– Нет, Ал, я не понимаю, с чего это вдруг такой резкий поворот? – голос Доминика, голубоглазого красавца с иссиня-черными волосами, звучал как раскат грома в тихой комнате. Он буравил взглядом Алессандро, его брата-двойншку, такого же черноволосого, но с глазами цвета ночи, застывшего за столом в их скромной обители – комнате в общежитии кампуса.

Дом, словно загнанный зверь, мерил шагами комнату, выплескивая нервозность, а в глубине души – почти животный страх перед словами Алессандро.

– Дом, я просто… начинаю понимать, что финансы – это не совсем мое, – осторожно проронил Ал, сжимая сердце в кулак и пытаясь встретиться взглядом со своим мечущимся двойником. Ему было тяжело произносить эти слова, но он лишь зондировал почву, не ожидая столь бурной реакции от брата, который, казалось, всегда порхал по жизни, беспечный и беззаботный.

Сам Ал еще не принял окончательного решения, но с каждым днем все сильнее ощущал зов искусства. Он обреченно вздохнул. – Вам с Ланой это, возможно, в радость, но мне… мне это дается с трудом. И главное, не трогает душу. Думаю, двух финансистов на нашу семью более чем достаточно. Не говоря уже об отце.

Он внимательно наблюдал за Домиником, который, казалось, врос в пол, ошеломленный его словами.

– Нет, скажи, что это не всерьез, – выпалил Дом, резко прервав свои метания и вперившись в глаза брату. В его голосе звучала мольба ребенка, внезапно осознавшего, что пришло время стать взрослым, к чему он совершенно не готов. – Ты же не оставишь меня одного? Мы всегда были вместе! – тон его дрогнул, в нем промелькнула испуганная нотка. Он впился взглядом в Алессандро, отказываясь верить в происходящее.

От одной мысли о разлуке с Алом по телу красавчика Дома пробегала ледяная дрожь. Это было нерационально, но он всегда ощущал брата как неотъемлемую часть себя. Ему казалось, что их связь глубже, чем просто родство близнецов. К тому же он, старший, всегда чувствовал ответственность за младшего. Как он сможет оберегать его на расстоянии?

Ал снова тяжело вздохнул, видя, какую бурю его слова вызвали в душе Дома. Ему хотелось верить, что к своим почти двадцати одному году, которые они отпразднуют меньше чем через месяц, брат сможет отпустить его. Хотя и сам не представлял, как сложится его жизнь в одиночестве. Осознание своего истинного призвания далось ему нелегко. Юноше было страшно признаться самому себе в этом, но внутренний голос становился все громче. А перспектива сменить престижный финансовый университет, где они с Домиником проучились почти три года, на школу искусств казалась чем-то нереальным.

Несмотря на то, что они были всего лишь двойняшками, с разницей в полчаса, они всегда чувствовали себя единым целым. Еще в детстве, если их разлучали больше чем на пятнадцать минут, они начинали канючить и капризничать. Так рассказывала им мать. А тут он заговорил о крамольной мысли бросить учебу и заняться тем, к чему лежит его душа. А это для них обоих означало только одно – расставание. И как только Ал пытался представить это, не то чтобы сказать, как у него самого появлялось ощущение, что его разрывают на две кровоточащие половины.

– Дом, я не знаю… – с болью и горечью выдохнул парень, сам не находя ответа.

Эта дилемма терзала его душу, лишая сна, особенно в последний месяц. Но мысль о том, чтобы посвятить себя любимому делу, не давала ему покоя.

И вот, когда Ал решился озвучить свои сомнения, его охватил страх. Он вдруг понял, что любой из вариантов выбора будет болезненным, почти невыносимым. В его душе боролись два противоположных чувства: любовь к брату и любовь к искусству. Второе тянуло его с непреодолимой силой, но и любовь к брату была безграничной.

И он так и не знал, что для него важнее, поэтому и не мог сделать выбор. Но видя состояние Дома, Ал все больше склонялся к тому, чтобы остаться. Он не сможет причинить брату такую боль. Одно дело – его собственные страдания, а другое – страдания близкого человека.

Хотя и отказаться от мечты Ал тоже не был готов.

– Я совсем не знаю! – в сердцах и отчаянии выкрикнул он громче, – не могу ничего сказать!

А про себя добавил: «Позже. Я сделаю это чуть позже. После университета».

Ал давно втайне рисовал. Свои работы он никому не показывал, даже матери. Об этом знал только Дом, но брат никогда не придавал этому увлечению особого значения, считая это простым хобби. У него самого хобби были романы с девушками: чем больше, тем лучше.

«Кому что больше нравится», – часто говорил Дом, слегка ухмыляясь, когда Ал упрекал его в легкомысленности и любвеобильности. Этими словами Дом словно подчеркивал, что брат любуется со стороны, а он лично наслаждается женщинами.

Но Ал никогда не обижался на заводного и ершистого брата, который порой не знал тормозов. Было удивительно, что они все равно чувствовали друг друга как единое, хотя в какой-то момент и поняли, что отличаются характерами.

