слова.

— Вот и говорю, чтоб не шастала. Болтает мне тут. Марш домой, кому сказано.

Под его тихую ругань я и отправилась домой.

Жила я не так далеко: всего-то минут тридцать пешком. Я знала эти улицы как свои пять пальцев, с детства тут с братом бегали.

Брат... Как мне его не хватало. После смерти родителей он контрактником отправился служить. Сколько бабушка с ним ни билась, сколько дедушка ни ругался, а я ни плакала, он все равно уехал. А спустя шесть месяцев вместо него нам вручили флаг и мизерную компенсацию. Вот и вся заслуга. Все, что нам осталось от него. Ни тела, чтобы похоронить, ни попрощаться по-человечески.

Под эти грустные мысли я свернула за угол одного из домов, решив сократить себе дорогу через лаз, что брат с друзьями в заборе сделали. Стоило мне только голову из лаза высунуть, как в глаза ударил солнечный блик заходящего солнца. Тут же вспомнилось, как брат часто, забравшись на дерево, куда я не могла влезть, светил мне в глаза солнечным зайчиком. А я пыталась его поймать и, конечно, не сумев, долго жаловалась папе на него. А брат только смеялся до слез.

«Хвостик, ты такая смешная», — до сих пор слышу его дразнящий меня голос.

Присмотрелась, откуда свет бьет в глаза, и замерла. Я, конечно, в этом не специалист, но, наверное, любой человек, смотревший боевики, сможет понять, увидев человека с винтовкой, что это значит.

«Наверное, кино снимают, — первая мысль. — Какое, к черту, кино! У нас тут отродясь ничего подобного не было».

Я присмотрелась и поняла, что он целится в кого-то совсем недалеко от меня. В кого именно, я не видела, но понимала, что промедление смерти подобно. Я еще толком ничего обдумать не смогла, как мой рот сам по себе открылся и я будто со стороны услышала свой крик:

— Снайпер!

Это что, я? Я кричала? Мне что, жить надоело?

Раздался выстрел, и я тут же нырнула обратно в лаз. Вот дура. Порешат меня за мою болтливость, точнее, крикливость. Сократила, называется, дорогу.

Бежала со всех ног, так что к тому моменту, когда забежала в квартиру, казалось, что легкие горят. Захлопнула дверь и, прислонившись к ней спиной, съехала на пол, хрипя при этом как загнанная лошадь. Хорошо хоть, не мертвая.

Еле отдышавшись и убедив себя, что меня никто не видел и за мной не бежал, поплыла на кухню. Поставила чайник, попила воды. Побежала в душ. В общем, занялась обычными житейскими делами. Но на сердце почему-то было тревожно. Спала плохо. Можно сказать, одним глазком. А потому с утра настроение было ни к черту.

Налила себе чаю и уселась на подоконник, оглядывая нашу небольшую улицу. Сосед внизу опять пытался завести свою старую колымагу. Несчастный каждое утро ругался со своей «Волгой», которая только после долгих матливых излияний и уговоров соглашалась завестись. Иногда мне казалось, что машина и вправду живая, все слышит, понимает и капризничает. Привычная картина успокоила похлеще валидола.

«Кому я нужна», — думала я, отхлебывая со дна последний глоток чая, когда увидела, как во двор заезжает черный тонированный джип. Знаете, ездят такие по трассам как короли жизни, раскидывая остальных водителей по обочинам. Удивительно, что такая махина заехала в наш двор, который из новых машин видел только «Оку» электрика Потапа, которую он клялся, что заработал, но добрые соседи в один голос кричали, что наворовал. Кто прав, а кто нет — не мне разбираться, только его новая «Ока» ни в какое сравнение не шла с тем монстром, который сейчас аккурат рядом с хозяином «Волги» остановился.

Я медленно сползла с подоконника и отошла от окна, так, чтобы видеть, что там внизу происходит. Из машины вышел огромный светловолосый бугай. Они о чем-то разговаривали с соседом, вроде мирно, но что-то тревожность моя возрастала. Я все надеялась, что зря, но ровно до того момента, пока из машины не вылез еще один бугай, а соседушка милостиво не кивнул в сторону моих окон. Ну все! Я кинулась в спальню. Поспешно натянула на себя майку, куртку...

«Береженого Бог бережет», — говаривала бабушка, и сейчас я была с ней полностью солидарна. Потом буду разбираться, было, чего бояться, или нет, сперва унесу отсюда ноги.

