О нагане Пантелеева Олежек узнал от своего соседа по подъезду,  электромонтёра на пенсии, Евгения Александровича Бухова. Тот 40 лет проработал электриком в музее МВД, и иногда рассказывал о том, что ему приходилось видеть на закрытых экспозициях и в подвальных хранилищах этого большого здания в стиле советского барокко. Он рассказывал, как держал в руках шашку, которой атаман Платов лично отрубал руки мародерам; как однажды по незнанию порезал колбасу ножом Чикатило (колбасу отдали кошке); как музейный завхоз Матвеич в новогоднюю ночь стрелял во дворе по воронам из личного оружия Жукова, с которым тот арестовал Берию; но больше всего воображение  19-летнего лоботряса поразил наган Леонида Пантелеева.

– 82 трупа, Олежек, – вздыхал Бухов, – ты представляешь? Это больше чем в нашем подъезде живет. Безжалостный был бандит, просто мразь. Людей резал как волк овечек. Одно слово – чекист.

– В каком смысле?

– В таком, что он в чекистах начинал.

Олежек ушам своим не поверил. Он недавно смотрел по телеку фильм про Пантелеева, и там ничего такого не говорилось.

– Так много, чего не говорится. Не надо верить всему тому, что не говорится и говорится, особенно в кино. Пантелеев был чекистом. И по-началу, людей он просто так не убивал, только по службе. Но потом связался с плохой компанией, женщины – будь они не ладны – вино, карты, – лицо Бухова стало мечтательным, – и понеслась! Начал палить во всех подряд. И, что интересно, именно, когда у него в руках был этот наган, он совершал чаще всего убийства. Каждый выстрел был смертельный.

– А из других стволов? – завороженно спросил Олежек.

– Из других тоже убивал, но из этого нагана больше всего. 82 трупа, – повторил Евгений Александрович, – А всего за ним 101 убийство. Вот сам и считай.

– Фигасе, – присвистнул Олежек.

– Не то слово, – отозвался Бухов, – Но самая интересная легенда в том, что этот наган приносил Пантелееву невероятную удачу. У него даже кличка была «Леня-Фартовый». С тех пор как наган у него появился, он стал неуловим, а также непобедим в карточной игре. А убили Пантелеева, устроив на него засаду. И это случилось, когда в первый и в последний раз при нем не оказалось этого нагана. Он пришел тогда в притон с маузером, отобранным у зам.начальника ЧК, которого убил накануне. Похвастаться хотел. И надо сказать, в тот вечер впервые за долгое время он проиграл в «буру» кучу денег. Потом наган оказалась у ближайшего подручного Лёньки – Вити Черепахи. Его не могли взять целый год, хоть он особо и не прятался. И все та же пруха в карты. Когда его брали, он открыл огонь и убил в универмаге десятерых милиционеров и четырех случайных гражданских, пока не получил пулю в висок. Стрелял из одного нагана, не перезаряжая. Как известно, в нагане всего семь патронов... Потом наган исчез со склада вещь-доков. И появилась легенда, что Пантелеев набил награбленными бриллиантами и золотом огромный кованный сундук и спрятал его где-то в Питере. Сундук так и не нашли, хотя искали тщательно. У них даже есть его фотография. Пантелеев его у итальянского портного отжал, Луиджи Понти. И на сундуке стоит монограмма «LP». Инициалы как у самого Пантелеева.

– И что, насчет карт, это правда?

– Не только карт. В любую азартную игру он всегда выигрывал, если при нем был наган. Это все в донесениях стукачей есть. Все задокументировано.

– И что, этот наган сейчас там лежит, в музее?

– Лежит в музее. Я тебе больше скажу, Олежек. Голова Леньки Пантелеева тоже лежала в музее. Точнее, стояла в большой банке с формалином.

– Да ладно!

– Ну я тебе говорю! Я лично ее видел.

– И как?

– Ну, так... В банке она странно смотрится, не натурально как-то. С фотографией сравнить, не узнаешь.

– А зачем ему голову-то отрезали, на память, что ли?

