Первое майрэля 1135-го года. Ранний вечер

Таисия

Мошенники достали уже даже во сне!

Нет, серьёзно. Всюду обман. Всюду!

К «банковским специалистам» и «следователям по особо важным делам» все уже привыкли, но вот подставы во сне я как-то не ожидала.

А зря.

Когда ночью мне приснилась милая кудрявая брюнетка и предложила поменяться телами на время… я взяла и зачем-то согласилась.

Думала, это просто сон. Обычный сон, в котором какая только ерунда не привидится — то ты с Эйфелевой башни летишь на бутерброде в погоне за инопланетянами, то в школьной столовой стоишь голая, прикрываясь визжащим рефератом, а тебе препод, недовольно цокая, говорит: «От вас, Таисья Алексевна, я подобного не ожидал! У вас вон все эссе протухли и реферат волосатый». И свекровь бывшая рядом стоит, глаза закатывает.

Никто же всерьёз не ожидает после этого проснуться посреди столовой с волосатым рефератом в руках?

Вот и я не ожидала, что душевный обмен любезностями превратится в любезный обмен душами!

Осознала весь масштаб налюбилова, только когда очнулась в чужом теле, в чужой избе и с раскалывающейся от чужих воспоминаний головой. И среди этих воспоминаний отчётливой красной нитью проходило то, что хозяйка тела, в котором я очутилась, меняться обратно совершенно не собирается!

Эта смуглокожая аферистка уговорила меня на «путешествие в другой мир», «только на одну ночь», «такая возможность выпадает лишь раз в жизни» и прочее, и прочее. А я во сне, оказывается, сговорчивая и доверчивая. Вот и согласилась. Но я же не думала, что это всерьёз!

Теперь аж слёзы из глаз полились — голова болела настолько сильно, что казалось, будто мне в затылок вогнали раскалённый шип. В воспоминаниях — полнейший сумбур. Я даже толком разобрать не могла, какие из них мои, а какие — этой Ланы…

В общем, межмировой туризм пока на троечку. Из ста.

Ярче всего в сознании запечатлелся сон — общий для нас обеих.

Две огромные луны в незнакомом небе — одна кроваво-рыжая, горделивая и надменная. Другая — нежно-голубая, почти робкая, но при этом отливающая какой-то запредельной стальной решимостью. Небо вокруг — тёмно-синий атла́с, расшитый блёстками звёзд. Лана ждала меня на опушке светящегося в темноте волшебного леса. За её спиной порхали огромные бабочки с мерцающими крыльями и таинственно замерли исполинские деревья, одетые в голубоватые шали листвы.

Разумеется, я захотела посмотреть на этот манящий мир вживую. Чего Лана не сказала, так это того, что в ночном лесу любая тварь хочет тебя прибить и сожрать — от хищных бабочек до ядовитых цветочков и некоторых вполне себе плотоядных деревьев.

Хотя кто сказал, что красивый мир обязан быть дружелюбным?..

Кое-как собрав раскисшую от подобного поворота событий волю в кулак, я села на печи и свесила с неё ноги. Деревенская изба была погружена во мрак и тишину — ни шороха, ни скрипа, ни дуновения ветерка. Ставни закрыты настолько плотно, что даже не сразу понятно — ночь на дворе или день. Вроде день, вон, в щели пробиваются едва заметные лучики света.

Внезапно память подкинула образ заклинания обезболивания. Осмелев, я впервые в жизни начертила на коже странный знак — пальцы сами вывели нужный узор и почти инстинктивно, привычно напитали его магией… О да, у меня теперь имеется магия! С восторгом ощущая, как утихает в голове чугунный звон боли, посмотрела на события под новым углом: аферистка Лана меня, конечно, облапошила, но… Так ли плохи мои дела?

Открыв ставни, обошла чужой скудно обставленный дом. Весь он был какой-то недомытый, неухоженный, да и размерами не впечатлял — прямо как мой бывший муж. Чтобы из такого сделать нечто приличное, придётся немало потрудиться, а как только на секунду отвлечёшься — он тут же вернётся к своему истинному облику.

Потолка над головой не оказалось, вместо него пространство пронзали пропитанные олифой балки махагонового цвета. На растяжках между ними — пучки трав и связки кореньев, грибов, ягод. Весь этот развесной гербарий щекотал ноздри густым запахом ранней осени. Словно поднесла к носу банку с травяным чаем и вдыхаешь его сухой, насыщенный аромат. Даже голова немного закружилась.

Тепло, одиноко, тихо.

На столе ждала записка от Ланы. Я почти знала, что в ней написано, но всё равно развернула. В этот момент в дверь раздался настойчивый стук.