Закинув за плечи рюкзак, прихватила свои кроссовки и ключи из прихожей, тихонько вылезла на площадку. Лифт наш давно уже не работал, так что на мой четвёртый они будут пешком подниматься, а так как баба Аглая опять перед своими дверьми коробки да вещички свои понаставила, то это немного, но задержит их.

Медленно на цыпочках подошла к лестнице и прислушалась. Тихие шаги расслышала отчетливо. Никто из наших соседей так не ходит: будто подкрадывается. А судя по комплектации, они все же должны производить побольше шума.

Военные?

Брат, подкравшись, бывало, сзади и пугая меня, говорил, что для солдата от его бесшумности зависит его жизнь.

Прижавшись к стенке, быстро, но очень тихо побежала вверх по лестнице. Вылезла на крышу и, натянув на себя обувь, кинулась к доске, что была перекинута подростками от нашего дома к соседнему. Дай Бог здоровья деткам, которые часто здесь околачивались вдалеке от ненужных глаз! Я быстро перебежала на другую сторону, но потом вернулась и затянула за собой доску, чтобы после меня никто не мог пройти этой дорогой. Нет, конечно, при желании можно и перепрыгнуть, но справится с этим далеко не каждый.

Пока спускалась с другой стороны многоэтажки, думала, куда податься: к моей подруге Сашке или на дачу? Подставлять подружку не хотелось. Если они действительно за мной пришли, то ей тоже может ни за что достаться. Но ведь и я ни при чем. Что им от меня нужно? Спасла и спасла. А что, если не спасла? Что, если он умер, тот человек?

«Нет, наверняка не умер», — отогнала от себя эту мысль.

А что, если это вовсе не он, а другая сторона меня ищет? Не получилось того пристрелить, и все из-за меня, отомстить решили.

— Фух, поменьше детективов и боевиков смотреть надо, — отчитала я себя шепотом. Но мысли все равно появлялись, ну не могла я не думать об этом.

Решила — на дачу. Там раньше родители мамы жили. После инфаркта, который дедушка еле пережил, родители перевезли их к нам в город. Дед, конечно, не хотел, да только бабушке перечить не смог. Хорошее было время. Тогда мы жили все вместе, одной большой и дружной семьей.

Путь был неблизкий, потому-то о даче этой никто из соседей и не знал. Пока родители были живы, мы всей семьей ездили туда. Сажали картошку, да и на речку бегали… А после их смерти старикам уже было не до этого. Времени нет, да и силы не те, чтобы по четыре часа в электричке мотыляться, да и надобности не было.

Добралась я к вечеру, уставшая и голодная. Только на одной из станций успела пирожок перехватить у одной сердобольной бабушки, что меня пожалела и решила угостить. В желудке урчало от голода. В деревне уже почти не осталось стариков, все переехали, кто в город к детям, а кто на кладбище, так что и попросить еды тут было не у кого. Ключи достала из-под половичка и наконец ввалилась в запустевший дом. Нет, я приезжала сюда после смерти бабушки и знаю, что чисто, только вот пыльно все равно. Решив, что уборкой и остальными делами займусь с утра, скинула рюкзак и направилась к краю сада за картошкой, пока не стемнело. Хоть ее давно и не сажали, но в свой прошлый приезд видела несколько кустов, вот к ним-то я и направилась. Пока запекла картошечку, заварила чаю, уже стемнело. Электричества здесь не было, а потому делать было нечего, пришлось ложиться после ужина. В шкафу, конечно, нашлась свечка, но я решила ее поберечь. Все-таки непонятно, на сколько я здесь застряла. Я долго лежала в темноте с открытыми глазами, мысли не давали мне спокойно заснуть, да и не привыкла я так рано ложиться.

Может, зря я убежала, и они не по мою душу пришли? Ага, как же. Шестому чувству нужно доверять, а оно у меня не просто кричало — прям вопило об опасности. Только кто они? И зачем им я? Если мужик, которого я смогла спасти, выжил, то зачем ему я? А если не выжил, тогда тем более кому я могла понадобиться? А если это тот стрелок? Может, отомстить хочет? Да за что? Я только и сделала, что крикнула. Ну подумаешь, большое дело! Да на моем месте всякий бы от страха закричал. Я все думала о том, кого хотели убить, смог ли он выжить? И что мне делать дальше?

С такими мыслями неудивительно, что снились мне всякие бредни, и утром я проснулась измотанная и уставшая.

