Мне всегда нравилось засиживаться на работе подольше. Я не понимала тех, кто начинал собираться уже в половине седьмого, а в семь вылетал за дверь пробкой, как будто там, за дверью, их ждёт что-то гораздо более приятное, чем здесь. Мне лично здесь было обалденно – мощный компьютер, большой яркий монитор, удобное кресло, быстрый интернет, кофе из кофеварки.

«Кстати, кофе.»

Я остановила музыку, сняла наушники и аккуратно положила их на стол – наушники тоже были очень классные, домой я себе такие вряд ли куплю. Размяла пальцы, кисти, плечи, шею, прислушалась – все ушли, абсолютная тишина, даже машины на улице слышно. Взяла чашку и пошла её мыть, по дороге выключая свет везде, где он был не нужен, оставила только в своём кабинете и в коридоре у туалета, выключу перед уходом.

Здесь даже туалет был классный, со свежим ремонтом, красивым оттенком плитки, блестящей сантехникой и зеркалами. Иногда я втихаря мыла здесь голову, наш офис был переоборудованной квартирой, так что здесь была полноценная ванная комната с душевой кабиной, которой пользовался ещё кто-то, кроме меня – я это точно знала, но никак не могла поймать этого второго, видимо, приходившего пораньше утром. Я обычно приходила в половине десятого, иногда даже в девять, но всегда заставала душевую кабину немного мокрой, и замечала слабый запах шампуня, который уже давно ассоциировала с началом рабочего дня, чем-то таким воодушевляющим и свежим.

Я вымыла чашку, умылась, пригладила волосы, в очередной раз мысленно сокрушаясь по поводу их стиля «кремовый каракуль» – я всю жизнь с ними боролась, и всю жизнь терпела сплошные поражения, так что к двадцати годам почти смирилась, только заколок носила минимум штук десять, чтобы каждую торчащую прядь вернуть в приличные рамки. Беспокойные пряди из этих рамок потихоньку выползали в течение дня, так что процедуру их образумливания приходилось повторять. Вот и сейчас, как обычно – стоило мне пригладить одну, как соседняя тут же торжественно встала дыбом, три витка пружины вертикально вверх, прямо на макушке, у японских анимешников было специальное слово для этой штуки, но я его забыла.

«Сестра называла её "антенна телепузика", и постоянно пыталась что-нибудь на неё надеть, иногда оно даже держалось.»

Сестра была старше меня на шесть лет, и лучше во всём, я даже не пыталась за ней угнаться. Отличница, красавица, спортсменка, волосы нормальные, а не как у меня. Работала она тоже на такой должности, до которой мне в жизни не допрыгнуть, и получала больше, чем вся остальная семья вместе взятая, мне и не мечтать.

«А мне и не надо.»

Меня устраивала моя жизнь, я любила свою работу, и внешность моя меня тоже устраивала, кроме, разве что, волос этих безумных, и маленького роста. Вопрос с ростом можно было легко поправить при помощи каблуков, но мне в них было неудобно, так что с этим я тоже просто смирилась.

«Зато меня часто носят на руках, даже девочки.»

В школе у меня была подруга ростом в метр восемьдесят, она подбрасывала меня в воздух как плюшевого мишку, я визжала, а весь класс веселился. В прошлом году она вышла замуж и окончательно забыла обо мне.

«Здравствуй, взрослая жизнь.»

На самом деле, я не жаловалась – во взрослой жизни меня тоже всё устраивало, как минимум, у меня больше не было домашнего задания, и никто не ставил мне оценки, да и просыпаться на работу к десяти – совсем не то же самое, что в школу к восьми. Я ненавидела ранние подъёмы всю свою жизнь, и на первом уроке чувствовала себя полумёртвой, что на учёбе, естественно, отражалось. Мама мне всю жизнь говорила, что с такой успеваемостью мне нечего и мечтать о высшем образовании, а без него я, несомненно, умру, ну или буду работать дворником, что примерно одно и то же.

«А вот фигушки.»

Я работала дизайнером, уже третий год подряд, и мне нравилось работать дизайнером.

«Пойду ещё поработаю. Кофе только сделаю.»

Махнув рукой на «антенну» на макушке, я пошла делать кофе, потом вернулась за компьютер и достала из ящика конфету, надела наушники и включила музыку – всё, комплект «райский», и пусть весь мир подождёт.

