Объявление в интернете гласило: «Утилизация» — быстрое восстановление после абъюза, развода, нездоровых партнёрских отношений. Альтернативный метод разработан группой квалифицированных психологов. Активно, в игровой форме вы проведёте время на базе пионерского лагеря среди вековых сосен, окунётесь в атмосферу детства и беззаботности. Трёхразовое питание, проживание в щитовых домиках. Гарантия лучшего результата цены и качества.

Я почти не спала две недели, но и подняться с кровати не было сил. Лежать, свернувшись в позе эмбриона, было единственным занятием. Больше не в состоянии терпеть удавку, сжимающуюся на моём горле, я оплатила курс, в надежде сделать хотя бы один шаг прочь от пропасти, в которую погружалась всё глубже с каждым днём. В быстрое и безболезненное избавление не верилось, но маленький шанс всё же оставался.

Кто-то, возможно, поможет мне за три дня вырваться из капкана мыслей, отсрочит мой полёт в бездну. Что мне пятнадцать тысяч рублей, когда перед глазами неотрывно маячит окно на пятом этаже, до которого осталось пять шагов. Мне требовалось неимоверным усилием воли встать с кровати и покинуть эту комнату.

Я выбрала сегодняшний день, заезд был с вечера, получила инструкцию, которую сразу же скинули на телефон. Лагерь находился на противоположном берегу реки, добираться до него надо было на катере или на машине через паромную переправу. По рекомендации с сайта я выбрала время посадки ровно на 18-00 на последний рейс.

Глава 1. Знакомство

К вечеру я собрала волю в кулак, закинула трусы и футболки в старый школьный рюкзак и вызвала такси до речного порта. За окном проносились многолюдные улицы, автомобили как стаи животных сбивались на светофорах, резко сигналя зазевавшимся водителям. Город дышал смогом, кружился в водовороте желаний, торопился в пустой бессмысленной суете. Люди, машины, маршрутки, троллейбусы вливались в нефтяные реки и распадались на рукава.

У меня остались силы сойти на пристань, купить билет, загрузится на небольшое судно, упасть на лавку и закрыть глаза. Как я буду участвовать в мероприятиях, за которые заплатила, старалась не думать. В принципе, есть домики с кроватями, и лежать, глядя в потолок, никто не запретит. Главное я сделала, уехала из квартиры, отсрочив на несколько дней «финита ля комедия».

Примерно через полтора часа ходу на нашей остановке вышли пассажиры, в основном дачники – пожилые люди с тележками на колёсах.

Среди пенсионеров выделялось несколько женщин, которые оглядывались и расспрашивали попутчиков. Через несколько минут женщины сбились в группу и потянулись по грунтовой дороге вдоль берега к высокой белой лестнице, видневшейся невдалеке. Правильно определив направление к бывшему пионерлагерю, я поплелась за женщинами.

Шелестел под подошвами кед коричневый песок, ветер с реки стал ощутимее свежей, солнце низко нависло над рекой, неторопливо уходя за горизонт, на берегу

Поправив узкие лямки неудобного рюкзака, взглянула на компанию подростков, галдящих на берегу около моторной лодки. Они, видимо, собирались покататься, громко обсуждая предстоящее приключение. На миг позавидовала им. Беззаботная юность, у которой всё впереди.

Я вдыхала речной влажный воздух, глядела на спокойное течение реки, на остров в середине реки, заросший ивой, осинником и березняком, на дорогу, убегающую вдоль реки. Умиротворяющая картина словно распахнула сердце звукам, краскам, запахам, очистила на секунду моё сознание, оставив белый нетронутый лист, на котором можно заново писать историю. Секунда закончилась, я вспомнила... Как я могла уехать? А если…

Из подступившего ужаса меня выдернула женщина в сером спортивном костюме и розовой панаме, поравнявшаяся со мной. Она с руки на руку перекинула тяжёлую сумку, видимо, не первый раз обращаясь ко мне с вопросом.

— Извините, вы на «Утилизацию»?

Дама интенсивно жевала жвачку.

— А? Да.

— Думаете, мы правильно идём за женщинами? Они тоже туда?

— Наверняка.

— Ох, точно. Там белая лестница виднеется.

Меня напрягла её манера говорить и жевать. Женщина в возрасте, а ведёт себя как подросток, только пузыри не надувает. Что-то в моём взгляде дама прочла, или просто была не так глупа, как показалось вначале из-за её панамы и нелепой сумки.

— Знаете, я жую живицу из смолы лиственницы. У меня это от стресса, не обращайте внимания. Когда я нервничаю, у меня начинается тик лица, а живица помогает. Хотите, угощу. Она очень полезна. Я накупила её впрок, сорок пять рублей за пять жвачек.

Мы как раз добрались до широкой белой лестницы и остановились передохнуть.

— Меня зовут Галина Ивановна, можно просто Галина. А вас?

— Юля.

Тётка вытащила из кармана блистер и протянула мне.

— Вот, попробуйте. В смоле много лечебных свойств.

Я вскрыла металлизированную ячейку с коричневым шариком и положила его в рот.

— Вкус моего детства. У бабушки в деревне мы детьми бегали на лесопилку, ковыряли смолу и жевали. Я очень любила её…

Галя не могла замолкнуть ни на минуту. На катере громко рычал мотор, и говорить было невозможно. Видимо, после вынужденного молчания, Галю сейчас прорвало. Но её бесконечный монолог меня не напрягал. Галя разогнала мой беспрестанный мрачный улей мыслей, погрузив в гипнотический транс своего рассказа. Я слушала и жевала, живица, действительно, была приятна на вкус.

— Если бы вы знали, Юлечка, мою историю. Это ужасно, просто ужасно. В мои годы остаться без жилья. Я снимаю домик у знакомой в дачном посёлке. Не знаю, как я буду там зимовать. Хотя люди живут, печку углём топят.

Мы подошли к белой каменной лестнице очень широкой у основания с хорошо сохранившимися ступенями и балясинами с облезшей штукатуркой.

— Здесь все отряды, наверное, фотографировались, — сказала Галина Ивановна, когда мы вступили на лестницу. — Помпезная архитектура.

Высокие мощные балясины с перилами были возведены в прошлом веке. Краска на металлических поручнях облезла, да и на самих ступенях стёрлась достаточно. Лестница когда-то символизировала процветание и мощь страны, не жалеющей денег для полноценного отдыха детей трудящихся, сейчас же её обветшалый вид свидетельствовал об упадке той самой страны.

Лестница казалась нескончаемой, как и повествование Галины Ивановны. На самом деле у меня просто не было ни лёгкого дыхания, ни физической сил, чтобы одолеть лестницу без перерыва на отдых. Я чувствовала себя фаршированной рыбой, из которой вытащили хребет и кости. Рыба с виду целая, но ничего целого в ней не осталось.

— Всё любовь, любовь. Думала, как же мне повезло, такая любовь. Познакомились по интернету, он из Италии наш соотечественник. Три раза к нему ездила. Иду по улице, сердце от радости пылает, такая красота кругом, цветочки, улицы мощеные, стены расписные, веревки над головой с бельём полощутся. Как в сказке.

Кивнула Гале, чтобы показать, что слушаю. Она если и заметила, не обратила внимания.

Мы опять остановились. У меня вспотели подмышки, футболка прилипла под рюкзаком к спине. Галя промокала, струящийся из-под панамы пот, скомканным носовым платком. Мои мысли занял вопрос, будет ли в лагере душ. А если да, то женщины, что ушли вперёд, его наверняка займут, я не смогу ждать, мне придётся, слегка ополоснувшись перед каким-нибудь умывальником, лечь спать. И то, я планировала водные процедуры только потому, что стеснялась запаха пота. Прокрутив предстоящий сценарий в голове, я обратила внимание на продолжавшую говорить Галю.

— Уговорил меня, чтобы бизнес вместе вести, гостиницу купить. Я свою квартиру продала и ему деньги выслала.

— Он купил?

— Ох, конечно. Я приехала, думала всё, счастливо жить буду. В первый же вечер меня избил. Убежала от него босая, в чём была.

— А полиция?

— Ах, Юлечка. Побежала к карабинерам, а потом остановилась. Пожалела его. Думаю, вдруг это случайность. С кем не бывает? Он одумается, а мне что потом одной там делать?

Лестница подошла к концу, мы вступили под металлическую арку в ворота пионерлагеря. Перед нами расстилалась неширокая аллея, по бокам которой стояли сосны, тянущие к небу свои макушки. Всё, как обещано. Сосновый бор вдали от цивилизации. Тишина, густой воздух с запахом нагретой коры и хрустальный звон комаров над головой.

— Ах, ты, — прихлопнула комара на щеке, и ещё одного, впившегося в палец.

Длинная аллея вела в лагерь, я чуть не застонала от отчаяния. Сколько же ещё идти!

— Я так устала. Мне так плохо, я разваливаюсь на глазах, — откликнулась Галя в ответ на мой безмолвный ропот. — Что делать? Что мне делать?

Она даже перестала жевать, тоскливо, с каким-то безнадёжным смирением глядя на дорогу. Галина Ивановна выглядела жалкой, словно героиня мыльной оперы. Её драматический монолог не особо тронул меня, скорее удивил. Нельзя же быть такой легковерной. Как-то не к лицу даме постбальзаковского возраста страдать на тему обманутых чувств. Про деньги это вообще отдельный разговор.

—У нас в садовом обществе есть старый деревянный колодец, когда надо ручку вращать, и ведро на цепи вверх поднимать. Подойду, смотрю вниз, вода тёмная, холодная. Манит.

Мной овладела дикая тоска. Как же мы с Галей похожи, хоть разница в возрасте у нас три десятка лет, а может и больше. Мы родственники с дырой в душе. Пожертвовав в отношениях с мужчинами собой, мы потеряли себя. И теперь пытаемся найти дорогу обратно.

— Надо догнать остальных.

Мы шли вперёд не в состоянии прибавить шагу, две уставшие от жизни женщины, жующие жвачку.

— Подруга мне говорила, Галя, опомнись, что ты делаешь? Если он обманет? А я думала, завидует мне, что такая любовь. Никого не слушала. Он меня избил ещё три раза. Ненавидел прям, гнал в шею. Если бы ты знала, Юлечка, какое разочарование. Какой несчастной я себя чувствую, без всего осталась.

Галя говорила и говорила, её негромкий голос скользил мимо моего сознания.

Мы приехали в торговый центр в большой магазин для новорожденных. Срок был тридцать шесть недель, и я упросила мужа поехать и прикупить вещички для ребёнка. Муж висел в телефоне, переписывался с кем-то, улыбался. Стараясь не замечать не мне адресованных улыбок, я смогла отвлечься, рассматривая одёжку для малышей. Сердце сжималось от предвкушения, что я надену нежную розовую красоту на мою девочку. Я не скрывала умиления и восторга, когда касаясь пальцами, провела по комбинезончику.

— Какое чудо… возьмём?

Злой взгляд в мою сторону.

— И вот эти ползуночки, распашонку и шапочку к ним. Всё в комплекте. Правда, миленькие?

Мои восторги оторвали его от переписки. Он засунул телефон в карман, взял шапочку, посмотрел цену. Честно сказать, я выбирала самые скромные вещи.

— Ты курица, сейчас начнёшь тратить мои деньги на одежду, которая ребёнку нахер не нужна.

Меня мгновенно затрясло. Его нападки никогда не заканчивались одной фразой. Отвернулась, чтобы украдкой стереть слёзы, сделать вид, что ничего особенного не произошло. Обмануть не удалось. Он схватил меня за плечо и грубо повёл из зала, словно вышибала, тащивший зарвавшуюся пьяньчужку. Он остановился в коридоре, начал орать и размахивать передо мной руками.

— Ты опять собралась истерики закатывать! Ты никто! Какого чёрта я должен тебя постоянно терпеть?

Люди с опаской поглядывали на двухметрового детину, оравшую на маленькую беременную меня. Никто не подошёл, не вмешался, не заступился, да и чтобы это изменило.

— Знаешь, как я ненавижу твои слёзы! И всё равно испытываешь моё терпение. Ты меня достала, истеричка, — прошипел он мне в лицо. — Когда только перестанешь мне нервы мотать.

Резко развернувшись, он пошёл прочь. Без денег, документов и телефона я осталась в торговом центре на другом конце города от нашей квартиры. Потерявшись в пространстве, я добрела до лавочки и села, очутившись в безвоздушном пространстве. Мой мозг отключился. Я ничего не ощущала, не анализировала, не билась в истерике.

Из состояния отупения вывели физиологические потребности. Как в замедленной съёмке, я добралась до туалета, ополоснула руки и лицо холодной водой, посмотрела в зеркало. Оттуда глянуло на меня серое безэмоциональное лицо, с тёмными кругами вокруг глаз, как после наркоты. Веселушку, хохотушку, умницу, красавицу перепрограммировали в зомби.

Свой телефон я не взяла специально, чтобы не бесить мужа. Ему не нравилось, когда при нём я что-нибудь читала, сумочку с кошельком и карточкой нечаянно оставила дома, потому что от злобных слов «я вечно тебя жду», вылетела из квартиры как пробка из бутылки. Он не хотел ехать, не скрывая злость и раздражение от поездки. Уже в дороге я сто раз пожалела, что упросила посетить торговый центр.

Сейчас, глядя в зеркало, я отчётливо поняла, мне нельзя возвращаться к мужу. Это крайне плохая идея. Был вариант поехать к матери, но там отчим и сестра.

Мама второй раз вышла замуж, и с отчимом я не ужилась. Он как кукушонок правдами и неправдами выталкивал меня из родного гнезда, словно я отбирала у него последний кусок хлеба. Мама после появления сестры отстранилась от меня, и чтобы меньше слушать нытья и упрёков отчима, спровадила к бабушке – матери отца. Бабуля не могла похвастаться добрым нравом, но мы с ней худо-бедно ладили. Когда она умерла, я продолжала жить в её квартире, но ни продать, не обменять малогабаритную двушку не было возможности, потому что в ней имел долю мой дядька, давно осевший где-то на Северах.

Квартира осталась за мной, я оплачивала коммуналку втайне от гражданского мужа, сказав ему вскользь, что это имущество дядьки, и он туда поселился. Больше по поводу квартиры муж ко мне не приставал, а у меня беременной и слезливой появилась, кажется, последняя здравая мысль, что скоро придётся спасаться бегством с лялькой на руках, потому что я была в двух шагах от физического насилия.

У мужа нарастала ненависть ко мне: к моим слезам, просьбам, к моему внешнему виду. Кидание в меня вещей, выкручивание рук, болезненные щипки до синяков уже произошли, оставалось немного времени до родов, а потом можно будет и не церемониться. Втихушку от мужа я копила небольшие суммы и прятала их в двушке. Мою карточку муж регулярно проверял и под разными предлогами выуживал деньги. Так я лишилась почти всех декретных, потому что ему понадобился срочный ремонт автомобиля.

Мир не без добрых людей, я доехала на автобусе без билета до нужной остановки. В потёмках добралась до бабушкиной квартиры, тихо порадовавшись, что она у меня есть. Запасной ключ от квартиры хранился у соседки тёти Любы.

Попав домой, не раздеваясь, я легла на кровать и постаралась не думать. Ради ребёнка надо было сохранять, если не спокойствие, то хотя бы остатки мужества. Мне удалось уснуть. Под утро отошли околоплодные воды, на скорой помощи меня доставили в роддом. Моя недоношенная девочка весом 1700 грамм сразу заболела двусторонним воспалением лёгких, её определили в реанимацию, а меня, как не имеющую «паспорта» беременной, через два дня выписали из роддома, сказав, что можно узнавать о самочувствии дочери каждый день.

После бабушки остался старый телефон с разбитым экраном. По нему я звонила, выслушивала ответ «состояние тяжёлое», и падала на диван. Вскоре звонить перестала, просто ждала страшное известие и смотрела на окно.

Дорога вывела нас на утоптанную большую площадку с флагштоком, по периметру которой шли бетонные плиты. Здесь в былые времена пионеры поднимали флаг на утренней линейке в сопровождении барабанного боя. Нас уже ждали. Невысокий упитанный лысый мужик с гладко выбритым лицом в спортивных штанах, мало похожий на продвинутого психолога, помахал рукой, подзывая нас ближе.

— Здравствуйте, мои милые, — жизнерадостно обратился организатор к нам с Галей, когда мы добрались до группы женщин. — Подтянулись отстающие, и мы, наконец, все собрались. Меня зовут Арнольд Анатольевич. Имя, я думаю, не забудете, оно у меня, как у Шварценеггера.

Пока я рассматривала его лысый череп, сбоку чей-то голос тихо прокомментировал.

— Гей на позитиве.

Раздались сдержанные смешки. Кто-то мог шутить и улыбаться.

— Подойдите ко мне, я раздам вам бейджи с именами. Это позволит нам быстро познакомиться и не тянуть неловкое э…, забыв имя собеседника. Правда же, Ирочка?

Ирочкой он назвал молоденькую девчонку с голубыми волосами, небрежно торчащими во все стороны, которая первая подошла к нему. Следом Арнольд оперативно определил, кто есть кто, и мы прицепили бейджи с именами на грудь. Воодушевлённый проделанной работой, руководитель продолжил, встав повыше на бетонное основание под флагштоком. Ростом Арнольдик и правда, был невысок.

— Как вы уже знаете, наш экспериментальный курс рассчитан на три дня и три ночи. На территории рядом с вашим корпусом есть умывальники и туалеты, как в далёком пионерском детстве, если кто застал те времена. Вот там, — Арнольд показал рукой в сторону белого одноэтажного здания в отдалении от нас, — столовая. Наши повара готовят вкусно, но выйдут на работу только завтра.

— Как жаль, — сказала Галина Ивановна, — я проголодалась.

— Придётся потерпеть, — добродушно заметил Арнольд. — Распорядок дня вы увидите на стене корпуса. Этот лагерь арендуем не только мы, здесь проводят свадьбы, юбилеи и прочие мероприятия. Но вам не стоит беспокоиться, территория большая, корпуса отстоят друг от друга в отдалении, места всем хватает. Наш корпус номер шесть, пройдёмте за мной, сейчас всё покажу.

В наступающих сумерках лица женщин были похожи друг на друга, да я и не приглядывалась. Рядом шагала Галя, выбрав мои свободные уши для бесконечного рассказа. Мне было достаточно её компании.

— Знаешь, в детстве мама часто отправляла меня в пионерлагерь. С утра музыка на всю округу из радиорубки и бодрый голос «с добрым утром». Терпеть не могла утренние зарядки. Бегать с утра, толком не проснувшись, делать упражнения под диктовку физрука со свистком, такое себе удовольствие. Мы с девчонками частенько сачковали. Прятались, срезали дистанцию, косили под больных. После зарядки завтрак, потом построение на линейку. Всем отрядом шли на площадь. У каждого своё место, в центре вожатый отряда и председатель совета отряда. Барабанщик барабанит, горнист трубит, на блестящей трубе красный вымпел.

