1

Перебрал затёкшими лапами.

– Сколько ни вздыхай, Марвин, а, покуда не закончу, не уйдём.

Пальчики всадили незабудку в живую корону. Маки, ромашки, барвинки, любисток… Безумство цвета, рядом с которым поблекла бы любая, но не она, не Джун.

– Мне идёт?

Спрашивает! А то не знает! Потому и смеётся. Венок из соломы не испортил бы её красоты. Никаких тебе бородавок, носа крючком, клыков. Ни седины, ни морщин. Ни даже сухой груди.

Каркнул.

– Ну, не дуйся, Марв!

 Разве ж это ведьма? Вот предыдущая, Хильда, была хозяйкой хоть куда. А главное – нутро под стать внешности. Эта что умеет? Всё гадает да лечит. Платы не берёт. У Хильды же порядок был: за порчу – здоровье, за приворот – плодоносность, за засуху, мор скота, гибель всходов – молодость, сколько-то лет.

В те времена ел досыта, да и старуха кутала кости в меха, в карманах бренчало золото, от тканей ломился сундук. Жаль, век ведьмы конечен. Одну сменяет другая. Ладно бы приличная. Так нет же, принесла нелёгкая чёрт-те что.

– Знаешь же, скоро полнолуние, а значит, придёт Рэм.

– Кхра-кхра-кхра-кхра!

– Что смешного?

Обиделась. Ну точно дитё малое. Прибежит, а как же! Мохнатого хлебом не корми, дай погостевать в избе. Хорошо хоть не остаётся надолго. Манит его лес.

– Просто… – сжала руки, хлюпнула носом. – Сарафаны все старые, хочется быть красивой для него…

От смеха хлопал по бокам крыльями. Ох, Джун! Ой, не могу! Ой, глупая! Больно нужны ему наряды да цацки! Мужчину не привяжешь ниткой бус!

Словно из ниоткуда выпрыгнула тучка, ветер шевельнул листья. В серых глазах сверкнули молнии. Под ножкой хрустнули стебли. Она шла, а деревья перед ней будто бы расступались.

Сорвался с опостылевшей ветки. На полянке остался измятый венок.

2

Долетел до избы первым. Всегда так делал и в этот раз не стал уступать.

Жилище приметное. Мало того, что стоит одно-одинёшенько, так ещё и крышу давным-давно, задолго до Хильды, пробила сосна, да так вымахала, что крона царапала брюшки облаков.

Малиновые лучи раскинулись веером, а затем истончились и погасли. Недолго горел окоём. На землю падали сумерки. А Джун по-прежнему не разговаривала. Зря сидел на окошке, весь такой готовый слушать про Рэма, с чистыми перьями и лапами. Наглая девица не подняла на него глаз.

Когда на небе зажглись колючие звёзды, и сквозь синь проступила похожая на надкусанный налив луна, из-за стволов неслышно вышел волк. Постоял, послушал, втянул воздух. Фыркнул от сухой листвы.

Пахнуло кровью. Странно, что серебристая шкура ещё не окрасилась в бурый цвет. Разбойник.

Дальше будет вот что. Приблизится к двери, поскребётся. Заскрипят петли, выпуская в ночь отблески свечей. Через порог шагнёт зверь, в избу войдёт уже человек. И сразу зашуршат одежды, зашелестит шёпот, застонет лежанка. Их вздохи, воркование, смешки будут донимать Марвина до тех пор, пока он не вспорхнёт на сосну, повыше, прямо под холодный мертвенный свет.

Каждый раз одно и то же!

Вот Хильда, бывало, надевала личину, заманивала мужика, развлекалась. На рассвете мы клевали свежую печень. А эта? Валяется до обеда. Потягивается сладко. Слоняется из угла в угол, поёт. Рот приоткрыт, глаза глупые-глупые, словно смотрят внутрь себя, не вокруг.

Мохнатый с ней не завтракает. Сбегает засветло. Понятно почему. Джун ест корешки.

Но вечером-то он возвращается! А с ним и возня, что гонит старого ворона на сосну.

Иногда они разговаривают. Вот как сегодня.

– Что случилось, любимый?

– Я слышу песни.

– Так праздник же! Девушки выбирают женихов, парни – невест. Горят костры, кружат хороводы, плывут венки.

– А ты хотела бы…

– М?

– …Чтобы я при всех назвал тебя своею и чтобы нас соединил обряд, хотела бы?

– Нам это не нужно. Мы и так связаны. Об этом шептались деревья, журчали ручьи. Весной Илия-мать подала знак – ожила засохшая берёза, на ней свили гнездо голубки.

– Вкусные?

– Да ну тебя, Рэм! Я серьёзно, а ты!..

Всхлипы…Тьфу! Ну же, мохнатый, утешь её, не дай развести сырость, а я уж как-нибудь полетаю, чтобы не слышать…

– Ты права, любовь моя. Есть ты и я, остальное – не важно. Посмотри же на меня, дай поцелуями высушить слёзы…

Да, вот это!

Упал, оттолкнулся крыльями от воздуха, заскользил над чёрной грядой леса.

3

Весь следующий день Джун дёргалась. Кусала губы, травы валились из рук.

Неудивительно. Полная луна действует даже на море, воду всего лишь. Что уж говорить про живность, особенно, если та – волк?

