Свет фар выдернул из серой мглы человеческую фигуру у закрытых ворот дома. Черный внедорожник остановился. Дверца хлопнула, водитель вышел в сумерки. Опустились на город. Несколько шагов к незнакомцу.  Примостился у калитки. Его приближение проигнорировал.  Привлек к себе внимание покашливанием. Тишина. Секунда раздумий. Рука мужчины легла на плечо незваного гостя. Ладонь почувствовала хрупкость. Мозг выдал догадку: девушка.

– Эй, вы кого ждете? – потряс незнакомку. – Кто вы? И что вам здесь нужно? – с надеждой взглядом по пустой улице. Искал подсказу  о том, кто сидел на пятой точке у калитки его дома, положив голову на руки, сложенные на подтянутых к телу коленях. Рядом валялась огромная спортивная сумка. Очень знакомая сумка. Присмотрелся. Не поверил.

– Дашка, ты что ли? – наклонился лучше рассмотреть гостью.

– Поздно, Потемкин, домой возвращаешься, – знакомый насмешливый голос приглушенно усмехнулся. – Запарилась тебя ждать, – голова поднялась, подставляя взгляду памятные ему черты.

– Твою мать, – радостно и обеспокоенно одновременно, протянул руку.

– Нет, это всего лишь я, – усмехнулась девушка. Обхватила предплечье, ловко подскакивая на ноги. – Не рад? – рассматривала мужчину.

– Нежданно, но… – почесал затылок, прислушался к своим эмоциям. – Рад, конечно, – нашел правильную и обнял гостью. Хрупкое тело прильнуло к крепкой мужской фигуре, распространяя давно забытое тепло.

– Потемкин, задушишь, – рассмеялась девушка, без особого желания выкручиваясь из сильных рук. В них было комфортно, спокойно, но… нельзя.

– Черт, Дашка, – сиял улыбкой, разглядывая.

– Дырку просверлишь, – отмахнулась от внимательных серых глаз.

– А ты чего тут? – проявил положенное любопытство о причине её появления.

– Может, в дом пригласишь, – Даша увернулась от неизбежных расспросов, зябко передернула плечами.

Осенний холод давал о себе знать.

– Извини, конечно, – засуетился, вспомнив о правилах гостеприимства.  Подхватил огромную сумку, нажал кнопку на брелке в руках. Щелчок. Калитка приоткрылась, приглашая войти. – Давай в дом, а я машину загоню.

– С утра ничего не ела, – оправдалась гостья. Уже хозяйничая на его кухне.

Она в этом доме знала каждый уголок.

– Так что случилось, Даш? – теперь расспросов не избежать, от вечерней прохлады она укрыта теплыми стенами. – Мать в курсе, что ты здесь? И почему не позвонила? Меня  могло не быть в городе.

– Я знала, что ты здесь, – поперхнулась кусочком белого хлеба. Закашлялась. Черт, почти проговорилась. – Приготовлю ужин, – метнулась к холодильнику, спрятала за распахнутой дверцей испуг. – Чем ты питаешься, –  разочарованно осмотрела полупустые полки. – Но и из этого можно что-то сделать съедобное, – выложила на столешницу скудные запасы.

На часах скоро десять. Немудрено проголодаться. Он сам не прочь перекусить.

– Сначала ужин, а потом все разговоры, – возилась с продуктами гостья.

   Взгляд хозяина скользнул по узкой спине, по обтянутым джинсовой тканью бедрам. Отмечая изящные изгибы, опустился к тонким щиколоткам. Привычная температура крови повысилась. Жарко. Он стянул пиджак, кинул на спинку стула, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Стало легче. Успокоился. Просто рад её видеть. Нелепая отмазка. Подумает об этом позже. Устроился за столом. Ждал ужин.

– Вкусно, – мужчина блаженно прикрыл глаза, активно орудуя вилкой и ножом. – Ты всегда отлично готовила, даже когда тебе было десять, – нежно коснулся взглядом смутившейся гостьи.

– Преувеличиваешь, Потемкин, – не приняла похвалу, – впрочем, как всегда, – намекала на общее прошлое.

– Ну, так что, – он отложил приборы, сама дала зеленый свет, вспомнив, что их связывало. – Почему я застал тебя на пороге моего дома? – отодвинул тарелку, сложил руки на столе, потянулся вперед, всматриваясь в лицо напротив. Поймал притяжение тёплых шоколадных глаз. Ещё немного. Близко. Почти.  Отпрянул к спинке стула. Установил дистанцию. Наивный. С такого расстояния вид ещё лучше. Футболка обтягивала полную грудь. Вздымалась высоко. От волнения. Пухлые губки. Уголок прикушен. На светлой коже щек расплескался румянец. Круглое личико в обрамлении шоколадных волос. Убрала прядку за ухо. Рука по шее вниз, задержалась на ключице.

