Солнце не успело подняться высоко и, несмело пробиваясь сквозь ажурную листву, ласково касалось безмятежно сонной земли. Воздух оставался упоительно свежим и, сладко дурманя голову, пробуждал желание вдохнуть полной грудью и буквально напиться им. Покрытая серебристой сединой сочная трава, напитавшись ночной влагой, пригнулась и, чуть вздрагивая от лёгкого прикосновения ветерка, поблёскивала прозрачными капельками. На изумрудном кружеве полога леса то и дело вспыхивали янтарные солнечные блики, а неугомонные птицы, перелетая с ветки на ветку, оглашали округу перезвоном хрустальных колокольчиков.

Сильные мужские руки легко подхватили её и, казалось, подняли к самым верхушкам деревьев. Но ей не было страшно, её душа наполнилась пониманием: отец ни за что на свете не уронит свою любимую дочь. Сердце в груди трепетало от восторга, только стало несколько неловко, и, притворно надувшись, она фыркнула:

— Батюшка, ну я ж уже не маленькая!

Мама стояла рядом и звонко смеялась. Яркие лучи солнца слепили глаза, не давая разглядеть лица людей, и только их счастливые улыбки различались сквозь прикрытые ресницы. За спиной раздавались весёлые возгласы сестры и шутки братьев, и голоса родных сливались в единый мелодичный хор с восторженным звоном беспечных кузнечиков. Запах свежескошенного луга пьянил, душу распирало от безмерной радости, а весь мир был наполнен светом, любовью и умиротворением.

Неожиданно щеки коснулось что-то тёплое, мокрое и шершавое. Обмякшее сознание, желая остаться вместе с дорогими ей людьми, упорно сопротивлялось, судорожно цепляясь за образы родителей, но новые прикосновения настойчиво теребили нос, губы, подбородок, вырывая из такого светлого и замечательного сна.

Глаза непроизвольно открылись, и прямо перед собой увидели огромную зубастую пасть со свисающим красным языком. Пасть гавкнула, растянулась в счастливом оскале, и страшная морда уставилась карими умными глазами. Ничуть не испугавшись большой лохматой зверины, засоня недовольно утёрла мокрое лицо, огляделась и обижено пробурчала:

— Ну, зачем ты меня разбудил?

Вокруг простирался всё тот же лес, уже третий день нескончаемым хороводом тянувшийся на всём протяжении пути в неизвестность. Собака, явно довольная тем, что её находка очнулась, призывно залаяла и бросилась в сторону.

— Гром, что ты там нашёл? — послышался мужской голос, и из-за дерева показался всадник, облачённый в начищенный бехтерец.

У пояса человека висела сабля в богато отделанных ножнах, к седлу был прикреплён налуч с добрым луком, а безвольно висящие поверх дорожной сумки тушки зайца и куропатки говорили о его меткости.

Желая сообщить о своей добыче, псина с преданным лаем помчалась к хозяину.

Вот теперь, лишь увидев незнакомца, всё её тело пронзил леденящий страх. Казалось бы, плутающий по лесу странник должен порадоваться появлению человека, но душа судорожно дрожала, а внутренний голос настойчиво предупреждал: встреча с мужчиной опасна, а с вооружённым мужчиной опасна вдвойне. Сердце, обезумев, заметалось, и, собрав последние силы, она вспорхнула испуганной птицей и бросилась бежать, но, тут же споткнувшись о коварную корягу, с налёта уткнулась лицом в прелые листья.

Ощутив терпкий аромат земли, она моментально развернулась, но, уже не успевая подняться, словно загнанный зверёк, попятилась назад, пока не почувствовала спиной ствол дерева. Как бы сейчас хотелось слиться с корой, раствориться в плоти дуба, но равнодушный лесной великан не хотел спрятать человека, и ей в отчаянье пришлось наблюдать за приближением всадника. Воин легко соскочил с коня и неторопливо устремился к ней. Чувствуя, что сердце сейчас выпрыгнет из груди, бедняжка зажмурилась и, будто это могло спасти, в испуге закрыла ладошками лицо.

— Вот ведь птаха какая, — послышался мягкий насмешливый голос. — Да что ж это я тебя так напугал? Неужто на лешего похож?

Несмело приоткрыв глаза, она сквозь пальцы взглянула на незнакомца. Парень с едва пробивающейся бородой, присев на корточки, улыбаясь, смотрел добрыми серыми глазами. Настороженно изучая приятное мужское лицо, она несмело опустила руки.