Я вздрогнула всем телом, потому что гостей не ждала. Мне бы сначала в воспоминаниях разобраться и хоть какую-то стратегию поведения придумать, но стучали так настырно, что пришлось открывать.

На пороге нетерпеливо раскачивался с пяток на носки староста деревни — кряжистый, пожилой мужик с бойким взглядом глубоко посаженных чёрных глаз и крайне скверным характером.

— Ланка, дело есть, — без приветствий и экивоков начал он. — Прыгай в телегу, посмотришь Мигну. Чёт нездоровится ей, весь день охала да пузо трогала. Кабы не вышло чего… Да чего замерла-то? Поторапливайся! Чай, вечер уже!

Зычный голос разнёсся по дому и взбудоражил засушенные пучки трав под крышей. Я чуть наклонила голову, изучая собеседника и пытаясь вычленить из памяти Ланы хоть что-то…

Хорошо с языком проблем не возникло — мужика я прекрасно понимала.

Идти лечить кого-либо я сейчас была категорически не готова, но старосту мои проблемы волновали примерно так же, как неурожаи в Антарктиде. Да и отказывать было как-то неправильно. Вдруг Мигне действительно плохо?

Порывшись в памяти Ланы, нашла более-менее подходящее решение.

— Тридцать арчантов, — заявила я, глядя на нахрапистого, привыкшего получать своё мужика.

— Ошалела, девка? — вскинулся он.

— Тридцать. И ещё семьдесят вы мне должны. Так что либо платите сто арчантов вперёд, либо уходите.

— Белены объелась?.. — изумлённо протянул он. На смуглом креольском лице застыло выражение неверия, а обрамлённый кудрявой седеющей бородкой и усами рот аж приоткрылся. — Так то ж подруга твоя…

— Подруга? Которая вышла замуж за моего жениха и моё имя в дерьме вываляла? Та сама подруга или какая-то другая? — с невинным видом полюбопытствовала я.

Староста подавился воздухом и закашлялся. Старая Лана уже бежала бы за корзинкой со снадобьями, а я стояла на своём, упрямо глядя ему в лицо.

— Ах ты ж змеюка ночная…

— Тридцать арчантов за вызов и ещё семьдесят — долга. Пока не рассчитаетесь, я с места не сдвинусь, хоть всей семьёй пухнуть будете от красной лихоманки.

Лицо старосты налилось краской ярости, проступившей даже сквозь смуглоту:

— Да как ты смеешь?!

— За свой труд деньги брать? А вот так, — подбоченилась я. — Не нравится — езжайте к другой целительнице, может, она поработает бесплатно.

Мы оба прекрасно знали, что ближайшая целительница — и по совместительству бывшая наставница Ланы — проживала в полутора часах езды на телеге, на дом выезжала только в крайних случаях и драла за такие вызовы втридорога.

— Нет у меня таких денег… — наконец выдавил староста.

Врал, конечно. Всё-то у него было, особенно деньги.

— Ну нет так нет. Пусть Мигна отвара успокоительного выпьет и спать ляжет. Авось и пронесёт, — пожала я плечами и начала закрывать дверь.

— А ежели ей плохо станет? — рявкнул староста, придерживая створку рукой.

— Ну так вы подумайте, что вам ценнее — жизнь и здоровье дочери или сто арчантов. Дилемма непростая, так что не буду отвлекать. Адрес мой знаете, — припечатала я и заперлась изнутри на засов.

Меня разбирали одновременно возмущение чужой наглостью, недовольство Ланиной дуростью и… смех.

Я оглядела избу и принялась обдумывать своё положение.

Вернуться в свой мир я не смогу. Идя на обмен, Лана очень сильно рисковала. Вышла из тела в безвременье, куда уходили души после смерти, прекрасно понимая, что обратной дороги нет. Не такая уж и боязливая, раз решилась на подобный шаг. Или просто отчаялась до самого последнего предела?

Если бы я или кто-то другой не согласились на обмен, она бы так и осталась в мире духов навсегда. Ждала бы, наверное, пока кого-то начнут воскрешать — подобное в этом странном мире под названием Довар практиковали, но не так-то просто обогнать «родную» душу, спешащую вернуться в своё тело. Опять же, мало ли кого воскрешают — может, старуху, может, калеку, а может, младенца…

По всем параметрам я оказалась неплохим вариантом. Согласилась на обмен сама, в родном мире обеспечила пусть плохоньким, но жильём, да и работа у меня хорошая. Была. Не особо денежная, зато удобная для больничных и потенциального декрета, которого не случилось. С помощью моих воспоминаний Лана разберётся и быстро освоится в мире, далёком от ограничений и запретов, которые душили её здесь.

