До того, как наши имена превратились в легенду, а лица стёрлись из памяти людей, мы бродили по дорогам этого мира, не зная покоя.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «Навий день/Навьи проводы»

– Вот учишь её, учишь. А толку то? – сокрушался Ворон Воронович, нервно ершась на плече у девушки, которая только что поместила на саднике[1] свёрток из теста в жарко горящую печь.

– Нет, ты только подумай, что о тебе скажут? Подумай! Лет через двести люди всё извратят и переврут так, что окажется будто ты младенцев в печи заместо пирогов пекла и на закуску ела. Приукрасят – скажут, что не просто ела, а до белых косточек обгладывала, а потом эти косточки в зелья разные добавляла или вместо перины пуховой использовала – с каждым словом дух становился драматичней: перья топорщились во все стороны, крылья нервно хлопали в воздухе. По всей видимости, он уже в воочию представил, как это будет.

Впрочем, Ягине не было никакого дела до причитаний. Когда наскучило слушать вопли, она лёгким движением руки согнала Ворона со своего плеча. Тот, в обиде, с щёлкающим карканьем, отлетел подальше и уселся на стол перед единственным окном в избе. Весь его вид источал недовольство: перья были всклочены, а острые когти прошлись по древнему столешнику[2], который ещё их бабок видывал, оставив прорези. Эта битва длилась с того момента как небеса сменились, и луна начала свой путь. Приближалось время новой смены[3], а спор между ними не был решён.

Даже не взглянув и краем глаза на духа, Ягиня обратила всё внимание на свёрток: если поднести слишком близко к огню и правда изжариться. Младенцу от роду было чуть больше пары месяцев, а хворь, обойдя все обереги, запоры и пороги, уже проникла в тело. Ещё утром Ягиня, пока с кузнецом на заказ договаривалась, заприметила признаки скорой смерти в доме.

Старый меч, найденный в могиле, какого-то безымянного разбойника лет двадцать назад раздольно гулявшего по округе, от времени почернел и покрылся ржавью. Железом не пристало разбрасываться и Ягиня хранила в своём сердце надежду, что меч можно исправить[4]. Пусть клинок совсем не тот, что нужен, но до начала новых зимних стуж и он годился. К сожалению, разбойник был не из тех молодцов, про которых говорили – «поймал удачу за хвост»: кроме ржавого меча богатством разжиться не удалось, и серебряников в их мешочке не прибавилось. Платить за работу городского кузнеца было нечем. Поэтому, забрели путники в эту небольшую деревеньку, славную своим кузнечных дел мастером. Тут-то Ягиня мимоходом и выведала, что долгожданный первенец кузнеца заболел. Мужчине шёл двадцать пятый год, трёх жён он уже сменил, а ребёнок появился только в этом просинце[5]. Сейчас радость отца омрачалось, тем что мальчик оказался слаб. Не успело взойти и трёх полных лун в его жизни, как заболел.

Деревенский народ тёмен, да робок. Люди склонны принимать всё, что в жизни происходит за великое испытание. Мирятся и крепятся: всё делают, только не борются. Ягиня эту правду давно уяснила. Поэтому уповать на рассудок кузнеца не стала. Времени было мало. Хворь изгнать нужно было этим вечером, дело дольше не терпело. Местные на такое бы не отважились и её бы не просили даже если б прознали кто она такая. Пришлось ребёнка выкрасть из-под носа у спящей матери. Успеть всё обделать следовало до первых петухов, чтобы родители не заметили отсутствие сына в зыбке[6] и не подняли шум.

Единственное, чего не учла Ягиня, так это Ворона Вороновича и его скверный, упрямый характер. Видать, память о прошлом разе, когда их посчитали колдунами-изводителями, заперли в избе, да огню поддали, была всё ещё слишком свежа. Они тогда еле ноги унесли от вдохновившихся на подвиги селян. В свою защиту Ягиня могла лишь сказать, что дух мог привыкнуть, запастись мужеством и стать терпимей.  Да и не нападали на них крестьяне слишком часто: раз десять на год, если не повезёт.

