До полуночи осталось не больше минуты. Вода, и без того чуть теплая, совсем остыла. Кожу обожгло холодом, я вздрогнула, и сломанные ребра отозвались резкой болью.

Осторожно, чтобы не намочить стягивающую их тугую повязку, я забралась в ванну и села, погрузившись в воду по пояс. Снова закружилась голова. Вдоль позвоночника, от шеи до копчика, пробегали короткие судороги, похожие на огненных змеек. Кожу на ногах кололо и пощипывало. В море я не видела, как они превращаются в русалочий хвост, только чувствовала это слияние. Но сейчас завороженно следила за метаморфозой, как в самую первую ночь.

Тогда я еще подумала: это похоже на компьютерную анимацию. Вот только что были две человеческие ноги, вполне так стройные и красивые. И вдруг, буквально на глазах, они превращались в огромный хвост, покрытый гладкой лиловой чешуей с синими и бирюзовыми бликами. Где-то на уровне талии она плавно переходила в обыкновенную кожу. Хвост не вмещался в ванну и высовывался из нее, свисая с края. С первым ударом часов на башне я еще была Ликой Максимовой, или же мадемуазель Анжеликой Максим. С последним, двенадцатым, превращалась в русалку, живую копию пластиковой Ля Сирен, сидящей в дядюшкином саду у бассейна.

Впрочем, мне еще, можно сказать, повезло. Потому что мой дядя Пьер Камбер проводил время с полуночи до рассвета в облике квокки - карликового кенгуру по кличке Джо-Джим. Хотя… он мог прыгать по комнате, а мог забраться под одеяло и спать до утра. Мне же была необходима вода – без нее я испытывала настоящие мучения. Если не море, то хотя бы ванна. И спала я тоже в воде, каждый раз рискуя захлебнуться, если не успевала проснуться до рассвета, когда снова становилась человеком.

В ванне, конечно, было ужасно: встроенной в меня русалке хотелось плавать наперегонки с рыбами, кувыркаться в волнах прибоя, нырять на самое дно, играть с медузами, которые крутились вокруг, как разноцветные фонарики. Но так я хотя бы могла не опасаться, что утону утром.

От горькой микстуры, которой напоил меня врач, во рту стоял мерзкий привкус. Глаза слипались. Откинув голову к стене, я уперлась хвостом в край ванны и в такой неудобной позе умудрилась задремать. Разбудил меня стук в дверь и обеспокоенный голос Энрико:

- Анжелика, что с вами?

Черт! Откуда его принесло?

Хвост был на месте – значит, до рассвета еще далеко. Что понадобилось Энрико в моей комнате ночью? Пришел убедиться, что мадемуазель Анжелика не умерла? Или признаться в нежных чувствах – не так расплывчато, как днем в саду, а более конкретно? Не мог подождать до утра?

Один раз я уже чуть было не попалась. Вчера вечером, когда мы сидели в гостиной вдвоем и я потеряла счет времени. Точно так же кружилась голова. Только не от сотрясения, как сейчас, а от его взгляда, который сводил с ума и заставлял забыть обо всем. Теплая тяжелая ладонь накрыла мои пальцы, глаза и губы оказались так близко… Лишь каким-то чудом, в самый последний момент, мне удалось вынырнуть из этого омута.

Он пытался меня остановить, умолял не уходить, побыть с ним еще немного. Часы уже начали отбивать полночь, огненные змейки бежали по спине, предвещая неминуемое превращение в Ля Сирен. Я неслась по коридору к лестнице, задыхаясь в тугом корсете, путаясь в подоле платья, слыша за спиной его шаги и голос: «Анжелика, постойте, куда вы?»

Споткнулась на ступеньке, скинула туфли – как настоящая Золушка! – и успела до последнего удара выскочить на причал. Прямо в платье бросилась в воду, чувствуя, как ноги превращаются в хвост.

Утром дядюшка спас меня, объяснив это паническое бегство мнимым душевным нездоровьем, усугубленным испугом невинной девицы, которую смутил пыл влюбленного мужчины. Звучало, конечно, так себе, но более или менее сошло. А вот что мне было делать сейчас?

- Анжелика, ответьте! – Энрико продолжал колотить в дверь, и я поняла, что если не отзовусь, она вот-вот слетит с петель…