— Вы были в этом лагере?

— В другом, но распорядок везде одинаковый. И площадь такая же была с плитами по периметру и флагшток. Всё знакомо.

По утоптанной дорожке Арнольд повёл нас к корпусу мимо небольшой металлической карусели, на которых мы в детстве крутились до тошноты. Ирочка крутанула карусель, она даже не заскрипела.

— Действующая, — одобрительно сказала Мальвина.

Мы прошли мимо пожарного бака, наполненного песком, потом был длинный ряд допотопных рукомойников, покрашенных в голубой цвет, с «пимпочками», из которых при нажатии обычно лилась вода. Из одного такого подвижного стержня тонкой струйкой бежала вода, падая в длинный поддон внизу.

— Здесь можно умываться и мыть ноги холодной водой. Горячая будет в субботу в бане. Пока закаляемся, — хохотнул Арнольд.

В отдалении виднелся деревянный сортир, скорее всего, с дырками в полу. Кто-то спросил.

— А душевые кабинки есть?

— Пока нет. Но зато вкусный воздух в избытке, — оптимизм Арнольда не иссякал ни на минуту.

Деревянная восьмиугольная беседка рядом с корпусом порадовала свежевыкрашенным штакетником и обновлёнными лавочками внутри. Не успели мы добраться до корпуса, как издалека грянули мужские голоса, что-то слаженно орущие как пираты на корабле. Одна из женщин в длинном сером балахоне с гулькой на голове ойкнула, пошатнулась, чуть не упала. Её тут же подхватили.

— Тебе плохо?

Она тяжело дышала, пытаясь справиться с нахлынувшей дурнотой. Кто-то поддержал её, помог разогнуться.

— Паническая атака?

— Не знаю. Сейчас пройдёт.

Аккуратно протиснувшись между нами, к ней приблизился Арнольд, глянул на бейдж, потом в лицо.

— Лизонька, что случилось?

За неё ответила женщина с именем София с черной стрижкой каре, двойник Умы Турман из Криминального чтива.

— Там мужики какие-то заорали. Похоже пьяные, — неодобрительно ответила она хрипловатым голосом.

Арнольд по – бабьи всплеснул руками.

— Что вы, не бойтесь. Это Клуб миллионеров – отличные парни. Они не первый раз собираются здесь.

Издалека тянуло дымом костра и дразнящими запахами жарящегося на углях мяса. Вновь послышались дружные крики и хлопки.

— Это у них ритуал такой, встанут в круг и кричат одному, который в центре. Ты миллионер, ты богатый или что-то в этом роде.

В ответ на заявление Арнольда последовали мрачные реплики.

— Душнилы.

— Да, ну их бизнесменов.

Арнольд сразу же отреагировал.

— Там не настоящие миллионеры, а желающие ими стать. Вводный курс для тех, кто мечтает о больших деньгах.

— Интересно посмотреть, — сказала Ирочка с голубыми волосами.

— Миллионеры – почти все больные на голову. Их надо десятой дорогой обходить, — голос одной из женщин поставил точку в разговоре.

По утоптанной неширокой тропинке мы подошли вплотную к деревянному корпусу, на стене которого белой краской была выведена цифра шесть. По деревянным скрипучим ступеням, поднялись на длинную веранду, огороженную перилами с фигурными балясинами. На веранде оказались три двери на фасаде и две боковые, ведущие в небольшие комнатки.

Спальни просматривались через деревянные четырёхстворчатые окна, в одно из которых я уткнулась носом. Ничего необычного в комнатах не было, кровати, тумбочки, небольшой стол и несколько доисторических стульев.

— Прошу, располагайтесь, — произнёс Арнольд, открыв крайнюю дверь справа. — Это ваша спальня. Занимайте места.

Организатор по-хозяйски зашёл вслед за нами.

Нестройной толпой мы потянулись между двух рядов кроватей с тумбочками, на которых были сложены стопки чистого белья. Вполне приемлемый сервис. Кроватей оказалось штук двенадцать, по шесть с каждой стороны. Спальня мне сразу понравилась. Она была светлая с тремя широкими окнами с торца и двумя такими же большими с противоположной стороны от входа. Если учесть, что окно имелось и рядом с дверью, то по факту без окна была только одна боковая стена.

Я заняла место в самом конце комнаты справа, Галя же напротив расположилась у самого входа. Свой рассказ она теперь адресовала соседке Лизе, которая недавно чуть не грохнулась в обморок.

Энергии хватило на то, чтобы кое-как заправить постель, снять куртку и упасть на кровать. Ни про какое умывание не было и речи. На пределе сил я совершила марш-бросок от катера до корпуса и теперь лежала, словно обескровленная тушка.

Женщины негромко переговариваясь, занимали места. Скрипели кровати, звучали шаги, открывалась – закрывалась дверь. Все двинулись совершать положенные процедуры перед сном. Галина Ивановна в очередной раз затянула песню о своей несчастной любви. Для чего? Искала сочувствия к её бедственному положению? Уменьшала душевную боль? У меня сострадать не получилось.

Мне всегда казалось, что истории, повторенные много раз, распыляются в пространстве невидимыми частицами, оседая в мозгу слушателей отголосками понимания и участия. Сказать честно, я старалась не втягиваться в разговоры со своей добросердечной соседкой, выливавшей на меня при встрече рассказы о своих неизлечимых болезнях.

— Вот и верь людям. Все деньги мои присвоил. Что я докажу в чужой стране? — донёсся приглушённый голос Галины Ивановны с веранды.

Повернувшись к стене, я закрыла глаза, странная дрёма одолела меня. Сознание плавало на грани яви и сна, я слышала, как приходили женщины, хлопали тумбочки, шаркали ноги, но при всём усилии сейчас не смогла сказать ни слова. Чужой разговор убаюкивал меня. Вокруг люди, я не одна в этой пустыне одиночества.

Глава 2. Ночные страшилки

—  Мы после отбоя, — послышался голос Галины Ивановны, — ночью ходили пацанов мазать пастой. Была такая болгарская паста «Поморин» - самая ядрёная, не то, что сладкие «Чебурашка» или «Чипполино», от неё могло и раздражение появиться. Мазали обычно в конце смены. Часа в четыре утра, в самый сон, крадёшься в соседнюю палату, выдавливаешь пасту на лицо или руку и бежать.  

— Зачем?

— Ритуал такой. Мальчишки тоже нас мазали. Чем мы хуже? Трясёмся от страха, толкаем друг друга, но идём! А если попадёмся вожатым, то всё. Взбучка обеспечена.

— Вы так много помните о лагере, — послышался задумчивый голос Ирочки.

— Конечно. Два сезона каждое лето до девятого класса мать отправляла меня отдыхать. Путёвки недорогие, ещё какую-то часть профсоюз оплачивал. Кстати, в лагерях после отбоя принято страшилки травить.

— Ох, действительно, — сказала Ирочка и замолкла.

В наступившей тишине стали слышны звуки извне, негромкие птичьи переклички, мужские голоса вдалеке. Веселятся, шашлыки едят, а мы уже в кроватях.

— Страшилки. Да легко, — прозвучал в темноте хрипловатый голос Умы Турман – Софьи. — В день, когда я сбежала, думала или я его убью, или он меня. Спала с деревянной битой в обнимку и набранным 112 на телефоне. Сейчас везде его заблокировала, сама на антидепрессантах. И ведь всё понимала. Он на коленях стоял, плакал крокодильими слезами, «я без тебя погибну». Умолял вернуться, дать ему шанс. А потом изводил так, врагу не пожелаешь. Ножом на меня замахнулся, за то, что я его пельмени помешала в кастрюле. Он же не просил об этом. Всегда как натянутая струна с ним, не знала, что и когда выкинет.

Голос Софьи стал жёстким и злым.

— Курить стала, как не в себя, волосы посыпались, то бессоница, то сутками спала и не высыпалась. Как из ада вырвалась, честное слово.

— А меня муж взаперти держал, — сказала Ирочка, — телефон отобрал, издевался морально и физически, во всём контролировал, понимал только полное подчинение. Я как в тюрьме жила. Мне нельзя было соцсети и не каждую песню слушать. Один раз я закричала, он мне на голову свежезаваренный чай вылил. В ванну, где я мылась, угрожал бросить включенный фен.

— Сволочь! — сказала Софья.

— Документы спрятал, когда про развод заикнулась. Последний раз поругались, он говорит, всё, тебе конец и на кухню. Слышу грохот, все ножи на пол выбросил, я прямо в тапках в дверь, хорошо лифт на этаже стоял. Побежала в полицию, заявление написала. Они говорят, не забирай, недавно муж жену на нашем участке зарезал. Сейчас живу в социальном доме. Развожусь.

— Меня не бил, — отозвалась женщина с противоположного ряда, — только обзывал и унижал. Бегала, прислуживала ему. Он меня и по имени последнее время не называл, только «эй». С утра орёт, не те носки подала, я мечусь, ищу другие. Детям вечно, не мешай, закрой дверь с той стороны. Чем дальше с ним жила, тем сильнее оскорблял, просто втаптывал в грязь. Развелась, а он на меня опеку натравил. Я в диких тратах и на диких нервах. Адвокату, психологу. Хорошо, что сейчас деньги есть на карте, с ним всегда на нуле была. Умел вытягивать. Сейчас начала понемногу копить. С ним невозможно было.

Через две кровати от меня расположилась высокая рыжеволосая женщина лет тридцати пяти с длинной чёлкой, падающей на глаза.

— У меня мать токс, первый муж психопат, и сожитель попался днище. Только я тогда ничего не понимала. Думала, все так живут. С первым мужем дралась, как гладиатор. Он меня Жанна Дарк называл, но мужик всё равно сильнее. Развелись. А потом встретила этого. Стали любовниками, я забеременела. Сказал, буду пропадать и появляться. В беременность говорил всякий бред, а потом выдал, дети не мои. У меня двойня. Открестился за неделю до родов. Не знаю, как выдержала. И сейчас паршиво, слов нет.

Я прерывисто вздохнула, уткнулась носом в подушку, чтобы не зарыдать. На кровати приподнялась тонкая как тростинка девушка, взяла с тумбочки бутылку, отхлебнула воды.

— А я не выносила, — сказала она. — Забеременела. Он говорит, решай сама и куда-то свалил. В итоге замершая беременность и обвинение в том, что я ребёнка убила. Сбежала к родителям, рыдала целый месяц. Сейчас немного восстановилась, а он через знакомых достает, как насосом силы вытягивает. Рассказывает всем, как без меня ему плохо, а сам уже любовницу завёл. У меня, кстати, собачка писаться перестала. Я думала, бракованную взяла, с плохой нервной системой, чуть что, она лужи оставляла. Как сбежала от него, с Ириской всё хорошо.

— Какая порода?

— Чихуахуа. Маленькая комнатная собачка.

На кровати заворочалась женщина с карамельными распущенными волосами, подоткнула подушку, поднялась повыше.

— Ой, слушаю вас, и сердце заболело.

— Мила, у меня пустырник есть. Хочешь?

Женщины, похоже, все перезнакомились, уже по-свойски общались друг с другом, а я словно изгой забилась в дальний угол и молчала. Даже имена не все запомнила. Правда, имя хозяйки чихуахуа я знала, немного разговаривала с ней. Её Нина зовут, как чеховскую героиню из «Чайки».

— Спасибо, Вика. Сейчас отдышусь.

Где-то за окнами раздался треск. Сердце моментально сжалось от страха. И, видимо, не у меня одной. Некоторое время в комнате стояла настороженная тишина. Мы оказались далеко от цивилизации, среди соснового леса в заброшенном оздоровительном детском лагере. Стало не по себе от этой мысли. От внешнего мира нас защищала хлипкая дверь и большие окна с одинарными стёклами. Сейчас ночью, я вдруг ясно ощутила нашу уязвимость.

За окном вроде всё стихло.

— У меня мигрени не прекращались, — мягкий голос Нины разогнал тревожную тишину. — Я плакала от боли, а он орал, что слезами удачу от него отпугиваю. Говорил, женщина должна радоваться, тогда мужчина будет удачлив. Сейчас смешно вспоминать, а тогда было только обидно. Ведь хотела понимания и поддержки, а не воплей.

— Такая же история, через день голова болела. Сильнейшие боли прям до рвоты, — подхватила разговор женщина, предложившая пустырник. — Орал, ты меня на дно тянешь, нечего плакать. Как он ушёл, всего один раз голова болела.

— Я от него ужас, что терпела, — произнесла Ирочка. — У меня мышцы спины и шеи закаменели, больно было поворачиваться, а он каждый день требовал сосать и просить прощение. Говорил, какая от тебя польза? — Она облегчённо вздохнула. — Сейчас спокойно. Могу мыться не по времени, любую песню слушать, и шея прошла.

К горлу подкатила тошнота. Я словно вновь возвратилась в ледяную пустыню, в которой в диком одиночестве и тоске проживала день за днём. Мне как будто вынули мозг и заменили чужим. Я знала, какой чай он любит, какую еду, одежду, какие фильмы он предпочитает смотреть, как надо расставлять чашки в шкафу, чтобы не разозлить его.

Мои собственные желания и потребности исчезли, обнулились, ушли в небытие. Мне стало ничего не нужно. Я поселилась в аду и думала, что за его пределами ещё страшнее. Если бы он не бросил меня в торговом центре, я бы молча пошла с ним, продолжая отравляться ядом.

— Мила, тебе легче? — подала голос Галина Ивановна.

— Пойдёт…

— Ты хотела что-то рассказать?

Мила перекинула карамельные волосы на одно плечо, ещё немного подтянулась на кровати и села, опираясь спиной на подушку. Увидев на тумбочке очки, я вспомнила её. На улице она была в светло – серой толстовке с забавным принтом «семья енотов» и голубых джинсах.

— Мой никак не помогал. Никогда не утешал, всегда только хуже делал. Такое отвращение к нему, особенно после его диких поступков. Просто чужой человек рядом. Когда мне плохо, ему хорошо. Наговорит гадостей, глаза блестят, сразу заряженный и довольный! Кровосос! Конченый дегенерат. Хотела под машину броситься. А потом подумала, из-за этого ничтожества умирать! Двое детей, я финансово привязана. Пойти некуда, в Швеции живу. Ненавижу его. Сейчас на отдых к родителям приехала.

— Девочки, извините ещё раз, — сказала, молчавшая до сих пор Лиза, — за то, что напугала вас. Когда услышала мужские крики, подумала, муж! Он вроде на охоту уехал, сказал, связи не будет. Я без спроса сюда. Не знаю, что у него в голове. Может ночью поднять, ты говорит, о другом думала, и кулаком в лицо. Славянин, босиком по росе, обливание холодной водой, баня с мёдом. Боюсь его, ужас. Хожу в этом рубище как крепостная. Джинсы и брюки мне нельзя, кофе под запретом, разговаривать с ним надо тихо, уважительно. Ощущаю себя полным ничтожеством. Последнее время с трудом делаю элементарные вещи. Мне даже расчёсываться не хочется. Сестра оплатила эту поездку, сказала, вдруг тренинг поможет, и я смогу уйти.

— Не уходила ещё?

— Уходила. Рыдала и обратно возвращалась.

— Юль, — позвала Галина Ивановна.

Вздрогнув от неожиданности, я вся сжалась.

— Ты единственная не поделилась историей. Расскажи про своего мужа…

Вроде просьба, а так настойчиво прозвучала. Мне хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, стать невидимкой, лишь бы все забыли про меня.

— Юля…

Внезапно стало душно, словно грудь придавило чем-то тяжёлым. От попытки Гали вывести меня на диалог тело затрясло, к горлу подступила тошнота. Перед глазами возник муж в странной уродливой маске с клювом вместо носа, с лицом, как скомканная бумага. Яркий отталкивающий образ исчез так же мгновенно, как и появился.

— Э-м, горло болит, — промямлила я невнятно.

В этот момент кто-то громко постучался в дверь. В комнате резко смолкли все звуки. На фоне окна замаячил силуэт Арнольда, он приставил лицо к стеклу, всматриваясь в комнату.

— Не спите? – бодрым голосом прокричал Арнольдик.

— Терпеть не могу, когда так пугают, — прошипела Софья. — Мой со спины на улице специально наскакивал, вроде шутил, а у меня пульс зашкаливал.

Ирочка вскочила, босиком на цыпочках подбежала к двери, открыла. Слишком позитивный мужчина просочился в комнату, неся за собой вечернюю свежесть.

— Девчонки, там миллионеры приглашают присоединиться к их компании, посмотреть шоу. Они сейчас будут ходить по раскалённым углям.

— Мы уже спать легли, — откликнулась дама с собачкой.

— Девочки, детское время десять вечера. Я вас доведу и приведу обратно, как в пионерлагере парами построимся и пойдём.

Глава 3. По углям

После слов Арнольда наступила тишина. Женщины обдумывали предложение, а я таращилась в пустоту. Какие угли ночью? У меня сил не было даже для умывания.

— Там много мужчин?

Арнольд задумчиво почесал лысину.

— Человек пятнадцать, а может и меньше. Вы всё равно с ними познакомитесь. Вам три дня бок о бок жить. Там будет великолепное зрелище. Парни первый раз по углям пойдут!

— А вы будете с нами, Арнольд Анатольевич? – прочирикала Ирочка.

— Ох, ну, конечно же. Мне самому хочется посмотреть, а может и поучаствовать. Это же незабываемые ощущения на всю жизнь!

Арнольдик ударил в ладоши, залился визгливым смехом, предвкушая ночное развлечение. По мне он, скорее всего, хотел накатить. Не сомневаюсь, мужики сейчас пьют водку под шашлык.

— Выходите, ласточки мои. Жду около корпуса. Имейте в виду, немного похолодало.

За ним хлопнула дверь. Ирочка подошла к окну, всматриваясь в сумерки за пределами комнаты.

— Что-то я очкую..., — раздался тихий голос Вики.

Галина Ивановна вдруг поднялась с кровати.

— У меня всё равно бессонница. Пойду, гляну на миллионеров.

Она зашуршала в сумке, наверное, разыскивая тёплую кофту. Рядом чуть слышно пробурчала соседка Жанна.

— Думает кого-нибудь присмотреть вместо итальянского принца.

Я не сдержалась и хихикнула.

— Девочки, — от окна обернулась Ирочка. — Главное держаться вместе. Вон и фонари загорелись, дорожки освещаются.

— Э… знаешь, береженого бог бережёт. Я точно не пойду, — ответила Лиза, практиковавшая по росе босиком.

— Уходит капитан в далёкий путь, он любит девушку из Нагасаки! — вдруг пропела Софья. — Слышали? Песня у мужиков играла, когда мы сюда шли.

— А я группу «Звери» обожала, — откликнулась Вика, — в восьмом классе мы хором с девчонками пели. Помните? Районы, кварталы, жилые массивы, я ухожу, ухожу красиво. Недавно их концерт в Олимпийском был. Юбилей группы.

