— Мам, это невыносимо! — завопил сын, театрально зажав пальцами нос. — Я на тебя в суд подам!

Я засмеялась и вынула из духовки запечённую семгу. Румяная, с тонкой сырной корочкой и дольками лимона внутри, она пахла божественно.

— Мам, ну по-человечески же прошу! — взвыл Дениска снова. — Просто дай попробовать! Ну вот хоть это. — И потянулся к тарелке с наструганным хамоном.

И тут вошёл он — мой муж. В новой дорогой рубашке с расстёгнутыми манжетами, с влажными после душа волосами, окутанный океаническим запахом геля для душа. На лице — лёгкая довольная улыбка, будто вот-вот отправился в нирвану, в движениях — расслабленность и та самая уверенность, которая появляется у человека, когда он знает, что всё сегодня только для него.

Но так и есть — у Антона сегодня день рождения, исполняется сорок лет. И раз ещё не юбилей, мы решили праздновать дома, в кругу друзей и коллег Антона.

— Денис! Что я говорил про порчу маминых шедевров? — раздался его голос, в котором звучала притворная строгость.

— Что главное — вкус, а не красота! — весело парировал сын и сунул в рот ложку красной икры.

— Ирэна, помоги с запонками, — протянул Антон ко мне руки.

Эти запонки я заказала в магазине на Арбате ещё в прошлом году в сентябре. На них гравировка — инициалы Антона. Он надевает их по особым случая. Последнее время — особенно часто.

Я ловко закрепила одну, потом другую.

— Ты ж моя фея, — улыбнулся Антон. — Всё готово? Димка звонил — они с Танькой уже подъезжают. Спрашивали, надо ли что докупить к столу.

— Нет, у нас всё есть.

— Мама у нас фея! — вставил Денис и ухватил кусок буженины. Запрокинул голову, распахнул рот, занёс над ним кусочек и разжал пальцы.

— Денис! — всполошилась я. — Не делай так больше, не дай бог подавишься!

— Все норм, мам! Пап, смотри — всё нарезано идеально, разложено симметрично. И как у тебя так получается, ма? — И в рот моего дорогого подростка полетел кусочек пармезана с сырной тарелки.

Антон подмигнул мне и… ухватил с тарелки домашнюю сырокопченую колбасу! Я только полотенцем ему вслед махнуть успела — его и след простыл!

Прошлась взглядом по столу — ну, осталось только поправить испорченную симметрию после вандального нападения моих любимых мужчин.

Из динамиков фоном лилась лёгкая музыка — что-то из старого французского шансона, как бы нашёптывавшего: «Всё хорошо, ма шери». В окна струилось пение птиц, голоса детей с детской площадки, шум дороги. Дом дышал уютом и праздником — тем, который не в календаре, а на душе.

Друзья ввалились в дом, как и положено — шумно, с цветами, подарками и громкими поздравлениями, тяганием ушей под дружный счёт и шутки, которые сразу срываются в смех, шарканьем обуви, поцелуями в обе щеки, звонкими комплиментами мне и имениннику.

Я улыбалась, принимая цветы, обнимая друзей в ответ, приглашая в гостиную, в которой тут же завязывались разговоры, оживали истории, пересекались события, вливались в одну весёлую реку под названием «праздник».

— Ирэн, а кто это? — шепнула Марина, жена бывшего однокурсника мужа, и указала на молодую девушку.

Я и не видела, когда она вошла. Ей можно было дать лет двадцать пять, не больше. Стройная пепельная блондинка с большими глазами, пухлыми губами и с длинными ногами. В голубом платье, которое подчёркивало всё, что имело смысл подчеркнуть.

И запах — душный жасмин.

— Не знаю, — ответила я удивленно. И обратилась к незнакомке: — А вы квартирой не ошиблись?

Она тонко улыбнулась:

— Нет, я по адресу. — И тут же перевела взгляд на моего мужа: — С днём рождения, Антон, — пропела с широкой улыбкой.