– Изначально, нет. Надо было народу показать, что Пантелееву хана, предъявить доказательства. В городе же настоящая паника из-за него стояла. Так что менты ему голову отрезали, и выставили на обозрение. Не знаю, почему, но они ее потом не захоронили, а оставили у себя в музее. Но это не важно. Потом менты стали все верующими и третий директор ее все-таки прикопал возле какой-то церкви. У него там настоятелем сослуживец был – тоже из ментов.

Олежек почесал в затылке.

– А ты, Михалыч, когда там работал, сам не хотел попробовать?

– Что именно?

– Ну, в карты с кем-нить сыграть, с наганом в кармане.

– Олежек, я человек мирный, и в карты играть никогда не умел. Это сейчас на каждом шагу казино, автоматы, а в мое время за это и посадить могли. Тем более – музей МВД. Но кто-то там что-то такое пробовал. Слухи ходили, но осторожные. В музеях к мистике серьезно относятся.

Бухов взглянул себе на запястье, где у него на старом кожаном ремешке были часы «Победа».

– Ох ты! Почта-то уже открыта, а я тут с тобой треплюсь. Сейчас набегут коллеги за баблом. Пойду, очередь займу.

– Эх, скорей бы и мне на пенсию, – вздохнул Олежек.

Он посмотрел вслед ковыляющему к почте Бухову, сел на велосипед, и поехал к одному приятелю, который вроде бы хотел у него этот велосипед купить. Ветерок, приятно пахнущий подступающим летом, обдувал лицо, но мысли были невеселые.

С деньгами у Олежки дела шли хуже некуда. Мать, с которой он жил, изводила его своим «займись ты наконец делом» и «неужели работу не найти?».

Но Олежка простых путей искать не хотел. Его молодой ум то и дело пленяли странные фантазии насчет того, как именно устроен этот волшебный мир. В результате чего, он спустил кучу маминых денег (на самом деле «куча», это громко сказано, скорее «кучка») вкладывая в разные «ценные» бумаги и бизнес-идеи, типа удаленного ухода за могилами домашних животных.

Последнюю остававшуюся у него мелочь он, уже в каком-то мистическом озарении, загрузил в игровой автомат на углу Моховой и Белинского. Но и это не сработало. Деньги упорно не шли к Олежке.

Крутя педали, он привычно размышлял о своем свободном падении в финансовую пропасть, насколько глубока эта пропасть, и как долго можно в нее падать.

Резкий гудок автобуса вытряхнул Олежку из его раздумий. Он вильнул в сторону, и едва удержав равновесие, остановился. Оглядевшись по сторонам, он с некоторым удивлением обнаружил, что находится значительно южнее центра города, куда направлялся изначально. Каким-то образом он изменил маршрут, и незаметно для себя приехал в район, где бывал довольно редко, можно сказать никогда. Это был район государственных учреждений и всяких там представительств.

Тут до Олежки дошло, что именно в этом районе находится пресловутый музей МВД. «Однако, – подумал Олежек, – Уж не знак ли».

Музей МВД напоминал бы типичный графский особняк, каких полно в городе, если бы не башенки со звездочками на шпилях, придающие зданию дурацкое сходство с кремлем. Двух каменных чекистов у массивной входной двери из резного дерева можно было принять издалека за атлантов, подпирающих нависший над входом балкон.

На двери белел листок бумаги.

Подъехав ближе, Олежка прочитал на нем слова: «Музею требуется разнорабочий».

Олежка ненадолго задумался. В глазах его играло любопытство и азарт предпринимателя. Взгляд так хорошо знакомый его бедной маме. Ее бы сейчас насторожил этот взгляд.

Олежек потянул дверь на себя, но она была заперта. Он заметил на листке приписку помельче: «Главный вход закрыт, обращаться на вахту служебного входа».

Через десять минут уже он шел по темному коридору третьего этажа в отдел кадров. Иногда он замедлял шаг, чтобы рассмотреть чей-нибудь портрет на стене. Все персонажи бесконечной портретной галереи украшавшей коридор были в военной или милицейской форме. Почти все они позировали на фоне красных знамен и даже батальных сцен. Суровые и праведные лица.

«Как хорошо, что они все уже умерли», – почему-то подумал Олежек.

– А почему в армии не служил? – спросил плечистый кадровик с короткой седой стрижкой и красным лицом.

– Я один у мамы, – ответил Олежек, не поднимая головы.

