I

   Когда наступает ночь, пустыня преображается. Небо над ней превращается в бархатный купол, усыпанный миллиардами бриллиантов, каждый из которых шепчет истории древних миров. Холодный лунный свет заливает дюны, придавая им неземное, призрачное сияние, и тогда каждый гребень кажется спящим драконом, а каждая впадина – колыбелью для звезд. В этой великой тишине можно услышать дыхание самого мира, его вечную, неспешную песню. Однако не стоит терять бдительность! Не успеешь ты и глазом моргнуть, как джины и пустынные черти одурманят разум, затуманят твои глаза, и ты слепо будешь следовать за своей смертью. Несмотря на всю эту красоту, много... много людей погубил песок и адское солнце экватора. Даже верблюды изнемогают от жары, не то, что люди... Они не знают, в какой капкан ступают. Зыбучий капкан. Здесь повсюду ползают скорпионы и змеи. Вараны, агамы, гекконы, саранча, фаланги, пауки – все они представляют смертельную опасность. Но на что только не решится человек, чтобы увидеть «Северное сияние» пустыни!..

II

   - Господин Донн! Господин Донн, прошу сюда!

   Молодой мужчина со щетиной, одетый в песчануюрубашку с коротким рукавом из плотного хлопка, оглянулся. Он впервые был в этой деревне, хотя с виду она была больше похожа на город.

   - Господин Донн, я здесь! – снова раздался тот же голос.

   Мужчина, увидев махавшего араба, направился к нему. «Проблемы с самого начала?.. Нет, держи себя в руках!» – думал он. Солнце адски припекало ему голову, и даже шляпа не спасала. По всему телу струился пот, а металлические дужки очков, казалось, сейчас расплавятся.

   Араб, который звал его, стоял у невысокого каменного здания, улыбался во всю ширь белоснежных зубов, а глаза его блестели. На голове его была повязана коричневая узорчатая куфия. Одет он был по-арабски. На мгновение ветер шевельнул полы его одеяния, и на груди мелькнула тусклая металлическая вспышка.

   - Господин Донн, это именно те, про которых я вам вчера говорил, – голос араба был противен. Казалось, он немного картавил, но это было так мимолётно, что даже с первого раза и не разберёшь.

   - Они специалисты? Профессионалы? Я не собираюсь доверять свою жизнь каким-то кочевникам...

   - Господин Донн, это лучшие из лучших! За их спинами сотни бурь!

   - Ну, ну... Ближе к делу. Где они? Здесь? – Мистер Донн легонько оттолкнул араба и вошёл в здание. Тот же, ещё сильнее засияв глазами, заулыбался и вбежал следом.

   - Господин Донн, – говорил араб, следуя за мужчиной, – аккуратно, вот здесь... Прошу, сюда.

   Они поднялись по песчаной лестнице на второй этаж. В воздухе витала сырость, песок щекотал ноздри, вызывая желание чихнуть. В стенах были вырезаны отверстия, похожие 

на бойницы; через них точечно пробивал свет. Прямоугольник здания изнутри больше напоминал параллелограмм. «Архитектору этих зданий, – думал мистер Донн, – нужно будет лично пожать руку».

   - ...Господин Донн, вот сюда.

   Они вошли в небольшую комнату. Отодвинув пыльную занавесь, Донн Ашер ступил на мягкий ковёр. В помещении было так темно, что даже лица невозможно было разглядеть. С виду они были точно такие же, как и все остальные арабы, но внутри...

   Сопровождавший мистера Донна араб быстро вбежал внутрь, размахивая руками, словно курица. Он приблизилсячуть ли не вплотную к сидящему спереди человеку, изаверещал на арабском. Тот медленно кивал, иногда поглядывая на мистера Донна. Остальные двое – сидевшие подле – играли в карты, совершенно не обращая внимания на вошедших. Ашер внимательно наблюдал за жестами араба. Лишь один раз он встретился глазами с, по всей видимости, главным из этой троицы. И хоть в темноте не было видно его глаз, он чётко ощущал взгляд... такой изучающий, точно хищный. По спине пробежали мурашки, и Донн резко стал ощущать каждую капельку пота, которая стекала по его телу. Волосы на руках встали дыбом. «Сколько же можно?.. Что так долго он ему говорит?.. Заканчивай!..» И тут, словно араб услышал его мысли, диалог закончился. Повисла напряжённая пауза. Главный застыл, потирая подбородок. «Щ-щёлк!» – хлопнула карта по столу, и Донн громко сглотнул.

