Краситься без музыки скучно, но подборки надоели, а радио шипит. Пухлый красный кружок тонет в пластмассе, и в тишину квартиры вторгается голос:

– Люка, ты ловишь осьминогов каждый день. Не боишься, что их не останется?

– Нет, не боюсь.

Парень в телевизоре улыбается. Зубы очень белые на фоне эбонитовой кожи. На рубашке пёстрый узор.

– У нас постоянно кто-то рождается. Так же и с ними. Я всегда нахожу осьминога, когда приплываю сюда. Надо уметь охотиться, тогда сможешь прокормить семью.

Ведущий рассказывает, что в деревне Люки – все родственники, и, чтобы выжить, взрослые идут к морю каждое утро. Учат промыслу детей. И надеются, что следующее поколение решит проблему. Какую? Дураку понятно – чем больше людей, тем меньше пищи.

Хочется досмотреть, но глаза уже украшены ровными стрелками, да и желание гонит из дома вон. Хоть квартирка в полуподвальном помещении идеальна, одиночество затянулось.

Снаружи – мелкий дождь. Меланхолия. Мне нравится слово, это чувство и влага, что оседает тонким слоем на одежде, лице, волосах. Благодаря неоновым вывескам на улице светло как днём. Я вижу каждую деталь. Слышу, как за мусорным баком скребётся крыса.

Цок-цок. Шпильки вонзаются в размокший асфальт. В переулке ни души. Не страшно. Я снимаю квартиру в старинном особнячке в сердце города, и пешком до клуба всего ничего.

Когда идти остаётся минуты три, не больше, ощущаю вибрацию, вслед за которой на меня обрушивается волна музыки. Ого! Сегодня, вместо диско, группа! Я даже знаю их, это рок-альтернатива. Губы растягиваются в улыбке. Этой ночью мне везёт.

Амбал на входе отодвигается. Да, дружище, моя внешность – причина, чтобы распахнуть дверь. А за порогом подхватывает водоворот запахов. Пот, спирт, парфюм. Последние два особенно недолюбливаю. Я не из тех, кто выпрыгнет из платья ради бутылки «Моэт э Шандон». Все эти «шанели» на большинстве людей воняют, как шампунь в дешёвом отеле. Нет ничего лучше аромата чистого, здорового тела. Вот от такого я схожу с ума.

Плыву к центру танцпола. Над вип-зоной пульсируют огромные белые бутоны. Богатеи за столиками приучили себя ничего не смотреть без еды и питья. Смешали коктейль из удовольствий и готовы испить его до дна. Я могла бы присоединиться к ним, но там скучно. Хочется подвигаться, как девушка на сцене. Высокая, сильная, она немного похожа на меня.

Покачиваюсь в такт гитарному соло. Тяжёлые волосы гладят по лопаткам. Блики софитов скользят по узкой кожаной юбке. Мне хорошо, но я не забыла, зачем пришла.

И потому я ликую, когда чувствую тяжесть чужих ладоней на талии. Накрыть его руку своей, развернуться, встряхнуть головой, чтобы убрать пряди от лица, и он уже никуда не денется, не сумеет уйти.

Восхищение. Вот что я вижу в огромных зрачках.

– Белоснежка…

А он милый. Я, действительно, как эта принцесса, бела и темноволоса, но что касается характера… им пошла в королеву-мачеху. Потенциальный кавалер не в курсе, и не в моих интересах ему говорить.

– А ты, стало быть, Охотник?

Усмехается. Я закусываю губу, потому что на его щеках появляется лёгкий румянец. Кому не приятно сравнение с Крисом Хэмсвортом? Он же бог. Этот, как его… Тор.

Воздух становится тяжёлым, жарким, танцы – всё более откровенными. В какой-то момент новый знакомый подаёт знак – идём. Взгляд фокусируется на светящейся табличке «Выход». Там чёрный ход. Я пользовалась этой дверью не раз. Т-с-с, это секрет.

Мы оказываемся на металлической лестнице. Меня не пугает высота, а им управляют гормоны. Сбегаем в темноту, не боясь поскользнуться. Вниз, вниз.

Под лестницей никого. Все внутри, концерт в самом разгаре. Песня что надо, подмывает подпеть, но у меня другие планы. Крадусь за парнем. Стена грязная, холодная, и всё же не возражаю, когда меня прижимают к ней. На это я и рассчитывала.