— Я тоже эту песню любила, — смущённо ответила Лиза.

С кроватей друг за другом стали подниматься женщины, надевая, кто куртку, кто толстовку.

— Эх, жизнь тебя душит, а ты возбуждаешься, — сказала Софья, чем заслужила одобрительные возгласы.

Повернувшись лицом к женщинам, я наблюдала, как они собираются. Только Лиза, ссутулившись, скорбно сложив руки на коленях, неподвижно сидела на кровати. Её унылая поза наводила тоску. В беспросветной темноте я завязла давно. Зачем было тащиться сюда? Сидеть в компании с Лизой? От взгляда на мученицу в балахоне на меня накатило раздражение. Наедине с Лизой с её подозрениями и страхами мне станет гораздо хуже, чем есть сейчас. Сумбурные злые чувства словно придали мне сил. Поднявшись, надев ветровку, я пошла к выходу.

— Ты уходишь? — встрепенулась Лиза. — Я здесь одна не останусь, — она подскочила на ноги.

И мне не весело, душа моя

Наша группа в полном составе вышла из корпуса. Арнольд радостно потёр руки.

— Становиться парами будем? Чтобы я вас пересчитал.

Ему ответил нестройный хор женских голосов.

— Нет.

— Бросьте!

— Что за чушь!

— Тогда вперёд, за мной!

Дорожки освещали небольшие светильники – шары на солнечных батареях. Их неяркий тёплый свет погружал окрестности в непередаваемую таинственную атмосферу. Мы словно оказались внутри стеклянного шара, в волшебном лесу, за пределами которого только весёлые мужские голоса нарушали наш маленький заколдованный мирок.

Вслед за Арнольдом мы добрели до поляны перед корпусом миллионеров. Сразу же бросились в глаза разукрашенные лица и обнажённые торсы разгорячённых мужчин, что, пританцовывая, ходили вокруг костра, словно исполняли какой-то ритуал.

— Мамочки, — простонала Лиза, хватаясь за мою руку, — они голые.

Наклонившись к её уху, я произнесла.

— Ничего страшного, готовятся.

— Они лица размалевали.

— В индейцев играют.

Нас усадили на бревно неподалёку от костра. Чуть в стороне стоял большой мангал с пустыми решетками для гриля. На раскладном столике теснились тарелки с кусками жареного мяса, крупно порезанными огурцами, дольками помидор и зеленью. Неожиданно захотелось есть. Я с вожделением посмотрела на стол, заметив такой же взгляд у Лизы, примостившейся бок о бок со мной.

В лесу не было ветра, дым от костра вился вверх. Он не выедал глаза, не раздражал, наоборот, наоборот, забирал мои печали и уносил в поднебесье.

Нам предложили шашлык и коньяк. От мяса и выпивки почти все отказались, кроме Арнольдика, Галины Ивановны и… меня. Я вдруг неожиданно осмелилась попросить шашлык у весёлых парней. Галя же, как мне показалось, одобрительно поглядела на меня, поставив «отлично» за хорошее поведение. Вообще Галина Ивановна, на мой взгляд, выглядела довольно возбуждённой, словно кровь забурлила в её жилах в преддверие зрелища.

Тарелка с прожаренными кусками холодного мяса приземлилась мне на колени. Сказав спасибо, я легонько пододвинула бумажную тарелочку к Лизе.

— Бери, тут много.

Лиза аккуратно взяла кусочек и быстро, словно воровка, положила его в рот. Она жевала торопливо почти со слезами на глазах.

— Муж часто не разрешает скоромное, а так хочется.

— Бери ещё.

Лиза съела почти всё мясо с тарелки, но попросить добавки я не решилась. Смелость покинула меня прежде, чем я наелась. Неприятное чувство неправильности царапнуло меня острыми коготками. Впервые за две недели я почувствовала голод, но тут же отдала свою порцию Лизе.

Веселье набирало обороты. Мужчины придумали прыгать через костёр, пока тот не догорел. Музыкальный трек сменился, из колонок грянул танцевальный хит и началось….

Парни, словно только и ждали сигнала, чтобы показать себя во всей красе. Один из них – самый симпатичный, на мой взгляд, почти без разбега легко перепрыгнул костёр. Следом за ним один из голышей, как я их про себя назвала, прыгнул и перекувыркнулся. Мы захлопали. Один из парней выдал нижний брейк перед костром, а потом боком сделал сальто над огнём.

Не миллионеры, а циркачи какие-то! Мой симпатяга, которого я приметила, встал на руки, постоял немного, упал на мостик, легко перебежал ногами по кругу, перевернулся в обратную сторону, опять на мостик, вскочил с него и прыгнул через полыхающий костёр. Проделал всё очень быстро, выказав недюжинную силу и гибкость. С нашего бревна раздались восхищённые возгласы. Интересно, как его зовут?

Мужики прыгали друг за другом, будто вводя себя в боевой транс. Наконец костёр догорел. Прыжки и чудачества прекратились, как и повизгивание, и радостные крики нашей группы поддержки. Музыку выключили. Из темноты материализовался бородатый мужик с лопатой и стал раскидывать и разбивать тлеющие угли. Зрелище казалось завораживающим. Красные угли, чуть присыпанные золой, крепкие мужские руки, готовящие место действия. Не хватало только шамана с бубном для камлания.

Миллионеры умело совместили выезд в безлюдный лагерь с тренингом, шашлыками, танцами и практикой хождения по углям. Я была уверена, что мужчины уже получили рекомендации. Ничто не нарушало таинство, которое должно было начаться с минуты на минуту. А вот я не смогу пересилить страх пройти по раскалённым углям. У меня не было ни уверенности, ни железной воли, ни смелости.

Кто-то умел наступать на горло своим страхам, идти на риск, побеждать, не боятся нового. Ничего из этого судьбоносного набора у меня не было. Ровным счётом ничего. Я хотела семью, детей и всего лишь нормальной обычной жизни. Ни фейерверки, ни заоблачная любовь не рисовались в моём воображении. Возможно, я попросила слишком мало, и жизнь устроила мне экстремальные горки, с которых я сейчас со свистом катилась вниз.

На ровной площадке бородач соорудил неширокую дорожку примерно полтора метра длиной. Лопату перехватил другой миллионер, тщательно разбивая крупные куски угля. Он окончательно разровнял дорожку и прибил угли. Они ровно тлели, не образуя над собой пламени, над ними лишь струился сизый дымок. В конце дорожки поставили тазик с водой.

Никаких инструкций не прозвучало, видимо, миллионеры знали, что делать, они дружно закатали штаны и приготовились. Убрав лопату, поклонившись зрителям, на угли вступил мужчина, который тщательно ровнял угли. Несколько раз вздохнув, он вступил на дорожку и, не погружая глубоко ноги, прошёл по ней. Впечатление такое, словно он двигался над углями. Мистика! Что только не привидится ночью?

Вступив сразу же в тазик, он вскинул руки в победном жесте. Я поняла, что даже не дышала, глядя на его проход. Лиза стиснула пальцы рук, щёки её горели то ли от жара, то ли от волнения.

— Неужели ему не больно? Угли ведь обжигают!

За первооткрывателем огненной дорожки началось настоящее паломничество. Никто не хотел отступать, тем более под восторженными женскими взглядами. Парень, за которым я наблюдала, попрыгал на месте босыми ногами и, шагнув вперёд, одолел тлеющие угли гораздо медленнее других. Возникло ощущение, что он совсем не боялся.

Слаженный вздох пронёсся между нами. Красиво прошёл, что и говорить. Я не заметила, как у меня на губах появилась улыбка. Неужели, я улыбаюсь? Крепкие икры в подвёрнутых джинсах, босые ноги, движущиеся по углям, сотворили чудо. Первый раз за три недели из унылой ветоши я превратилась в нормального человека.

Мужчина, выпрыгнув из тазика, сделал несколько шагов и присел передо мной, упершись коленями в землю. Я замерла. Чего такое? Посмотрев мне в глаза, он взялся за мою лодыжку. Ошарашенная его действиями, я онемела, не зная, как реагировать. Он аккуратно снял кроссовок, потом носок и поставил мою ногу себе на бедро, со второй ногой проделал то же самое. Мои голые ступни стояли на его бёдрах, обтянутых джинсами, в ответ я лишь глупо моргала. Мужчина тщательно протёр стопы о свои джинсы и поставил ноги на землю, поддёрнул до колен мои спортивные штаны, ещё раз взглянул мне в лицо.

— Надо, чтобы стопы были сухие.

Интонация мужчины заставила что-то тонко завибрировать в моей груди. В голосе миллионера не было ни бесцеремонности, ни напора, которые я ожидала услышать. Он протянул мне руку.

— Пойдём?

— Я-а…?

Как под гипнозом вложила пальцы в его шершавую ладонь. Он потянул меня с бревна, мы поднялись одновременно. В ушах грохотал пульс, я ничего не слышала и не видела, кроме его глаз, которые держали меня в плену. Он подвёл меня к началу дорожки, наклонился над ухом и негромко проговорил.

— Не погружай ноги глубоко, иди быстро. Упор на пятку и внутреннюю сторону стопы.

Я вздохнула полной грудью и… загадала. Если пройду, то всё будет хорошо.

— Иди. Я рядом.

В следующую минуту мысли улетучились, он отпустил мою руку и легонько подтолкнул в спину. Секундное возмущение исчезло под действием сильнейших ощущений, в ногах возникло болезненное покалывание. Боже! Я стояла на углях двумя ногами. Остолбенев, я посмотрела на свои ноги, по щиколотку утонувшие в багровых углях.

— Быстрей, Юля!

Разве мы знакомы? Ноги задвигались отдельно от головы, отключив защитные реакции тела. В тазик с прохладной водой я вступила, неожиданно почувствовав, что к пятке прилип уголёк.

— Ай!

Мой провожатый был тут как тут.

— Обожглась?

Никто кроме него не заметил, что я захромала, перешагнув через бортик тазика.

—Кажется, да.

Какое там обожглась! Меня трясло после пережитого стресса. Через ноги по всему телу шло, как будто электрическое покалывание. Пятка болела, но боль была терпимой. Мужчина усадил меня на бревно.

— Правая?

— Да.

— Сейчас обработаю, подожди.

Он исчез в темноте. На дорожке развернулось действо. Осмелевшая Галина Ивановна, под анестезией от коньяка, собиралась покорить горящие угли. И опять мне показалось, что кто-то подтолкнул её в спину. Галина Ивановна, ойкнув, пробежала по углям.

— Мамочки! — вскрикнула она и наступила в таз с тёмной водой. Столько чёрных пяток там уже побывало. Никто не думал о гигиене, не заморачивался чистотой. Мы были на одной волне, вступив на тропу тлеющего угля.

Вернулся мой инструктор. Бережно поднял ногу, обработал тампоном рану на ноге.

— Дезинфекция, — он ободряюще улыбнулся, — завтра, послезавтра не останется и следа.

Чтобы скрыть неожиданно накатившие слёзы, я наклонилась над кроссовками, доставая носки. Искренняя забота незнакомого мужчины словно выбросила меня на обочину мироздания. Прежде меня настолько не ценили, что капля человечности вдруг сотрясла моё существо до основания. Мозг прошило воспоминание о прошлой жизни. Привыкшая к недовольству, оскорблениям, унижениям, я перестала адекватно реагировать на них, словно покрылась коркой льда. Инструктор одним бесхитростным движением взломал бездушный лёд, и меня окатило ледяной водой.

Мужчина поднялся, куда-то ушёл, и через минуту в моих руках оказался пластиковый стаканчик с янтарной жидкостью.

— Давай, выпей. Залпом.

Не думая, я проглотила коньяк, чтобы, уже не таясь, смахнуть якобы выступившие от алкоголя слёзы.

— Спасибо.

— Всё нормально?

— Да. Лучше.

Голова приятно закружилась, дыхание выровнялось, я расслабилась.

Всё-таки хорошо, что у меня сработал инстинкт самосохранения, и я не вернулась к мужу. Так или иначе, у меня бы начались преждевременные роды, и он обвинил бы меня в том, что я родила недоношенного ребенка. Пусть сейчас я была один на один со своими страхами, но никто не подливал масла в костёр, заставляя чувствовать себя ничтожеством.

И сейчас, именно сейчас, в эту минуту мне стало легче.

Мужчины прошли по углям уже второй раз. Женщины, которых удостоили вниманием, смущались, отказывались, но шли. На бревне осталась только Лиза. Она не смогла преодолеть неловкость и страх. Её длинный балахон требовалось задрать до колен, но она ни в коем случае не хотела этого делать. Никто не настаивал, не тащил Лизу за руки на дорожку. Угли постепенно затухали, соревнуясь свечением с далёкими звёздами. Арнольдик пробежался по углям второй раз и объявил, что пора идти в корпус, потому что с утра запланировано много мероприятий.

Неожиданно у нас образовалось две парочки. Ирочку и Нину пошли провожать мужчины. Ко мне подошёл мой инструктор, подставил локоть.

— Пойдём вместе. Ты прихрамываешь, я помогу дойти.

Сердце до сих пор ёкало от воспоминания, как он по-хозяйски снял с меня кроссовки.— Ты знаешь моё имя?

— Оно у тебя на груди.

— Ой, точно.

Мне стало неловко. Последнее время я забывала слова, даты, названия, недавно сказала, такие зелёные штучки, потому что не могла вспомнить слово «огурцы». Потом замешкалась перед шлагбаумом около дома, не могла найти его в контактах. Муж тогда зло высмеял меня. Шлагбаум открывался с телефона, мой благоверный был за рулём, и ему пришлось ждать.

Инструктор не стал подшучивать надо мной. Рядом с ним оказалось спокойно и комфортно. Мысли о том, как я выгляжу со стороны, и что он обо мне подумает, не возникли ни на мгновение. В кои-то веки я была сама собой.

Странно, что мы безошибочно в толпе выделили друг друга. Меня выбрал тот, кто понравился мне с первого взгляда. С моей стороны не было никакого сексуального подтекста. Да, симпатичный спортивный мужчина, только и всего. В принципе, я даже под руку не хотела его брать. Мы просто шли по дорожке и разговаривали на отвлечённые темы.

Меня не интересовали ни профессия, ни возраст, ни семейное положение этого человека. Он шёл рядом, этого было более, чем достаточно. Запах скошенной травы усилился с наступлением ночи, и я с неимоверным удовольствием вздыхала насыщенный травяной аромат, глядела на звёзды, на моего провожатого. На его лицо падали отблески фонариков, я как зачарованная следила за игрой света и тени на гладковыбритых щеках, приподнятых скулах, волевом подбородке, чётко очерченных губах и главное, на удивительных глазах, цвет радужки которых я так и не смогла определить.

Он нашёл на небе Большую медведицу и посмеялся над тем, что больше ничего определить и не может. Мне нравились его улыбка, негромкий расслабленный голос, отсутствие хвастовства и глупых шуток, от которых бывает неловко. Он был полной противоположностью моего мужа в данный момент, и это усыпило мою бдительность.

На пути попалась карусель.

— Хочешь покататься, — предложил он.

Волшебная ночь в сосновом лесу не могла закончиться просто так, без какого-нибудь маленького безумства.

— Окей!

Я забралась внутрь карусели, и он без рывка, плавно начал её крутить, постепенно ускоряя ход.

— Быстрей!

Инструктор добавил мощности, я завизжала и схватилась за поручни. Голова закружилась вместе с небом, лесом и фонарями. Перед глазами всё слилось в сплошную круговерть.

— Хватит!

Мой карусельный предел наступил очень быстро. Да, я стала слабачкой. Но всё равно моё ребячество удалось. Отдышавшись немного, я вывалилась из карусели в руки Инструктора. Он прижал меня к своему крепкому торсу, несколько секунд я вдыхала запах его тела, словно смешанный с терпкой хвоей, чуть отстранилась, он тут же отпустил.

Инструктор благовоспитанно сопроводил меня до туалета, потом до умывальников. Под занавес пожелал спокойной ночи и мирно удалился, перекатывая во рту зелёный стебелёк.

Словно под анестезией я забыла про роддом, про дочь, которая лежала в реанимации, про то, что её, возможно, уже нет в живых, а мне просто не сообщили. Спокойно улеглась в кровать и заснула, ощущая, как по телу бродят токи от тлеющих углей. Всё будет хорошо. Кто прошёл по углям и не обжёгся, тот невиновен. Так определяли в древности вину преступников, сказал Инструктор.

Впрочем, пятка всё же болела.

Глава 4. Обвинение

Утро началось с громкой бодрой музыки над лагерем. Видимо, где-то всё-таки функционировала радиорубка, о которой толковала Галина Ивановна. Я еле оторвала голову от подушки, когда чем-то озабоченный Арнольд громко прокричал через окно.

— Через двадцать минут жду всех на площади.

Жанна откинула одеяло и села на кровати, пригладив пальцами свою лохматую гриву.

— С чего такая спешка! — пробурчала она.

Женщины, не спеша, поднимались с кроватей. Хождение по углям они обсудили ещё ночью, перед сном. Прогулявшая с инструктором ночные разговоры, я, конечно, много чего пропустила. Ахи и охи по поводу огнехождения с наступлением утра пока не начались. А мне очень хотелось поделиться своим состоянием. Сегодня была первая ночь после родов, когда я крепко спала.

Вяло отреагировав на сообщение, женщины, тем не менее, стали собираться на «утреннюю линейку».

Я вышла из корпуса последней, сходила до туалета, умылась и поплелась, хромая, следом за всеми. Наступать полностью на ногу я ещё не могла. Надо спросить девчонок, возможно, у них есть какое-нибудь средство от ожогов.

Неулыбчивый, нервный Арнольдик построил нас в шеренгу. Всем своим видом он транслировал, у нас неприятности. Не очень-то хорошо, встав утром после праздника, ожидая зарядку, завтрак, дыхательные практики, йогу и прочие занятия, стоять на плацу в ожидании плохих новостей.

Подходя к площади, я заметила отсутствие в наших рядах Галины Ивановны. Опаздывает? Но утром я её не видела. Девочки были несколько взбудоражены из-за странного утреннего построения. Они переговаривались между собой, пытались поговорить с Арнольдом, узнать причину изменения графика. Не флаг же мы собрались поднимать, открывая лагерный сезон?

Я встала с краю рядом с Лизой.

Со стороны столовой к нам неторопливо шли четверо мужчин, одетых в черную форму с желтой нашивкой «Охрана» на груди. В изумлении я следила за их приближением. Что-то пугающее проступало на их лицах. Ещё не осознавая причину, я уже хотела броситься прочь под защиту шестого корпуса. Мужчины приближались как хищники к стае ничего не подозревающих мирно пасущихся антилоп. Охранники подошли и встали напротив нас, пристальным вниманием пугая нашу группу. Жутковатое молчание затянулось.

Наконец один из них, брюнет с красивыми кудрявыми волосами, прокашлялся и сказал.