Он сидел за столом напротив кадровика и писал заявление о приеме на работу

– Ну и что? И не таких бреют, – дружелюбно продолжал кадровик.

– И еще у меня сотрясение мозга было. Два раза. И плоскостопие.

– Понятно. Ценный ты кадр, однако. Написал? Число поставь.

– Какое сегодня?

– Тринадцатое.

Олежек поставил число.

Кадровик снял трубку с телефона, набрал на диске номер из трех цифр, и стал слушать гудки. Динамик у старого телефона был мощный, и в тишине эти длинные гудки были слышны очень отчетливо. Никто не отвечал.

– Ладно, – сказал кадровик, кладя трубку, – Я тебя сам отведу. Пошли.

Встав из-за стола, он оказался примерно того же роста, что был и сидя. От неожиданности Олежек было хихикнул, но тут же осекся. Кадровик грозно сделал вид, что не заметил этого. Они вышли из кабинета, кадровик запер дверь на ключ, и пошел впереди Олежки. Путь лежал по другому – служебному – коридору. Олежек подивился множеству его поворотов и изгибов, разных дверей и лесенок. Оказавшись в большом помещении заставленном стеллажами, шкафами и коробками, Олежек уже не понимал, на каком этаже он находится. Вдоль стен тоже плотно стояли шкафы высотой до самого потолка, из-за них было не ясно, есть в помещении окна или нет. Оценить площадь тоже было трудновато, так как обзору мешали многочисленные, хаотично стоявшие тут и там стеллажи.

– Илья Кузьмич! – позвал кадровик, – Принимайте пополнение!

За стеллажами что-то упало и покатилось по полу.

– Сейчас иду! – ответил оттуда глухой мужской голос.

– У нас тут переучет грядет, комиссия из главка, так-что сейчас здесь и черт ногу сломит, – негромко сообщил кадровик Олежке, обводя рукой хаос.

Из-за стеллажей появился мужчина в рабочем халате. Сперва Олежек подумал, что это родной брат кадровика: та же красная рожа, слегка набрякшая от всего выпитого за долгую мужскую жизнь, контрастирующий с красным лицом седой ёжик волос, широкие плечи. Только рост у Ильи Кузьмича был явно выше среднего. В руке Илья Кузьмич держал гранату.

– Пополнение тебе привел, – повторил кадровик, – Принимай, вот. Зовут Олег. Уклонист и симулянт. Но ты его не обижай, пожалуйста. А это, – обратился он к Олежке, – Илья Кузьмич, твой непосредственный начальник.

Кузьмич внимательно рассматривал Олежку.

– Ну, вы тут сами, – покосившись на гранату в руке Кузмича сказал кадровик, – У меня дел еще...

И он быстро вышел из помещения.

– Олег, значит?

– Ага. Можно Олежек.

– Что здесь можно, решаю я. Зови меня Кузьмич, Олежек.

– Есть, – сказал тот.

Кузьмич ему нравился.

– Правильный ответ. Как чека от гранаты выглядит, знаешь?

– С колечком?

– Правильно, с колечком. Поищи на полу. Я тут потерял где-то.

Олежек опустился на четвереньки, и начал шарить по полу, заглядывая под стеллажи. Кузьмич подсвечивал ему маленьким фонариком..

– Ладно, вставай, – сказал наконец Кузьмич, – Такой бардак с этим переучетом, что ракету не найдешь, не то, что чеку.

Когда Олежек встал, Кузьмич протянул ему другую гранату, с чекой.

– На, вынь вот из этой.

Олежек держал в руке гранату, и в нерешительности медлил. До этого он гранат в руки никогда не брал, и даже не видел их вблизи.

– Тащи, не бойся. Она разряжена.

Олежек сопя отогнул металлические усики и вынул чеку. протягивает ее Матвеичу. Тот берет её и вставляет в свою гранату.

– Давай сюда. Вот так, – Кузьмич быстро вставил чеку в свою гранату, и положил ее в карман халата, – Фу, аж рука вспотела.

– А эта, – Олежек кивнул на карман Кузьмича, – заряжена?

– Эта заряжена. Из моей личной коллекции. Просто я ее дома не держу.

– А зачем она вам?

