Я сразу по его выражению лица поняла, что он начнёт старый разговор. Вернее, попытку его начать. И точно. Едва Ева убегает на батут в детском центре, Николай произносит:

- Нина, я хочу вернуться к вам.

Он пытается поймать мой взгляд, а я смотрю куда-то мимо.

Господи… как мне больно! До сих пор больно, хотя прошло почти два года.

- Твоего хочу недостаточно.

- Уже много времени прошло. Я не могу без вас. Просто подыхаю, Нина! Вы мне нужны: ты и Ева. Я таким дураком был.

- Вот тут не поспоришь.

- Нина, я всё понимаю, - он пытается взять меня за руку, но я её отдёргиваю.

- Нет, Зиновьев, ничего ты не понимаешь. И не смей меня трогать. Возврата к прошлому не будет. Ты сам принял решение оставить нас. Вот… наслаждайся свободой. Ты сам по себе, мы сами по себе.

- Но я не могу уже сам по себе.

Эти слова почему-то действуют на меня, как красная тряпка на быка. Не может он, видите ли!

А я как не могла? Как просила о помощи? А? А вместо этого получила плевок в спину и предательство.

Ненавижу… Ненавижу!

Повторяю про себя, чтобы не забывать, кто такой мой бывший муж и чего стоит!

- Иди Екатерину свою возвращай, а не нас.

Николай мрачнеет на глазах. Ему неприятно, что я упоминаю имя его любовницы, ради которой он нас с Евой и бросил. Ну а что… так и хочется спросить с ехидством: Правда глаза колет? Да?

Но, конечно, я этого не делаю.

- Мне она не нужна. Мне вы нужны. Ты и Ева. Вы моя семья.

Коля стискивает зубы. Резанула по живому. Чудесно. Пусть ничего не забывает. Как я помню! Предательство из памяти не сотрёшь.

- Что-то ты не очень про семью думал, когда к любовнице ездил.

И когда те гадкие слова мне говорил. Когда оставлял одну с плачущим ребёнком. Когда мы кричали друг на друга до боли в ушах. Вернее, я пыталась докричаться, потому что мне было очень плохо, а ты орал потому что маленький ребёнок, я и мои претензии тебя раздражали. Слишком хорошо это помню, чтобы простить.

- Я всё осознал. Я ужасно с вами поступил, но дай мне шанс.

- Поздно осознал.

- Ничего не поздно. Можно всё вернуть, Нин. Ну давай подумаем вместе, как быть. Я не могу оставаться только воскресным папой, мне вы нужны.

- Я не хочу… Мне нужны… Ты сам-то себя слышал? – выдыхаю раздражённо.

- Позволь мне реабилитироваться.

- Ты, что, жертва, чтобы тебя реабилитировать? – бросаю на него скептический взгляд.

Настоящие жертвы в этой истории мы с Евой. Она лишилась нормальной семьи и отца, а я мужа и поддержки.

Ещё и долго восстанавливала самооценку, потому что Зиновьев растоптал её в пух и прах.

- Папа! Папа! Видел? Выкосо я пыгала! – Ева налетает на него, обнимая своими маленькими ручками.

Ей три годика, она часто коверкает слова, переставляет слоги местами, но я её понимаю без проблем. И Зиновьев, на удивление, тоже.

- Да, ты большая умничка! Очень высоко!

Ева улыбается.

А я думаю: Мерзавец ты, Зиновьев, ребёнка обманываешь. Ничего ты не видел. Никуда не смотрел. Пытался очередную порцию лапши мне на уши накинуть.

Эти попытки периодически случаются. Когда он первый раз об этом заговорил, думала вцеплюсь в рожу и расцарапаю.

Один бог знает, чего мне стоит вести себя вежливо и почти бесстрастно, когда бывший муж рядом.

У меня в груди большая рана и она кровоточит. Думала, зарастёт, появится шрам, или новые отношения её залатают. Но ничего не помогает.

Ничего…

Нужно время.

Очень много времени.

И не видеть Зиновьева так часто, как это у нас выходит. Но он воскресный папа. И свои обязанности исполняет исправно.

Три часа, иногда четыре, когда я добрая, в выходной регулярно приезжает к Еве. А мне приходится стиснусь зубы и терпеть его присутствие. И не срываться, хотя порой очень хочется.

- Пошли со мной пыгать!

В некотором шоке смотрю на Николая, который, кажется, реально собрался на батут с ребёнком. Он сегодня в деловом костюме, словно со встречи. Зиновьев много работает и даже в выходные, но ещё ни разу не пропускал свои встречи с дочерью.

- Тик-так, тик-так, - напоминаю дочери с улыбкой. – Три часа прошло. Пора бы и домой.

- Ну мамочка… - молит моя рыжуля.

Дочка волосами вся в меня. А вот глазами и упрямым подбородком в Зиновьева.

- Головка закружится, солнышко.

Наклоняюсь и целую Еву в макушку.

- Тогда пицца и сок! – подпрыгивает она, мгновенно переключаясь.

Вертит головой, ищет стойку кафе.

- Там! – указывает направление.

- Пойдёмте, ты что хочешь? С колбаской, с сыром? – берёт её за руку Коля.

- Так, тихо, - торможу их. – Нам, правда, пора. Дома поедим.

- Мамочка? – просит дочка. – Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Она складывает соединённые ладошки под подбородком, смотрит огромными умоляющими глазами на меня.

Но я строго повторяю.

- Дома!

Теоретически мы могли бы задержаться, торопиться некуда. Но я итак слишком щедра. Вместо положенных двух часов, встречи часто затягиваются до половины дня. Сейчас я просто не хочу быть рядом с бывшим. Потому что, чувствую, он не закончил. Обязательно начнёт уговаривать, и мы разругаемся ещё сильнее.

Меня трясёт от Зиновьева. Я слишком сильно его любила. Теперь также сильно ненавижу.

- Поехали.

- Я вас довезу, - тут же оживает Коля.

- Не стоит. Мы сами доберёмся.

- Но.

- За нами машина уже приехала.

Лицо Зиновьева снова превращается в скалу.

- Понятно, - цедит сквозь зубы.

Да, милый, вот так и должно быть. Именно понятно. Ты сам себя удалил из нашей жизни. Лишился жены и дочери ради легкомысленных потрахушек. А мы живём дальше. Тебе в нашей жизни места нет. Когда-нибудь у меня будет новый муж. А у Евы папа. Но это точно не ты!

Всё отлично, Коленька. Кусай локти, смотря на тех, кого ты потерял.