Мы с Мариной переглянулись.

— Познакомишь? — спросила она Антона.

— Это Настя. Прошу любить и жаловать, — театрально объявил мой муж и пригласил девицу в гостиную: — Проходи, ложись… эм, садись, знакомься. Тут все свои.

И что-то царапнуло у меня в груди. Кто она такая, черт возьми?

Настя придирчиво осматривала комнату и гостей.

— Давайте за стол! — громко позвал Антон. — А то остынет всё к чертям.

Взял за локоть эту Настю и усадил на стул рядом с собой. Не во главе стола, где сам воссел, один, но как раз напротив моего места.

Она что-то быстро и тихо сказала ему, смотря снизу вверх, а он, чуть склонившись, что-то ещё тише ответил.

У меня внутри что-то дрогнуло. Не громко. Не больно. А так, как бывает, когда кто-то появился в комнате, и ты пока его не видишь, но чувствуешь присутствие.

Но, конечно, я ничего не сказала. Не сейчас. Не перед всеми.

За столом было шумно. Хохот и голоса звучали наперебой, как бывает, когда встречаются старые знакомые и начинают делиться новостями и сыпать анекдотами. А мне не лез в рот кусок. Я старательно улыбалась, отвечала на что-то сидевшей рядом со мной Татьяне — жене друга детства Антона.

— Боже, скажи, что ты дашь мне рецепт этой божественной рыбы! — простонала она. — Иначе я тебя возненавижу.

— Конечно дам, — ответила я машинально. И внезапно поняла, что голос прозвучал сипло.

Праздник. Дом, полный друзей. А я смотрела на неё. Молодую. Улыбчивую. Лёгкую. Рядом с моим мужем. Который ей улыбался, предлагал блюда, которые готовила я, а когда сыпал остротами, всё время поглядывал на неё, словно только её реакция его волновала.

А она смеялась над его иногда плоскими шутками, порхала наращёнными ресницами, сверкала белыми острыми зубками и слизывала розовым язычком крем с ложки так, будто…

Впервые я почувствовала, как во мне поднимается что-то… чужое. Не ревность, нет. И не боль. Пока ещё нет. Скорее недоумение. Как будто я оказалась в чужом доме, на чужом празднике.

Ароматы блюд всё ещё витали в воздухе, весна всё ещё врывалась в окна, друзья всё ещё смеялись. Всё было по-прежнему. Но что-то уже треснуло. Чуть-чуть. Предательски тихо. Незаметно, если не знать.

В какой-то момент Татьяна взяла меня за локоть и шепнула:

— Ирэн, пойдем выйдем на минутку.

Я кивнула и поднялась следом за ней.

— Вы куда? — спросил мой муж.

Я не успела ответить — Татьяна сделала это за меня, сведя все в шутку:

— Много будешь знать — сразу полтос исполнится.

— Понял, отползаю! — со смешком поднял обе ладони Антон.

— Сорокез сразу в юбилей? — подхватили тему гости, и разговор забурлил об этом.

А Таня отвела меня в кухню и спросила прямо:

— Ты это видишь?

— Вижу. Предлагаешь устроить скандал сейчас?

— Я бы да.

Я тяжело покачала головой:

— Я так не могу.

— Ну… твое дело. Но, блин…

Таня вернулась к гостям, я задержалась в кухне.

Любимые пионы, привезённые с дачи вчера, пахли уже не так, как всегда — в чудесный любимый аромат будто прокралась мерзкая кислинка. Из гостиной доносился шум праздника, взрывы хохота, стук бокалов…

Муж продолжал веселиться как ни в чём не бывало. Поднял бокал, произнёс тост — за меня, за мое терпение, за то, что я делаю этот дом домом. Спохватился, что меня нет, и воодушевил всех хором позвать меня, как дети зовут Деда Мороза в детском саду на утреннике.

Я вернулась в гостиную. Натянула улыбку, как маску хирурга — чтобы не заразить других тем, что творилось в душе.