— Давайте знакомится. Мы – охрана лагеря. Вчера ночью в лагере совершено преступление. Бесследно пропали люди из клуба миллионеров. Кто-нибудь из вас может что-то сказать?

У меня пропал дар речи. Я видела этих мужчин вчера в группе миллионеров. Пусть их лица были разрисованы краской, но не узнать этих людей было невозможно. Они дурачились возле костра, прыгали через него, ходили по тлеющим углям.

Похоже, не одна я выпала в осадок от слов охранника. Мы стояли молча, будто попав в зазеркалье. Зазеркалье было опасным. На лицах мужчин читалась скрытая агрессия и какая-то холодная безжалостность. Они всерьёз хотели нас обвинить и наказать. Рой тревожных мыслей пронёсся в голове. Наказать? Софья закашлялась. Она и вчера немного покашливала у костра. Видимо, простудилась вечером.

— Можно узнать ваши имена? — спросила Жанна, кажется, единственная из нас, сохранившая способность мыслить и владеть речью.

— Наши имена, — ответил кудрявый, — вам знать незачем. Ваше дело ответить на вопрос, что вы сделали с группой миллионеров?

Жанна потрясённо спросила.

— Мы?

— А кто? Ваша группа приехала на…утилизацию. Кого вы планировали утилизировать?

— Вы же были с нами, — еле сдерживая себя, ответила Жанна. — Что за цирк вы здесь устраиваете!

Охранники переглянулись, их лица остались бесстрастными. Кудрявый прищурился, буравя Жанну злобным взглядом.

— Повторяю свой вопрос. Где миллионеры? Куда вы их дели?

Лиза нащупала мою руку, ухватилась за неё. Её холодная ладонь привела меня в чувство. Я взглянула на неё, её заметно трясло, на бледном лице проступила голубая сетка сосудов. Кажется, она была в двух шагах от обморока.

— Эй, девушке плохо. Ей надо воды и присесть, — я не смогла скрыть дрожь в голосе. Паника подступила к горлу, я видела, эти люди не шутили.

Кудрявый посмотрел на меня, его лицо исказила злоба, а у меня от страха ослабли колени.

— Говорю последний раз. Больше повторять не буду. Если возник вопрос, поднимайте руку и ждите разрешения спросить. Кто нарушит приказ, будет наказан.

— А мы разве заключенные концлагеря? — сказала Жанна, которой удалось взять себя в руки. — Вы кто такие? По какому праву нас задерживаете? Покажите документы!

— Как тебя зовут? — рявкнул кудрявый.

— Тебе незачем знать!

— Будешь стоять здесь до вечера!

В лицо кудрявому хаму полетела вытянутая рука со скрученной фигой.

— Товарищи охранники, — вдруг заголосил Арнольдик, стоящий во главе нашей шеренги, — извините. Давайте чуть позже соберёмся и всё выясним. У нас завтрак. Девочкам нельзя пропускать, может обостриться язва, сахарный диабет, подагра, возникнут осложнения с желчным пузырём, радикулитом, суставами...

Арнольд нёс чушь, но смеяться абсолютно не хотелось. Меня так трясло, что я чуть не прикусила язык.

— Им нужно соблюдать режим и правильное питание. Про утреннюю зарядку я уже не говорю, мы её пропустили, но питание должно быть вовремя.

— Хватит верещать! — крикнул на него, до сих пор молчавший, белобрысый высокий охранник, и Арнольд мгновенно замолк, словно в телевизоре выключили рекламную паузу.

— Пусть идут жрать, Саба, — сказал коренастый среднего роста кореец с обесцвеченными короткими волосами и серьгой в ухе.

Как из дорамы, подумала я, более пристально оценив его внешность. До замужества я любила смотреть корейские дорамы. Кореец был симпатичный, но колючий, презрительный взгляд выдавал в нём испорченную натуру. Ему бы хорошо подошла роль подлеца.

— Лис, тебе лучше не влезать — ответил ему белобрысый, — Бур разберётся.

Я моментально идентифицировала троих охранников. Погоняло кудрявого Бур, белобрысого – Саба, корейца Лис. Зоопарк какой-то.

Под пристальным, злобным взглядом Бура Жанна опустила руку. У меня уже давно подрагивали колени от предчувствия чего-то ужасного. Бур, ухмыляясь, отстегнул кобуру и вытащил пистолет. Мы замерли.

— Хочешь поспорить?

Он наставил пистолет на Жанну.

В траве звенели кузнечики, воздух согревался под лучами поднимавшегося солнца, одуряюще пахло скошенной травой, а моё сердце колотилось как бешенное. В следующую секунду Лиза навалилась на меня, я еле удержалась на ногах. Мила, стоявшая сбоку от Лизы, прижала руку к груди, быстро поверхностно дыша.

Бур неторопливо засунул пистолет за пояс, выдержал долгую паузу, оглядел строй.

— Поговорим позже, утилизаторши. Можете идти в столовую. Друг за другом.

Никто не двинулся с места, словно всех парализовало. Сердце долбило в грудную клетку, я подняла руку, привлекая внимание, терпеливо дожидаясь разрешения говорить.

— Что тебе? — довольный Бур снизошёл до меня.

— Можно, я помогу дойти девушке. Ей нехорошо.

Бур вальяжно кивнул головой.

— Разрешаю.

— Сука, — прошипела сбоку Мила. — Ненавижу.

— Шевелите ногами пока я добрый, — крикнул Бур, подгоняя нас. Охранники одобрительно хмыкнули, а девчонки шевельнулись как по команде «Отомри».

Под конвоем, охраняемые с двух сторон, мы гуськом друг за другом пошли на завтрак. Лиза навалилась на меня, судорожно часто дыша. Под её тяжестью, я хромала ещё сильней, медленно двигаясь по дорожке.

— Не отставать! — заорал сбоку белобрысый Саба, — и мы с Лизой прибавили шагу. Столовая из белого кирпича находилась недалеко от площади, но вход был с противоположной стороны. Пот лил с меня ручьём, спина болела от тяжести. Я тащила Лизу словно раненого бойца с поля боя. Мила оглядывалась на нас, но помочь не решилась, глядя на мерзкую рожу Сабы.

— Лиза, помогай мне, — простонала я, подходя к крыльцу белого здания. — Хватайся за перила. Сейчас сядем, покушаем, тебе легче станет.

Лиза всхлипнула.

— Юля, прости. Такая слабость накатила.

Отдышавшись, мы с Лизой одолели лестницу, вошли через открытую дверь в просторный зал с небольшим количеством столов. Да и кого было кормить в опустевшем лагере? Арнольд усадил девочек на отведённые места и ушёл вслед за охранниками куда-то в подсобные помещения на кухню. Оставшись одни, мы в смятении глядели друг на друга, не зная, что сказать и что делать.

На столе для каждой из нас стояла большая порция рисовой каши, кусок пышного омлета, кружка с чаем, в корзинке хлеб рядом с коробочками клубничного джема и сливочного масла. От нервного и физического напряжения меня потрясывало, но аппетит вернулся. Торопливо работая трясущейся рукой, я глотала остывшую кашу (охранники всё-таки нас задержали), слушала, о чём заговорили девчонки.

— Они нас дурят! Они точно были возле костра, — сказала Софья.

— Кореец с обесцвеченными волосами меня провожал, — прошептала Нина. — Кошмар.

— И кудрявый там был.

— А тот, белобрысый прыгал через костёр. Я его запомнила

— Короткостриженый с острыми зубами ко мне клеился, — добавила Ирочка. — Смотрел на меня как акула. Ужасный, с меня ростом. Имя не сказал.

— А у них нет имён, одни клички.

— Стоп, девочки. Миллионеров было примерно человек пятнадцать, а этих всего четверо, — сказала Вика.

Это было очень толковое замечание.

— Охранники могли присоединиться к ним у костра, шашлыков пожрать, — подхватила мысль Жанна, — а потом мужики что-то не поделили, завязалась драка, и… охранники грохнули толстосумов.

Ложки перестали стучать. Женщины замерли от ужаса.

— Ну, точно…, — пролепетала Ирочка.

— Теперь вину хотят свалить на нас, — заключила Жанна.

Я проглотила вставшую комом в горле кашу.

— И Галина Ивановна исчезла, её вещей нет в комнате.

— Арнольд что-то знает. На площади он испугался.

— Девочки, проводите меня, пожалуйста, я домой хочу, — всхлипнула Лиза. — Я оружия боюсь, у него пистолет...

— Это травмат, — сказала Жанна.

— Ты уверена?

Жанна поджала губы.

— Не может быть у простого охранника боевое оружие.

— А если у него есть разрешение? — спросила Вика.

— Бежать надо. Они убийцы, — подвела итог Мила.

Что-то тёмное материализовалось надо мной в пространстве, дохнуло в лицо ледяным ужасом.

— Мамочки, — прошептала Лиза.

— Хватит паниковать, — сказала Софа. — Если бы охранники убили миллионеров, тогда должны были убить и нас. Как свидетелей.

Меня на секунду парализовало от ужаса. Не от ужаса за свою жизнь, нет. В голове мелькнула чудовищная мысль, если бы меня убили, мой ад закончился бы разом.

— Что ты говоришь? — голос Вики завибрировал как струна. — Мы же ничего не видели!

Немного подумав, Жанна ответила:

— Если бы нас убили, то подозрение пало на них.

— А может они вообще ни при чем? Бур сказал, миллионеры просто исчезли. И охранники хотят узнать, где эти парни, — предположила Вика.

Версия оказалась не такой страшной, как прежняя про убийц. Время на минуту растянулось эластичной лентой, чтобы в следующее мгновение ударить в лоб.

— Мы непричастны к исчезновению, и, по-моему, они никого не ищут. Они прямо обвинили нас, — сказала Жанна.

Это были самые разумные слова в данный момент.

— И всё же, куда исчезли миллионеры и Галина Ивановна?

Мила стукнула ложкой по столу, привлекая внимание.

— Какая разница, где миллионеры, надо тикать отсюда.

— Думаешь, выпустят?

Словно в ответ на мой вопрос из кухни появились охранники вместе с Арнольдом и ещё одним человеком, одетым в черную футболку и черные джинсы. Взглянув на него, я почувствовала, как сердце подскочило к горлу. Я знала это ощущение мгновенного неконтролируемого страха. Мои инстинкты взвыли пожарной сиреной. Рядом с охранниками шагал Инструктор. В моём физическом пространстве возник предельный уровень опасности. Мне вдруг стало отчётливо ясно, почему из всей толпы мужчин я выбрала именно его. Инструктор явился материальной копией мужа.

Охранники несли в двух руках тарелки, собираясь завтракать. Они заняли стол напротив нас, загремели стульями, звякнули посудой. Мы разом смолкли. В липкой противной тишине послышался кашель Софьи. Она отпила чай, но это не помогло. Кашель усилился.

— Горячего попроси, — посоветовала Вика.

— Бесполезно, — Софья поднялась с места.

— Ждать всех, — скомандовал Бур.

— Около столовой можно? — спросила она, продолжая кашлять.

Бур не торопился с ответом, я представила, как он окинул Софью с ног до головы ленивым взглядом.

— Иди.

В горле встал ком. Хорошо, что я сидела спиной к столу охранников, сейчас я бы не смогла скрыть свои эмоции. Там где-то завтракал Инструктор. Он – убийца? А может, пока провожал меня, опоздал к драке? Нет, не опоздал. Меня замутило. Ещё минута, и я выблюю всю кашу на пол. Лиза заметила моё состояние, дотронулась до моей руки, судорожно сжавшей ложку, ледяными пальцами.

— Дыши, дыши.

Я пыталась втянуть воздух полной грудью, в которой будто поставили заслонку.

— Хочешь, тоже уйдём?

— Да. Пожалуйста.

Лиза подняла руку, обернувшись к столу охранников. Никакой реакции не последовало. Я медленно повернула голову через плечо. Мужчины спокойно завтракали, делая вид, что не замечают Лизу. Не замечают, как насекомое, вздумавшее пошевелить лапками. Инструктор сосредоточенно работал ложкой, его бесстрастное лицо стало последней каплей. Со скрипом отодвинув стул, я, пошатываясь, поднялась и быстро пошла мимо их стола.

— В чём дело? — послышался сбоку развязный окрик Бура.

Меня словно стегнули плетью, зажав рот ладонью, я, прихрамывая, побежала, к двери. Только бы успеть. Вдогонку прозвучал комментарий Сабы.

— Не пыли, старшина. Сейчас эта моль всем аппетит испортит.

Я вылетела на лестницу, стремительно сбежала по ней. Вдалеке из будок выскочили две лохматые дворняги на цепи и громко залаяли. Вид бегущего человека заставил их огласить округу злобным лаем.

Меня, действительно, вывернуло под кустами в нескольких шагах от лестницы. Сидевшая на ступеньках Софа подскочила ко мне, глядя, как я содрогаюсь в спазмах.

— Боже, что они сделали, твари?

Сплюнув тягучую слюну, сорвала листки с кустарников, вытерла рот.

— Ничего…

Обходительный Инструктор оказался монстром. Лучше бы его убили. Ужас, гнев, разочарование наотмашь ударили по моей израненной психике. Боже, какая же я легковерная! Меня элементарно обмануть, проявив минимум заботы. От ночного облегчения остались обугленные остывшие угли и те рассыпались в прах. Опустошение и боль, стали моими постоянными спутниками. Что я себе надумала? Просто хотела увидеть рядом человека.

Софа стояла рядом, когда я попыталась подняться, опираясь руками в колени.

— Тебе этот мужик понравился что ли?

— Уже разонравился. Не парься.

Я мучительно выблевала доверие к очередному лжецу. Хорошо, что он так быстро сменил маску. Теперь можно спокойно плевать ему вслед, а лучше держаться от него подальше. Всё это я уже проходила. Небольшая подстройка, капля участия, бла-бла-бла, и жертва на верёвочке. Бах, и уже на цепи в ошейнике на коленях, безропотно кивающая головой, что она никто, и звать её никак.

Инструктор оказался двойником моего мужа. Только и всего. И тот, и другой были внешне привлекательными, спортивными, приятными в общении, и непонятно, кто из них хуже. Пусть бы они исчезли. Пусть оба исчезнут из моей головы. Из моей реальности.

Надёргав травы, я забросала рисовую кашу, отторгнутую моим организмом. Собаки успокоились, перестали лаять и звенеть цепью. Вспыхнула неконтролируемая злость. Может, охранники ещё и собак жрут! Любимая шутка мужа была, увидев собаку, назвать её шашлыком. Он знал, что я любила животных.

— Надо бы собак прикормить, — задумчиво произнесла Софа.

Неприятно царапнула мысль о том, что собаки ночью свободно могут бегать по территории.

Глава 5. Любимое тело

Из столовой выкатился Арнольд Анатольевич, подошёл к нам. Софья опять закашляла. Лысый оптимист сразу же отскочил на пару шагов.

— Сейчас дождёмся всех девочек и пойдём. Сегодня мы будем воздействовать на собственное тело в плане физики. Инструктор по йоге ещё не приехал, поэтому начнём с дыхательных практик.

Растерянный вид, который Арнольд пытался маскировать улыбкой, меня не обманул. Суетливая нервозность в движениях и словах не укрылась ни от меня, ни от Софы. Что же всё-таки произошло в лагере? Шума вроде не было. Или его никто не слышал?

— Куда делась Галина Ивановна?

— Она ушла рано утром, — быстро ответил Арнольд, как будто ждал этого вопроса.

Мы с Софой переглянулись.

— У нас же сегодня только первый день тренинга.

— Ах, девочки. Причина достаточно прозаична. Галина Ивановна не заплатила. У неё не оказалось денег. Мы договорились, что отдаст наличкой, но, увы. Не знаю, на что она рассчитывала. Конечно, любой человек может попасть в лапы мошенников, я всё понимаю и очень сочувствую. Но Галочка сделала свой выбор, и это её ответственность. Не поймите неправильно, мы готовы помочь, но аренда лагеря, обслуживание, питание, зарплата сотрудников стоят денег. Мы не благотворительная организация.

Арнольд говорил убедительно, с паузами, со скорбью и придыханием в голосе. Я любила театр с детства. Прекрасно чувствовала наигрыш актёров, их заученные жесты и штампы, но иногда проваливалась в сценическую реальность с головой, испытывая невероятный катарсис. Сейчас Арнольд говорил, как актёр, выучивший текст. Его проникновенный монолог требовал проверки.

— Во сколько идёт утренний катер?

— Самый первый где-то в семь. К восьми многим дачникам на работу, и они успевают.

Похоже на правду. Если честно, беспокоиться о Галине Ивановне в свете нынешних событий, у меня не было ни сил, ни желания. Арнольд вроде не врал. Его волновала скорее упущенная выгода, чем сама Галя, и неприязни к ней в его словах я не почувствовала.

Мы дождались, пока наша группа вышла из столовой. Следом появились охранники. Я даже не взглянула на Инструктора, а он не сделал попытки приблизиться. Смотрел, наверное, на меня, как на пустое место. Ночью изображал участие, спрашивал, сильно ли болит нога. Сейчас особенно бесил его игнор и близкое присутствие. Муж постоянно игнорировал меня. Я могла подойти к нему, смотревшему телевизор, что-то спросить, сказать, а он так же естественно, как дышал, не замечал меня рядом и не отвечал.

Ни одна из девчонок не стала прогуливаться под луной, слушая бредни мужиков. Ирочка, вообще, со страху сбежала, увидев острые зубы Акулы. И Нина быстро с корейцем рассталась, только я единственная развесила уши, наслаждаясь компанией Оборотня.

— Не разбегаемся. Строем идём к корпусу, — крикнул Бур. — Что там у вас по плану, Череп, — обратился он к Арнольду.

Тот злобно глянул на Бура, а Ирочка хихикнула.

— Дыхательные практики, — сквозь зубы буркнул Арнольд.

— Ну, тогда вперёд…просветлённые.

Мужики дружно заржали. Я саркастически усмехнулась над кличкой Арнольда…свет Шварценеггера.

Нас осталось восемь без Галины Ивановны. Мы встали в пары. Статная высокая Жанна с черноволосой Софьей (Умой Турман) впереди, Ирочка рядом с добрейшей Викой за ними, две красавицы Нина и Мила следом, Лиза в платье мешке и я хромая, бесцветная моль — замыкающие. Против пятерых охранников у нас было небольшое численное преимущество. Если и Арнольда включить в нашу команду, то всё не так и плохо.

Собаки, увидев, интенсивное движение около столовой, снова выскочили из будок и подняли лай.

— У меня каша осталась, — сказала Нина, глядя огромными серыми глазами на брехавших собак.

— У меня омлет. Зря не взяла, — тихо откликнулась Мила, поправив карамельные волосы, густой волной, спадавшие на плечи.

Стройные, симпатичные девчонки словно были из модельного бизнеса. Миле очень шли очки в дизайнерской оправе, а Нине рваные обтягивающие джинсы. Взгляды мужчин с трудом отлипали от их точёных фигур. На мгновение охранники показались мне обычными похотливыми самцами. Но это был самообман, мы находились в их власти, и желание доминировать со всеми вытекающими никуда не делось.

