Военный рассказ «Две бабы»
       День только-только начинался, и солнце успело коснутся только верхушки дальней сосны, наверное, одной их немногих, которой удалось не сгореть при пожаре леса от взрывов снарядов, они так и доносились в 27 километрах от маленькой деревни под названием «Нижние Лещины».     
       Вот сидят две женщины, с виду, им можно было бы дать лет по семьдесят, а то и больше. Одну из них звали Мария Карповна: она была смуглой и полной, с тёмными, как два миндаля глазами, с носом как говорят картошкой, и пухлыми губами, в завершении к этому, были румяные щеки, и самое интересное, что они были как в молодости, свежими, будто наливные яблочки.
       Вторая же была полной противоположностью первой, звали её не так броско, но очень гордо, Екатерина Павловна: её нельзя было назвать красавицей, но и некрасивой она не была, скорее она принадлежала к тем людям, которые не были хороши или плохи собой. Выглядела она примерно так, высокая, с птичьим профилем лица, немного неуклюжими ногами, но зато с восхитительно белыми, даже, можно сказать цвета мрамора руками, талия её никого до селе не восхищала, да уже и не восхитит более, но вот длинная, тоже птичья шея, немного выше чем у нормальных людей, скрывалась за старым, вязаным платком из ситца с белой, видимо часто стирающейся бахромой. Глаза же были круглые, и слишком выходили из орбит, как будто бы хотели выпрыгнуть из глазниц, хотя признаков Базедовой болезни, видно небыли.
Почему же я сказал, что она выглядит примерно так? Всё очень просто, людей такого типа, как Екатерина Павловна, было мало, и они либо запоминались, либо нет.

       Обе женщины давно уже были на ногах, они и до этого не ложились, так как всю ночь у обеих разыгралась бессонница и от нечего делать, они решили выстирать замызганное, воняющее сырость, и землей, белье, или лучше сказать то, что от него осталось, а осталось от него не так уж и много, как хотелось.
       Мария Карповна, с кряхтением подняла ведро вода, и сказала:

«Слава Богу, реча не далека, да и лед уж растаял»

«Да уж, слава Богу, вот было бы хорошо если бы вернулись наши мужики, мы б тут не кряхтели как клячи», - хохотнув и взявши в руки мыло, сказала Екатерина Павловна.

«А если калекой прейдет, шо делать бушь? Вот вишь не знашь, а я знаю, бушь ты, так же кряхтя за ним ухаживать и слово худого не скашь, так как муж твой и войну прошёл, и слава Боху живым вернулси!», - сказав это Мария Карповна пристально посмотрела подруге в глаза.

«Ну  мать, ты  загнула, были бы наши мужики ещё живы, давно бы вернулися. Вон у Зойки с Кларкой уже  два месяца как мужики дома, а где наши?», - и с таким рвением начала жамкать белье, что оно жалобно затрещало, как бы предупреждая что вот-вот порвется.

«Упаси Бох, от таких мужей, ты думашь Зойке с Кларкой хорошо с мужами? Да ка бы не так, оба как пришли, так пьют по-черному, и не просыхают, вон у Зинки уже от синяков место живохо не осталось на теле, она мне вчера плакатьси бехала, - и со вздохом добавила. – Плохо ей, ой как плохо, - и опять добавила. – Упаси Бох»

       В это время, по дороге шел уже не молодой боец, по нему сразу было видно, что воевал, медальки на груди так и звенят, так и звенят, а сам то как орел идет, да не идет, а парит будто.
Героя нашего, звали не очень героически, но он на это не обижался, а иногда даже и шутил:

«Я не Петька, а Пётр только не первый, а уже второй»

       Отчество у него было Захарыч, был он средних лет, с бородой, при этом мужик хороший.
Так вот, идет значит Петр Захарыч по дороге, думает о разном, ну, о чем может думать человек прошедший войну? Конечно о том, как его товарищи, живы или нет? Ну, в общем о разном он думал пока шел, а шел он как раз в Тверь, через уже знакомую нам деревню в два дома, «Нижние Лещины». Уже в метрах ста от двух баб, он, не спеша, чуть ли не вальяжно шел, наслаждаясь теплым деньком, в тех кроях это большая редкость.
       А наши «Бабы», не пальцем деланы, сразу заприметили движение впереди них, хоть и старые были, но не до такой же степени, чтоб мужика не увидеть в каких то там ста метрох?
И что тут началось, ой не приведи Господи, шум начался, уже когда Петр Захарыч подошел ближе чем на двадцать пять метров к ним:

«Слышь, а Катька, мне кажитси иль там мужик идёть? Не мой ли?»

«Да ну, с чего твой то? Вот сразу видно мой идет!»

«Это ж ты как увидела, что твой? У нехо шо на лбу написано, шо твой?»

«Ну на лбу, не на лбу, но вон, медали то видно ж, а если медали, значь мой!»

«Ты шо хошь сказать, шо у моехо мужа медалей не может быть?»

«Я таково не говорила, это ты сама сказала»

       Как повезло что это оказался, простой, «Ничейный» мужик, даже не знаю кому больше повезло, Петру Захарычу, или нашим «Бабам»?
       Поравнявшись с нашими героинями он спросил: "А где тут Дуня живет?"
       Наши "Бабы" сразу притихли,  через некоторое время Екатерина Павловна сказала: "А те зачем? А солдатик?"
       "Так она моя тетка, одна на свете осталась мне родня, все уже померли от голода"
"А ну если тетка, то те прямо по улице и в третий дом", - сказала Екатерина, не успел солдатик ответить, как Мария Карповна, чуть не крича , спросила: " А шо вы делаете сеходни вечером?", - бедная Екатери Павловна, чуть было не поперхнулась от злости, и шипя, как ей казалось тихо сказала на ухо подруге: "Ты это чего удумала то, кляча старая?", -и ткнула её мокрым пальцем в бок.
       В ответ Мария Карповна лишь ойкнула и также тихо, шипя, ответила: " А ты подруга не забыла шо нам уже восьмой десяток стукнет скоро? А мужики наши ещё не пришли", - на это бедная Екатерина махнула рукой, мол делай что хочешь, а мне до лампочки.
       Петр Захарыч который все слышал сразу смекнул что к чему, и сделал вид что ничего не было, ой и хитрый был он, а на вопрос заданный раннее, лишь ответил что уходит дня через два. На слова Петра бедная Мария чуть не зарыдала в голос, слава Богу подруга была рядом и успела напомнить что мол тебе уже семьдесят, и плакать при чужом мужике как то не прилично, этим самым она остановила море слез, которые неминуемо надвигались.
       Петр Захарыч уже ушел, а наши "Бабы" все думали да гадали, где их мужья. 

       Звезды уже начали окрашивать небо своим свечением, но мысли об этом дне, остались на много лет вперёд.