Свеча дрожала, отбрасывая зыбкие тени на белоснежные стены моей комнаты. Я стояла на коленях перед ликом Святой Девы, сложив ладони в замок. Тёплый воздух струился сквозь открытое окно, и мне казалось, что вместе с ветром в комнату заглядывает что-то древнее, едва уловимое... тревожное.

— Пречистая, — шептала я, глядя в её светлое, но строгое лицо. — Храни моего отца, храни меня… Помоги моим помыслам оставаться чистыми…

В храме, где я выросла, с малых лет мне повторяли, что свет это порядок, долг, целомудрие. Что плоть тьма, а прикосновения… грязное искушение. Я верила. Верю. Просто... иногда мне хочется, чтобы кто-то обнял меня — не как дочь Хранителя, не как служительницу, а как девушку. Просто девушку. Иногда я так хочу этого, что сердце начинает болеть.

Я закрыла глаза и вдохнула аромат ночи, липовый, густой, как мёд. Окно было распахнуто настежь. Летняя жара не уходила даже с заходом солнца.

И вдруг...

Словно сама буря сорвалась с цепи и в один миг в комнату ворвались тени. Два мужских силуэта, тёмные, стремительные. Один из них схватил меня прежде, чем я успела вскрикнуть. Его рука закрыла мне рот, тёплая, пахнущая дымом и… полевыми цаетами?

— Тихо, — прошептал он прямо мне ухо. — Ещё звук и ты погубишь и себя, и свою семью.

Мои глаза расширились. Сердце стучало так, будто хотело вырваться наружу.

— Мы не причиним вреда, если ты сделаешь то, что мы скажем, — добавил второй. Его голос был ниже, чуть насмешливый. — Нам нужно укрытие.

Внизу что-то грохнуло. А потом раздался голос отца. Того, кого я боялась больше любого тёмного мага.

— Мелиса? — произнёс он строго. — Ты в порядке? Что за шум?

Я глянула на мужчин. Близнецы. Один с чуть более резкими скулами, другой — с глубже посаженными глазами. Черноволосые. В их облике было что-то дикое, первобытное. Они были... красивые, по-мужски красивые и сильные. Но опасные. Я чувствовала это каждой клеткой тела.

Отец поднимался, я отчётливо слышала его тяжёлые шаги.

— Туда, — прошептала я и указала на свою кровать.

Они переглянулись. Один дёрнул уголком губ, будто удивляясь моей смелости, но не стал спорить. В следующую секунду они оба юркнули под покрывало, зарывшись в россыпи цветных подушек, словно два больших хищника, притаившихся в траве.

Я осталась стоять. Но вдруг поняла, что если отец увидит, что постель смята, а я просто стою, то что-нибудь заподозрит.

Молча я скользнула под одеяло, задержав дыхание.

И замерла.

Один из них лежал у меня за спиной, другой же лицом ко мне, его голова оказалась… напротив моей груди. Их тела прижались ко мне. Я чувствовала их тепло, дыхание, пульс. Расстояния между нами почти не было.

И в этот момент дверь скрипнула.

— Дочь? — Отец заглянул в комнату. — Ты уверена, что всё хорошо?

Я почти не дышала. И всё же сумела выговорить:

— Я… я открывала окно, стало душно. Зацепилась за подоконник, я случайно упала. Всё в порядке, папа.

Он посмотрел на меня, а в его глазах уже было привычное недоверие. Как будто я уже виновата, просто по факту существования. Но в этот раз… у него не было причин сомневаться, он знал что временами я бываю неуклюжа. Он лишь кивнул.

— Будь осторожна. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Дверь закрылась. И я думала, что теперь вздохну спокойно. Но… я ошибалась.

Пальцы. Сначала легчайшее прикосновение, как дыхание ветра. По бедру. Сквозь тонкую ночную рубашку. Чуть касаясь. Медленно, почти невинно.

Я судорожно выдохнула. Тот, что лежал сзади, провёл пальцами вдоль моего позвоночника, и у меня по спине пробежали мурашки.

— Что вы… — начала я, но один из них прошептал:

— Ш-ш-ш… Ты не закричала. Ты не выдала нас. Так почему ты дрожишь сейчас?

Я и правда вся дрожала. Не от страха. От чего-то... другого. Меня как будто разделили пополам: разум кричал, что это грех, безумие, запрет. Но тело… тело таяло под их руками.

Один из них легонько провёл губами по моей ключице, едва касаясь. Второй запустил пальцы в мои волосы, а после сомкнул их на моём горле. Не сдавливая, просто фиксируя, давая понять, что они держат меня. Полностью.

Я прикусила губу.

— Пожалуйста… — прошептала я, не зная, чего прошу.

Пальцы того, что прижался ко мне спереди, скользнули вверх, от бедра к талии, к рёбрам, к груди. Он не торопился, будто изучал моё тело сквозь тонкую ткань рубашки, и каждый его жест заставлял кожу гореть. Когда его ладонь наконец обхватила грудь, я ахнула… так нежно, так непривычно было это давление. Большим пальцем провёл по соску, и он тут же набух, отозвавшись даже сквозь ткань. Я закусила губу, но тихий стон всё равно вырвался.

А сзади… О святая Дева.

Тот, что прижимался к моим лопаткам, одной рукой обвил мою талию, а другой… скользнул ниже, к ягодицам. Его ладонь легла на округлость, сжала, потом отпустила, и я почувствовала, как по телу разливается тепло. Он не просто касался — он ласкал, то сильнее, то слабее, то почти невесомо, и каждый раз, когда пальцы впивались в плоть чуть ощутимее, между моих ног будто пробегала дрожь.

— Ты… — начала я, но голос сорвался, когда рука сзади вдруг двинулась вперёд, скользнула по внутренней стороне бедра и… о, Пречистая Дева, коснулась меня там!

Я вскрикнула, но звук тут же поймали губы того, что был передо мной. Он не поцеловал меня, просто прижался ртом к моему, заглушив мой голос, пока его брат проводил пальцем по самой чувствительной части меня.

— Я… я невинна… — прошептала я, когда тот, что спереди, отпустил мой рот.

Он усмехнулся, низко, тепло, и его губы снова коснулись моей ключицы.

— Мы знаем. И не будем забирать это. Но ты спасла нас. Разве мы не должны отблагодарить тебя?

Его рука снова закрыла мне рот, когда пальцы второго углубились во влажную складку. Они двигались медленно, но уверенно, не проникая внутрь, нет, а лишь скользя по нежной плоти, разжигая огонь, от которого я уже не могла думать.

— Дай себе волю, — прошептал тот, что сзади, и его голос обжёг мне шею. — Ты заслужила это.

И тогда…

Они свели меня с ума.

Один ласкал грудь, зажимая сосок между пальцами, пока другой — между ног — находил ритм, от которого моё тело само выгибалось, само просило больше. Я не понимала, что со мной происходит, только знала, что не хочу, чтобы это прекращалось.

А потом…

Сладкая волна.

Она накатила внезапно… горячая, густая, сжимающая всё внутри. Я зажмурилась, вцепилась в простынь и застонала — тихо, сдавленно, но этого было достаточно, чтобы они почувствовали, что со мной только чтог произошло.

Их руки не остановились, а лишь замедлились, продлевая удовольствие, пока я не обмякла, не утонула в этом чувстве, в их тепле.

Только тогда они отпустили меня.