   Да ну на хрен! Иголки закололи  подушечки его пальцев. Потемкин забарабанил ими по столешнице. Привычка, когда нервничал. А он нервничал. Охренеть, как нервничал. Девчонка разлилась внутри  желанием. Невозможно. Исключено.

– Даша,  – поторопил гостью. Все ещё молчала. Пусть говорит и убирается к матери. Сам отвезет. Так лучше. Убедится, что добралась и больше не появится. Он сбит с толку. Её появлением. Своими эмоциями.  

    А дальше, ещё неожиданней.

– Я поживу у тебя, Потемкин? – просьба в глазах граничила с отчаянием и мольбой защитить, но всего на какую-то долю секунды.

   Показалось, решил он.

– С какого х… – выругался не вопросу, а утверждению. – А если я не один? – лихорадочно искал причины для отказа.

– Один, – утверждая, самодовольно растянула пухлые губки. – Никто же не выбежал встречать тебя на крыльцо.

– Зачем выбегать? – не понял. Он запутался.

– А я бы выбежала, – скулы вспыхнули алыми пятнами. Карие радужки источали ласку. Голова кокетливо склонилась на бок.

   Он заерзал на стуле. Желание опустилось в вниз живота. Неправильное. Оправдал нехваткой секса в его жизни.  Хотеть её – аморально.

– Давай поговорим о тебе, – нахмурился. Девушка увиливала от вопросов. – Я жду, – окрасил голос настойчивостью.

– Поцапалась с матерью, – выдохнула надуманную причину.– А идти мне больше некуда, – воззвала к сочувствию. – Не ночевать же на улице, но, если ты против, я уйду, – подорвалась с места и ринулась к выходу.

– Не горячись, сядь, –  пальцами обвил тонкое запястье, остановил.

   Он не подвел. Не отпустил. Она слишком хорошо его знала. Без сопротивления вернулась за стол.

– Можно, я не буду вдаваться в подробности, – врать не хотела и правду сказать не могла. – Ты же сам знаешь, что если уж мы ссоримся, то это… почти третья мировая, – виновато пожала плечиком. – Она успокоится, и, я вернусь домой. Оставлю тебя на пару с твоим одиночеством, – шутливо подмигнула.

– Да, – усмехнулся, – ругаться вы с матерью умеете. Вспыхиваете обе как спички, – осуждающе покачал головой, не сводя глаз с гостьи. Попытался отыскать обман. – Как только два года вместе прожили? – напомнил ей время, которое они не виделись. Не искали встреч. Ни он. Ни она. А тут как снег на голову.

– Мы поссорились из-за… него, – вцепилась взглядом в черты лица Потемкина. Не дрогнули. Ни на йоту. Ему безразличны.  И бывший друг. И мать. Из-за последнего неправильное облегчение в груди чуть не вырвалось радостным, громким выдохом. Это бестактно по отношению к самому близкому человеку. Заставила себя сдержаться.

– Хорошо, давай ужинать и спать, – кивнул то ли на тарелки, то ли на часы на запястье.

   Потемкин потянулся к столу, взял приборы. Костяшки на пальцах побелели. Так сжал вилку. Боль двойного предательства жива. Увидела из-под опущенных ресниц. Вяло ковыряя ужин в тарелке, рассматривала. Его. Изменился. Что-то неуловимое. Но все такой же чертовски красивый.

– Перестань пялиться, – заметил.

Даша отдернула взгляд. Схватила стакан. Пила воду большими глотками, топила в ней влечение. Черт, черт. Он раскусит её. Надо отвлечь.

– Я могу взять одну из твоих машин, мне в универ на занятия надо. На автобусе не в кайф, – пусть решит, что думала об этом.

  Скромность никогда не была её коньком. Ничто не изменилось. Потемкин усмехнулся. Будет весело. Согласие придержал.

–Ты же мне обещал подарить на окончание школы. У меня и права есть, – похлопала по карманам брюк. Предоставить доказательства. – Они там, в сумке, – объяснила их отсутствие. – Ну, так что? Не жмоться,  – как в детстве выпрашивала игрушку. Невинная улыбка. Знала, не откажет. Раньше действовало. – Я аккуратненько. Ты же сам учил меня водить.

– Тебе было шестнадцать, – пытался отказать, намекая на давность лет.

– А я помню, – хлопала длинными ресницами. – Безопасность превыше всего, – последний действенный аргумент.

   Ох, лиса. Как и прежде вила из него веревки. Покачал головой. Согласился.

– Спасибо, – сорвалась с места, подлетела к нему, обвила со спины руками.

   Упругая грудь врезалась в плечо, мягкие губы коснулись щеки. У него дыхание перехватило.

 – Ты лучший, – её аромат мазнул обоняние.

   Разум Потемкина пошатнулся. Но устоял.