– Память. Мне ее один лихой человек в форточку бросил. Давно, когда я еще опером был. Ну что, Олежек. Давай-ка я покажу тебе наше хозяйство. Предметы здесь все исторически ценные. Требуют бережного обращения. У нас тут работал один мудак электриком. Смотрю – завтракать сел, прямо в зале, колбасу нарезал… Я присмотрелся, а ножичек-то Чикатило! Экспонат №65626Ф. Ух, я ему пинков надавал! Здесь ведь, что ни вещь, то история.

Следующие два часа Кузьмич передавал ему каки-то коробки, и говорил, куда их ставить. Олежек следовал за ним между стеллажами, обходя стопки журналов, газет, и пачки каких-то древних папок с надписями «Дело», перехваченных такой же древней упаковочной веревкой. Пахло пылью и старостью.

То, с какой внезапной легкостью наган оказался у него в руках, Олежку поразило невероятно. Под первой же крышкой коробки (поднятой просто из любопытства, когда Кузьмич кряхтел, возясь где-то за стеллажами) оказался револьвер.

Черный как ворон, только на рукоятке были пластины из светлого дерева с сетчатым рифлением. Наган уютно лежал словно мирно спящий зверек, утонув в пожелтевшей от времени вате. На серой картонной бирке, привязанной к спусковой скобе, было от руки написано: «Леонид Ив-ч Пантёлкин (Пантелеев)».

Олежек открыв рот уставился в коробку.

– Олег, можно Олежек, – наконец хрипло прошептал он, обращаясь к нагану, и усмехнулся.

– О, нашелся! – от этого возгласа у него душа ушла в пятки. Кузьмич вырос рядом как из-под земли, – А то формуляр есть, а нагана нету.

С этими словами он забрал у Олежки коробку, и снова пропал за стеллажами.

Остальной день прошел в суете. Но мысли Олежки все время возвращались к нагану.

А ночью ему приснился сон.

Снилось ему будто в темном пространстве в зеленоватом ореоле неподвижно висит огромный как пушка наган. Сердце Олежки гулко стучит. Оглядываясь по сторонам, он тянется к нагану, но сзади ему на плечо опускается тяжелая холодная ладонь. Андрей оборачивается. Перед ним стоит Пантелеев, и ухмыляется. Лицо у него грустное и брезгливое, точь в точь как у мертвой головы в банке. Во рту дымится длинная папироса.

– В своё ли ты дело лезешь, фраер? – замогильным басом спрашивает Пантелеев, и из его ноздрей ползет серый дым.

– Да нет, я только почистить.

– Тогда ладно. Только бережно. Экспонат исторический, Олежек. Ты с ним осторожно.

Дым из ноздрей Пантелеева заволок все пространство, а когда он рассеялся, никого уже не было. Пантелеев исчез.

Олежек снова смотрит на наган, а тот постепенно из черного становится золотым, и уменьшается в размерах. Он снова протягивает руку. Но из темноты доносится лошадиное ржание, и прямо на Олежку вылетает на вороном коне жуткий атаман Платов с саблей наголо.

– Мародерить? – кричит Платов, – А я вот тебе сейчас руку-то и отрублю! Ну-ка вытяни её вперед!

– Я больше не буду!

– А то ж! Вытяни руку, говорю! Или голову снесу! Слово анархиста-коммуниста и большого большевика! – орет атаман.

Андрей, зажмурив глаза, вытягивает вперед трясущуюся руку. Платов со свистом взмахивает саблей.

Олежек в ужасе проснулся, и тяжело дыша долго рассматривал руку, то сжимая, то разжимая кулак.

Рука была на месте, и работала как раньше.

Заснуть удалось с трудом, и до утра ему уже снилась обычная бессмыслица и ахинея.

В течении нескольких дней коробка с наганом регулярно попадалась на глаза Олежке.

Поскольку в музее начиналась инвентаризация, все экспонаты постоянно перемещались с места на место. Этим занимался Олежек под руководством и присмотром Кузьмича. С экспонатами требовалось обращаться бережно. По ходу дела Кузьмич рассказывал про тот или иной предмет что-нибудь интересное. Олежка подержал в руке саблю Платова, не без содрогания рассмотрев на клинке засечки оставшиеся от отрубленных им рук мародеров; Кузьмич рассказал и про наган Пантелеева, показав фотографию сундука с инициалами «LP», а также и голову самого Пантелеева.