Шесть зим Ягиня и Ворон Воронович были вместе, скитаясь от местечка к местечку, от города к городу. Где только не мелькали их тени: в Чернолесье они собирали целебные травы и грибы для зелий; среди озёр и рек Беловодья искали чудесный жемчуг, да ту русалку, что может рассказать, где скрыты сокровища Морского царя и как попасть в Страну Буяна; бежали ноги и крылья прорезали ветер в стране городов – Гардарике[7]. Везде они находили что-то диковинное. Приключения влекли их вперёд и всё дальше уводила дорога на встречу судьбе.

Много чего выпало на долю путешественников: нечисть разного порядка и тати разных мастей[8]; чудовища и богатыри; бесчестные и плутоватые люди. От людей Ворон и Ягиня натерпелись больше всего. Только судьба-дорога неуклонно продолжала их сталкивать с людскими несчастьями: то ведьмы совсем распоясывались и изводили крестьян целыми деревнями, то шайки лесных разбойников бесчинствовали на важных дорогах, то упыри из могил вскакивали и страх по всюду сеяли. И если с нечестью было понятно, что делать, то с людьми, которые в странной паре тоже эту самую нечисть видели, было не ясно как поступать. Убивать было нельзя, да и не помогло бы. Успокоить и договориться не получалось. Осталось только бежать. Вот они и бежали по свету, благо мир был огромен и границ у него не было.

После каждого такого раза Ворон Воронович на век зарекался с людьми дела иметь. Поэтому, стоило Ягине с младенцем в руках только переступить порог захудалой избушки, стоящей на самом отшибе, он впал в буйство и не на шаг не желал уступать. Стоял на своём замертво.

– Мы же договаривались, что не будем привлекать внимание местных. Как починят меч, так тотчас уйдём – разве не такой был уговор? – Каждый раз, как только Ягиня находила новую беду Ворон возмущался и упирался до последнего, всеми когтями и крыльями цепляясь за мирную жизнь.

– Уйдём и он не встретит следующего солнца – напряжённый взгляд серых глаз ни на мгновение не отрывался от свёртка в печи. Немного замешкаешься и быть беде. Но это не помешало Ягине в хмурой гримасе свести острые, как чернильные росчерки, изломы бровей. 

– Оставь это местному связующему. Он за этими неразумными присматривает, слово своё дал, так пусть и кровь за них проливает – Ворон Воронович и при жизни не любил ввязываться в чужие дела, что говорить про сейчас, когда сил у него водилось немного, а хлопот прибавилось.

– Нет его, – сквозь зубы буркнула Ягиня.

Впервые с момента начала ссоры Ворон перестал ершиться, да и замер с высоко поднятыми крыльями.

– Как это его нет? – подозрение сквозило в вопросе. Если бы Ворон был человеком, то наверняка можно было бы увидеть сузившиеся в недоверии глаза. Видано ли дело, что в деревне нет связующего. Неужели самого посредственного волхва или ведьмы не нашлось?

— Вот так. Нет – значит нет, — в противном случае всё было проще. Ягиня бы связующего заставила ритуал проводить и бояться, что их застанут ночью с младенцем в печи, не стоило.

—  Куда ж он делся?

—  А мне почём знать? – отблески печного огня танцевали по лицу, делая его взрослей, чем следовало быть облику девицы семнадцати лет от роду.  Черты лица заострились, а тени, гуляющие по белой коже, добавляли Ягине мрачности и серьёзности.

Ворон Воронович ещё пару мгновений всматривался в хмурые своды бровей и поджатые в недовольстве губы. Не врёт – быстро осознал Ворон. Да и не водилось за ней любви к обману.

Поняв, что продолжение перепалки бессмысленно, Ворон Воронович пригладив перья и сложив крылья, начал чинно вышагивать по столешнице:

– Он должен быть, как деревенские без него? А праздники, а поминки? – В один момент он перестал шагать, так и замер с поднятой в воздухе лапой. Ягиня надеялась, что Ворон наконец-то сообразил, в чём главная беда. Она не прогадала, когда по избушке разнёсся возмущённый каркающий крик: — Навий день[9]! Скоро Навьи проводы, как они без связующего?!

— Кузнец сказал сами справятся в этот раз, что случилось с местным волхвом не сказал, замолчал и обошёл стороной.