— Что, такой страшный? — снова поинтересовался незнакомец.

Отрицательно покачав головой, трусиха продолжала молчать, а парень ещё шире улыбнулся.

— Ну, вот и хорошо. Не бойся. Разве может воин обидеть маленькую девочку? — проговорил он. Она не стала спорить, хотя внутреннее убеждение говорило об обратном, а незнакомец вновь спросил: — Кто ты? Как звать-то тебя?

Немного подумав, девочка проронила:

— Таяна…

— А я — Евсей, — продолжал улыбаться парень. — Как ты очутилась здесь? Заблудилась? Небось, с подружками по грибы-ягоды ходила?

Малышка некоторое время недоверчиво смотрела ратнику в глаза, а затем, наклонив голову, пробурчала:

— Я не помню…

— Как не помнишь?

— Не помню, — растеряно пожала плечами Таяна.

Озадачено нахмурившись, Евсей безмолвно разглядывал необычную находку: чумазую девчонку лет десяти-одиннадцати. Видать, оголодала. Худющая, одни васильковые глазища на лице остались. Всклокоченные, выпачканные в грязи и крови русые волосы собраны в косичку с вплетённой в неё голубой шёлковой лентой. Одета в простую крестьянскую рубаху, но сарафан добротный и расшит разноцветным бисером. На ногах сапожки из мягкой кожи. «Похоже, родители не бедствуют, раз дочери такую обувку справили, и, наверное, она любимица в семье», — размышлял Евсей, а вслух поинтересовался:

— Запамятовала, как в лесу оказалась? А из каких мест — хотя бы помнишь? Кто -родители-то твои?

— Не помню, — ещё ниже опустила голову девчушка.

— Забыла, чья ты? — вскинул брови парень.

Она снова покачала головой:

— Ничего не помню. Проснулась утром в лесу, а как попала сюда, не ведаю.

— Так к кому ж мне везти тебя? Как родителей сыскать? — растеряно проговорил он. — Отец с матушкой, поди, уж все глаза проглядели… Ещё бы, такую красавицу потерять, — желая взбодрить ребёнка, по-молодецки подмигнул Евсей. — Попробуй припомнить.

Девочка отчаянно замотала головой:

— Нет. Я пробовала, голова начинает болеть, и душа дрожит.

— Это как?

— Страшно делается, — призналась она и, пристально взглянув в глаза парня, шёпотом добавила: — Очень страшно.

— Но имя-то своё вспомнила…

— А оно у меня на пояске вышито, — оживилась девочка и показала пояс.

Евсей посмотрел, – и правда,: на пояске искусно вышитое имя.

— Так ты грамоте обучена?

— Наверное, раз прочитать сумела.

— Да, в самом деле. Тайна — ты, а не девка, — хмыкнул парень. — Ну что ж, пойдём. Коли ты никого не помнишь, тебя-то саму наверняка не забыли и признают. Поспрошаем в окрестных деревнях, не терял ли кто девчонку. Глядишь, отыщутся родичи твои, — ободряюще улыбнулся Евсей и протянул руку.

Насторожено косясь, Таяна всё же протянула ладошку. Ратник помог девочке подняться и подвёл к коню:

— На лошади ездить умеешь?

— Умею.

— Помнишь?

— Нет, знаю, — взглянула она огромными глазищами.

Евсей усмехнулся и, усадив девочку на коня, сам вскочил в седло. Одной рукой придерживая чумазую находку, воин тронул поводья, и гнедой жеребец зашагал по лесу. Оказавшись в объятиях парня, Таяна прижалась щекой к прохладным пластинам бехтереца и облегчённо вздохнула. Руки Евсея неожиданно успокоили бедолагу. Они напоминали ей руки другого мужчины, её отца: такие же сильные и ласковые, и девочке казалось, что новый знакомец может защитить её от всех напастей. Немного помолчав, Евсей спросил:

— А ещё что знаешь?

Малышка подумала и гордо прощебетала:

— Умею писать, а ещё вышивать.

— Эвон как! Почему так решила?

— Знаю и всё, — качнула она головой.