Охранники оставались всё теми же злобно-равнодушными упырями, у которых имелась неизвестная нам цель, витавшая в воздухе.

Мы молча, как заключённые, двинулись по дорожке к нашему корпусу. Оборотень-инструктор не отсвечивал, шёл позади. Я усмехнулась. Оценивает мою задницу при хорошем освещении. От злости меня потрясывало, но это чувство было гораздо лучше, чем тухлая беспомощность и жалость к себе. Я никого не убивала и не позволю измываться над собой.

На торце нашего корпуса висел противопожарный щит. На нём были закреплены предметы для тушения пожара: топор, лопата, ведро, внизу стоял закрытый ящик с надписью «Песок».

Ущипнув Лизу за руку, я указала на щит. Заметив полные ужаса глаза бедной Лизы, я тут же пожалела о содеянном.

Единственное средство самозащиты запуганной женщины был побег, да и тут могли возникнуть сложности. Чувствуя раздражение, которое во мне вызывала Лиза, я мысленно одёрнула себя. Но мы, действительно, как две сиротки соответствовали друг другу. Лиза своим присутствием усиливала моё чувство неполноценности. В её платье – мешок можно спокойно насыпать картошки, никто бы и не заметил подмены.

Мы дошли до беседки, и я оглянулась. Инструктора не было. Злость, державшая меня в напряжении, схлынула. Хорошо, что ушёл. Не хочу его видеть.

Муж всё время жил в моей голове, я не могла ни о чём думать, кроме как о нём, не могла освободиться от навязчивых мыслей. Ожидание того, что он может сделать со мной, было гораздо страшнее реальности. Фантомы ужаса перекрывали кислород, погружая меня в сон наяву, где я бродила в лабиринте без выхода.

Рождение дочери загнало меня в ловушку самобичевания. Не было, кажется, ни минуты, чтобы я не думала о том, что сама допустила всё это, не пожалела невинное дитя, позволив так обращаться с собой. Что я за мать, у которой не получилось сохранить жизнь ребёнка?

С маниакальным упорством я хлестала себя обвинениями. В горячке и полусне я жаждала вернуться обратно, изменить прошлое, а по ночам, когда удавалось уснуть, мне снилось, как я избиваю мужа, кричу ему в лицо, рыдаю, захожусь в истерике.

Внутри беседки мы расселись на свежеокрашенных лавочках.

— Минуту внимания, — сказал Бур, подойдя вплотную к деревянным перилам. — Мы не будем ходить за вами по пятам, и сопровождать до туалета. Сейчас ждём полицию, до её появления, никто не имеет право покинуть территорию лагеря.

Наше настороженное молчание стало ответом.

— Всё понятно?

Арнольд согласно закивал головой.

— Конечно, мы будем здесь. Я прослежу. Никто никуда не собирается уходить. У девочек насыщенное расписание занятий на все три дня. Вы можете не волноваться и спокойно идти по своим делам.

При этих словах мы переглянулись. Утренняя «линейка» с демонстрацией оружия взывала незамедлительно «покинуть территорию», и успокоительная тирада Арнольда ни черта не успокаивала.

Сейчас голос Бура был даже доброжелателен, он на лету переобулся в «доброго полицейского», но рукоятка пистолета всё так же торчала за поясом. Охранники зашли на веранду, открыли дверь центральной спальни, вынесли оттуда стулья и расположились на веранде, лицом к нам.

Они же сказали, что уйдут?

Никто ничего не собирался нам объяснять. Мы просто оказались под прицелом четырёх пар глаз. Невозможно было отвлечься, сосредоточиться, не думать о людях, сидящих напротив.

На старых досках крыши беседки кое-где виднелись надписи. Их кто-то нацарапал на дереве гвоздём в каком-то лохматом году. Изучение изречений вроде «Маша 6 отряд» или «Лялька – пупсик» не спасло меня от желания взглянуть в сторону охранников. Их присутствие было сродни изощрённой пытке.

Призыв Арнольда к контролю над дыханием ворвался сквозь душную пелену мыслей.

— Самопознание начинается с тела, — сказал Арнольд, — без чего мы не можем прожить и двух минут? — обратился он к нам.

Глухое молчание. Никто словно не слышал его вопроса. Волновало только одно. Почему посторонние люди препарируют нас своими взглядами? Что им надо?

Арнольд как умелый аниматор среди растерявшихся детей сам выдал ответ.

— Правильно. Без дыхания. Дыханием, мои милые, можно управлять телом, а управлять телом, значит управлять эмоциями.

Неужели только я одна испытываю тревогу? Пробежалась взглядом по лицам женщин. Все сидели в неестественном напряжении от слишком близкого соседства наглых мужиков, которые рассматривали нас как товар на рынке. Бур, словно тестируя, посмотрел мне в лицо, я быстро отвернулась. Пошёл ты…

От одного острого взгляда Бура заломило виски. Я знала это состояние. Скоро невыносимо заболит голова, я буду терпеть без таблеток, наказывая себя. Крик, наглухо запечатанный молчанием, разобьётся о ледяную тьму одиночества. И ничто в целой Вселенной не сможет изменить этой безысходности, не поможет избавить меня от боли.

Голос Арнольда проник в сознание.

— Одна из дыхательных практик основана на минимизации глубины вдохов, полной трансформации нормального дыхания. Она помогает избавиться от многих болезней, облегчает их течение. Эта техника очень эффективна при астме, сильных аллергиях, спазмах. Основная задача при освоении этого метода – добиться поверхностного дыхания с задержками.

— Тебе плохо? — как сквозь вату донёсся голос Лизы.

— Голова.

Арнольд замолк, строго посмотрел на нас.

— Девочки, вы меня слушаете?

Надо же, мы ему ещё и мешаем. Мила, зло прищурившись, негромко спросила.

— Арнольд Анатольевич, а что делать, когда человек тебя оскорбляет, например, прямо с порога? Заходит и говорит, иди нах... Потом ест, пялится в айфон. Подойти, спросить ничего нельзя, потому что иди нах. Что делать? Дышать?

— Конечно, дышать, Милочка! Концентрация углекислого газа обладает успокаивающим эффектом.

С веранды послышался смех.

— Не легче ли придушить? — развязно прокомментировал Саба.

Ощущение жестких пальцев на моей шее пронзило настолько ярко, что я почти задохнулась. Муж любил хвататься за горло и сдавливать его.

Сабу точно хотелось придушить, и Арнольда вместе с ним. Он специально говорил громко и чётко, чтобы слышали охранники.

— Дополнительная концентрация на дыхании активирует префронтальную часть коры головного мозга, которая снижает активность центра, отвечающего за страх.

— Да, ты гонишь! — крикнул Саба.

Арнольд сделал вид, что не расслышал.

— Бур, скажи, когда душат, страх исчезает? — Саба заржал, ногтями почесав щетину на щеке.

— При чём тут удушение, — взвился Арнольд. — Ощущение нехватки воздуха не должно быть сильным и вызывать дискомфорт.

— А чо, придушишь так тёлку, когда надо, и она кончает прямо, ух.

Арнольд решил не обращать внимания на придурка. Мне же отстраниться не удалось. Жесткие пальцы на шее не давали нормально сделать вдох.

— Нужно чередовать обычное дыхание с задержками. Выдохнуть и задержать дыхание на пять секунд. Лучше при этом зажать нос.

— Лучше сразу горло, могу помочь, — Саба не унимался.

— Сейчас потренируемся. Неглубоко дышим десять секунд, и опять задержка на пять секунд. И снова повторяем. Дышим через нос. Всё понятно?

— Можно вообще заниматься в такой обстановке? — повысив голос, спросила Жанна, посмотрев на Бура.

— Мы должны знать, что вы тут замышляете, — грубо ответил он.

— Мы замышляем дыхательную практику, потом час медитации в тишине. Мы никуда не уйдём отсюда, — раздражённо ответил Арнольд.

Бур резко поднялся.

— Парни, пошли, хватит эти бредни слушать, — сошёл со ступеней и глянул на Арнольда. — А ты головой отвечаешь за группу.

Вслед за Буром встали другие охранники. Кореец Лис и Акула (как я назвала его про себя) не отсвечивали. Бур, действительно, был главный в команде. Стулья убрать за собой никто не удосужился. У меня возникла мысль, что они это сделали специально, чтобы в любой момент прийти и нагло усесться на веранде.

— Эти люди должны отвечать за нашу безопасность, Арнольд? — вызверилась Жанна, когда охранники скрылись с глаз.

— А я тут при чём? Кто же предполагал, что так случится? В чём моя вина? Я так же страдаю от их произвола.

Я бы поспорила с тем, что Арнольд страдает. Нас держали в страхе обвинениями и угрозами, Арнольд лишь слабо дёргался в ответ на шантаж охраны. Только когда увидел оружие, по-настоящему сдрейфил и хоть как-то разрядил обстановку. Рассчитывать на него не было смысла.

— Давайте успокоимся и продолжим занятие. Я сам использую технику задержки дыхания при судорогах ног. Она очень эффективна. Утром спросонья потянусь и бац, дикая боль. Кто-нибудь знает эти ощущения?

— Ну, да, бывает, — медленно произнесла Жанна.

— Так вот. Надо выдохнуть и зажать нос. Сразу, не просыпаясь. Боль уходит почти мгновенно, — Арнольд прижал руку к груди. — Минутку, я немного отдышусь, и будем начинать.

Под руководством Арнольда мы достаточно долго осваивали эту технику. В принципе, ничего сложного в ней не было. Арнольд оказался терпеливым и внимательным, что у него, конечно, было не отнять. Я постепенно успокоилась. Через час, стало жарко. Мы разоблачились до футболок. Солнце уже нешуточно припекало.

Арнольд похлопал в ладоши, заканчивая тренировку, мы ответили нестройными хлопками

— Умницы, красавицы. Все как одна лапушки, — заворковал он, как наседка над цыплятами.

Девчонки заулыбались. Наконец-то, нас отпустило. За время тренировки меня, действительно, покинули тревожные мысли. То неглубоко дыша, то задерживая дыхание, я отвлеклась. Это для меня оказалось непостижимой роскошью из-за бесконечных мыслей, которые держали в напряжении. Ощущение, что я могу быть в полном порядке, неожиданно всколыхнуло тёмную муть. Или, всё не так? И я просто выдумала себе в отчаянной попытке сбежать от действительности?

— А теперь нам пора расширить горизонты наших возможностей. Дышать будем легко и медленно. У нас начинается медитативная практика. Это прекраснейшая духовная практика, которая выручит вас в момент дискомфорта, в период противостояния суровым внешним обстоятельствам. Уверяю вас, в конце этого часа вы почувствуете невероятную лёгкость и воодушевление. Вы ощутите за спиной крылья, которые отрастите сами. Да, да сами!

Арнольд впечатлил своими словами и одухотворённым лицом, и не только меня. За его актёрскую игру я сейчас поставила бы пять с плюсом. Хотелось верить ему безусловно, знать, что всё придёт в гармонию и порядок.

Арнольд установил свой телефон на перилах, прислонив к опорной балке.

— Сейчас появится музыка и голос, слушайте и выполняйте, что он будет говорить. Расслабьтесь, отключите сознание, плывите в потоке. Медитация – это рубильник, который отключит вас от внешнего мира, это лекарство от тревог, страданий и болезней. Дышите спокойно, умиротворённо, а мне надо ненадолго отойти.

Арнольд включил телефон и покинул нас. Через пару минут после медленной расслабляющей музыки, действительно появился ласкающий слух женский голос.

Если честно, пока мне не удавалось выключить сумбурно проскакивающие мысли. К тому же Ирочка, сидящая рядом, неожиданно отвлекла меня, поднялась с места.

— Извини, я тихонько. В туалет.

Она прошуршала башмаками по деревянному полу беседки. Я проследила за ней до половины маршрута и вновь закрыла глаза. Спокойный голос из телефона просил расслабить мышцы лица, шеи, плеч. Только сейчас я поняла, насколько сжаты были зубы, как напряжены мои челюсти. Бог ты мой, я ведь просто взведённая пружина. Расслабила челюсти, нижняя губа поползла вниз. Мой рот приоткрылся. С опущенным подбородком и приоткрытым ртом я, наверное, выглядела глупо. Мысль о том, что кто-то может подглядывать за мной, заставила распахнуть веки.

Девчонки сидели с закрытыми глазами с расслабленным выражением на лице. Покой, безмятежность чувствовали все, кроме меня. Я осторожно оглянулась по сторонам. За беседкой никого не было, никто не выглядывал из-за дерева, не стоял, ухмыляясь, на тропинке, ничьи силуэты не мелькали за кустами вдали. Я чувствовала себя пришелицей из другого мира, выброшенную на незнакомую орбиту. Жанна вдруг резко открыла глаза, испугав меня чуть не до икоты.

— Иры долго нет.

Меня как будто окунули в кипяток. Тревога никуда не делась, медитация не помогла. Спящие царевны проснулись в одно мгновение. Контраст между теми, какие они были секунду назад, поразил.

— Задержалась? — Мила нервно поправила волосы.

Голос из телефона ласково просил почувствовать пальцы рук, расслабить их. Жанна встала, направилась прочь из беседки, я поднялась вслед за ней.

— Я с тобой.

— Девочки, продолжайте. Мы сходим.

Жанна критически глянула на меня, я не выглядела воинственно, но с ней я чувствовала себя уверенно. Жанна напоминала воительницу высоким ростом и статью. В моём представлении она была не хрупкой Жанной Дарк, а королевой франков Брунгильдой в рогатом шлеме с топором в руках. Интересно, какого роста был её сожитель? Наверное, под два метра, как злобный викинг.

Глупые мысли лезли в голову, пока мы шли к туалету. Вокруг тропинки была скошена трава, но чуть дальше от неё всё заросло луговым разнотравьем. Слишком большие площади, видимо, не стали выкашивать для небольшого количества гостей. Вот когда лагерь был полон детей, тогда здесь траву и косили, и вытаптывали заодно.

Туалет находился в отдалении, но всё-таки издалека вполне хорошо просматривался. Окрашенный синей краской, достаточно длинный с буквами «ж» и «м» по краям. Чем ближе мы подходили к синему сооружению, тем сильней меня потряхивало. Хотелось, чтобы Ира с голубыми растрёпанными волосами беззаботно выпорхнула нам навстречу. Подойдя вплотную, я следом за Жанной прошла за перегородку повернула туда, где в полу было несколько дырок. Я уже ходила в этот туалет, он был чистый и вполне цивильный для сортира такого рода.

В кабинке никого не было. Тревога удушливой волной поднялась к горлу. Я вдруг отчётливо осознала, что за время проживания с мужем полностью перешла в режим паранойи. И да, я заглянула внутрь каждой дырки.

— Кошмар, — прошептала Жанна, глядя на меня.

— Однажды мальчик в такую провалился. Мне рассказывали.

Жанна скептически пожала плечами. Было, значит, было. Она не спорила. Мы вышли из туалета, оглянулись по сторонам.

— Может, в мужском?

Меня уже лихорадило от страха.

— Иди сама. Я здесь постою.

Жанна смело зашла в мужской «предбанник», заглянула внутрь и мгновенно вышла оттуда.

— Пусто.

— Куда она делась?

Мы оглянулись по сторонам. Тропинок от туалета, идущих вглубь лагеря, где не было корпусов, не просматривалось. Можно, конечно, прогуляться по траве и набрать букет полевых цветов, но с чего бы Ире пришло в голову гулять, когда у нас шло занятие?

Неожиданно в отдалении за туалетом послышались горловые звуки. Кого-то нехило выворачивало. Мы обогнули туалет и ринулись туда. В шагах в двадцати в траве на четвереньках стояла Ира, а мужской силуэт в черной форме быстро удалялся в сторону сосен. Когда мы подбежали к Мальвине с красным лицом, она содрогалась и отплёвывалась, по подбородку текли слюни, лицо заливали слёзы, в придачу к рвотным запахам, воняло спермой.

— Сука, я так и знала, — прерывисто сказала Жанна, посмотрев вслед исчезающему за деревьями охраннику. — Кто это был? Бур?

— Саба, — сквозь слёзы проговорила Ира, тяжело дыша. Её трясло мелкой дрожью, она села на землю, подняла голову. — Предложил покурить, а потом…ну…это. Я испугалась, сказала, не могу… сперму, а он за волосы… глубоко… ободрал всё горло…, в меня спустил.

Мы немного постояли рядом, ожидая пока Иру перестанет трясти. Жанна сдула чёлку, упавшую на глаза.

— Идти можешь?

Ирочка подняла покрасневшие глаза на Жанну.

— Да. Сейчас.

Глава 6. Побег

Втроём мы быстро прошли к умывальнику, где Ира прополоскала рот и умылась, потом двинулись к беседке. Испуганные девчонки, в тревоге следившие за нами, забыли о медитации.

— Сворачиваемся, — сказала Жанна, когда мы подошли к группе, — надо поговорить.

Голос с музыкальным сопровождением всё так же ласково вещал из смартфона, когда мы поднялись на веранду. Девчонки, кажется, поняли всё без слов, посмотрев на Иру. Наивных среди нас давно не водилось.

— Заклинило мышцы, теперь и головой не поверну, — сказала она, растирая плечи и шею.

Жанна открыла комнату, именно ей чуть раньше доверили ключ.

— Саба поджидал за туалетом, — объяснила Жанна.

Ира смотрела спокойно и как-то отстранённо. Ужас, что она испытала в траве за сортиром, схлынул. Привычка терпеть насилие сделали её мало чувствительной к эмоциональной и физической боли. Её не надо было успокаивать, ободрять, она всё понимала и не истерила.

— Я подумала, если сделаю минет Сабе, острозубый от меня отстанет. Тупо, конечно. Ну, еще… испугалась. Он так грубо схватил за волосы, я…как отключилась.

Как всё похоже! Любая ситуация, напоминающая угрозу физического захвата, вводила меня в неконтролируемый ужас. Когда муж зверел, я впадала в ступор и не могла выдавить ни слова, замирая, как будто распадаясь на части.

— Эту дверь, — стоявшая около входа Софья подёргала ручку, — можно выбить одним пинком.

— У них ключи, даже выбивать не придётся, — заметила Мила. — У нас нет защиты. Охранники могут с нами сделать всё, что угодно.

Софья качнула головой, соглашаясь.

— Я кашляла около года. Когда ушла от психопата, кашель прекратился. Но знаете, теперь я кашляю каждый раз, когда рядом…э… люди с нарушенной психикой. Тело реагирует. Охранники психопаты. Я начала кашлять уже у костра.

— Арнольд тоже из этих? — быстро спросила Нина.

— Вроде нет. В беседке, я не кашляла.

— Боже, что с нами будет? — прошептала Лиза, — я не вынесу насилия.

Её паника обрушилась на меня ледяной лавиной вниз по позвоночнику.