В стеклянной банке с формалином голова казалась больше, чем на самом деле. Олежек долго рассматривал искаженное изогнутым стеклом и жидкостью внутри банки лицо. Оно было больше похоже на маску, чем на часть мертвого тела. Один глаз был закрыт не до конца, бровь странно съехала вбок, а уголки рта были опущены. Это придавало лицу комичное выражение брезгливости и обиды. Черные волосы и такие же ресницы и брови резко контрастировали с мертвым цветом кожи. «Если покрасить ему кончик носа красным, то один в один будет грустный клоун», подумал Олежек, пытаясь стряхнуть смутное чувство страха и тревоги, овладевшее им при встрече с головой, «и шляпу как у Никулина была».

В тот день когда музей чуть не сгорел, Олежка впервые смог остаться с наганом тет-а-тет, и взять его в руку. Кузьмич куда-то вышел уже минут пятнадцать как, и не возвращался. Коробка с наганом смотрела на Олежку с верхней полки стеллажа. Подчиняясь внутреннему зову, он взял коробку, и снял с нее крышку. Воровато оглянувшись, он взял прохладный наощупь револьвер, и достал из коробки.

В это же мгновение здание музея потряс зычный вой пожарной сирены. Олежек чуть не выронил наган из рук. В замешательстве он побежал к двери, потом побежал обратно, к своей куртке, надел ее в один рукав, потом снова бросился к двери. Она внезапно распахнулась сама и на пороге возник кадровик с огнетушителем в руках.

– Пожар в архиве! – крикнул он, – Отставить оружие! Хватай огнетушитель, и за мной!

Олежек быстро сунул наган в карман куртки, сорвал со стены огнетушитель и поспешил за Кадровиком. Горело в конце коридора. Из комнаты, где временно были сложены архивные документы, валил серый дым.

Из этого дыма навстречу им со стопкой папок в руках появился кашляющий Кузьмич.

– Коротыш! – прохрипел он, – Приговоры Зиновьева и Бухарина загорелись.

Кузьмич устало присел у стены.

– Да и хрен с ними... Шестнадцать тысяч страниц, это ж столько все время им места надо... таскать, не перетаскать – пробормотал он.

Войдя в комнату, Кадровик и Андрей увидели горящую кипу бумаг, отчасти накрытую, как заметил Олежек, повседневной шинелью наркома Ягоды. Кадровик тоже узнал шинель, заохал, сорвал ее, и отбросил в сторону. Две струи из огнетушителей залили вновь было ожившие языки огня, настойчиво уничтожавшего документы.

С улицы донеслась сирена пожарных.

Когда пожарные уже смотали свои брандспойты, и составили протокол со слов перепачканных копотью Олежки, Кадровика и Кузьмича, Олежку отпустили домой.

Сказать, что он совершенно внезапно обнаружил, что наган все еще находится в кармане его куртки, было бы неправдой. Он чувствовал его приятную тяжесть все время, что боролся с огнем, и когда потом разговорил с пожарными. Несколько раз он хотел вынуть наган, и положить его на место, но почему-то не делал этого. Он почти физически ощущал приятное и близкое присутствие тайны и приключения, которое он испытывал с того момента, когда наган оказался у него руке.

Дома он положил наган на стол и долго на него смотрел. Мысли крутившиеся в его голове были разнообразны, но так или иначе тревожны. Нужно было продумать дальнейшие действия. Кузьмич скоро заметит пропажу, наган будут искать, так что нужно было не тянуть резину, а делать, что задумано. А задумано было проверить, помогает ли этот чертов наган в азартных играх или это все брехня и мифы, и никакой он не волшебный талисман.

Недалеко от дома Олежки был зал игровых автоматов, работающий круглосуточно. Засунув наган за пояс на спине, Олежек направился прямо туда.

Менеджер зала и охранник были ему знакомы. Он взял пепельницу, банку колы в автомате, и пристроился возле «однорукого бандита» в самом углу заведения.