На экране изгибалась девушка в шубе, под шубой на ней не было ничего (как бы), но на самом деле было, и моей задачей было сделать так, чтобы никто об этом не узнал. Я филигранно убирала с кожи модели бретельки, родинки и растяжки, пила кофе, жевала конфету и качала головой под музыку, было отлично, я бы весь день так просидела. На самом деле, я и так весь день так сидела, только картинки на экране менялись. Но днём меня все постоянно отвлекали – то из типографии позвонят, то со студии, то у кого-то день рождения, то надо срочно обсудить футбол, то всем офисом выбираем секретарше кухонный комбайн, то коллективно решаем, что менеджер будет готовить на ужин. Я во всех этих дискуссиях с радостью участвовала, но потом понимала, что работу делать всё равно надо, и засиживалась допоздна. Иногда бывали дни, когда я за весь день делала столько же, сколько за два часа вечером, когда мне никто не мешал. Вечером всё было лучше, даже кофе был лучше.

Работа меня затянула и поглотила, музыка качала, в какой-то момент я откинулась на спинку кресла, закрывая глаза и дирижируя ладонью, поглощённая мелодией с головой, и она схватила меня, как кракен, утаскивая в глубины ощущений.

А через секунду я дёрнулась, испуганная каким-то резким звуком, открыла глаза и сразу же зажмурила – было слишком ярко, дико ярко, как будто день.

«Или не как будто...»

Я сняла наушники, чувствуя, что уши подозрительно чешутся, посмотрела на погасший монитор, шевельнула мышкой, выводя компьютер из спящего режима, прищурилась, пытаясь рассмотреть время в углу экрана...

«Восемь ноль три?!»

Я чуть со стула не рухнула, опять потёрла глаза, с трудом приходя в себя и из последних сил надеясь, что мне показалось, и на самом деле это не восемь утра, и за окном не солнце, а футбольные фанаты фейерверки взрывают, например.

«Нет, это всё-таки солнце. Мама меня убьёт.»

Вскочив как ужаленная, я схватила сумку и побежала в туалет, посмотрела в зеркало, заранее не ожидая ничего хорошего – да, на голове был кошмар, и у меня меньше часа на то, чтобы привести себя в порядок.

«Хорошо, что у меня всё с собой.»

Я носила в своей безразмерной сумке всё, вообще всё, я могла целиком переодеться из этой сумки, там даже обувь была сменная, и большое полотенце. Сняв рубашку, я повесила её на дверную ручку, а сама быстро вымыла голову и завернула волосы в полотенце, мягко отжимая и одновременно вытирая руки, потянулась за рубашкой и успела поймать её в последний момент, потому что кто-то повернул ручку и она соскользнула.

И этот кто-то открыл дверь.

Я замерла, одной рукой держа на голове кривой тюрбан из полотенца, второй рукой прижимая к груди рубашку, подняла глаза. В дверях стоял сильно удивлённый молодой мужчина в спортивных штанах и мокрой от пота футболке, которую он как раз снимал одной рукой, второй открывая дверь. Судя по его лицу, он не ожидал меня здесь увидеть гораздо сильнее, чем я не ожидала увидеть его. И если он для меня выглядел просто как человек после тренировки, то я была похожа на ту модель в шубе, только вместо шубы прикрывала все неприличные места мятой рубашкой, и бретельки мне никто не зафотошопил.

– Здравствуйте, – медленно сказал мужчина, смеривая неоднозначным взглядом все мои полтора метра с кепкой. Я изобразила очень виноватую улыбку и шепнула:

– Привет. А давай ты меня здесь не видел, а?

– А давай ты для начала представишься и скажешь, каким образом ты сюда попала, – его тон не предвещал ничего хорошего, я мысленно попрощалась с надеждой как-нибудь безболезненно отовраться, и сказала правду, голосом человека, который сделал первый шаг к исцелению, признав существование болезни:

– Меня зовут Аня и я... уснула на рабочем месте.

Повисла тишина, я немного постояла с опущенной головой, потом стала её медленно поднимать, невольно осматривая беговые кроссовки, спортивные штаны, футболку и небритый подбородок, дошла до сверкающих белых зубов и только тут поняла, что мужчина изо всех сил пытается на рассмеяться. Он увидел мой взгляд и сдерживаться перестал, схватился за лоб и покачал головой, насмеялся, посмотрел на меня, не особенно убедительно изобразил серьёзное лицо и сказал:

– Здравствуй, Аня. Не спи больше на рабочем месте. И освободи уже ванную, ты здесь не одна.

– Я уже всё, я почти ухожу, – пролепетала я, пытаясь подхватить сумку и при этом не уронить рубашку, и естественно, уронила полотенце. Волосы радостно бросились во все стороны одновременно, а мой не особенно желанный гость озарённо воскликнул:

– А, я понял, ты дизайнер! Я тебя без волос не узнал. В смысле, без вот этого всего. Ну, ты поняла.