Последний явился, как обычно, после заката. Только вёл себя странно: поскуливал, прижимал уши, озирался, семенил. Обернувшись, не бросился на девушку, а, как пьяный, грузно сел.

– Что стряслось? – Джун встала на колени, заглянула в глаза.

– Я не хотел… Гнал ушастого, тот вильнул к деревне. У них там куры, свиньи, овцы. Ровно сами в лапы идут. Людей на улице после праздника ни души… Я не хотел…

Даже на окошке было слышно, как она сглотнула.

– Из людей – точно никого?..

– Точно.

Вздох облегчения.

– Хотя не знаю, не помню… Да нет, не мог я, не мог!

– Т-ш-ш, милый. Конечно, не мог. Не думай об этом. Приляг, поспи.

Она взялась было за его сапог, но Рэм остановил жестом.

– Нет, – покачал головой. – Ты лучше вот что: привяжи меня. Хоть на что-то сгодится этот ствол посреди избы.

– Рэм…

– Пожалуйста. Сегодня хуже обычного, сам не свой.

У неё на руках вспухли вены, на лбу выступил пот. Примотала на славу. Осмотрела результат. Не удержалась, прильнула к губам. Их дыхание стало шумным, затрещали верёвки. Рэм откинул голову и хрипло рассмеялся:

– Так дело не пойдёт. Нужно средство помощнее. Заговори путы.

– Рэм…

– Джун!

Похоже, выиграл мохнатый, потому как она, пристально глядя на узлы, прошептала пару фраз.

Теперь их не то что не развяжешь. Без её слова не разрубишь топором.

Мохнатого недолюбливаю, но и мучения врага приедаются. Взмыл на ветвь. Карканье застряло в горле. Так и сидел, как дурак, с раскрытым клювом. На гигантский белый диск, от которого было светло как днём, наползала красно-коричневая тень.

4

Вскоре вышла Джун. Привалилась к косяку. Изнутри доносились то рычание, то стоны. Она подняла лицо к луне, наполовину прикрытой кровавой каплей. Губы шевелились, на щеках блестели дорожки. Побелели сжатые кулаки.

Нет, Джун, очнись! Страдания Рэма – не великая беда! Разве не слышишь хруста веток, грубой речи? Не видишь огоньков?

Закричал что было мочи. Вздрогнули тонкие плечи. Так-то, девочка, приди в себя!

Толпа вывалила на полянку перед крыльцом. Какое-то время деревенские и хозяйка таращились. Потом в Джун ткнул перст.

– Ведьма!

Жест и слово принадлежали Симоне, которой Джун вместо приворотного зелья подсунула избавляющий от зелёного змия отвар.

Судя по оплывшему овалу, Симона не воспользовалась подарком.

– Никому не вредила и впредь не думала. Идите с миром! Пред вами нет моей вины.

Уверенность в голосе приструнила. Многие забормотали, огляделись недоумённо. Некоторые начали пятиться. И всё бы хорошо, когда б из домика не вырвался душераздирающий вой.

– Волчья подстилка! Я же говорил! – закричал мельник. – Этот убийца прячется у неё!

– Стойте! Он не трогает людей!

– Да? А как же наши животные?!

– Это всё затмение! Оно давит не только на него, посмотрите на себя!

– Сегодня – ягнята, завтра – дети!..

– Что мы будем есть зимой?..

– Обещаю сделать так, чтобы урожай был богатым…

Джун не договорила. Красная тень поглотила луну, свет померк. Она не увидела и не уклонилась от камня, брошенного в неё.

Симона вопила, когда выцарапывал ей глаза. А нечего кидаться камнями. Падаль.

Трещали кости. Не удосуживались переступить через Джун, так и шли, прямо по ней.

У Рэма на шее вздулись жилы, радужки горели, из пасти летели клочья слюны. Без толку. Джун не взяла своё слово, и легче перегрызть лом, чем разорвать такую пеньку.

5

Как ни старался – царапал кожу, клевал пальцы – Джун не просыпалась. Её веки дрогнули, лишь когда жуткая тень слезла с небесного тела, и на мир вновь полилось серебро.

Первым делом она заплакала. Хотя и это оказалось непросто. Закашлялась, выплюнула сгусток, с хрипом перевернулась на бок. Лишённый двери проём показал ей Рэма. Свечи в избе ещё горели. Благодаря их свету хорошо был виден кол.

Она орала, когда кости, срастаясь, хрустели, когда ногти заострились, затвердели, кончики пальцев побагровели, подросли клыки.

Правильно. Только в полной силе можно помочь.

Колдунья поднялась, проплыла к возлюбленному, шепнула на ухо заветные слова.

Туман окутал труп, а когда развеялся, на дощатом полу стоял волк.

То ли было поздно, то ли не достало опыта – зверь остался, живой и невредимый, человек исчез.

Мелькнул серый хвост, только его и видели. Через мгновение из леса раздался вой, и он напоминал:

– Джу-у-у-у-у-у-у-ун!

От её крика на землю посыпались птахи. Молнии ударили в деревья. Вспыхнул и покатился на деревню пожар.

Она повернулась спиной к зареву ярче рассвета и пошла от него прочь. Не представлял, куда лететь, поэтому просто сел к ней на плечо.

Теперь-то мы заживём! Натворим дел всяких. Верный Марвин и его новая, рождённая под кровавой луной, Джун.

25 июля 2025 г.