   - Ну? – спросил он араба, и тот обернулся. – Они согласны? Что молчишь?

   Главный медленно поднялся, кряхтя, и только сейчас Ашер смог разглядеть его лицо. Оно было всё в шрамах, колючее, нос грубый, как будто сплющенный; лоб короткий, а скулы острые.

   - Да, – сказал он с акцентом, – согласны.

   - Ты говорил, что они не знают никакого языка, кроме арабского! – крикнул Донн, своему провожатому.

   - Господин Донн, – испуганно воскликнул тот и подбежал к Ашеру, непроизвольно касаясь пальцами ключицы. – Я честно не знать... ой, не знал... Вы просили человека, который может обеспечить вам безопасность...

   - И это я, – перебил главный быстро тараторящего араба.

   - Это-то я и хотел услышать, – Ашер подошёл ближе. Вдруг, он резко осознал, что карты перестали щёлкать. Двое остальных перевели свои тёмные взгляды на них. – Нужно обсуждать вопрос цены?

   - Меня зовут Джалиль, и я...

   - Мне не важно, как будут звать человека, который должен обеспечить мою безопасность. – Взъелся Ашер. – Или ты собираешься стать моим другом? Уж извините, но друзей арабов, – он взглянул на того, который привёл его сюда, – у меня достаточно.

   - Как будет угодно господину, – сказал Джалиль. – Я слышал, вы собираетесь в пустыню не просто так.

   - Да, я историк, учёный-исследователь и археолог... зачем же мне ещё в пустыню? А? – в голосе Донна проскользнула нотка сарказма.

   Джалиль ничего не ответил. Он скрестил руки сзади и направился к одной из бойниц.

   - По всей видимости, за «Северным сиянием» пустыни?

   Ашер немного обомлел. Он грозно взглянул на араба, но тот выставил руки щитами, мол, не он ему сказал причину похода.

   - Откуда вы знаете?

   - «Северное сияние» на то и северное. Когда я впервые услышал о нём, я решил – бред. Сперва я и сам называл его «Южным, но до определённого момента...

   Сидящие двое за столом ахнули и отвели глаза.

   - Какого момента? – не удержался Ашер.

   - Пока сам не увидел его, – ответил Джалиль, и в его голосе прозвучала та же усталость, что бывает у людей, слишком много носящих в себе. – Пустыня – древнее всех ваших Богов и не внемлет молитвам. И когда я увидел его, то понял, что все названия бессмысленны... Зачем такому название? Оно просто есть...

   Он повернулся от бойницы и теперь тусклый свет озарял его шрамы.

   - Что вы видели? Расскажите же, что это было!

   Джалиль усмехнулся.

   - Это невозможно передать словами! Это нужно видеть... видеть вживую... Иначе...

   - Значит, я увижу! – Перебил его Донн. – Цена!

   - Я не возьму за это монеты, – произнёс тихо Джалиль. Вид его резко обрёл страдальческий вид. – Да и цену не я ставлю.

   Ашер снова обомлел и взглянул непонимающим взглядом на араба. «Ты куда меня привёл?» – спрашивали его глаза, но тот снова и снова выставлял руки щитами.

   - А кто ставит? Покажите же мне этого человека!

   - Не человека, – сказал один из сидящих за картами. – Пустыня. Она берёт свою цену.

   - Что за бред? Что тут вообще происходит? – Ашер попятился назад, всё мигом превратилось в какое-то безумие, словно марево. – Что происходит? – повторил он, уже почти не владея собой.

   - Пустыня выберет цену, – продолжил говорить Джалиль. – Она может быть настолько высока, что вы, господин Донн, даже в следующей жизни не сможете выкупиться. А если откажитесь платить, то вас настигнут такие муки, которые...

   - Хватит! – В ужасе и гневе воскликнул Ашер, шатаясь. – Хватит! Я не нуждаюсь в ваших услугах. – Он схватился пальцами голову. Марево постепенно проходило.

   - Господин Донн, вы же не собираетесь сами отправляться на поиски сияния? – тревожно спросил Джалиль.

   - Вам какое дело?! Меня не интересует мнение каких-то арабов!

   - Эти арабы могут спасти вам жизнь! – Человек за столом поднялся, но лица его всё ещё не было видно.

   - К чёрту! Я увижу сияние. И меня никто не остановит. – Ашер взглянул на человека, который привёл его сюда. – А это я забираю в качестве компенсации за моё потраченное время.