— Девочки, собирайте вещи. Пока их нет рядом, надо бежать, — скомандовала Жанна.

В комнате возник вихрь. Все бросились к своим кроватям и тумбочкам. Девчонки лихорадочно стаскивали со спинок вещи, доставали рюкзаки.

Я как попало засунула толстовку в рюкзак, порадовавшись, что у меня почти нет вещей. Да и откуда им взяться в бабушкиной квартире, когда я лишь изредка забегала туда. Платье, оставшееся от беременности, я затолкала в дальний угол шифоньера, меня трясло от одного взгляда на него. Вещи студенческой поры и короткого периода перед замужеством, мне были как раз, но они вышли из моды, смотрелись дёшево и колхозно. Я поняла, почему меня так злил внешний вид Лизы, в своих старых спортивных штанах и кофточке с рюшами я недалеко ушла от её картофельного платья.

Мы собрались почти мгновенно.

— Связи нет, — сказала Нина, проверяя телефон.

— Ну, да, они предупреждали. Но может на берегу ловит? Я бы позвонила брату, у меня очень хороший брат.— Вика всхлипнула. — Господи, что с нами сделают? У меня двое детей.

Жанна с рюкзаком выглянула в открытую дверь, посмотрела по сторонам, махнула рукой.

— Пошли!

Мы выскользнули вслед за ней.

— Сейчас до сортира, и огибая главную площадь по кругу на аллею до ворот.

Она первая спустилась с веранды. Удивительно, голос с медитативной музыкой так и продолжал убаюкивать и взывать к расслаблению, когда мы быстрым шагом прошли мимо веранды.

Видимо, инстинкт самосохранения сработал как спусковой курок. У всех нашлись силы. И у Иры, и у трясущейся от страха Лизы, и как ни странно у меня. На узкой тропинке до туалета мы двигались друг за другом, не переходя на бег. Когда обогнули его, помчались как угорелые. Бежать пришлось по высокой некошеной траве. Лиза, которая сначала надсадно дышала мне в затылок, отстала. Её платье всё время цеплялось за длинные стебли травы. Я физически ощущала желание Лизы ухватиться за мою руку.

Справа вдалеке показалось монструозное темное здание, я даже не успела понять, для чего оно притаилось в глубине леса. Теперь мне везде чудилась опасность.

Чистый воздух без посторонних примесей вдруг вызвал оглушительную волну боли в голове. Я словно не заслужила дышать полной грудью. Чувство вины обрушилось, как разбойник из-за угла и ударило наотмашь. Моя маленькая девочка лежала в кувезе в реанимации, а её мать придумала отдыхать и медитировать среди корабельных сосен и чистейшего воздуха.

Мне вдруг показалось, что кара на нашу группу обрушилась из-за меня. Из-за меня пропали миллионеры, а свора психопатов получила над нами власть.

Мистическое сознание было худшим наказанием. Утешения не было ни в чём, я ни за что не могла зацепиться. В надежде сделать шаг к роддому, я будто специально сбежала в глушь, чтобы не дойти до заколдованного места, где лежала моя доченька. Внутри я обливалась слезами, в реальности прыгала как коза по высокой траве.

Пот заливал глаза, в горло будто напихали стекловаты, пятку жгло, в груди горел пожар, бок кололо, но я бежала, удивляясь сама себе, хотя день назад, еле передвигала ноги. Открылось второе дыхание. Кажется, попытка Арнольда расширить границы возможного, удалась. Может с этого и начинается новая жизнь?

Неужели я способна вынести всё это, выжить в одиночку? Трава мелькала перед глазами, тело ощущало последствия жутко-изматывающей бомбардировки, а ударная волна била в спину. И я бежала, хромая, задыхаясь, впиваясь обломанными ногтями в болючий бок.

Я догнала девчонок уже на подходе к аллее. Сама как потерянный ребёнок, застрявший между двух миров, пробормотала слова поддержки Лизе, догнавшей меня, видимо, из последних сил.

— Не отставай. Держись. Ещё немного.

Мои слова нашли отклик в её глазах, она вымученно улыбнулась.

— Не бросай меня. Юля.

Мы выбежали на аллею, ведущую к центральным воротам. Вокруг был достаточно хороший обзор, редкие сосны среди высокой травы. Здесь не спрятаться охотникам, поджидающим свою добычу. Вот и центральные ворота, белая широкая лестница, впереди берег реки, тёмная вода и остров посередине.

Девчонки Нина и Мила прыгали через одну ступеньку. Ира, чуть придерживаясь за перила, быстро перебирала ногами, Вика и Софья примерно на одной скорости с двух сторон бежали вниз. Жанна отстала, она бежала позади нас, прикрывала наш маленький отряд. Мы мчались к свободе. В груди пекло, но я шептала слова благодарности, не зная кому и за что.

Мы вырвались.

Отбежав в сторону от лестницы, девчонки остановились, чтобы отдышаться. Если бы я снимала фильм, то запечатлела наш сумасшедший спуск с разных ракурсов: сверху, снизу, сбоку, крупный план ног и лиц. Странно, что именно сейчас, когда нечем было дышать, кололо в боку, а душа уходила в пятки от одной лишь мысли о погоне, во мне прорезался глаз художника, и до меня дошло, почему так прекрасны были кадры на лестнице из знаменитого фильма, который мы разбирали на курсе.

Фокус внимания сместился на темную гладь реки. Страшно хотелось пить. Передо мной были целые тонны воды, но я не могла сделать даже глоток. Эту воду нельзя пить. Я спустилась к воде, чтобы ополоснуть лицо. Прохладная вода смыла пот, подарила невыразимое облегчение. Девчонки последовали за мной.

Берег был пуст, ни лодок, ни парней, ни пенсионеров в месте, где швартуется катер.

— Кто-нибудь знает расписание? — спросила Софа, оглядывая прибережную полосу и дорогу, уходящую вдоль береговой линии.

— Утром и вечером точно есть катер, днём не помню, — ответила Нина.

— Связи нет, — проверила Вика. — Может дальше по берегу будет?

— Надо уходить, ждать опасно, — отрезала Жанна.

Бесспорно, она была права, хоть переправа была очень далеко, но надо было идти.

Поправив рюкзаки, мы вышли на хорошо накатанную дорогу. Если бы её не было, двигаться по камням вдоль реки, стало для нас большой проблемой. Я представила Галину Ивановну с сумкой в руке, вот бы она помучилась. Повезло ей, что вовремя ушла.

Солнце шпарило во всю, пекло голову, руки, плечи. Ничего не спасало от жара. У меня не было ни кепки, ни панамки, ни платка, а чтобы попасть в тень, надо было карабкаться вверх по заросшему склону. Остальные девчонки нашли, чем покрыть голову. Сначала мы шли бодро, но примерно через час, ход замедлился. Мы присели отдохнуть на небольшие валуны вдоль берега.

Вика опять стала проверять связь. Мила посмотрела на неё.

— Один раз у моего сидели, — сказала Мила, — он сделал вид, что спит. Я в его телефон залезла и стала смотреть, а он, оказывается, не спал. И как начал орать. Мне прям захотелось ему с ноги в лоб дать.

— Я даже не рисковала притронуться к телефону мужа, — ответила Вика. — Всегда был в режиме сна или экраном вниз.

— Мой тоже психовал, — сказала Софа, — если вдруг увидит свой телефон в моих руках.

— А у моего камера выведена на телефон, — сказала Лиза. — Он соскочит среди ночи и орёт. Ты взяла мой телефон и удалила…

— Что удалила?

— Удалила того, кто меня любить приходил. Дикая ревность. Я сестре звонила, вези пустырник, я повешусь. Рыдала с семи утра до вечера без остановки. На коленях в саду ползала, просила, боги, заберите эту боль. Орала ему, чтоб ты сдох.

— Господи, — Вика задохнулась, — у меня от одной его смс адреналин зашкаливает. Голова отключается. А у тебя такой ужас…никакая психика не выдержит.

— Выдержит, — ответила Жанна, — лишь бы подальше от них.

— Ой, девочки, разворошили вы тему. — Вика вытащила из рюкзака бутылку с водой и поболтала ею. Воды было на донышке. Я сглотнула вязкую слюну, наблюдая, как она допила последние капли, встряхнула бутылку. — Меня отселил в соседнюю комнату с детьми, когда родила. Не помогал вообще. Я даже коляску таскала по ступенькам со старшим, будучи беременная младшей до последнего дня перед родами, пока он спокойно спал до обеда. Ты же говорит, решила идти гулять, вот и тащи сама. Я тут при чем? Я хочу выспаться. Он сказал на суде, когда разводили, у неё ребёнок температурит, поэтому не пришла. У неё! Про своего ребёнка.

— Я уже ничему не удивляюсь. У подруги муж на день рождения разбил двери, — сказала Нина, листая картинки на телефоне. — Гляньте.

Девчонки подошли посмотреть, я приблизилась, заглядывая сзади через плечо.

На фото были две межкомнатные двери в коридоре и большие дыры с рваными краями, обвисшими кусками дсп. По виду отверстий по одному месту били несколько раз, одна из дверей была пробита ещё и снизу, скорее всего от пинка.

— Подруга не так тесто на пиццу раскатывала. И кстати, её муж не первый раз двери разбил.

— Девочки, извините, что так вышло, — вдруг пролепетала Ира.

— Господи, тебя никто не обвиняет. — Вика обняла Мальвину за плечи. — У меня пустырник есть и валерьянка. Хочешь?

— Я витамины пью для поддержки психики.

Жанна встала.

— Ир, если бы не ты, мы бы огребли от ящеров по полной программе. Ты у нас за всех отработала.

Ирочка горько улыбнулась.

— Мне с вами легче, правда. Люди не понимают, как это страшно. А вы…

— А мы там были, Ир, — ответила Нина за всех. — А кто-то ещё до сих пор там.

Жанна, оглядев пустынный берег, сказала.

— Давайте двигаться. Быстрей бы люди появились. Или транспорт.

Наша группа зашагала по дороге. Я со своей хромотой немного отстала, и сразу не поняла, почему девчонки вдруг остановились и сбились в кучу. Навстречу нам пылила серая иномарка, и девчонки посторонились, давая транспорту дорогу. Лиза тут же притёрлась ко мне, когда я дохромала до группы. Лучше бы она держалась рядом с Жанной или Софой. Те могли лучше защитить её, в моём лице поддержка была ничтожна, я сейчас сама спряталась бы за чью-нибудь спину.

Немного не доезжая до нас, автомобиль остановился. Солнце не било в глаза, но разглядеть пассажиров внутри не удалось, козырьки были опущены.

— Девочки, кто может, включайте камеру, — предупредила Жанна.

Дверцы машины неторопливо распахнулись. С двух сторон оттуда вылезли четверо охранников. Они были в черных брюках, но верхнюю куртку сменили на футболки и майки - алкоголички, демонстрирующие накачанные руки и мокрые круги подмышками. У Бура до самой шеи из-под майки выбивалась густая черная поросль, за поясом как всегда торчал пистолет. Лица охранников были расслаблено-довольны, будто они приехали после хорошей тренировки.

— Давно не виделись, — сказал Бур, сделав несколько шагов к нам.

На него наставили камеры Нина и Вика.

— Я не давал разрешения меня снимать, — сказал он, ухмыляясь.

— Вы не имеете права нас задерживать, — Жанна ответила за всех.

— Вы ошибаетесь. В сложившей ситуации в лагере мы закон и действуем в рамках закона.

— Покажите документы.

— Через два часа здесь будет полиция, они снимут показания, и вас отпустят, — примирительно сказал Бур. — Это ненадолго. Вечером придёт катер, и вы спокойно, раз уж так решили, можете уехать.

— Девочки, не верьте, — прошептала за спиной Ирочка.

Она могла бы и не предупреждать. Если честно, меня трясло от страха, только от одного вида этих мужиков, хотя они стояли в расслабленных позах, довольные не понятно чем.

— Нам небезопасно оставаться в лагере, — вперёд вышла Софа. — Ваш сотрудник…

— Не надо, — Ирочка схватила её за руку. — Не говори.

Не позорь меня, хотела сказать Ира. Принудил мужчина, а стыдно женщине.

— Я думаю, полиция в городе разберётся, — расплывчато закончила свою мысль София.

— С чем разберётся?

Бур включил дурачка, что было естественно. Ира не сможет выдвинуть обвинение. Формально, всё произошло по взаимному согласию.

— Отойдите с дороги, — сказала Жанна.

— А не то, что?

Бур издевался над нами, шаг за шагом приближаясь к нашей группе. Его команда следовала за ним.

— У тебя камень в руке? — ласково обратился он к Миле. — Это нападение на должностное лицо.

— За собой смотри, у тебя ширинка расстёгнута.

— Борзая! — хмыкнул Саба.

Бур сделал быстрое, неуловимое движение, заломив руку взвывшей от боли Милы за спину. Камень, глухо стукнув, выпал из ладони.

— Ах, ты тварь!

Стоявшая рядом Софа размахнулась, чтобы ударить Бура, но он, толкнув Милу, упавшую на колени, перехватил за руку Софьи. Она пнула его под колено, он коротко охнул и выпустил её. Оказавшийся рядом Саба схватил Софу за волосы, она отвесила ему пощёчину, дёрнулась в сторону от летевшего в неё кулака, чёрный парик остался в руках охранника.

— Фу, блядь, — он откинул парик в сторону, как дохлую крысу.

Голова Софьи была полностью седая, взмокшие короткие волосы прилипли к черепу, из глаз женщины брызнули злые слёзы.

В лоб Сабе ударил маленький камень. Жанна готовилась бросить ещё один.

— Сука, — взвыл Саба, схватившись за лоб. С яростью взбешенного быка он готов был кинуться на отступившую от него на несколько шагов Жанну, приготовившуюся драться.

Сзади раздался громкий гудок иномарки, с водительского места кто-то длинно просигналил.

— Угомонись, — Бур удержал Сабу.

Бур оглянулся к авто, помахал рукой, показывая, что всё в порядке.

Софья подобрала парик, отряхнула его, водрузила на голову. Её трясло от унижения и злобы. Охранники сбавили пыл.

Мила поднялась с колен, на голубых джинсах расползлись два грязных коричневых пятна.

— Урод! Я гражданка Швеции, вы не имеете права меня задерживать!

Бур спокойно, почти ласково посмотрел на неё.

— Мила, простите, но гражданам Швеции не разрешено наносить увечья сотрудникам при исполнении. Я оборонялся.

— Пошёл ты…

— Девушки, прошу вежливо. В соответствии с должностными инструкциями мы не можем вас отпустить. Скоро прибудет полиция, они снимут показания, побеседуют, и вы отправитесь домой. Возвращайтесь в лагерь, мы вас пальцем не тронем.

— Уже тронули!

— Кто устал, можем довезти на машине.

— Нет!

— Я предупреждаю, кто не пойдёт добровольно, на того наденем наручники. Не упрямьтесь, мы привезли воды, а вы нас обвиняете, нападаете. — Он выразительно посмотрел на Сабу. — Давайте всё решим мирно.

Это был самый позорный момент сегодняшнего дня. Нам раздали по бутылке холодной воды из сумки-холодильника, и мы капитулировали.

Обратно под палящим солнцем наша группа тащилась в два раза дольше, обессилев от жары и своего поражения. Стоило ли бежать, как сумасшедшие, чтобы возвратиться в точку отсчёта. Что бы кто не говорил, я не чувствовала себя в безопасности. Думаю, и девчонки тоже. Осталось взять в заложники Арнольда, и, прикрываясь им, хоть как-то дождаться полиции.

Кореец Лис подошёл ко мне, предложив доехать до лагеря на машине. Типа водитель хочет меня подвезти. Разведать дорогу поверху через дачи показалось важным, но мысль о том, что в авто сидит Инструктор, меня напугала до дрожи. Ласковый убийца, так я назвала его. Иномарка еще некоторое время следовала за нами, потом развернулась и уехала.

Глава 7. Вторая попытка

Вернувшись в лагерь, мы прошли к своему шестому корпусу, открыли комнату и завалились на кровати в ожидании полиции и ужина, так как обед уже пропустили. Давно прошло обещанных пара часов, если учесть, сколько мы шли обратно, а полиция не появилась. Правда, прибежал взволнованный Арнольд, которого пинками хотелось выгнать из комнаты.

Он был в курсе нашего побега, пробовал оправдываться, что-то кудахтал про арт-терапию в расписании (мы должны были рисовать на подготовленных мольбертах), но его месседж остался без ответа.

— Мы хотим отдохнуть, — сказала Софа и захлопнула перед Арнольдом дверь.

В ожидании новостей я уснула. На соседних кроватях похрапывали девчонки. Время на телефоне показало шесть часов, нас никто не потревожил, видимо, полиция ещё не прибыла. В течение часа проснулись остальные девочки. В семь по графику у нас был ужин, а в расписании занятий стояло «Снятие мышечных зажимов».

К семи часам мы поплелись в столовую. Охранники в зоне видимости не появились. Зато Арнольд вился около нас змеёй, сказав, что придёт позже, и мы начнём занятие. Наши злые лица и глухое молчание он постарался не заметить. В восемь вечера мы расселись на скамейках беседки. Сидеть в комнате уже не было сил, а прогуляться по территории лагеря мы боялись. Теперь даже в туалет мы ходили группами не меньше трёх человек.

Арнольд уже поджидал нас.

— Девочки, надеюсь, утренний инцидент исчерпан, и сейчас я дам несколько техник по снятию мышечных зажимов. Это так важно при тревожных состояниях.

— Где полиция? — оборвала его тираду Софья.

— Сказали, часам к девяти будет.

— Они ночью работают?

— Откуда мне знать? Видимо, заняты. Итак, начнём. Сдерживаемые или подавляемые негативные эмоции, например, гнев или страх на физическом уровне формируют так называемый «мышечный панцирь» в теле человека.  Отрицательные эмоции привычно загоняются вглубь сознания и тела. Но тело отвечает на это реакцией в форме хронического напряжения мышц. Как избавиться от этого?

— Врезать по морде обидчику, — ответила Мила.

— Всё правильно, Милочка. Когда мы естественно выражаем эмоции, мышцы расслабляются. Общеизвестна техника избивания подушки. Так мы выводим накопленную ярость. Давайте рассмотрим упражнения для рта.

— Если это техника минета, то я пас, — сказала Ирочка.

Жанна показала большой палец в знак одобрения. Девчонки засмеялись. Удивительно, что Ира могла шутить на эту тему, хотя теперь, чтобы повернуть голову, она разворачивалась всем корпусом, как робот.

— Боже упаси! Какой минет? — Арнольд привычно заквохтал, всплеснув руками. — Сжатые губы и мышцы вокруг них блокируют трансляцию чувств. Но рот – это ключевой канал нашей коммуникации. Например, мы целуем тех, кому желаем продемонстрировать тепло и любовь. Если мы не позволяем себе чувствовать любовь, вспоминая неудачный личный опыт, данное удержание природной потребности находит отражение в зажиме области рта. Этот же механизм работает, когда мы не позволяем себе выражать словесно собственные переживания. Техника простая. Надо лечь в позу эмбриона и делать сосательные движения, как младенец.