— Сами справятся… – недоверчиво протянул Ворон Воронович, — это каким же образом эти бестолочи сами справятся? Сами себе шеи выкрутят иль перед навьями на коленки встанут?

—  Местные думают, что навьи к ним не придут. Много лет у них все в срок уходили – некому приходить, — Ягине вся эта история не нравилась. Непонятно, что со старым волхвом случилось и отчего деревенские нового не искали. Если так продолжиться, то навьи тут всех переловят и передушат только так. В Навий день никакие обереги не помогут.

—  Ко всем ходят, а к ним не придут! – Это же надо было до такого додуматься! Не иначе семь пядей во лбу, да только голова не светлая, а туманом охвачена — теперь всё возмущение Ворона Вороновича было направленно на самоуверенных дураков. Только что уложенные смоляные перья вновь были подняты и топорщились в разные стороны.

Вдруг огонь в печи цвет сменил с красного на чёрный, в избе сделалось так темно, как самой безлунной и холодной ночью в году[10]. В нос Ягине ударил угарный запах раскалённого пепла, смешенный с острым ароматом серы. Плотное, давящее облако заняло всё пространство, в каждом углу отметилось, да норовило проникнуть в Ягиню. Только она, зная коварство хвори, уже дыхание задержала и быстро вытащив, связанную из трав фигурку, бросила её в пламя. Стоило суховею оказаться в печи, как белая искра вспыхнула и черный огонь сделался синим. С каждым ударом сердца искра горела всё жарче, тесня черноту к самому краю, загоняя в угол и выжигая её и там. В одно мгновенье свет разлился по всему пространству изгоняя заразу на веки вечные.

Как только с хворью было покончено, а пламя вновь вернуло красный цвет и ровно замерцало, Ягиня поспешила вытащить свёрток из печи. За это время тесто подрумянилось и покрылось хрустящей корочкой, но всё же недостаточно, чтоб тронуть завёрнутого в необычный покров младенца. 

Не мешкая Ягиня разломила мягкий, полусырой ближе к середине, хлеб и вытащила кроху наружу, быстро завернув его в пелёнку, явно переделанную из родительской одежды[11]. Болезнь была изгнана, но если не обернуть младенца в расшитую оберегами ткань, то на свободное место могла прийти другая. Вышивка была сделана неаккуратно, а ткань была слишком груба для нежной кожи. Однако, ничего лучше не было, и Ягини пришлось примириться с тем, что имелось под рукой. Вышивать она не умела, когда всех девок матушки, нянюшки, да тётушки учили одёжку расшивать, её в то время Ворон Воронович наставлял как наилучшим образом от упырей прятаться и татей обманывать. Да и не смог бы он с крыльями вместо ловких рук её обучить как с иглой управляться.

Мальчик от жара и такого грубого, явно не материнского обращения, проснулся и пучил на Ягиню свои васильковые глаза.

– Ты только посмотри на него. Как кулаки сжал. Взгляд грозный, насупился. Чай настоящий богатырь будет! Такой бы нам спуску не дал… Хорошо, что мал слишком, не запомнит, – Ворон вновь взгромоздился на плечо и немного наклонил голову к мальчику. Несколько мгновений так и сяк его рассматривал. Парень в ответ также пристально, широко открыв глаза, пялился на необычную зверушку. Всё окружение было младенцу явно не знакомо, в воздухе всё ещё пахло черной мерзостью, а отблески от огня делали его спасителей по-настоящему страшными. Не удивительно, что первоначально обмерший ребятёнок, наконец решился вобрать в свои небольшие лёгкие побольше воздуха и закричать, что есть сил. Только Ворон Воронович здесь был быстрее, прижав одно из крыльев к губам мальчика:

– Ну будет, будет. Нечего тут реветь. Вот в дом родительский тебя вернём, – Ворон бросил назидательный взгляд в сторону Ягини, – тогда кричи, что есть мочи, хоть всех тут буди. Сам не спи и никому не давай.

Мальчик от такой наглости кричать в миг передумал. А, стоило Ворону вторым крылом над ним провести, как васильки затуманились и сами начали закрываться. Ещё одно мгновение миновало, и мальчик уже тихо спал.