   Он вытянул руку к груди араба, схватил его за цепочку и вырвал. На ней повис небольшой крестик с изображением Иисуса Христа.

   - Араб, но христианин? – удивлённо спросил Ашер.

   Тот засуетился, пытаясь остановить его.

   - Господин Донн, не надо! Это подарок от матери! – Он хватался пальцами за цепочку, но руки исследователя были куда больше и сильнее. Да и вообще, сам исследователь был крупнее любого из присутствующих.

   - От матери? Она была христианкой?

   Араб не ответил, а лишь пытался вырвать крестик, крича одно и то же.

III

  Пустыня. Жара. Солнце кажется настолько близко, что Боги, которые держат его, уже видны глазу. Спустя сутки блуждания по горячему песку, Донн Ашер увидел одного из таких Богов. Зрение. Первое, что поражает его мозг, – это необъятность и чистота горизонта. Миллионов оттенков, которые отражаются в солнечном свете – от бледно-золотого, до насыщенно терракотового. Что может излучать такой цвет? Ничто, кроме песка. Ашер это осознал слишком поздно, когда вода в его фляге кончилась, а жажда дала о себе знать. В этот момент он понял: сияние не даст так легко себя запечатлеть.

   За зрением идёт слух. Тишина прорезала барабанные перепонки исследователя. Он уже так давно не слышал шума города или шелеста листвы... так давно, что они начинали ему мерещиться. Однако даже этот фальшивый звук приглушал монотонный шёпот песка, который медленно протекает под лёгким ветром, да иногда резкий крик хищной птицы. В такие моменты Ашер вздрагивал, поднимал глаза, но ничего не видел. Лишь чёрное пятно, размытое в белых лучах, которое кружило над его головой. Ещё тридцать минут, и безмолвие снова режет перепонки, оглушая и заставляя прислушиваться к собственному дыханию и биению сердца.

   Следом – осязание. Жар теперь ощущается по-другому. Это не просто «Горячо». Он словно оживает и физически давит на грудную клетку. Точно грубые руки кузнеца, толкающие назад и назад. Но Ашер не останавливался, а продолжал идти. Песок раскалён. Кажется, он уже начинает плавить подошву мистера Донна. Исследователь мечтает о ночи, чтобы красный глаз дьявола скрылся за горизонт. Но он не знает, что придёт с ночью... С приходом тьмы песок остывает мгновенно. Сперва ты чувствуешь облегчение, но это лишь на миг. Холод, проникающий в кости, словно дикий зверь вцепляется в твое тело. Ветер. Когда он подымается, то несёт с собою мириады мелких, колючих и жгучих песчинок. Они попадают в глаза и ещё больше слепят; они проникают повсюду и оставляют на коже ощущение постоянного зуда, словно тысячи муравьёв бегают по твоим ногам, рукам, животу и щипают их, пока ты не свалишься на землю замертво.

   За осязанием – обоняние. Запах пустыни – это запах чистой древности. Аромат раскалённого камня, чистых трав, пряностей, которые выделяют эфирные масла, чтобы выжить и ни с чем не сравнимый, чуть солоноватый запах самой пыли. Ашер почувствовал его первым. Но когда он проходил всё дальше и дальше... соль сменялась дурью, эфирные масла сырость, а травы – гнилью. «Что это?» – думал исследователь, не догадываясь о том, что его ноздри только что вкусили запах смерти.

   Финальное – это вкус. Когда человек, блуждающий по пустыне, начинает чувствовать сухость – это лишь предупреждение. Никто, кажется, не может почувствовать вкус жажды... но эти люди – да. Для них каждая капля – золото. Вода становиться настолько драгоценной, что кажется, будто она обжигает губы, как только попадает на них. Вода в такие моменты напоминает человеку о суровой реальности этого места.

   В своей совокупности эти ощущения создают чувство абсолютной отстранённости от мира людей, ощущение величия природы и собственного ничтожного размера перед лицом вечности.

IV

   Ашер брёл и брёл, пока вдалеке не показался оазис. «Оазис?! – подумал он. – Не может быть! О, Господи, спасибо тебе! Спа-си-бо!!» Он пошёл... нет... он побежал, спотыкаясь о невидимые баррикады. Ашер бежал к миражу, рожденному отчаянием и надеждой. Каждое движение отзывалось болью в иссохшем теле, но жажда гнала его вперед, словно бич. Он видел зелень, плеск воды, чувствовал прохладу впереди, хотя воздух оставался обжигающе сухим.