«Любую хворь лечит хороший труд», — говорил дедушка. Вот я и решила вместо того, чтобы лежать и горевать о том, чего нет и, может быть, и не будет, навести в доме порядок и запастись чем-нибудь съедобным.

Нашла по звукам нескольких курочек. Вот как ведь получается: жили себе люди, живность разводили, их не стало, и за их скарбом да скотиной присмотреть некому. Хорошо, если соседи подобрали, а ежели и их не осталось? Проследила за курочками, нашла парочку яиц, замутила себе яичницу, позавтракала, опять горного чаю попила. Дедушка очень его любил, и собирали мы его впрок.

«Чем дольше стоит, тем лучше чай», — говаривал он и был прав. Чай был просто обалденный.

Как говорится, поскребла по сусекам да по углам, нашла фасоль в банках, да огурцы маринованные. Пару банок варенья, грибочки сушеные и много чего по мелочи. Вот, а говорила, что ничего из еды нет, а тут дня на два хватит. Но все же съездила в соседнее село, купила муки и разных круп. Хотелось колбаски, да только испортится, так что на нее я только облизнулась.

После обеда прибралась в доме да супчик приготовила к ужину. Под вечер оглядела участок и решила, что завтра с утра займусь им. А что? Чем тебе не фазенда. Отдохну тут от городской суеты, чем не курорт. Свежий воздух да тишина, благодать. Лето на дворе, каникулы. Только про дедушку Матвея вспоминала и сожалела: он же меня ждать будет, а я не приду. Ну ничего, как вернусь, устрою ему пир.

«И почему людей в города тянет? Вот как на природе хорошо», — думала я, сидя вечером на веранде.

А утром меня разбудило наглое мяуканье под дверью.

— Ну вот что ты за животное такое, в такую рань и так орать?! — бубнила я, поднимаясь и открывая горлану дверь.

Рыжий кот бабки Маруси, на своем кошачьем ругая меня, вальяжно ввалился в комнату.

— Я думала, ты уже помер.

Кажется, он меня понял, так как оглядел меня недружелюбным взглядом и развалился на кровати, как на своей собственной.

Что делать? Раз проснулась, то уже не засну, так что позавтракала и наглое чудовище покормила. Кажется, он ко мне подобрел после этого, так как направился вслед за мной в огород. Раньше бабушка строго следила за своими грядками, бывало, часами вытащить ее с участка не могли. Наверное, ее стараниями и сохранились все до сих пор. Тут и картошка была. Конечно, не такими уж ровными рядами и мало, но много ли мне одной нужно? Кусты малины и крыжовника очистила, еще не одичали. Яблоки и груши хоть и мелкие, но все же уродились. Очищала я участок аж до самого вечера, с перерывом на обед. Фасоль в банке, хоть и невкусная, но сытная. Усталая, но собою довольная, решила затопить баньку. И грязь с себя смою, и душой отдохну, а то бросало меня что-то в холодный пот. Сказано — сделано. Попарилась от души, несколько раз обливалась холодной колодезной водой. И вот выползаю я, вся такая чистая, аж скриплю, и утыкаюсь носом в теплую неровную стену. Поднимаю глаза и… Ё-моё! Отшатываюсь и стукаюсь затылком о дверь, да так, что искры из глаз. Я и дернуться не успеваю, как меня за ворот халата хватает здоровенная рука того светловолосого бугая, что я видела у себя во дворе.

— Заставила ты нас побегать, мелюзга сопливая, — пробасил он, а я чуть не обделалась от страха, как та собачонка из «Ералаша». — Но вот за баньку, так и быть, тебя прощу, — кивнул он в сторону дверей, из которых валил пар.

— Это что же, банька настоящая? — услышала я за спиной светловолосого голос второго, а вслед за ним появился и сам его обладатель — темноволосый мужик, ничуть не меньше первого.

Боже, что же будет? Очень хотелось зажмуриться и не видеть их высеченные морды, но вот именно не видеть, что они собираются делать, было страшнее всего.

— Так, я париться, — сказал светловолосый, — а ты жрать че-нибудь сообрази, — это уже мне.

Значит, пока ничего страшного делать не надумали. Тут я выдохнула и даже немного осмелела.

— У меня только картошка да огурцы соленые, — огласила я, так сказать, весь список. — Могу еще блинов напечь, только подождать придется, — вспомнила я, что вечером еще парочку яиц нашла.

— Сойдет, — буркнул он. — Жаль, блинов дожидаться времени нет, — с сожалением протянул здоровяк.