— Ой, ля. Как раз по теме минета, — Мила толкнула в бок сидящую рядом Ирочку.

— Ага, — хмыкнула та в ответ, — а то на коленях расслабиться вообще невозможно. А вот если лечь…

— Тогда точно выразишь собственные переживания, — ответила Мила.

Арнольд строго посмотрел на неё. Надо же какой моралист. Где он был, когда Ира за туалетом отсасывала Сабе?

— Напряжения в горловой зоне — Арнольд повысил голос, — это неосознанная защита от нежелательного «проглатывания» плохого из внешнего мира. Также это контроль над страхом, защита от реакций, которые, как считает человек, осудят окружающие.

У меня перехватило дыхание от воспоминаний. Арнольд прицельно ударил в больное место. Перед тем как сказать что-то мужу, я всегда думала, как сформулировать правильно, деликатно, понятно, но всё равно не могла предугадать реакцию. Почти никогда не получалось высказаться так, чтобы не обидеть, не задеть его, не поднять бурю раздражения или злости. Мои слова толковались через призму его восприятия, которая искажала смысл послания. В последнее время я говорила всё меньше и меньше.

В начале отношений он восхищался мной, говорил, что гордится моим широким кругозором и взглядами на жизнь. Потом мои высказывания стали «ты в каждой бочке затычка», вскоре посыпались требования во всём советоваться с ним. Когда я стала советоваться по каждой мелочи, он сказал: «Что ты спрашиваешь, у тебя своего мнения нет?» Всё закончилось вердиктом, что у меня вообще нет своего мнения. Моё мнение стало ноль целых ноль десятых, я чувствовала себя ничтожеством, недостойным открывать рот.

Мой поток сознания был прерван лекцией Арнольда.

— Стиснутые челюсти не дают выхода наружу звукам. Зажимаются и голосовые связки. Звук голоса получается напряженным, с затрудненными интонациями. При этом возможны сиплость и хрипота. Для снятия напряжения есть много упражнений. Например, зевать.

Арнольд зевнул, широко разинув рот. Мы начали зевать вслед за ним.

— Можно взять упругий и одновременно мягкий мячик. Подойдут некоторые собачьи игрушки. Кусать энергично. Можно рычать, вырывать предмет из своих зубов. Вспомните, как это делают злые, сердитые собаки. Когда устанете, можно расслабить челюсти.

— У вас есть мячики?

— Нет. Использовать чужие мячики негигиенично. Это упражнение для домашней работы. Сейчас сделаем так. Опускаем нижнюю челюсть, надавливаем на жевательные мускулы, расположенные у угла нижней челюсти. Смотрите, я показываю.

Мы старательно повторяли за Арнольдом.

— Когда мышцы излишне напряжены, возможно, почувствуете болезненное ощущение. Продавливаем, проминаем. Это расслабляет челюсть.

Минут пять мы выполняли упражнение. У меня, действительно, возникли болезненные ощущения.

— Теперь дальше. Выдвинуть подбородок вперед и фиксировать его на 30 секунд. Повторяйте за мной.

Мы как мартышки в цирке выдвинули челюсть вслед за Арнольдом.

— Подвигать напряженной челюстью вправо, влево, фиксируя ее выдвинутой вперед. Далее открыть рот максимально широко. Во время действия возможно тревожное или гневное ощущение. Это правильно. Из-за подавляемого стремления кричать, испытывая боль и страх, формируются своеобразные блоки в голосовых связках. Разблокировать зажимы в горле можно посредством естественного, несдерживаемого крика. Можно отправиться в уединенное место и там прокричаться. Слова не нужны. Просто надо кричать сильно, насколько можете.

Из-за корпуса вывернули четверо уже переодетых в чёрную форму охранников и направились к нам. Арнольд резко смолк. Меня сразу начало потряхивать.

— Мы с Тамарой ходим парой, — прокомментировала Вика.

— Как думаете, полиция приехала? — спросила Софа.

— А где полиция?

— Может, в другом здании?

— Ага, я видела небольшие вип-домики справа от столовой.

Девчонки перебрасывались предположениями, напряженно наблюдая за приближающей четверкой. Инструктора с ними не было.

— Привет, девчонки. — Бур, криво ухмыляясь, оглядел нас. Его оскал, которым он имитировал улыбку, съезжал на бок, словно одна сторона лица не работала. Вкупе со стеклянными глазами это выглядело жутко. Даже Саба с пошлым выражением лица казался, не так омерзителен, как Бур. Не зря говорят, вожаком становится самый мерзкий и наглый из всех.

— Только что сообщили, сегодня полиция не приедет. Нам велели самим допросить вас… индивидуально.

— Чего? — спросила Жанна.

— Кто первый?

— Никто.

— Арнольд Анатольевич, выйди, — скомандовал Бур.

Наш оптимист мгновенно сдулся, мелкими шажками отступая к выходу.

— Шевелись! — крикнул Лис.

Арнольд вздрогнул, повернулся, выскочил из беседки прямо на Лиса, тот толкнул его в сторону так, что Арнольд упал на карачки, успев подставить руки.

— Осторожней надо, — Лис хмыкнул, изобразив участие. Он за шкирку поднял Арнольда, отряхнул его рубашку.

— Давайте, мы ждём, — грубо выкрикнул Акула, которому отводилась роль шестёрки. Кажется, я первый раз слышала его голос. — Эй, ты! — он указал на Ирочку. — Выходи.

Ира не шевельнулась.

— Кот, не пугай девушку, — примирительно сказал Саба, посмотрев на Акулу. Между этими двумя, действительно, разгорелась конкуренция за Иру, она не ошиблась в притязаниях так называемого Кота. — С девушками надо ласково.

— С-сука, — прошипела Жанна.

Ира жалобно посмотрела на неё.

Длинноногий Саба одним прыжком очутился в беседке, ухватил Иру за руку.

— Пойдём.

Она впала в ступор, он дернул её, Ира упала на колени. В этот момент в беседку вскочил Бур и Акула, видимо, чтобы помочь. Жанна бросилась наперерез Буру, получив резкий удар под дых, Софа получила прямой в челюсть от Акулы, загородив ему вход.

Сорвавшаяся с места Мила, визжа как дикая кошка, впилась ногтями в лицо Акулы – Кота, за что схлопотала от него оглушительную пощечину. На спину Сабы с другой стороны кинулась Нина, со всей силы тарабаня по ней кулаками, он отпустил Иру, выкинув руку назад, схватил Нину за волосы. Он бы вырвал у неё клок, если бы она не удержала захват обеими руками. Бур, развернув Жанну спиной к себе, ухватил её за шею и поволок из беседки. В этот момент он пропустил удар в ухо от невысокой Вики, вскочившей с места. От неожиданности Бур выпустил Жанну и с разъярённой перекошенной мордой повернулся к Вике.

И тут Лиза завизжала так, что у всех заложило уши. Нина, Мила, Вика и я подхватили этот душераздирающий визг. Бур и Кот попятились из беседки.

Оттолкнув Нину, Саба отступил вслед за ними. На лице Акулы виднелись красные кровавые царапины, Бур придерживался за ухо, у Сабы лицо пошло бурыми пятнами, не пострадал только обесцвеченный кореец, самый предусмотрительный из всех.

— Ну, ведьмы, вы у нас попляшете, — заорал Саба, перекрикивая нас.

— Пошли вон!

— Уроды!

— Твари!

Девчонки кричали, поливая охранников бранью. Визг и крик, действительно, стоял оглушающий, Арнольд даже заткнул уши, вжав голову в плечи.

— Пошли мужики, надо наручники взять. И хлыст. Баб поучить дисциплине.

Охранники толпой двинулись туда, откуда пришли. Дождавшись, пока они исчезли из поля зрения, мы толпой ринулись в комнату, оттолкнув скулящего Арнольда с дороги.

Меня трясло как под напряжением, Мила трогала распухшую губу, у Софы на щеке расползался синяк. Жанна прижимала рукой солнечное сплетение. Бур не пощадил её, вырубил по-мужски сильным ударом. Удивительно, как она выдержала.

— Девочки, откройте! — заголосил Арнольд, пришедший в себя. — Они не посмеют вам ничего сделать. У нас занятие!

— Пошёл вон, шавка, — прошипела Жанна. — Надоел, блядь, сыкун.

Жанна озвучила общее настроение, а у меня возникло чувство, что Арнольд с охранниками заодно, просто перед нами хорошо изображает испуг.

— Вечно как баба охает, — зло сказала Нина, потирая голову. — Саба чуть скальп не содрал. Только волосы начали отрастать после бывшего, так эта тварь вцепилась.

— Хорошо, без очков была, эта падла мне их точно бы разбил, — добавила Мила, садясь на кровать. — Ладонь, как лопата. Аж в голове зазвенело.

— Где ты такой боковой выучила, Вика? Не ожидала от тебя, — чуть улыбнувшись, сказала Жанна, всё ещё пытаясь отдышаться.

— Так старший брат научил, я же говорила, он у меня супер. Жаль, бывшему ни разу не зарядила, пожалела его.

— Спасла меня, Вика, спасибо. Думала, он меня вытащит, — Жанна оттёрла лицо рукавом. — Всё девчонки, ждать нечего, поплыву на тот берег в город. Сюда никто не приедет. Надо самой в полицию двигать. Пусть едут и разбираются.

— С ума сошла! — всплеснула руками Вика, — река широкая.

— Вода толком не согрелась, — добавила Софа, — мало, кто купается.

Жанна окинула взглядом испуганных девчонок.

— Я пловчиха, за область выступала. Доплыву до острова, передохну и до того берега по течению. Нормально. Башмаки у меня лёгкие, текстильные.

Жанна сбросила кеды, принялась стягивать с себя одежду. Она осталась в спортивном лифчике и такого же вида трусах. Подтянутое тело Жанны и разработанный плечевой пояс свидетельствовали о том, что спортом она занималась профессионально.

— Ты в полицию хочешь пойти вот так? Голой? — спросила Нина.

Жанна застыла со штанами в руках.

— У меня есть сарафанчик разлетайка на бретельках. В таком можно плыть? — поднялась с кровати Мила.

— Давай.

Мила извлекла из рюкзака мятый шифоновый светло-голубой сарафан. Жанна быстро примерила его, помахала руками, как будто гребя.

— В подмышках жмёт.

Грудная клетка у Жанны была, конечно, шире, чем у Милы с её модельной внешностью.

— Не жалко, рви, если надо.

Я с замиранием сердца наблюдала за Жанной. Еще не отойдя от удара, она не жаловалась, не ныла, она действовала. Мы все перетрусили, но Жанна не стала лихорадочно нагромождать около двери тумбочки и стулья.

— Нормально. Я ещё на берегу, когда они подъехали, хотела в воду сигануть, но... Раздеваться… перед этими...

Когда в беседке охранники напали на нас, передо мной словно захлопнулся капкан, показалось, выбора нет, и они сделают с нами всё, что захотят. Выбор, оказывается, был. Не подчиниться.

Жанна подошла к двери.

— Забаррикадируйтесь до утра. А там, глядишь, уже не полезут…, я…постараюсь вернуться.

Мне было страшно до обморока, до панической атаки, до леденящего ужаса, но я хотела хотя бы единственный раз в жизни преодолеть этот животный инстинкт.

— Жанна, я провожу.

— Может не надо?

— Я тоже с вами, — поднялась Лиза. — Вдвоём не так страшно возвращаться. Проводим и быстро назад.

Нас никто не удерживал. Девчонки видели, мы с Лизой самое слабое звено. Ира хотя бы упала на колени в попытке противодействия. Если бы Саба ухватил за руку меня, я бы поднялась и молча пошла за ним. Потому что я физически ощущала себя затравленным зверьком не способным к сопротивлению.

Когда муж вечером орал, оскорблял, а на следующий день приносил цветы, я не знала, как реагировать. Понимая, что это ненормально, я начинала больше стараться, угождать, соответствовать. Мне казалось, он меня любил.

Любил? Удобный пуфик для ног ему был гораздо дороже, чем я. Он отравлял меня своей непредсказуемостью, сводил с ума, я всегда была виновата. Моё чистое и гладкое лицо от природы покрывалось прыщами, которые я беспощадно давила, словно наказывая себя. С беременностью я стала ощущать себя вдвойне виноватой за свою неуклюжесть, рассеянность, оплывшую фигуру. Моя никчемность, тупость, ненужность увеличилась в геометрической прогрессии. Появилось ощущение, что он меня ненавидит, с трудом терпит в своей квартире. Последняя сцена в торговом центре была прямым указанием — сгинь из моей жизни.

Не зря я плакала в детстве над судьбой гадкого утёнка из сказки Андерсена.

Жанна вздохнула.

— О кей. Идём вместе спокойно в туалет. После прибавим темпа.

Ох, уж этот злосчастный туалет, точка отсчёта нашего стихийного бунта.

— Никто не хочет? — спросила Жанна, когда мы подошли вплотную к сортиру. — Живот не прихватило?

Конечно, можно было предположить нашу реакцию при нападении охранников. Но у меня живот не скрутило. Трусливый зритель в моём лице чётко отследил последовательность событий, словно я записала на жёсткий диск памяти всю раскадровку. Поднять руку на здоровенных мужиков у меня даже мысли не возникло.

— Вы заметили, как они действуют? — спросила Жанна, когда мы зашли в туалет, а потом выскользнули из него друг за другом и обогнули строение. — Сначала угрожают, потом – мы вас пальцем не тронем, следом врываются к нам. Где логика?

Двигаться по немного притоптанной ранее траве после нашего утреннего бегства стало легче, я немного расслабилась.

— На меня муж наорёт, я забьюсь в угол, плачу, — сказала Лиза, — а потом приедет на обед и кольцо подарит. Просто так, без повода.

— Заметьте, у них нет логики. Днище постоянно нёс какой-то бред.

— Ага. Во время секса говорит, рассказывай, как тебя трахал старик с дряблым телом. У которого обязательно должны яйца висеть…и плохо стоять, а он ползает по твоему телу и пытается кончить.

Меня передёрнуло от отвращения.

— Фу, мерзость.

— Дословно его слова. Говорил, что его отец мог сексом со мной заниматься. Это знак уважения.

Сердце забилось чаще. Я вспомнила, как муж в шутку предложил тройничок. Когда я стала задыхаться от ужаса от одной мысли, что какой-то незнакомый мужик полезет на меня, муж в мгновение переобулся, сказал, что я глупая курица, а он просто проверял мою реакцию. После того случая моя тревога увеличилась в разы, я вздрагивала каждый раз, когда он приходил домой.

— Подарок раз в две недели, а остальные тринадцать дней – пей мочу. — Лиза прерывисто вздохнула. — Лекарства под запретом. Если у меня насморк, муж надевает на меня красный пояс славянской символики, на руках руны чертит углём и мёдом кормит, пока не затошнит.

На всякий случай мы не бежали сломя голову, вроде как гуляли. Я осторожно крутила головой, сканируя пространство, прислушивалась к шорохам, птичьим крикам, голосам где-то вдали. Подступившая темнота пугала до икоты, но люди, поселившиеся здесь, пугали сильнее.

— У меня случай гораздо легче, — после паузы ответила Жанна, — ушел, меня заблокировал везде. Ждала его шесть месяцев. Последней каплей было, я ему позвонила, он сказал, что это не он. Решила всё, конец. Пошла к психологу, йога, медитации. Тяжело выходила. Раньше думала, что придётся общаться ради детей, а сегодня ну на хер. Если появится, я готова, детка, иди. У меня для тебя подарок. Молоток!

— Ты умеешь за себя постоять. И другие девчонки. Уж на что Вика тихая, спокойная и то в ухо Буру врезала, — сказала Лиза.

— Жаль, сегодня этот козлина меня вперёд успел вырубить.

Бур правильно определил нашу главную боевую единицу.

— Тш-ш, замрите, — прошептала я девчонкам.

Мы прошли уже больше половины дороги. Ворота лагеря находились уже недалеко от нас. По аллее кто-то шёл, негромко шлёпая ногами. Мы резко присели. Ночью нас вряд ли можно было разглядеть среди деревьев, кустарников и травы.

— Полиция?

— В шортах?

— Охранники?

— Нет. Не похожи.

Я до рези в глазах всматривалась в два мужских силуэта, идущих по центральной аллее. В лагере есть другие мужчины? Кто они? Почему мы о них не знаем? Может это те самые преступники, которые взяли в заложники миллионеров? Последняя мысль показалась вполне жизнеспособной. В лагере было совершено преступление, а мы с девчонками оказались под подозрением. Но почему до сих пор не вызвали полицию? Охранники заодно?

Появление мужчин на аллее перетряхнуло меня с головы до ног. Мы какое-то время выжидали появления кого-нибудь ещё. Жанна поднялась, махнула рукой. Больше мы не переговаривались, стараясь меньше шуршать, крались словно преступницы. Лиза задрала своё платье выше колен, намотав подол на кулаки.

От страха подгибались колени.

— Я первая, — сказала Жанна, — если там кто-то есть, я крикну, вы убегайте.

— Надо вместе, — голос Лизы дрожал. — Мы с тобой.

Втроём мы вышли из ворот, встали на верху длинной белой лестницы, прижавшись к широкой балясине в надежде на то, что так меньше видны.

В темноте лестница поразила своей трансцендентностью. Это был вход в другой мир, спуск в Вальгаллу, куда после смерти попадают павшие в битве воины. Ночная темнота рисовала мрачные контуры. Жанна в голубом сарафанчике выглядела хрупкой, беззащитной и одинокой. К горлу подкатил комок, будто я провожала её в последний путь. Лиза неожиданно быстро забормотала себе под нос.

— Лада Матушка! Услышь меня. Сохрани жизнь дочери твоей, наполни силой и мудростью её. Лада Матушка, войди всем твоим теплом, нежностью, любовью в душу её.

Мы начали спуск вниз, прижимаясь к перилам. Лиза продолжала бормотать свои молитвы. Я тоже хотела вспомнить «Подорожную», которой меня учила бабушка. Ни одна строчка не всплывала в памяти, ни слова не прорезалось в скованном страхом сознании.

Под ногами скрипел песок, разгоняя сонную тишину, в траве звенели сверчки, тихо шумела река. Мы спустились на берег. Ночью под еле видимым светом луны, засевшей в тучах, всё выглядело жутко. Мне по-настоящему стало страшно за Жанну. Она поплывёт одна в холодной воде, в давящей темноте, ясно понимая, что никто не придёт на помощь, если с ней что-то случится. Жуткий, леденящий страх сжал сердце. Лиза сняла с шеи медальон, протянула Жанне.

— Возьми – это Коловрат. Славянский оберег.

Небольшая пауза, взгляд на ладонь Лизы.

— Не надо.