   Чем ближе он подбирался, тем больше казалось ему, как вода льётся по его горлу, утоляя смертельную жажду. Он уже видел колыхающиеся листья пальм и чувствовал их на своём мокром теле после того, как окунётся с головой в оазис. Ашер чувствовал, что не может себя сдержать перед напором. Он не мог... просто не мог. Легче было б курящему отказаться от сигарет, чем ему – от того, чтобы прыгнуть в эту воды.
   Прихрамывая, он вошёл в джунгли посреди поля песка. Он так был слеп, что даже не заметил, как пропали пальмы сзади него. Затем – трава у водоёма, а после и сам водоём. Мистер Донн зачерпнул руками песок, а не воду... Он посыпался у него из щелей рук и упал перед ногами. Ашер смотрел на песок, медленно щурясь: он хотел заплакать, но слёзы не лились. Казалось, исследователь сейчас закричит, но нет... не было ни шока, ни отчаяния – лишь пустота, глубже и безмолвнее самой пустыни.

   Мистер Донн медленно выпрямился, оглянулся снова. Тело гудело от боли, губы кровоточили. Он всё смотрел и смотрел, словно не веря своим глазам; не веря, что оазис – это был лишь мираж. Даже думать не было сил... мысли болью прорезали череп, но не поступали в мозг. Вокруг не было ни пальм, ни воды, ни спасения. Только дюны, уходящие за горизонт, и безжалостное, выцветшее до белёсости небо. И в этой абсолютной, безоговорочной реальности не было места иллюзиям.

   И тогда он увидел его.

   Сначала на краю зрения – едва уловимое движение света. Донн Ашер повернул голову, ожидая, что это видение исчезнет. Но оно не исчезло, а напротив – росло.

   Сотни... тысячи красок переливались между собой. Они рисовали видения птиц, животных, рыб, людей... Не простых людей. Донн увидел сперва Джалиля, затем араба, у которого он вырвал крестик, затем быстро-быстро стали мелькать перед глазами сотни лиц, которые хоть раз в жизни видел Ашер. И в конце, самый последний образ – матери. Длинные волосы, мягкая улыбка, нежный взгляд... Да, безусловно, это была его мать... мама.

   Мистер Донн смотрел и смотрел, словно заколдованный. Сейчас он представлял себя ребёнком – только что родившемся. Ребёнком, который смотрит на маму и не может оторвать от неё своих глаз.

   Резко, всё развеялось, словно тот же мираж оазиса. И снова, из-за гребня дальней дюны поднялось сияние. Оно было не северное, с его ледяными зелёно-фиолетовыми рывками. Оно было бесцветное... Оно не струилось... оно дышало. Это был словно взрыв, обволакивающий небо пустыни, словно щупальца гигантского осьминога. Очертания было не чёткие, не такие, как в первый раз. Оно были размытые, как будто отражающие тысячи песчинок пустыни, плывущих в невидимом вихре. Это сияние постепенно поглощало Донна Ашера, делая его частью всего великолепного и ужасающего тела.

   Исследователь не чувствовал ни страха, ни восторга. Лишь смирение. Он хотел его увидеть, он шёл, чтобы его увидеть, и увидел! Ашер стоял заворожённый, наблюдая, как сияние медленно поднимается выше. Оно было словно диковинное животное, которое кокетливо давало на себя смотреть; оно красовалось перед ним, не издавало ни звука, но Донн слышал его – низкий, всепроникающий гул, исходящий не извне, а изнутри, из самых его костей.

   Он понял, что платит цену. Не монетами, не золотом. Джалиль был прав: пустыня сама выбрала свою плату – его рассудок, его надежду, его смелость. Сияние показалось ему, раскрыло ему свою душу, и эта честь стоила ему его человечности.

   Взрыв. Тряска. Вспышка. Сияние начало медленно угасать, растворяясь в наступающих сумерках. Всё тускнело, свет мерк, и глаза Ашера тоже тухли. Вскоре, от всего сияния осталась лишь бледная, золотистая дымка. И тьма накрыла пустыню. Она наступила так же быстро, как и ночь в горах, даже быстрее... Холод впился в тело исследователя острыми иглами. Он больше не видел ни оазисов, ни сияний, ни спасения... он нечего не видел...

   Пустыня взяла свою цену. И оставила Донну Ашеру лишь видение – вечное, прекрасное и беспощадное, выжженное в его угасающем сознании. Он нашёл свою Южное сияние. И оно стало его надгробием под бесстрастным южным небом.