Салман

Пустая квартира подавляла тишиной. В те редкие дни, когда брат Халид заезжал ко мне в гости, он каждый раз повторял:

— Здесь как в склепе.

Но он ошибался. Мой дом не склеп. Им стало совсем другое место. Квартира в центре Москвы, которую я купил для нас с любимой. Мы прожили в ней месяцев семь прежде, чем Ната исчезла. В той квартире до сих пор пахло ее духами, и во всем читалось ее присутствие. Только вот было очевидно, спустя столько лет, было очевидно, что моя любимая больше не вернется. Халид говорил, что я должен избавиться от квартиры и начать наконец-то смотреть в будущее, а не хоронить себя заживо в склепе, где все напоминало о Наташе, или в минималистическом ледяном аду — квартире, куда я переехал год назад. 

Я устало опустился на черный диван и сказал:

— Включи ночной свет.

Умная колонка тут же отреагировала, приглушила яркий свет, оставив несколько круглых лампочек, встроенных в потолок. Комната погрузилась в полумрак. 

Я откинулся на спинку дивана, потер переносицу и окинул взглядом свой дом… Идеально чистое и абсолютно бездушное пространство. Если бы я сейчас не сидел здесь, то можно было подумать, что в квартире никто не живет.

Встав, я прошел в кухню, выдержанную в черно-серых тонах. В кухню, где я не делал ничего, кроме кофе. Да и тот делала за меня кофемашина. После того, как Наты в моей жизни не стало, я не мог себя заставить самостоятельно сварить чертов кофе. Его мне всегда варила она. А теперь… Теперь моя жизнь вне клиники превратилась в искусственный, роботизированный, безэмоциональный суррогат…

Открыв несколько полок, я наконец-то нашел искомое. Вытащил непочатую бутылку с темно-коричневой жидкостью, взял стакан, куда бросил четыре куска льда — единственное, что было в моем холодильнике, — отвинтил крышку и плеснул жидкость так, чтобы она прикрыла ледяные кубики. Потом вернулся в гостиную, поставил стакан на стеклянный стол и, уперев локти в руки, уставился на него.

Не знаю, как долго я его гипнотизировал, но из задумчивости меня выдернуло какое-то болезненное чувство. Словно кто-то ударил меня кулаком по грудине, заставляя захлебнуться от нехватки кислорода. Я дернулся и тут же быстро втянул ноздрями воздух. Потянулся к стакану, взял его, но не успел донести до губ, как зазвонил сотовый.

Я бросил взгляд на часы на запястье. Почти двенадцать. Кому там еще не спится?

На экране сотового отобразился номер клиники.

— Алло, — сухо ответил я на звонок.

— Салман Асланович, это Евгения Валерьевна Светлова. Извините, что беспокою так поздно, но у нас тут форс-мажор.

Евгения Валерьевна была главврачом и не стала бы звонить по пустякам, учитывая, что я всего три часа назад покинул клинику.

— Что за форс-мажор?

— Тут девочке нужна срочная операция. Серьезная черепно-мозговая травма после аварии.

— Какая девочка? Какая еще авария? — нахмурился я, тут же забыв об усталости.

— Несколько минут назад на перекрестке рядом с нашим медицинским центром грузовик врезался в автобус. Очень много жертв. А пострадавших сразу к нам привезли…

— Что с девочкой, про которую вы сказали? — Я вскочил с дивана и заспешил к двери.

Евгения Валерьевна вкратце, четко, как и положено настоящему профессионалу, изложила суть дела. Я понял, что каждая минута на счету.

—  Пусть готовят операционную. Я уже еду, — сказал я. — Кто там дежурным сегодня?

— Костина…

— Точно… Костина… — молодая женщина-хирург, которую взяли к нам на работу всего неделю назад. — Вызовите Ивашко, — попросил я.

— Ивашко пьян… Я ему уже звонила.

— Тогда…

— Некогда обзванивать врачей, Салман Асланович, я сама буду вам ассистировать, — сказала Евгения Валерьевна и отключилась.

Наверное, чтобы я не возражал. Ладно, пусть ассистирует. Лучше уж она, чем молоденькая дурочка Костина, которая постоянно строит мне глазки.

Я бросил взгляд на нетронутый виски, вспомнил слова Евгении о том, что Ивашко уже пьян. На мгновение мелькнула мысль: нужно было тоже выпит, пока был в ресторане, тогда бы не пришлось никуда ехать. Я усмехнулся, покачав головой. Ты не Ивашко, Салман. Ты и живешь-то, только когда оперируешь или заполняешь отчеты и медицинские карты в своем кабинете.

— Выключи свет и музыку, — крикнул я умной колонке, захлопывая дверь.

Лишь в машине вспомнил, что музыку я уже лет сто не включал. Интересно, робот сообразит или его заклинит?

До больницы я доехал за десять минут — благо, жил всего в двух кварталах от нее, а пробок в этот поздний час уже не было.

В вестибюле царил хаос: шум, крики, плач. Словно мы были не частной клиникой, а обычной районной больницей.

Кивнув Кате, администратору, я прошел за дверь с надписью «Только для медицинского персонала», поднялся на лифте и заспешил к операционной. Здесь меня догнала Евгения Валерьевна и еще раз описала ситуацию. Она явно нервничала, ведь давно не оперировала сама. И сегодня не придется — просто побудет ассистентом.

Затем я оставил все вещи и одежду в раздевалке, где переоделся в хирургический костюм. В предоперационной надел шапочку и маску, а потом тщательно вымыл и высушил руки. Медсестра помогла мне надеть перчатки.

Двери распахнулись, и мир пикающих аппаратов, стерильности и хирургических светильников — мой мир поглотил меня с головой.

Операция длилась более трех часов. У маленькой шестилетней девочки произошла остановка сердца, но мы все же ее откачали и сумели закончить операцию.

Когда я вышел из операционной, переоделся и оказался там, где сидели какие-то люди, наверное, родственники той дюжины пострадавших, которых сегодня доставили к нам, я, опустив голову, чтобы меня, не дай бог, никто не стал останавливать и расспрашивать о чем-то, направился в свой кабинет.

Краем глаза увидел, что на стуле кто-то сидит. А когда приблизился, замер.

Сидевшая с закрытыми глазами женщина, заслышав мои шаги, вскочила и нервно, почти истерически, спросила:

— Доктор, скажите, что с моей дочкой? Как прошла операция?

Я стоял перед ней и не верил своим глазам…

— Наташа? — пробормотал я…