Ратник задумался, и дальше ехали молча. Пёс, следуя за хозяином, то скрывался в зарослях, обследуя окрестности, то возвращался назад и вновь бежал рядом. Вскоре стали слышны мужские голоса, и среди деревьев показались всполохи костра. Девочка вздрогнула, напряглась, и её испуганные глазищи уставились на Евсея. Заметив волнение малышки, парень улыбнулся.

— Ну что задрожала, словно заячий хвост? Не бойся… Никто тебя не обидит. Не позволю! То дружинники мои, — пояснил он.

Преданно взглянув на воина, Таяна вдруг крепко обхватила его ручонками и прижалась к груди. Не ожидая подобного проявления доверия, парень несколько растерялся, но потом ласково погладил ребёнка по голове.

— Вот ведь птаха… — вздохнул он.

Наконец, они выехали на поляну, где, расположившись вокруг костра, отдыхали человек двадцать воинов. Облачённые в добротные кольчуги мужчины обыденно переговаривались, но сами бдительности не теряли. Несколько человек оставались на посту, да и остальные не спешили расставаться с оружием. Кто проверял исправность пищалей, кто начищал клинки сабель и топоров, имелись среди ратников и лучники, заботливо укладывающие стрелы, чтобы в случае боя без затруднений выхватывать их из колчана. Увидев Евсея с девчушкой, дружинники удивлённо переглянулись, но тут же принялись шутить:

— Ба, княжич, ну и дичь ты изловил! — засмеялся седовласый воин.

— Это что ж за чудо такое лесное? — хохотнул парень примерно одного с Евсеем возраста.

— Неужто невесту себе нашёл? — хитро прищурился ратник у костра.

— Да ладно вам зубоскалить, — передавая подстреленную дичь кашевару, нахмурился Евсей. — Девчонка и без того напугана дальше некуда. Несколько дней по лесу одна плутала… Да так, что ни себя, ни родичей не помнит, — осадил он товарищей.

Перестав смеяться, дружинники уже серьёзно взялись рассматривать девчушку. Княжич слез с коня и снял Таяну. Лишь коснувшись земли, девочка юркнула за спину Евсея и исподлобья оглядела ратников.

— Гляди-ка, словно дикий зверёк, — вздохнув, покачал головой пожилой воин.

— Да, Богдан Иванович, видать, натерпелась девка, — поддержал его кашевар.

Крепкий мужчина средних лет с чуть тронувшей виски сединой подошёл к княжичу:

— Неужто и в самом деле родителей не помнит? — насупил он широкие брови.

— Похоже, нет, Прохор Алексеевич, — ответил Евсей.

— Во дела… — покачал головой Богдан и по-отечески улыбнулся девочке. — Да не бойся ты, бедолага, иди к костру. Голодная, небось?

Но девочка, вцепившись в Евсея, не решалась отойти. Княжич взял Таяну за руку и подвёл к костру.

— Садись, — сказал он и, обращаясь к воину, колдующему у огня, приказал: — Степан, накорми девчонку.

— Ну что, Евсей Фёдорович, нянькаться теперь придётся, — улыбнулся Степан и подал Таяне сухарь. — На-ка пока, погрызи. Скоро каша будет готова, тогда и накормлю уже по-настоящему.

Схватив сухую горбушку, девочка с такой жадностью набросилась на нее, словно это было лакомое угощение. Дружинники только с сочувствием наблюдали, как быстро она разделалась с хлебом.

— Слушай, дядька, — обратился Евсей к Прохору, — ты у нас мастер отыскать кого угодно. Может, разузнаешь, откуда девчонка-то.

— До того ли нам сейчас? — сверкнув карими глазами, нахмурился воин. — Нас за казной послали, а мы по деревням родичей найдёныша искать будем?

— Ну а что ж с ней делать? Не в лесу же бросать?

— Ладно, подумаю, — запустив руку в густую бороду, буркнул Прохор.

Вскоре аппетитный аромат каши возвестил о её готовности, и воины, глухо заурчав, расселись вокруг костра и заработали деревянными ложками. Основательно перекусив и немного передохнув, отряд вновь засобирался в дорогу. Евсей усадил лесную находку на телегу с провиантом, воины вскочили на коней, и дружина тронулась в путь. Убедившись, что никто не пытается причинить ей зла, девочка успокоилась и уже оглядывала людей более уверено.

— Ты найдёшь моих родителей? — с надеждой взглянула Таяна на княжича.

— Попробую.

— А куда ты едешь?

