Юля.

Звенит звонок.

Подскакиваю и хватаю классный журнал. Взмахиваю рукой в воздухе.

— Всё, Наташа, я побежала!

— Давай. Ох, как же хорошо, что у меня «окно»!

— Счастливая. Пожелай мне удачи, что ли!

— А кто у тебя сейчас? — Наташа лениво потягивается, отрываясь от чашки с кофе.

— Восьмой «Б».

Она закатывает глаза так выразительно, что дальше просто некуда.

— Брр… Кошмар. Искренне сочувствую. Надеюсь, эти прелестные детки тебя сегодня не сожрут. Удачи и ни пуха!

Фальшиво смеюсь и вылетаю в коридор.

Честно?

Мне бы сейчас не удачу — мне бы бронежилет. Или молитвенник. Или, на худой конец, волшебный свисток, от которого у всех восьмиклассников резко пропадает желание вытворять пакости.

Но, увы, в моём арсенале только журнал, маркер и наивная вера в светлое будущее.

Хотя последнее всё больше под вопросом.

Быстрым шагом иду к своему кабинету, словно мантру повторяя, что всё будет хорошо.

Главное — пережить этот урок. Потом пережить вечер у мамы. И я свободна. По крайней мере, до пятницы — до следующего урока французского у этих детей.

Восьмой «Б» — класс сложный. Неуправляемый. Учителя называют их маленькими монстрами. Я называю их так же, только без слова «маленькие».

А главный зачинщик беспорядков и неоспоримый предводитель этого татаро-монгольского ига — Матвей Петров.

Петров…

От этой фамилии каждый раз бросает в дрожь и холодный пот.

Знала я одного Петрова. Он был моим одноклассником и моим личным наказанием. Тоже задиристый, тоже всех изводил. В том числе и меня.

Нет. В основном — меня.

Портфель мой выкидывал в мусорку, прятал учебники перед уроком, а один раз написал на доске огромными буквами «Юля-кривуля».

С тех пор меня так и звали — Кривулей.

Петров первым начал, а остальные радостно подхватили.

Я и правда была нескладной, неловкой, вечно спотыкалась, носила смешные круглые очки и одевалась совсем не модно.

Но Кривуля… Это прозвище отпечаталось у меня на подкорке татуировкой. Клеймом. И я много усилий приложила для того, чтобы выглядеть иначе теперь.

Детские травмы — самые глубокие.

Я злилась, плакала, жаловалась на Петрова, но это только раззадоривало его. И каждый день он находил новый способ напомнить мне, что я зубрила, зануда, ботанша и страшная серая моль.

Юля-кривуля.

А то, что случилось перед выпускным, я даже вспоминать не хочу. Такого позора я никогда в жизни не испытывала и много лет винила себя в том, что позволила так жестоко со мной обойтись.

Позволила потому, что была в Петрова отчаянно влюблена.

Была дурой, откровенно говоря.

Правда, это было много лет назад. И слава богу, что тот Петров остался в прошлом.

Однако, теперь у меня новая, молодая и прокачанная версия этого концентрированного зла.

Может, это моя карма — всю жизнь участвовать в конфронтации с людьми, которые носят эту фамилию?

В таком случае у меня для себя плохие новости — Петровых у нас пол страны…

Матвей будто выбрал меня своей жертвой. Я работаю здесь всего четыре месяца, а он за это время уже успел загубить цветы в моём кабинете, полив их какой-то гадостью, спертой на химии; намазать стул вазелином, испортив мои любимые брюки-клёш; засыпать в вентилирующее отверстие моего ноутбука блёстки, которые я до сих пор нахожу в клавиатуре.

Апофеозом стала красивая коробочка, заботливо оставленная на краю моего стола. Идиотка-училка, естественно, решила, что это презент. Презент разбежался, шевеля длинными усами, как только я открыла крышечку, а наша завхоз потом целый вечер ловила мадагаскарских тараканов по этажу.

Дохожу до кабинета, в последний раз глубоко вбираю в себя воздух и толкаю дверь.

— Bonjour, les enfants!

— Bonjour, madame! — Хором святых ангелочков тянут дети. Разве что нимбы над их светлыми головами не вспыхивают.

Сидят ровно, ручки сложены полочкой, глазки честные-честные.

А честнее всех, естественно, у Петрова.

Прищуриваюсь подозрительно.

— Что-то не так?

— Что вы, Юля Викторовна! — Улыбается Матвей, нахально вздёргивая бровь. — Мы вас ждали очень. Соскучились. А вы опаздываете.

Игнорирую этот выпад и его приторный тон.

— Матвей, если ты снова что-то придумал, то лучше признайся сразу. Иначе у тебя будут большие неприятности.

— Юля Викторовна, как вы могли обо мне такое подумать? — Деланно оскорбляется Петров.

Я не ведусь.

Прохожу к столу. Смотрю на стул. Заглядываю под столешницу. С опаской открываю ноутбук. Всё выглядит нормально, но расслабляться нельзя — в любой момент может что-то взорваться или брызнуть пеной, как в прошлый раз.

Ладно. Пока тихо. Двигаемся дальше.

— Ребята, открываем учебники на странице сто семьдесят восемь, тема сегодняшнего урока — «Путешествия и впечатления». Voyages et impressions.

Дети шуршат страницами, листая до нужной.

Подхожу к доске и открываю створку.

Скрип.

Поднимаю глаза вверх и замираю, как парализованная. Прямо над моей головой медленно наклоняется ведро, привязанное к створке доски тонкой леской, поблескивающей в свете ламп.

Не успеваю даже пискнуть — ледяная вода выливается мне на голову.

Задыхаюсь — от холода, от неожиданности, от обиды и унижения.

Блузка неприятно липнет к телу, мокрые волосы сосульками падают на лицо. Капли стекают за воротник, вызывая мурашки.

В классе воцаряется тишина.

Напряжённая, сгущённая.

Дети надувают щеки и закрывают рты ладонями, сдерживая готовый вырваться смех.

Ошарашено моргаю.

Вытираю воду со лба, откидываю мокрые пряди с лица. Резко вздёргиваю подбородок, стараясь сохранить остатки достоинства.

Мой взгляд мечет молнии.

Оглядываю класс, покрасневших от натуга детей.

Нет, не дети… Монстры!

— Матвей! — Взвизгиваю взбесившейся газонокосилкой. — Всё, с меня хватит! Это последняя капля!

— Последняя? — Откровенно насмехается надо мной. — А мне кажется, капель ещё много! Вам дать платок?

— Родителей в школу! Сегодня же!

— Не могу, Юля Викторовна. Некому прийти.

— Где твоя мама?!

— Сбежала с любовником, — равнодушно пожимает он плечами.

— Тогда пускай приходит отец!

— Он тоже не может. Его нет в городе.

— Бабушка, дедушка, тётя, дядя! Мне без разницы. Кто-то из взрослых должен прийти на беседу, иначе я буду вынуждена писать на тебя докладную директору!

Матвей улыбается. Так хитро и дерзко, что у меня по спине пробегает неприятный, леденящий душу холодок.

— Ладно, Юля Викторовна. Будет вам взрослый. Но вы сами напросились.