«Мои вечные мысли»
«Жизнь — это холст, и все зависит от того, чем вы на нем пишите, будь то карандаш или кисть», – аудитория молчала, изредка было слышно пение птиц за окном, казалось, что время было не властно над людьми сидевшими и слушавшими профессора, и только за её стенами оно шло своим чередом.
Тиканье метронома растекалось по всей кафедре, обволакивала и топила тишиной, как бы говоря: «Тик–так соберись, тик–так, будь внимателен».
Шла четвертая пара, молодому профессору приходилось сидеть.
«Слава Богу суббота, пары сокращены, а то и так стоять сложно, –– подумалось Валентину, и он невольно посмотрел в окно, за ним бушевало море зеленых, синих, красных и желтых красок, они как пазлы сливались воедино, создавая причудливые картины. –– Вот вроде обычные цвета радуги, а какая красота».
Эти мысли заставили его замолчать, даже повелитель времени, метроном, был не в силах помешать ему в своих размышлениях, которых было немало в голове профессора философических наук.
Но существует нечто выше метронома, и это был звонок, он прозвенел, нет, даже пропел, о том, что это была последняя пара перед летними каникулами.
Никто из студентов не собирался уходить, все молча смотрели на профессора, ожидая его возращения на землю из странны грез, все знали, что, он впадал в «транс» и замолкал, думая о своём.
Девушка, в белом-шелковом платье, подошла к метроному, и остановила его, звук тишины был как выстрел, Валентин, недоумевающе посмотрел на студентку третьего курса, отличницу Анну Самойлову.
«Что случилось?», –– тихо, и не торопясь произнес Соколовский.
«Пара кончилась, мы можем идти домой?», –– почему-то воцарилось молчание, и в воздухе повисло ожидание, как туча, которая должна пролиться на землю дождём.
«Да, конечно, идите…», –– голос был не уверен, он как бы создавал ощущение, что не уверен во всём и вся.
«До свидания, Валентин Артемович», ––хором сказали студенты, и гурьбой направились к выходу.
Из аудитории было три выхода, все они, были заняты полчищем студентов, на последнюю пару решили собрать все группы третьего курса, и места было не так много, зато можно было не мучится, проводя три последних пары, а обойтись всего одной.
Тишина звенела в ушах как сирена при пожаре.
Оставшись один, молодой профессор сожалел о том, что его отвлекли от мыслей.
«Вот и кончились муки. Хоть ненадолго отдохну. Хо-ро-шо», –– последнее слово он пропел, тихо-тихо, но эхо, поймав его, пронесло над кафедрой несколько раз.
Забрав с собой журнал и закрыв дверь, Валентин направился к выходу из университета, дверь была открыта, из неё веяло летом, и цветущей сиренью.
Скорее хотелось прийти дом, достать из сумки тетрадь.
Нет, это не просто тетрадь, в которую записывают лекции, или иной материал, нет, это нечто лучше.
В ней были записи обо всем на свете. Вот отрывок из записей: «Что есть душа? Не то ли самое, что томится в клетке, пока бренному телу не предстоит время с ним расстаться? А если и расстанется, то куда может уходить или направляется? Если судить по «Данте», то душа уходит в ад и возвышается до рая. Если же судить по-христиански, то душа ещё при жизни выбирает свой путь, и если попадёт в ад, то может оттуда выйти, по молитвам своих родственников или церкви».
Будь мы простыми наблюдателям, допустим, прохожими, то мы вряд ли, увидели всё что происходило в его душе, а в ней происходило много всего, от бури ужаса перед директором университета, до детской радости, о том, что день выдался пока что без происшествий.
Идя по улице от одного университетского корпуса, к другому, Валентин располагал временем подумать. Подумать, пожалуй, о том, что в наш век дети стали хуже учиться, образование трещит по швам, и, ещё о том, что в мире, накаляется обстановка.
«Но это всё пустяки, –– подумалось ему. –– Ведь впереди совещание с директором, того же злосчастного университета»
Плюнув в сердцах, он подошёл к двери главного корпуса.