– Ключи знаешь где, – расцепил замок из девичьих пальцев. Краем сознания понимая. Без желания. Но так должно быть. – А теперь спать, – поднялся, увеличивая между ними расстояние. – Где твоя комната помнишь.

   Он, не оглядываясь, вышел из кухни. Вернулся за пиджаком. Взглядом задержался на девушке. Красивой. Очень красивой. Не похожа на мать. Другая. Ярче. Интересней. В глазах огонь. Веселье в уголках губ. Лицо открытое. Притягательное.

   Напевая, Даша убирала со стола. Так уместно. Правильно. Затолкал мысли в дальний угол. Поднялся к себе. Его жизнь перевернулась. Она растоптала своими стройными ножками привычный уклад. Одиночество.

   Даша почувствовала. Смотрел. Душа ликовала. Не безразлична. Разум угрожающе нахмурился. Потемкин не выдержит её предательства. То, зачем она здесь, хуже. Она потом ему все объяснит. Не сейчас. Потом. Он поймет. Прошептала мантрой, оглядывая свою комнату. Ничего не изменилось, будто и не было двух лет отсутствия. Даже пыли нет. Проводила пальцами по мебели. И на что она подписалась. На пол бросила сумку. Сама упала на кровать. Уставилась в потолок.

   Пойти все рассказать. Сейчас. Вскочила. Но замерла у дверей. Нет, не сможет. Слезы покатились по щекам. Зло смахнула. Не расслабляться.  

   Раскидала вещи из сумки по полкам в шкафу. Отправилась в душ. Замерла у зеркала. На столике её заколка. Он не выбросил. Сохранил. Ждал что вернется? Глупости. Их ничто не связывало. Он никогда не приступит черту.    А она ради мамы предаст его. Но потом. Кинется в ноги. Умолять о прощении. Потемкин добрый, простит. Мать не смог. А её простит. Она на пороге будет ночевать. У калитки сидеть. И день и ночь. Шмыгнула носом. Забралась под одеяло. Простит. Жизнь важнее. Сам так говорил. Уснула с надеждой.

   Потемкина Александра Юрьевича такая участь не коснулась. Он не спал. Мерил шагами кабинет. Страшно хотелось курить. Затянуться. Впустить дым в легкие, одурманить мысли и не думать о девчонке. Его тянуло к ней. Неправильно  и порочно. Неожиданно. Наперекор всей морали.

   Желание втянуть запах табака сверлило висок. Вытеснить её аромат щекотавший ноздри.

   Остервенело вырывал ящики письменного стола, распахивал дверцы шкафчиков, швырял на полках книги. Не завалялось. Подтрунивал сам над собой.

   От вредной привычки избавился, когда застукал её с одноклассницами за школой. Растягивали одну на пятерых. Пятиклассницы, мать их. Мотивация о вреде терпела крах. Почему ей вредно, а ему нет. Дал слово – бросить. А она – никогда не притрагиваться к сигаретам. Получилось. И у него и у неё.

   У них многое получалось. Вместе. Бегать по утрам. В гараже возиться с машинами. Обсуждать прочитанные книги. Спорить о компьютерных играх. И по выходным до рассвета рубиться в стрелялки или ещё что-то.

   Даша вошла в его жизнь восьмилетней девчонкой. Угловатая, неуклюжая, с острыми сбитыми коленками. И горящими карими глазами.  Колючая, словно ежик. Но  они быстро нашли общий язык.

Мать удивлялась. Между ними сплошные ссоры способные разрушить все мироздание. С ним мягкая и покладистая.

   Общего ребенка с её матерью не получилось. Все отцовские чувства Дашке. Семейным счастьем наслаждались восемь лет.  

   Друг и компаньон с её матерью предали. И он стер их из своей жизни. Даша хотел остаться с ним. Несовершеннолетние живут с родным родителем. Он – отчим. Она возненавидела всех. Обиделась на него. Не отвечала на звонки. Разворачивалась и убегала на улице. Спряталась в кокон. Как гусеница.

   Спустя два года красивая до невозможности бабочка впорхнула в его дом. И он понял – скучал. Но пришло ещё одно понимание – его влечет к ней. Хотел протянуть руку коснуться изгибов, почувствовать упругость груди под ладонями, испить сок молодых губ, языком насладиться её невинностью. Последнее не подвергал сомнению. И сделать своей. Мысль об этом родилась впервые минуты их встречи.

   Кулак врезался в стену. Рык заметался по пространству кабинета. Не имел права. Взрослый мужчина, истосковавшийся по женскому вниманию, готов наброситься на названную дочь. Извращенец. Завтра же трахаться . До потери пульса. До помутнения рассудка. До тошноты. С кем? Да хоть с первой встречной!

   А с ней разобраться. ПОЧЕМУ ЗДЕСЬ. И ОТПРАВИТЬ ДОМОЙ. Выбил в памяти большими буквами. Упал на кожаный диван. Заснул среди бедлама. Сигарет так и не нашел.