Мне хотелось его пнуть, но я сдерживалась изо всех сил, пытаясь не уронить что-нибудь ещё и не засветить перед ним ещё чего-нибудь. Посмотрела на него убийственным взглядом и прошипела:

– Дверь закрой, пожалуйста, с той стороны, спасибо!

Он вышел за дверь, продолжая смеяться, я быстро надела рубашку, взяла вещи и вышла следом, успев увидеть, как потный спортсмен открывает своим ключом дверь без таблички, заходит и закрывает за собой.

У меня даже злиться сил не было, я бежала и психовала, мелкими шажочками и шёпотом, мечтая только о том, чтобы ничего не случилось за то время, которое мне нужно для того, чтобы добежать до двери своего кабинета.

Ничего не случилось, я закрыла за спиной дверь, бросила свои вещи на стол и схватилась за голову – провал за провалом, как я могла, как я теперь буду выкручиваться...

«Ещё и работу не доделала, а её завтра сдавать. В смысле, сегодня.»

Приняв волевое решение решать проблемы по мере приближения дедлайна, я достала из сумки чистую футболку, надела её и почувствовала себя гораздо лучше. Повесила сушиться полотенце и рубашку, взяла косметичку и пошла в холл приводить в порядок волосы, там было зеркало во всю стену. Волосы отказывались вести себя прилично, так что я промучилась с ними достаточно долго, чтобы спортсмен успел вымыться. Он вышел в коридор в шлёпанцах и с полотенцем на бёдрах, таким крохотным полотенцем, что я закрыла глаза и отвернулась. Его это, видимо, позабавило, потому что он подошёл ближе, остановился практически у меня за спиной и сказал:

– Зачем делать себе такие волосы, если потом не можешь с ними справиться?

– Встречу мать-природу – спрошу, – съязвила я, у меня эта тема уже в печёнках сидела.

– Они настоящие? – он наклонился ещё ближе, окатив меня тем свежим и воодушевляющим запахом, который встречал меня на работе каждое утро, в нём было что-то настолько родное и приятное, что я невольно вдохнула поглубже и обречённо подтвердила:

– Они настоящие, да. И мне надо привести их в порядок, и у меня мало времени, потому что если я не сделаю этого сейчас, то потом они такие и останутся.

– И что? У нас нет дресс-кода.

Я от удивления даже глаза открыла, увидев в зеркале человека в шлёпанцах и полотенце, что было, конечно же, слегка не по дресс-коду. Но ему шло.

Пытаясь не смотреть на его полотенце и всякие интересные места вокруг полотенца, я стала смотреть на его грудь, что было тоже, наверное, неприлично, так что я посмотрела ему в глаза. Глаза тоже были неприличные, почти зелёные, хитренькие, как будто знают секрет.

Он улыбнулся шире и великодушно разрешил, как будто имел на это право:

– Ходи так.

– Меня выгонят, – шмыгнула носом я, он улыбнулся ещё шире и качнул головой:

– Не выгонят. Если будут предъявлять претензии, скажешь, я разрешил.

Я усмехнулась, он усмехнулся тоже, сказал секретным шёпотом:

– Не узнала? Ну да, откуда тебе узнать, мы же не работаем вместе. Тогда я восстановлю справедливость, ладно. – Он прочистил горло и изобразил примерно то же официальное лицо, с которым представлялась я, указал глазами на логотип нашего рекламного агентства, выгравированный на зеркале, и объявил: – Здравствуйте, я Василий Витальевич Великий, и я... устанавливаю правила. Ходи так, – он шутливо подбросил кончиком пальца завёрнутую пружиной прядь моих волос, развернулся и пошёл в свой кабинет. А я стояла и смотрела на логотип – переплетённые буквы «V», три штуки, рекламное агентство «Три-Ви».

«Директора называли либо ВэВэ, либо "Великий", я думала, это прозвище. А это фамилия. Прикольно.»

Он шёл по пустому офису практически голый, в мокрых шлёпанцах, с таким расслабленным видом, как будто «Великий» – это не фамилия, а стиль жизни, я смотрела на него через зеркало, на полотенце, мокрую спину, затылок и руки. Там было много «V», он как будто состоял из этих «V», и чем дольше я смотрела, тем больше их находила. Он обернулся, когда сворачивал за угол, поймал мой взгляд через зеркало, улыбнулся с довольным видом, как будто ни секунды не сомневался в том, что я буду смотреть.

«Я теперь во сне это буду видеть, Василий Витальевич, каждый божий день.»

Не то чтобы я была слишком расстроена этой перспективой. Совершенно не была. Мне всё нравилось.