Футболка у него влажная. Меня такими пустяками не оттолкнёшь, мне это даже по вкусу. Тем более что под ней – крепкое тело. Я ощущаю эту мощь, когда обвиваю мужскую шею руками, опираюсь на твёрдые плечи, чтобы ему было удобнее подхватить меня под ягодицы, сдавливаю бёдрами торс.

От его волос и кожи пахнет дорогим мылом и лосьоном после бритья. Алкоголь не чувствуется, когда он целует меня. Наверное, за рулём, или спортсмен, или то и другое, но какая, к чёрту, разница, если целуется он как Тор? То есть бог.

Мысли путаются. Простительно. Три недели я не покидала своего цокольного жилища. Не высовывала нос дальше крохотного окошка, что выше фундамента лишь на ладонь. Была, как перст, одна.

Он отстраняется. Тяжело дышит. Пьяными от страсти глазами смотрит вниз, и мы оба смеёмся. Так вцепились друг в друга, что нет свободных рук, чтобы разделаться с пряжкой на его ремне.

Беру задачу на себя. Для этого приходится на несколько секунд ослабить объятья, и всё моё существо против, но за терпение меня вознаграждают первым, долгожданным, самым сладким толчком, и я снова радуюсь громкой музыке, мне её при всём желании не перекричать.  

Спасибо высшим силам за то, что привели сегодня сюда. Парень не только хорош собой, он ещё и не туп. Понимает, какой ритм нравится, подстраивается. Добивается своего. Замираю, всё сильнее сжимаясь, а потом – вспышка, и на меня обрушивается удовольствие, а кажется, будто небо, тёмное, беззвёздное, и я тону, тону в его мгле, и нужна ниточка, чтобы ухватиться и вынырнуть из ощущений, тянущих на опасную глубину.

Такой ниточкой становится стон у моего уха. Мой любовник продолжает двигаться, но, судя по тому, с какой силой его пальцы впиваются в мою плоть, даю ему не больше тридцати секунд.

Наклоняюсь, провожу носом по его надплечью. Самая лучшая часть мужчины, область между шеей и плечом. Втягиваю воздух. Всё-таки пахнет он замечательно. Обнимаю крепче, и у меня щемит сердце. Что придётся проститься – до слёз жаль.

Я, как канатоходец, застрявший на середине. Позади – огонь страсти, впереди – океан насыщения. Вернуться? Или идти дальше? На дне моей грешной души лежит ответ. Я знаю, что выберу. Я всегда выбираю своё истинное божество.

Рот наполняется слюной, а ещё болью. Люблю эту боль – предвестницу наслаждения большего, чем испытанное только что.

И когда он дрожит, когда глухо стонет, мои клыки уже в его сонной артерии, пьют драгоценную жизнь.

Мой бедный мальчик, ты никогда не очнёшься! Не узнаешь, что всё это время Охотником была я, а ты – хрупким созданием, красивым мотыльком, летевшим в костёр. Ты нравишься, но мной, как и всеми, правит голод. Я стою сотни, но у меня нет власти над ним одним. Утешусь тем, что подарила тебе сладкую смерть. Такая мало кому доступна, поверь.

Только представь, мой милый, в далёкой Океании голод заставляет темнокожего парня по имени Люка и его сородичей перетряхивать лагуну в поисках пропитания ежедневно. Я же не жгу своих пастбищ. Воспитываю силу воли. По три недели сижу взаперти. Но это пока. Пока я одна. А что будет, когда нас станет двое? Ведь не думал же ты, что живу без цели, для того только, чтобы есть?

О, нет, нет. Я ищу. И когда-нибудь поиски увенчаются успехом. Я прижму к груди своего создателя, которого не могу воспринимать как положено бы, как отца.

Мне не вытравить из памяти рубиновые, точно вино, очи, чётко очерченные губы, скрывающие совершенное орудие убийства, чёрную прядь над белым лбом. Обидно – картинка сохранилась, а голос стёрся. Однако точно помню, ОН что-то сказал, когда склонился над моим телом, истощённым, немощным от рождения, исколотым, в ремнях… Похоже, решил, что дух мой под стать плоти. Слабый. Не прижился в склеенном сосуде, улетел к небесам. Иначе ни за что бы не оставил одну. Не бросил бы в новой жизни. Я читала это в кроваво-красных глазах.

Теперь, узнав меня, ты наверняка спросил бы у Люки, а что почувствовал бы он сам, окажись на месте осьминога, застигнутого в своём каменном доме багром. И знаешь, пожалуй, пора вновь сниматься с места, хотя жаль расставаться с этим городом и моим уютным подвалом.

Как считаешь, мне понравится на островах?..

28 июня 2025 г.