Это был механический слот с тремя барабанами и одной игровой линией фирмы Галакси Гейминг. Автомат видал лучшие времена, но это было давно, в родной Неваде, то время ушло безвозвратно. Жизнь этой машины подходила к концу. Кнопочные слоты напористо вытесняли этих механических монстров из залов в гаражи коллекционеров. Этот винтажный слот сразу вызвал интуитивное доверие Олежки. Вмятины на металлических боках автомата и сетка трещин на защитном стекле, в сочетании с устаревшим дизайном, как нельзя лучше подходили для испытания музейного талисмана. Наган слегка оттягивал пояс Олежки, не позволяя о себе забыть ни ма минуту.

Олежек поставил картонный стаканчик со своими жетонами рядом с пепельницей, глотнул колы, и бросил первый золотой в щель слота. Однорукий бандит ожил и замигал огоньками. Олежек положил руку на круглый набалдашник рычага, резко выдохнул, и потянул его на себя привычным движением. В слоте приятно звякнуло, и под треснутым стеклом весело завертелись три барабана с яблоками, семерками, лимонами, вишнями и бриллиантами.

Три вишенки. Слот выдал золотой обратной. Олежек взял звякнувший о лоток жетон и снова опустил в щель. Дернув рычаг он снова запустил барабаны. Повращавшись, они остановились показывая Олежке три лимона в ряд. В лотке начали звякать жетоны. Пять штук. Олежек огляделся. Никто на него не обращал внимания.

Сидевшие у других автоматов, неотрывно пялился покрасневшими от недосыпа глазами лишь на свои барабаны, колеса рулеток и карты. Время от времени кто-то из них делал глоток из стакана или банки, затягивался сигаретой, стряхивал пепел мимо, и продолжал ловить удачу за юркий и невероятно скользкий хвост.

С равнодушием конвейерного трудяги лудоманы снова и снова дергали за рычаги слотов или давили на кнопки «старт».

***

А немного раньше в музее у Кузьмича и Кадровика произошел следующий разговор.

Кадровик держал в руке потертую канцелярскую карточку. 

– Слушай Кузьмич, формуляр нагана Пантёлкина надо переделать.  А лучше на время комиссии вообще спрятать вместе с наганом куда подальше.

 – А ты что, думаешь, кто-нибудь заметит, что это копия?

–  Если дотошный засранец попадётся, то заметит. Вон же серийный номер с буквенно-цифровым значением. Такие номера только с 29-го года начали использовать. А Пантелеева грохнули когда? В двадцать втором. Это кстати твой косяк – ты копию заказывал. 

– Но целого же не было, сам знаешь, пришлось из деталей собирать. Там этот номер только на рамке справа виден, а на барабане царское клеймо – “орел”, как и полагается. 

– Но в формуляр-то можно было буквы не вписывать?

– Это было можно, думаю. Зачем ты их вписал? Ты же и заполнял эту карточку.

Кадровик посмотрел на формуляр внимательней. Почерк был его. Он вздохнул.

– Гм... Ладно, сейчас это уже не важно. В общем, спрячь этот наган подальше от греха.

– Не вопрос, – пожал плечами Кузьмич. «Вот ведь перестраховщик», – добавил он уже мысленно.

Через некоторое время он стоял у себя между стеллажами, и приоткрыв рот, смотрел в пустую коробку от нагана. На мягкой подложке осталось углубление формы его контура, но самого нагана там не было.

Кузьмич почесал седой затылок, и начал строить логическую цепочку.

Цепочка получилась на удивление короткая, и на другом ее конце болтался Олежек.

– Вот ведь говнюк, – пробормотал Кузьмич, – Думал, после пожара не заметят. Тюрьмы, дружок, в основном полны теми, кто тоже так думал.

С этими словами он снял кепку с вешалки.

Примерно тогда же, когда Кузьмич назвал его «говнюком», на барабанах «однорукого бандита» перед Олежкой три толстенькие семерки выстроились ровной шеренгой, и замерли, словно любуясь собой, и наслаждаясь моментом. Внутри автомата что-то сработало, и он начал звонить громко, как школьный звонок, и мигать всеми своими лампочками.

На крыше у него вращался, переливаясь разными цветами пластиковый колпак с горящей надписью «ДЖЕКПОТ». В железный лоток звенящим водопадом сыпались жетоны. К автомату стянулись все, кто был в зале и стояли завороженные зрелищем чужой удачи.