Пожалуй, это была исполинская дверь, во всём городе нельзя было найти ей равную, сделанная из дуба и украшенная вырезанными рычащими львами, придерживающими колонны на которых находилась сама дверь. Наверное, эта дверь была по страшнее директора и всего педагогического состава. Насчет веса профессор был не уверен, так как в математике он был не силён то не брался и считать.
Скрипя несмазанными петлями, тяжёлая дверь приоткрылась: «Нужно человек так трое, взрослых, чтобы открыть её», -подумалось Соколовскому, когда он, согнувшись в три погибели и всем телом давя на дверь, пытался ее открыть.
Из помещения в лицо Валентину дыхнуло холодным воздухом, было темно: «как в гробу» – подумалось молодому человеку, но пройдя дальше копии статуи «Венеры Милосской», стало теплее. Лестница из белого, нет, пожалуй, из-за темноты было не видно, но мрамор был желтого цвета, и тянулся до двери, которая находилась на втором этаже. Дверь на которой висела черная табличка и золотыми буквами было написано «Директор N-ого Института, Золов Виктор Афистархович».
Валентин работал уже как год на полставки: «Vivere non vitae, et decedere non mortis», «и жить не живет, и умирать не умирает», пожалуй, так можно было описать моего бедного героя. Но как бы мы не старались он всё также остается не изменён к своим идеалам и взглядам, как говорится «Всякий обладает достаточной силой, чтобы исполнить то, в чем он убежден», так на всякий случай пусть хоть читатель пожалеет бедного героя, которому и среди страниц тяжко.
Выбор –– это, пожалуй, единственное кроме жизни, что сопровождает человека в его пути по земле. Выбор есть всегда и везде, так был убеждён наш герой, профессор из глубинки, который приехав в большое город начал жить. Жить и устанавливать для себя законы, все законы были выведены по его понятиям о жизни, по ощущениям и знаниям, но этого всегда мало. Мало для того что бы оградить себя от выбора перед действительно опасным, или не разрешимым, хотя такого как думал наш молодой человек, попросту не было.
Перед нами всегда стоит выбор, добро и зло, правда и лож, злость или терпение.
Много что может быть перед человеком, но даже горы не так страшны если к ним правильно подобрать альпинистские снасти.
И так, перед Валентином стоял выбор, начать спорить, доказывать, оправдывать себя или стоять, смотря в пол и молчать.
Я бы хотел вам представить хозяина кабинета, человека одного из многих, похожий больше на какого-то босса из мультика, чем на простого человека. Маленький рост, плешь на голове, жёлтые зубы, комплекс неполноценностей, скрывающийся за злобой и гордыней, черный пиджак с такими же по цвету штанами и вечно противная манера, бить по столу ручкой как дятел, а его так кстати и прозвали, Дятел.
Разговор произошедший между ними был так наполнен ядом злобы, ненавистью и каким-то отвращением, что рассказывать его, увы, я не буду. Суть заключается в том, что бедного Соколовского выгоняют, а за что? За его невнимательность к абитуриентам и студентам, халатное отношение к оцениванию по критериям из Москвы, и тем, что он просто надоел Виктору Аристарховичу.
Как было на душе противно, когда он вышел на улицу, было желание просто умереть. Умереть от той мысли, что он виноват, нет он этого не отрицал, просто совесть его была устроена так, что начинала его грызть даже из-за пустяков. Но в голове почему-то крутился лекционный материал. Да, пожалуй, это был не просто материал, а вопрос к вселенной, и к самому себе, а может быть вызов? Вызов тому, кто сотворил нас, это был вопрос, как он его называл: «Бесконечное-близко»:
«Что есть вечность? Это некая материя, что скрепляет наш мир и время… Время, есть материя скрепляющая вечность».
Некое колесо всего бытия, что же движет им? Цель, желание, момент? Нет, на это нет ответа, как и не было ответа на вопрос для вечности, задаваемый Валентином с рождения и до смерти. Он лишь знал, что: «За прошлое, люди отвечают будущим», этого знания было мало чтобы прожить жизнь без других мыслей, но и другие вопросы так же вечны для каждого из нас.
Что есть мысль? На этот вопрос можно ответить тем что это: «действие ума, или мышление», но на самом-то деле, что это? Лишь тишина, нам ответ.