– Верни его в избу, если шум поднимет, на нас опять охоту откроют, – Ворон Воронович хоть и был не доволен, но видя, что всё почти разрешилось, всё же укротил свой нрав.

– Оберегов бы ему получше, – Ягиня продолжала серьёзно рассматривать младенца. Как она и раньше думала кто-то порчу наслал. Пусть огонь всю скверну выжег, но нужно было что-то чтобы охраной служило. Вязи человеческих символов, прославляющих Рода и Рожаниц, было недостаточно[12]. Не хотелось напрасную работу выполнять, они день-два и уйдут, а мальчонка останется. Похитительницей детей Ягиня, не смотря на все причитания Ворона Вороновича, прослыть не хотела. Взять его с собой они не могли, да и не хорошо было от родителей такую кроху забирать.

— Это до утра подождёт, а пока ему и этих хватит. Ступай, — отрезал Ворон Воронович, перелетел в другой угол избы, уселся на мешок, набитый сеном, и отвернулся. Всем своим видом показывая, что на сегодня разговор был закончен.

Как бы Ягиня не хотела воспротивится, но слова Ворона Вороновича свою долю правды имели. Стоило родителям обнаружить странный оберег, так они его в миг бы в реку отправили, на дно к ракам. Тут нужно было на виду всё делать, а не прятаться.

Ещё раз убедившись, что вся хворь вышла, Ягиня аккуратно завернула ребёнка в собственную шубу.  Морёну уже проводили, но на улице ещё властвовали ветры и вьюги. Небывало далёким казался тот день, когда снега, в виде талой воды, схлынут с пригорков, по дорогам разольются, звеня игристым перезвоном ручьи и первые цветы покажутся на свет. Сейчас мороз был крепок, а метель мелкими зёрнами снега усеивала всё вокруг, так, что дальше вытянутой руки видно ничего не было. Ягине было не привыкать переносить лютую стужу, а вот младенец к этому готов не был. Следовало присушиться к словам Ворона и быстрее доставить ребёнка домой – с этими мыслями Ягиня незаметно выскользнула в ночную мглу. Холод в тот же миг окружил её и обнял за плечи, а за ворот свиты[13] посыпалась снежная крупа. Благо ту вереницу следов, которую Ягиня оставила за собой ранее, ещё не засыпало, и пробираться среди белого океана снега было легче, чем в первый раз. Хотя это не спасло от того, что снег забился в валенки заставив пальцы на правой ноге поджаться от холода.

Тучи плотной таканью накрыли тонкий месяц и россыпь ярких звёзд. В такую ночь можно было не опасаться встретить кого из местных. Близ Навьего дня даже самый удалой и смелый парень на деревне ночью нос из избы не показывал. Тем странней казалась Ягине речь кузнеца, что в это раз деревенские без волхва Навьи проводы справят. Что-то тут было нечисто, стоило вмешаться. Придя к такому решению Ягиня уже, мысленно приготовилась к новому спору с Вороном Вороновичем. Всё же прав он в одном – как волка не корми, а тот всё равно в лес смотрит. Так и Ягиня свою природу переделать не могла.

Под чарами духа мальчик проспал весь путь до родного дома, даже не шелохнулся в тепле и защите лисьего меха. Здесь колдовство Ворона Вороновича пригодилось как нельзя кстати, и Ягиня тихо вернула младенца туда откуда взяла. Родительница мальчика, по-видимому, намучавшись с уходом за ним, спала так крепко, что даже позу не сменила, с тех пор как Ягиня забрала ребёнка. Такие люди Ягиню забавляли больше всего. Казалось, что они и пожар, и потоп проспать могут, не то, что нечисть, свободно разгуливающую по дому. Тут жене кузнеца повезло, что Ягиня к повадкам навьего народа была равнодушна, иначе свежая кровь уже текла бы по половицам избы.

Последнее, что сделала Ягиня, так это замела за собой тропку из следов, ведущую от избы кузнеца до её с Вороном Вороновичем временного обиталища. Метель обещала продолжаться всю ночь, наметая новые сугробы и развешивая белую парчу повсюду, но как говориться «на других надейся, а сам не плошай».