Например, в отношении к прекрасному полу братья были диаметрально противоположны. Дом был прирожденным сердцеедом, не способным долго встречаться с одной девушкой, ни одна не могла покорить его сердце. Ал же был робким и нерешительным, предпочитая рисовать, а не общаться с ними. Он наслаждался образом возлюбленной, наблюдая издалека, как и говорил брат, не в силах общаться с ней, как Дом, либо не решаясь, боясь разочароваться. Он сам не понимал, что ближе к правде и что он действительно чувствовал. При этом он так же пылко влюблялся, но просто не решался сказать предмету своей страсти об этом.

Поэтому у Ала к его почти двадцати одному году была всего одна девушка, да и то, та сама сделала все, чтобы они были вместе, не говоря о сексе. Они встречались около полугода, а потом расстались, причем он так и не понял, по чьей инициативе.

У Дома же была вереница поклонниц. В остальном братья тоже были похожи и непохожи одновременно. Дому легко давались точные науки, а гуманитарные предметы тяжеловато, в то время как Алу наоборот. Но оба были достаточно упрямы и, несмотря ни на что, шли к своей цели. Но Дом был более ленив, а Ал напротив трудолюбив именно потому, что знал о сложностях с точными науками, поэтому мог ночами писать работу или доклад, пока брат спал. А в итоге учились братья примерно одинаково.

Но у Ала была еще одна тайная причина остаться здесь. Это была Мелани. Девушек на их факультете было итак немного, а такой, как эта, не было вообще. Причем он был уверен, что нигде не найдет ничего подобного. Она была похожа на ангела: изящная светловолосая блондинка с огромными лучистыми глазами. Алу она снилась, а потому он порой вскакивал по ночам и в тишине уходил куда-нибудь, чтобы не разбудить Дома, а тем более не подвергнуться его шуточкам, и рисовал ее. У него была даже отдельная папка, куда он складывал эти рисунки, а однажды даже осмелился представить ее обнаженной и нарисовал в образе лежащей на покрывале Венеры.

Он мечтал о ней, но Мелани была самой красивой девушкой института, а значит, не для него. Юноша понимал, что никогда не решится подойти к ней и пригласить на свидание. Он не умел так легко сходиться с людьми, тем более с особами женского пола, как Дом, и прекрасно это знал. Этот факт давно уже не мучил Ала. И если Дом был самым красивым и желанным парнем университета, то Мелани неоспоримо самой желанной девушкой. А с учетом, что мужчин на их факультете было больше, то шансов для себя он не видел совсем.

К счастью, у Дома при всей его необузданности и страстности было негласное правило. Когда им было еще лет шестнадцать, а брат только начал путь своих сердечных похождений, он пытался изменить эту робость и в Але. Хотел «научить» его общаться с девушками, но после многочисленных попыток понял, что все безнадежно, и теперь он воспринимал это как некое бесполезное занятие. Но как только Дом понимал, чувствуя брата как себя, что тот относится к какой-то определенной девушке особенно, то он никогда не спал с ней. Для него это было табу.

Вот и к Мелани Ал хоть и продолжал скрывать свои чувства, но даже сейчас был удивлен и признателен Дому за то, что тот не пытался завлечь или переспать с ней. Он как всегда не говорил ему, боясь поделиться этим чувством, но тот видимо итак все понял. А, уже узнав скрытность брата в этих вопросах, Дом никогда не выпытывал у него ничего. Он мог пошутить или поиздеваться в принципе над отношением брата к девушкам, но видя, что тот испытывает чувства, останавливался. И сейчас, только подумав о Мелани, Ал вздохнул и тихо почти обреченно произнес:

– Я не оставлю тебя. Я пока никуда не уйду.

Дом посмотрел на него пронзительным настороженным взглядом, пытаясь понять, действительно ли Ал останется. Ища ответ во взгляде брата, что тот будет с ним. А увидев это, тут же радостно улыбнулся и уже обычным для себя тоном, словно и не было этого метания еще секунду назад, произнес:

– Супер! Это просто отлично!

Затем подошел и порывисто обнял Ала. Но почти сразу, когда то, чего Дом так боялся, не произошло, его мысли опять вернулись к его обычному состоянию, а значит к задумкам и проказам.

– А давай в день рождения рванем в Неваду? – вдруг спросил он, отстранившись и посмотрев внимательно на брата. – Ну, пожалуйста! Ты даже не представляешь, как там здорово!

Ал бессильно вздохнул. Дом был неисправим. И брат, как всегда, подбивал его на всякие глупости и шалости, но при этом делал это так легко и непринужденно, что отказать было невозможно. А еще наполнял его жизнь таким ярким калейдоскопом рисков и впечатлений, что он точно не скучал, находя в этом вдохновение. Дом был человеком-фейерверком, за что его и обожали почти все, а в первую очередь девушки. А Ал понимал, что эмоции так нужны художнику для наполненности смыслом и чувствами его картин. А потому никогда не отказывался участвовать.

– Хорошо, – вздохнул он и улыбнулся радостному восторгу Дома, – поедем. Посмотрим, что там в твоей Неваде.