– Ой… – Ксения распахнула глаза, вытаращилась на мужа. – Ой–ой–ой…

– Что? Что такое? – мгновенно среагировал тот, подскочил к жене.

– Павлуша… кажется началось… – она опустила голову вниз, вместе с ней туда посмотрели Павлуша и Лина. По ногам женщины стекала странного цвета жидкость.

– Сейчас?! – растерялся глава семейства. – Но ведь еще рано. Ты говорила, у нас есть еще две недели…

– Мало ли что я говорила! – вскрикнула от новой волны боли его половинка. – Делай уже что–нибудь, я рожаю! А–а–а! – завыла сиреной.

В это время начали объявлять посадку на следующий рейс, народ потихоньку двинулся к указанной стойке, а в этом уголку суетился Павел, собирая своих раздурившихся детей – двух девочек–близняшек и мальчика, попутно прижимая к уху телефон и вызывая скорую. Его белая, как мел, жена шумно дышала, опираясь ладонями о стену.

Лина в ступоре стояла неподалеку, не понимая, что происходит. И почему ее Павлуша не идет к стойке регистрации, а ведет себя так, будто рожает он, а не Ксения. Он где–то нашел бутылку минералки, пил сам, обливал свою плешивую голову, тер мокрой рукой шею. И ходил, ходил, ходил вокруг жены, в то время как она корчилась от боли.

Павел только раз обернулся на любовницу, встретился с ней взглядом. В его зрачках плескались безумие и страх.

Брови Лины с претензией дернулись вверх, Павлик махнул рукой, типа не до нее сейчас, и забыл о девушке тотчас.

Скорая приехала быстро, и все многочисленное семейство Павла вместе с ним самим уехало рожать.

Лина в растерянности стояла, не зная, что ей делать, пока не объявили, что посадка на ее рейс заканчивается.

Тут она пришла в себя, встрепенулась, оглянулась, рванула к стойке. Ведь билет на самолет у нее с собой, отель забронирован, а Павлик…

Если он ее любит – прилетит другим рейсом.

Если нет…