— А я могу по-быстрому, — решила я его умаслить.

«Накорми мужика, и будет тебе счастье», — говорила бабушка. Так, может, ежели я их накормлю, они меня убивать не будут.

— Давай, если не шутишь, — сощурил он недоверчиво глаза.

— У нас на все это времени нет, — вдруг встрял темноволосый. — Сам знаешь, ехать пора. И так из-за нее кучу времени потеряли.

— Не знаю, как ты, а я без баньки никуда. Когда сам-то последний раз в русской баньке парился, не в этих новомодных, а именно по старинке?

Светловолосый нравился мне все больше.

Как говаривал дедушка, человек, что любит русскую баню, не может быть плохим. Когда на мое блеяние насчет одежки милостиво позволили мне натянуть чистые вещи и приступить к выпечке блинов, то я в этом, можно сказать, убедилась. Теперь бы узнать у них, что, собственно, им от меня надо. О том, что они меня просто так отпустят, я и не мечтала, так что с готовностью блинов план побега у меня тоже более или менее нарисовался.

— А можно хоть, как вас зовут, узнать? — решила я прощупать почву.

— Тебе зачем? — темный оставался все таким же настороженным, и баня его ничуть не смягчила, хоть я и видела, какой он оттуда довольный вылез.

— Да что ты хмуришься, — чего нельзя было сказать о светлом, он-то после баньки вообще разомлел, — чего девочку пугаешь?

Вот-вот, чего меня пугать?!

— Я Тимофей, а он Владимир, — кивнул он в сторону своего напарника.

— А я…

— Да знаем мы, кто ты, — перебил меня Влад, — Анна Ивановна Белова. — У меня аж волосы встали дыбом от его спокойного голоса. — Девятнадцать лет, рост метр шестьдесят шесть, первокурсница медицинского университета, сирота.

Я, конечно, понимала, что они про меня уже, наверное, что-то узнали, но не так же ведь, а от его «сирота» у меня ком в горле встал. Так и есть, сирота, никому не нужная, ничейная. Я опустила голову, чтобы незаметно слезы сморгнуть.

— Ну что ты за человек? — услышала я голос Тимофея. — Не можешь помягче, что ли? Девчонка ведь сопливая совсем.

— А что такого? Я как есть сказал, — не понял Влад. — У меня у самого племянница ее возраста.

— А зачем я вам нужна? — спросила сипло, ком так и остался в горле.

— Не знаю, — выдал мне смущенно Тим, — нам только велели доставить в целости и сохранности.

В целости и сохранности — это хорошо.

— А может, вы это, меня отпустите? — не надеялась, но все же чем черт не шутит. — Скажете, что не нашли, а?

— Ну вот, допрыгался? — зло зашипел Влад на Тима. — Баньку да блины… Говорил тебе, поехали, а ты?

— Не можем мы тебя отпустить, прости, — Тим отвел взгляд. — Обуйся, и поедем.

Что ж, я попробовала по-хорошему. Ничем не показывая своего настроения, направилась в дом. Тихо выползла из окна и метнулась через соседний двор на незаметную в темноте тропу. И побежала что есть сил. Добраться бы до речки, а там есть пещеры, можно хоть вечность скрываться, а мне вечности не нужно, только до утра. Но то ли я слишком медленно бежала, то ли они догадались, получила в спину толчок и полетела на землю, обдирая руки и колени о сучки и камни, а об один вообще хорошо так стукнулась головой. Боль полоснула адская, и из глаз полились слезы.

— Ну и куда ты рванула? — зло в ухо рявкнул Влад, закидывая меня на свое плечо, отчего у меня кровь к голове прилила и затошнило, зато плакать моментально перехотелось.

— Ну что же ты так, — пожурил меня Тим, — гляди, ноги и руки поранила. А у нас и аптечки нет.

Не хотела я сними больше разговаривать. Что они могут мне сказать? Дотерплю до того, кто сможет рассказать, что им всем от меня надобно.

Ехали мы долго. Тим все время оглядывался на меня, да и Влад в зеркало заднего вида бросал искоса взгляд, но я их игнорировала. Картина вырисовывалась не лучшая: везут меня два бугая, непонятно куда, непонятно зачем. Что будет со мной — тоже непонятно. Что-то слишком много непонятного для одной меня.

Руки и колени пекло, голова болела.

Я вглядывалась в темноту за окном и молилась. Кто знает, что меня ждет.