А сбежала она не от сладкой жизни.

В дверь снова раздался стук.

Те же лица, акт второй.

Староста стоял, сердито уперев руки в бока.

— Значит так, Ланка. Ты эти закидоны брось. Сказано тебе — иди и лечи Мигну! Нечего тут коленца выкидывать.

Я ласково ему улыбнулась:

— Семьдесят арчантов долга и тридцать приём. Начнёте меня оскорблять, подниму цену до сорока. Или пятидесяти. По настроению. А оно у меня сегодня не особо благодушное.

Повисла напряжённая пауза.

Подпоясанный расшитым кожаным ремнём, в светлой добротной рубахе, Ру́стек отнюдь не производил впечатления обездоленного. Не платить за работу целительницы — скорее принцип, чем вынужденная мера. Он вообще хотел выдать Лану замуж за своего среднего сына, пьющего и пропащего. Но, по мнению старосты, для полукровки и внебрачной дочери и такой — награда. Пусть у Ланы был дар, а у остальных деревенских — не было, в их глазах это не возвышало её, а делало порченой лунопоклонницей, ведь неодарённые полуденники презирали магов.

Причины этой расовой ненависти укоренились так глубоко, что Лана о них даже не задумывалась. Она беспрекословно принимала тычки и оскорбления, потому что таков порядок вещей.

Угрюмо глядящий исподлобья Рустек явно хотел отвесить зарвавшейся лекарке затрещину, как поступил бы с любой посмевшей спорить бабой, но всё же не решался. Целительница могла ответить магией, а единственной защитой против неё полуденникам служила глухая, завистливая ненависть…

Рустек недовольно поджал губы, развернулся и ушёл, явно затаив обиду.

Пусть. Деревенским пора слезать с шеи безотказной Ланы.

Пока была жива её бабка, финансами заведовала именно она — женщина суровая, резкая и скорая на расправу. Как только бабки не стало, селяне быстро позабыли, что за снадобья и отвары нужно платить, и начали брать в долг, отдавать который нужным не считали. Удобно устроились. Лана вроде и работала много — собирала и сушила травы, изготавливала зелья, лечила, да только становилась всё беднее и беднее.

Странно это, если честно. Нелогично как-то. Деревенские относились к Лане по-настоящему плохо, что шло вразрез с элементарным здравым смыслом. Ладно бестолковые подростки — они болеют мало да и жестоки в своём пубертатном эгоизме. Но взрослые люди? Молодые матери с вечно сопливыми младенцами? Страдающие от артритов и давления старики? Они-то зачем плюют в единственный колодец?

Мог у всех селян разом случиться приступ острого кретинизма? Вряд ли! Широко известно, что настоящих кретинов выращивают только в провинции Кретьен во Франции, а все остальные — просто игристые дебилы.

Шутки шутками, а интуиция подсказывала, что есть нечто такое, чего целительница не знала или не понимала.

Точно вспомнить я пока не могла, но деревенские задолжали ей не меньше полутора тысяч арчантов, что было внушительной суммой. Потребовать заслуженную плату Лана стеснялась — властная бабка вырастила её робкой до немоты. Ни возразить, ни разобраться в ситуации, ни поставить на место обнаглевшего старосту, ни отказать привыкшим к халяве селянам — только сбежать от всех проблем разом. А проблема с деньгами была далеко не единственной, их у Ланы накопилось столько, что она решилась на такой радикальный шаг — просто ушла в пустоту без возможности вернуться.

Но я так быстро сдаваться не собиралась. Это Лана — ромашка-трусишка, а я десять лет в дружном женском коллективе проработала — меня такой ерундой, как сплетни, грозные взгляды, взывания к совести и разочарованные вздохи, не проймёшь.

Хмыкнув, достала из кармана передника записку. Если кратко, то она сводилась к «прости, пойми, зла не держи», совету «притворяйся мною, потому что чужемирцев в Доваре не любят» и указаниям «мясные заготовки в металлическом ларе, деньги в шкатулке за печкой, крупы в ящике под печью». Удачи!

Вот и всё.

Я вышла на крыльцо, наблюдая, как солнце наливается червонной, почти кровавой тяжестью, словно собираясь пролиться на землю алым дождём. Небо горело рубиновым закатом, в котором плясали рваные полосы огня, будто кто-то небрежно рассёк его ножом. Деревья стояли чёрными силуэтами на фоне этого пылающего безумия и даже ветер утих, будто опасался коснуться раскалённых докрасна рваных облаков.

Мир затаился, знаменуя перемены, а сердце отчаянно забилось при виде этой тревожно-прекрасной картины.

Добро пожаловать в новую жизнь…