— По делу.

— Важному?

— У воина неважных дел не бывает, — усмехнулся он.

Понимая, что больше ей никто ничего не расскажет, Таяна глубоко вздохнула и решила больше не донимать княжича расспросами. Накатанная дорога, гулко отдаваясь под копытами коней, бежала пыльной лентой сквозь лес, телега жалобно поскрипывала, повторяя бесконечную монотонную песню, а девочка от скуки следила за проползающими мимо кустами и деревьями. Устало разглядывая неспешно шагающих лошадей и их всадников, Таяна окончательно осознала, что теперь она в безопасности, родные её вскоре найдутся, а все беды окажутся позади. От столь утешительной мысли и сытого желудка девчушку разморило, и, устроившись поудобней на соломе, она задремала.

— Ну что, княжич, думаю, засветло до места добраться не успеем, — предположил Прохор Алексеевич.

— Похоже на то, — согласился Евсей.

— Здесь по дороге деревушка будет. Заночуем там, да заодно и про девчонку твою расспросим, — предложил Прохор. Евсей согласился, а дядька неожиданно хитро взглянул на племянника. — Ты не забыл, чего батюшка велел?

— Ты о дочери князя Засекина? — смущённо улыбнулся Евсей.

— О ней, — хмыкнул в бороду Прохор. — Считай, не за казной едем, а на смотрины! Мне Фёдор Петрович сватом наказал быть, — напомнил дядька. — Сам знаешь, батюшка твой давно уж с Алексеем Григорьевичем сговорился. Они с детства дружбу водят, тогда ещё мечтали породниться. Вот и пришло время. Не робей! Говорят, Настасья — девка ладная.

— Да какая тут свадьба, когда нам со дня на день на Москву идти? — нахмурился Евсей.

— А ничего… Жизнь-то она одна. Вот прогоним поляков и свадьбу сыграем, — подмигнул Прохор. — Человеку надо продолжение своё оставить. Кто будет род продолжать? — пытливо взглянул он и хохотнул. — Как говорится, холостому помогает Боже, а женатому хозяйка поможет.

— Так что ж ты, дядька, сам столько лет в холостяках ходишь? И род Долматовых не продолжаешь? — хмыкнул княжич.

— Не сложилось у меня… — насупился Прохор.

— Ну, с одной не сложилось, нашёл бы другую.

Раздумывая, что ответить племяннику, воин недовольно крякнул и замолчал. Ни один, ни другой не стали продолжать разговор, и княжич, погрузившись в думы, безмолвно следовал за телегой с мирно сопящей девочкой.

Евсею Фёдоровичу Левашову не так давно минуло девятнадцать лет. Отец торопился женить сына. Да оно и понятно: самое время парню семью заводить. Как в народе говорят: «Не женат — не человек. Холостой — полчеловека». Евсей и сам был не против женитьбы, да только вот насчёт невесты… Была у него любимая… И вспоминая зазнобу, княжич хмурился: «Нет, отец ни за что не согласится на свадьбу с Ириной, — понимал он. Родители считали, негоже молодому парню вдову за себя брать, да ещё и с чужим дитём. — А как сыну пойти супротив слова отца?»

Влюбился Евсей в Ирину ещё в шестнадцать. Как увидел жену друга, так и сон потерял. Василий на четыре года был старше Евсея, а уж два года как женат. Но Левашов и не помышлял показывать свои чувства, не по-товарищески это на жену друга зариться, да только поделать с собой ничего не мог.

Но в Калязинской битве побратим погиб, и Евсею пришлось везти тело товарища к нему домой, а позже, желая помочь молодой вдове, княжич её навещал. Незаметно как-то всё закрутилось, страстное влечение подхватило огненным вихрем, и Ирина стала его первой женщиной. «Нет, отец не позволит», — горестно размышлял Левашов и, вспоминая горячее тело вдовушки, гадал, как бы оттянуть нежеланную свадьбу. Да и как противиться батюшке, когда князь столько лет мечтал породниться с товарищем? Правда, до Евсея дошли слухи, будто Настасья не сильно горит желанием выйти за него, за Евсея, ей другой жених был по сердцу. «Но разве детей кто спрашивает, когда родители между собой сговорились?» — тяжело вздыхал княжич. Окунувшись в волнующие воспоминания, парень с тоской представлял Ирину, и невесёлые мысли блуждали в его голове.