Маленький металлический круг солнца, расчерченный лучами, наверное, не помешал бы, но Жанна почему-то отказалась.

— Подожди, подожди, — я принялась быстро крестить Жанну, чувствуя, как по щекам беззвучно текут слёзы.

— Всё. Ладно.

— Ладно, ладно, — закивала Лиза. — Матушка Лада, береги свою дочь.

Жанна помахала руками, разминаясь, зашла по щиколотку в реку.

— Холодная? — мой голос предательски дрогнул.

— Нормальная. Бодрит.

Присев у кромки воды, я опустила в неё руку. В такой прохладной воде я никогда не купалась, боясь застудиться. Жанна пошла дальше, глубина стала ей по пояс, течение уже сбивало с ног. Несколько шагов, Жанна взмахнула руками, окунулась с головой, поплыла вперёд.

Мы стояли на берегу, до рези в глазах вглядываясь в темноту. Беззвёздная ночь стирала границы между небом и рекой. Жанна уплывала, исчезала в чёрном «нечто», вскоре стали не слышны её гребки – всплески воды.

— Она доплывёт, — прошептала Лиза.

— Конечно. Она сильная.

Глава 8. Иу-иу

Меня колотило от ночной свежести. Сырой ветер с реки пробирал до костей, в лесу не чувствовался этот промозглый холод. Лиза тоже озябла, растирала плечи, сжавшись в комок. Мы заторопились в лагерь. Рядом с Лизой мне было гораздо спокойнее. Мы чуть слышно переговариваясь, поднимались по лестнице. Голос Лизы разгонял мистический страх, что холодной змеёй вползал в сердце. Внешне сохраняя невозмутимость, внутри я тряслась от ужаса, отсчитывая каждую ступеньку. На середине лестницы вдруг остро пожалела, что не подобрала на берегу какой-нибудь булыжник.

Пугать друг друга страшилками на безлюдном берегу реки, на длинной монструозной лестнице, никто из нас не хотел. Для нашей психики ночная вылазка и так была сверхтяжёлым испытанием.

Когда мы дошли до ворот, я выдохнула. Нам покорился ещё один рубеж.

Ворота были закрыты на замок.

На всякий случай я подёргала створку, попыталась разомкнуть дужку замка. Вдруг он висел только для вида?

— Заперто.

— Что делать? — Лиза прикоснулась ко мне ледяной рукой.

Я повернулась к ней и зависла в прострации. Если бы узкий луч софита высветил в её глазах неприкрытый, смертельный ужас, этот взгляд разворотил бы в сердце зрителя громадную дыру.

— Ты красавица, — ответила я Лизе.

Моё сознание раздвоилось. С одной стороны я понимала, что мы в глубокой заднице, с другой — я наслаждалась чужим лицом в настоящей, глубокой, умопомрачительной безысходности. Я получала эстетическое наслаждение, глядя на Лизу.

— Юля, не сходи с ума, прошу тебя, — слёзы в голосе Лизы привели меня в чувство. — Как мы попадём в лагерь? Я замёрзла. В рюкзаке у меня хотя бы тёплая одежда.

Высокие металлические ворота заканчивались острыми пиками, перелезать через которые было невозможно. Справа и слева от ворот тянулся высокий забор. Я подумала, что при такой большой протяжённости забор должен иметь прорехи. Территория лагеря была огромной, не может быть, что отсюда не убегали через тайные ходы.

— Пойдём вдоль забора и найдём лаз. Как партизаны, пробирающиеся в логово врага.

— Фантазёрка ты, Юля.

Была фантазёрка, хотелось добавить. На курсе сценарного мастерства мы специально прокачивали фантазию, создавая невероятные ситуации и героев, бахвалились друг перед другом, у кого круче. Когда я сошлась с мужем, мои творческие порывы незаметно улетучились. Все помыслы стали крутиться вокруг архизначимой фигуры, главного персонажа моей жизни. При нём я превратилась во второстепенную статистку с ролью «кушать подано».

Это была ментальная ловушка, прочные стены которой не пускали меня во внешний мир. Осознавая, что это моя собственная иллюзия, я не могла выбраться из неё. Мысль о собственном психическом нездоровье всё чаще проскальзывала в моей голове. Не может человек так зацикливаться на другом человеке? Или может?

Когда-то увлекшись квантовой физикой, я ощущала себя квантом, летящим в пространстве. Я была свободна до тех пор, пока на меня не обратил свой взгляд наблюдатель. Как только обратил, я подчинилась его воле. И тут встал вопрос. А как же моя собственная свобода выбора, моя собственная траектория полёта? Как я должна проявить её? Стать наблюдателем самой себе?

Конечно, я прислушивалась к себе – собственному наблюдателю, но этот трус по щелчку пальцев отключался, когда около меня возникал объект, излучающий опасность. Тревожные колокола вырубали ясность мысли, и маленькая квантовая частица с именем Юля оказывалась под влиянием чужой воли, подчинялась чужим требованиям, исполняла танец на грани абсурда.

По просьбе мужа утром я принесла носки и протянула их, а когда он демонстративно не взял, положила носки ему на колено. Последовала головомойка и ор с претензией, что я не уважаю его и не могу нормально подать носки. Моё жалкое бормотание, прости, извини, я не хотела тебя обидеть, не изменило настроение моего мужа. И ведь я понимала, что это ненормально. Понимала, но всё глубже погружалась в болото бездействия, страха, растерянности и беспомощности, рассыпалась под гнётом этих эмоций, теряла себя.

Мы свернули направо и пошли вдоль забора. Глаз, начавший дёргаться ещё на реке, успокоился, резь под рёбрами прошла. Шагая впереди Лизы, я вернулась в более-менее адекватное состояние, наверное, потому, что за забором было безопасно.

Этот маршрут не вызывал бешеного сердцебиения и тревоги. На территории лагеря мы могли встретить чудовищ, поселившихся с нами в одном пространстве, здесь же к неприятностям можно было отнести только крапиву, да разросшуюся дикую малину, при условии, не думать об инфернальных монстрах в кустах. Если бы я очутилась здесь одна, то забилась бы в какую-нибудь щель и тряслась от страха до утра.

Я всматривалась в планки на заборе, которые сменились железными прутьями. Этот забор состоял из разных частей. Лагерь был слишком древний, забор латали не один раз. Лиза тихо постанывала за спиной, когда её голые ноги жалила крапива или кололи кусты малинника. Неожиданно передо мной возникли раздвинутые прутья, между которыми мы совершенно точно могли пролезть.

— Здесь, — я указала рукой на забор.

— Страшно, — простонала Лиза, — а вдруг мы выйдем куда-нибудь не туда?

— Конечно, мы выйдем в незнакомом месте.

— Это опасно!

Слово ударило меня хлыстом промеж лопаток, я почувствовала, как во мне вспыхнул огонь бунтарского духа. Муж представлял для меня угрозу, а я всё равно шла за ним, словно коза на верёвочке. Шла за ним, ожидая одобрения и любви, не получая ни того, ни другого. Здесь и сейчас я решила пойти против собственных установок, не дать ужасу, поджидающему нас за ограждением, подчинить мою волю.

— Нет, мы пойдём, — упрямо процедила я и полезла в отверстие.

Лизе не осталось выбора, как последовать за мной. На территории, где свободно разгуливали хищники, мы были для них лакомым мясом. Мороз продрал по коже от одной только мысли об этом. Лиза мелко дрожала, растирая озябшие плечи. Топча крапиву, чтобы меньше жгло подругу, я шла к просвету между соснами. Через несколько минут мы очутились на едва заметной тропинке. Идти стало намного легче. Изредка над головой раздавались негромкие птичьи голоса, в траве звенели сверчки. Звуки леса успокаивали

— Смотри, что это? — Лиза указала рукой в сторону.

Недалеко от нас высились железные ворота. Видимо, когда-то здесь играли в футбол. Но что странно, поле рядом с воротами не заросло бурьяном, это было видно даже в темноте. Значит, здесь играли гости лагеря, причём недавно. Может это были миллионеры?

Пройдя по тропинке вдоль поля, мы увидели ещё одни железные ворота. Сомнения не осталось, здесь были люди. Оглянувшись по сторонам, я медленно подошла к воротам, осмотрелась по сторонам.

— Что там? — едва слышным шёпотом спросила Лиза.

— Пока ничего. Надо прийти днём, вдруг найдём какую-нибудь зацепку.

— Юля, иди ко мне.

Лизе было страшно до чёртиков, её пугал даже звук собственного голоса. Бедняга тряслась от мысли, что нас кто-нибудь услышит.

Мы двинулись по тропинке дальше. Впереди показался чёрный силуэт здания с трубой.

— Давай подойдём ближе. Посмотрим, что там такое?

— Ты что? Зачем?

— Затем, что мы недалеко от него. Вдруг придётся прятаться, опять бежать из корпуса. Вот мы с тобой и разведаем.

— Нет, пожалуйста, прошу тебя, не надо.

Истеричное бормотание Лизы не остановило меня. Тропинка вела вперёд, и я пошла по ней именно туда. Не доходя до здания из тёмного кирпича, один вид которого навевал мысли о преисподней, мы остановились, сканируя пространство, вслушиваясь в ночные звуки. Справа напротив здания виднелась длинное одноэтажное деревянное строение с частоколом дверей, ещё дальше высилось какое-то большое прямоугольное сооружение, напоминающее по виду открытый бассейн. Скорее всего, это и был бассейн для детей.

Мы осторожно приблизились к монструозному зданию. Тропинка заканчивалась прямо у светлого прямоугольника – двери, за ручку которой я слегка потянула. Закрыто.

— Пойдём дальше, — шепнула Лизе.

Повернув вдоль стены, мы подошли к кирпичной печи с трубой, чугунная дверца которой была приоткрыта. Я определила назначение здания – баня или котельная. Лиза, ухватившись за угол дверцы, приоткрыла её, заглянула внутрь.

— Угольная печь, — сказала Лиза, — смотри, вон там трубы от неё идут.

Засмотревшись на трубы и высокую печь, мы ослабили внимание и очнулись, когда недалеко от нас зазвучали мужские голоса. Лиза схватилась за дверцу печи и осела на землю.

— Нас поймают, — прошептала она. — Их много…

— Поднимайся…

— Не могу…

Убежать, таща Лизу на себе, у меня бы не получилось в любом случае. Я затравленно оглянулась, мужские голоса приближались. До дверей, которые я определила как кабинки – раздевалки, я дотащила Лизу, еле шевелящую ногами кое-как, сгрузила рядом. В бешенном темпе дергая двери кабинок, я жаждала только одного, спрятаться, затаиться, укрыться в одной из них.

Все двери оказались заперты, только зря время потеряла. Подхватив совершенно обессилевшую Лизу, я поволокла её к высившемуся прямоугольнику бассейна. Ведущие вверх деревянные ступени были бесполезны, а вот место под ними могло нас укрыть. В темноте никто не будет заглядывать под них. Лиза дышала каким-то захлёбывающимся пунктиром, у неё началась паническая атака.

Я знала это ощущение, когда хочешь вздохнуть полной грудью и не можешь, тело покрывается испариной, а сердце выбивает немыслимую дробь, выскакивая из груди. Подхватив Лизу под мышки, двигаясь спиной вперёд, согнувшись в три погибели, чтобы не удариться головой о ступеньки, затащила её словно куль с мешком, и осела на землю. Лиза лежала головой у меня на коленях, судорожно хватая воздух ртом.

— Нас здесь не увидят, — прошептала ей, судорожно ища способ снять приступ.

— Увидят, я…несчастливая…

— Зато я везучая.

— Умираю, — прохрипела Лиза.

Мужчины, чьи силуэты стали отчётливо видны, подошли к зданию и исчезли из вида. Они о чём-то посовещались, я слышала их голоса, скрипнул дверной замок, негромко стукнула дверь.

— Они зашли внутрь. Мы в безопасности.

В относительной безопасности, но об этом не стоит… Тотальный страх вызвал у Лизы почти тотальный паралич. Я не протащу её на себе и двадцать метров.

— Мне плохо.

— Тихо, тихо, — я гладила её по голове, как маленькую, — У тебя глаза красивые, ты знаешь? И взгляд глубокий, как у…, — чуть не сказала «трагической», — актрисы.

— Ты…добрая, — задыхаясь, сказала она.

Она пыталась протолкнуть воздух в лёгкие. Я знала, приступ должен пройти, это не смертельно. Но ощущение, что ты живёшь последние минуты, не спутать ни с чем, они настолько явственны, что не перебить никакой логикой. Мне нужно помочь человеку, сидя на земле в тесном закутке под лестницей, в нескольких метрах от опасности.

— Хочешь, расскажу сказку?

Лиза не ответила, она, кажется, не могла говорить.

— На большом поле колосилась пшеница. Однажды в середине лета одно пшеничное зернышко неожиданно стало осознавать себя. Странное чувство посетило его. Ему стало любопытно, что есть оно, и что есть вокруг него? Домик у Зернышка был совсем маленький, темный, в нем не было ни окон, ни дверей, но зато там, «там» все время что-то происходило. Это что-то так интересовало Зернышко, что он боялся упустить хотя бы минуту, чтобы не прислушиваться.

Не переставая шептать, я гладила волосы, щёки, дула на лоб Лизы, пытаясь успокоить её. Я всегда была тактильной девочкой, но мама очень редко обнимала меня, хотя я тянулась, ластилась к ней, всей душой жаждала обнимашек и касаний.

— Это чудесное «там» было невероятным. «Там» было столько звуков, которые рождали у Зернышка мысли, хотя он не знал, что это мысли. Прекрасное «там» не давало ему покоя. И видно волшебное «там» узнало о желании Зернышка увидеть его, и однажды что-то непривычно громкое появилось сначала в отдалении, а потом совсем близко.

Сказка, когда-то давно сочинённая не до конца, текла свободным потоком, словно я читала текст, видя его перед собой. Иррациональный выбор, непонятный даже мне самой, совершил чудо. Лиза чуть затихла. Она слушала меня. Это была маленькая победа, и я продолжила, вкладывая в рассказ все свои сокровенные чувства, накопившиеся за время молчания.

— Зернышко подхватил ураган, вихрь, его сорвало с места, закружило, сорвало домик и понесло в огромном потоке в неизведанное «там». Зернышко очутился рядом с маленькими приятными крошками, такими же, как и он сам. И все они будто себя осознавали, потому что о чем-то шептались и перешептывались. И никто не обращал на Зернышко внимания. Он и сам хотел что-нибудь произнести, но почему-то не смог этого сделать.

Зернышко не загрустил ни на миг, ведь вокруг было так интересно, так необычно, так притягательно. Было светло, стало темно, а потом куда — то опять все полетели вверх тормашками. Зернышку повезло, он очутился в дырявом мешке, рядом с небольшой прорехой, и когда мешок тряхнули, он весело выкатился из дырки и упал вниз. Зернышко очутился на полу, правда, он не знал, что деревянные половицы в сарае именуют полом, но как всегда радостно вздохнул. Новое место радовало его неимоверно. Представляешь, Лиза, зёрнышко очутился в новом месте. Примерно, как мы сейчас. И не испугался.

— Он не знал страха. — Лиза ухватилась слабой ладонью за мою руку, поднесла к своим губам, поцеловала её. Благодарит? Пусть и дальше идёт за моим голосом. Я не допустила мысль, что она прощается со мной. Нет. И сказка совсем не об этом.

— Через время, которое для Зернышка, правда, не имело никакого значения, рядом с ним возникло существо, которое могло передвигаться. Оно пробежало мимо Зернышка раз, другой, третий, подхватывая братьев Зернышка, быстро проглатывая их торопясь дальше. Зернышко с восхищением наблюдал за незнакомцем. Наконец усатое чудо обратило взгляд на нашего героя. У Зернышка от счастья перехватило дух, и его маленькие глазки уставились с благоговейным восторгом в глаза серому усатику. Это произвело на незнакомца такое сильное впечатление, что он на миг остолбенел. Зернышко улыбнулся, а серый гость подхватил его остренькими маленькими зубами и вновь поспешил куда-то.

Мне казалось, я вошла в какой-то гипнотический транс, в состояние вдохновения и полёта, плетя словесный узор, пытаясь вытащить Лизу из паутины страха. Такого же освобождения жаждала и моя душа, сбрасывая с каждым произнесённым словом жесткие чешуйки с нежной сердцевины.

— Зернышко с волнением ждал, что произойдет дальше. Приключение, вот о чем подумал крошка. Новое слово возникло в его сердце и очаровало его. В нем слышалось жгучая тайна, колдовство, трепет и радость. Предчувствие чего-то необыкновенного таилось в этом слове.

Пока Зернышко мечтал, он очутился в темном подполе, в доме незнакомца. Серое существо выплюнуло его вместе с собратьями в укромный уголок своей небольшой норки. Полежав немного и поглазев в темноту, самое легкомысленное, видимо, из всех собратьев Зернышко затянуло тоненьким голоском.

— И-у-и-у-и-у-у…

— Тш, тш, тшшш, — зашикали на товарища другие крошки.

— И-у-и-у-и-у-у, — продолжал напевать Зернышко, не слушая шиканья по углам.

Неожиданно рядом возник длинный чуткий нос серого существа.

— Это ты? — спросил незнакомец.

Зернышко хотел ответить, но он еще мало, что мог сказать.

— Ми-у-у, — прошептал Зернышко.

— Тебя зовут Ми? — вопросил серый приятель, — Ты говоришь, как ветер.

— Динь, динь, динь, — осмелел Зернышко.

— Дождик? — прислушался зубастик.

— Фью-у, фью-у, фьить, — пропел Зернышко.

— Птичка!

— З-з-з-у!

— Комар, — обрадовался серый приятель, — меня зовут Муш, а тебя Ми — маленькое зерно. Ты смешной. Я хотел тебя съесть, но передумал. Мне понравились твои песни. Хочешь, я прочту стих? — глаза Муша сверкнули красными огоньками, он поднялся на задние лапки и торжественно произнес, — Мой!

— Мой, — прошептал Зернышко.

— Не твой, а мой, я сам сочинил!

— Сочинил, — с восторгом повторил Зернышко, он говорил лучше и лучше с каждой минутой.

— Не перебивай, слушай.

Я хотел полетать в небе,

Но я не птица,

Я хотел обойти землю,

Но у меня маленькие лапки,

Я хотел прыгать по лужам,

Но я не лягушка,

Я хотел нырнуть в реку,

Но я не рыба,

И все же мне повезло,

Я встретил Ми-поющее зерно!

— И-у-и-у-у! — подхватил Зернышко.

В тот вечер Ми и Муш долго беседовали. Иногда во взгляде Муша скользило сожаление, но Ми не замечал этого.

Я замолчала, прислушиваясь к звукам ночного леса. Только теперь ощутила, как сильно замёрзла, сидя без движения на земле.

— Это твоя сказка? — послышался слабый голос Лизы.

— Моя. Ты как?

— И-у, и-у, — прошептала Лиза.

— Сможешь идти?

— Да.