Смех, еда, напитки, гости — всё было на месте. Только я нет. Я смотрела на неё. Молодую. Улыбчивую. С ресницами что как веера, зубами что как лезвия, языком что как грех. Душную, как запах ее духов.

Мой муж — подливал ей напитки. Мой муж — ждал её смеха. Мой муж — смеялся, только когда смеялась она.

Девица вскинула на меня взгляд — острый, как выстрел. Сверху вниз. С вызовом. С превосходством.

Таня рядом цокнула языком и что-то шепнула своему мужу. Я увидела это краем глаза. И как переглянулись Марина и Надя, сидевшие чуть дальше на другой стороне стола — тоже.

Атмосфера наполнилась чем-то… не тем. Невкусным. Не праздничным.

— Ирэночка, милая, спасибо за вкусный ужин. Антон, ещё раз тебя с днём рождения, но завтра на работу, и нам, пожалуй, пора уходить, — поднялась Татьяна и потянула за собой в прихожую супруга.

Тот, мельком взглянув на хищную пепельную волчицу… то есть девицу в голубом, на меня, перевёл виноватый взгляд на Антона и развел руками:

— Починяюсь мягкой силе.

— Да, Тох, это у тебя свой бизнес — можешь долго спать, а я тоже, пожалуй, отправлюсь с люлю, — взглянув на молча направившуюся в коридор жену, Павел вытер салфеткой губы и вышел из-за стола в прихожую.

За ними, подгоняемые напряжением, напитавшим атмосферу взрывоопасной дозой ампер, засобирались остальные гости.

Антон хмурился. Вот только что перед ним весь мир был разложен, как шведский стол, — и вдруг такие перемены. Он привык гулять с размахом, а прошло от силы три часа, время всего десять вечера. Он натянуто прощался, хлопал друзей по плечам, смеялся громче обычного, держа лицо. Недовольное. У него отобрали так вкусно начавшийся праздник.

Меня на прощание как-то неловко, торопливо, по обязанности, обнимали, говорили, что всё было вкусно, красиво, что я молодец, что «держись». Последнее особенно громко прозвучало от бывшей однокурсницы мужа Нади. С той интонацией, что как нож под рёбра: вроде бы с сочувствием, а на самом деле — приговор.

Дружеские поцелуи, рукопожатия и напутствия Антону на новую десятилетку жизни закончились. А девица всё стояла у двери — копалась в своей маленькой сумочке, висевшей на плече. Было видно, что тянула время, чтобы…

Чтобы что?

Чтобы вскинуть на моего мужа долгий призывный взгляд, развернуться на каблуках и, вильнув пепельным хвостом, породисто уйти. Антон ответил ей. Не словами — глазами. Коротко, ясно и… унизительно — для меня.

Шум в квартире стих, как утихает прибой после уплывшего корабля, переместился в подъезд и зазвучал возмущёнными, как крики чаек, женскими голосами:

— Что это было?

— Привел прямо в дом!

— Ну а она-то что молчит?!

— Я провожу их, — внезапно сказал мне муж.

И, выйдя за дверь, замкнул её за собой.

Осталась тишина. И я.

Сын в своей комнате — как всегда, в наушниках, в своём подростковом мире, где пока ещё всё просто: игра, друзья, чат. Всё, кроме него, вдруг стало чужим. Я подошла к кухонному окну, машинально посмотрела на улицу. Друзья ещё раз попрощались, кто-то уже садился в такси, кто-то ещё ждал свое. Когда подъехала очередная машина с шашечками, в неё сели Надя с мужем, пепельная девица и… Антон.

Мои пальцы сами потянулись в телефону, лежавшему тут, на тумбе. В груди расползалось… не боль ещё, не ревность, не злость — что-то другое.

Я вернулась в гостиную. Крошки, недопитые напитки, полупустые фужеры, испорченная симметрия блюд, оплывших закусками, как жидкая глина.

И в этой тишине мне впервые стало по-настоящему слышно, как рушится то, что казалось прочным.