Всех вежливо растолкал менеджер зала. Он попросил публику не помогать собирать жетоны с пола, а отойти, и дать это сделать ему и победителю. В руках у него был специальный ящичек с замком. Менеджер с охранником, хоть и поздравляли Олежку с выигрышем, в глазах у них была тревога и растерянность. Они прекрасно знали, что старый слот подкручен, и что даже в теории на нем нельзя ничего выиграть, и уж точно не сорвать джекпот.

Два человека в комнате службы безопасности казино, наблюдавшие в монитор за происходящим в зале с «однорукими», тоже это знали. По правилам, такой крупный выигрыш выплачивается не в кассе зала, а в самом казино. Также правила предусматривали обязательную проверку автомата перед выплатой. Если проверка выявит «подкуртку», то в дело придется вмешивать кучу лишних «надзорников» из мэрии и ментовки, а значит объяснять им, почему, кем и когда был подкручен этот механический гангстер. Если же автомат объявить «чистым» или вообще записать выигрыш на другую машину, то придется отвалить какому-то лопуху 10 000 долларов, а потом, возможно, предварительно избив до полусмерти, повесить в гараже того, кто этот автомат подкручивал. Альтернатива так себе. Помочь пропетлять между неприятностями мог только случай.

Двое переглянулись, и пожали плечами.

Это были начальник службы безопасности Важа и старший менеджер турниров по карточным играм Артур – он временно замещал отдыхающего где-то на своей яхте генерального директора. Артутр сел на диван, и стал дозваниваться до главного.

Зал игровых автоматов хоть и находился в одном здании с казино, из-за ошибки архитектора при планировании, попасть в него, не выходя на улицу, было нельзя. Важа поправил кобуру с пистолетом подмышкой, накинул плащ, и пошел к выходу развалистой походкой борца. Рамка металлодетектора уважительно присвистнула, когда он через нее проходил.

В зале автоматов царило оживление. Олежек уже заказал всем присутствующим пива.

Менеджер тщательно пересчитывал жетоны. В его голове прокручивались возможные варианты того, как казино откажет парню в выплате. На этот раз им будет трудно что-нибудь придумать. Наверное, предложат отступные тысячу - полторы, и будь здоров. А начнет качать права, так и без следа исчезнуть не долго. Бывали случаи, бывали. И все-таки, как такое возможно, чтобы он именно на этой развалюхе так нагнул казино? Тут будут интересные разборки, предвкушал менеджер, записывая количество жетонов в специальный бланк.

С появлением Важи в зале стало потише. Его мощная фигура всегда оказывала на людей успокаивающий эффект.

Важа с восточным радушием поздравил Олежку и сообщил, что за деньгами надо будет пройти в казино «Боярыня».

Они вышли в сопровождении менеджера, который нес железный ящик с жетонами, следовало поменять на фишки казино, а потом уже идти в кассу.

Из автомобиля «Москвич» стоявшего на противоположной стороне улицы за процессией наблюдал Кузьмич. Он уже понял, что вмешаться в настоящий момент не сможет, и надо лишь уповать на то, что для Олежки все закончится благополучно. «Черт, и ведь выиграл же!», – хмуро думал Кузьмич, – «Бред какой-то. Как этот сопляк появился, я только какой-нибудь хрени вроде этой и ждал. Он все время к нагану присматривался, всё расспрашивал. Надо было в сейф убрать. Но, черт еловый, сопляк-то выиграл! Если бы не я лично заворачивал в бумагу оригинальный наган, отдавая его коллекционеру из Нью-Йорка, то мог бы поверить, что эти сказки про клад Пантелеева и карточный фарт – правда».

Тем временем Олежек, Важа и менеджер зала проходили под лучезарной вывеской казино «Боярыня» внутрь заведения.

Важа пропустил Олежку вперед, и тот, совершенно не думая о последствиях, шагнул сквозь рамку металлодетектора. Она приветствовала его заливистым свистом. Приблизился охранник. Это был контуженый ветеран боевых действий всех горячих точек. Он по умолчанию относился ко всем с подозрительностью и враждебностью. Важа его не любил, и с удовольствием уволил бы, но ветеран был каким-то внучатым хреном генеральному, и его приходилось терпеть.

Олежек не знал, что делать. Он раньше в таких ситуациях не оказывался. Вид Важи и ветерана боевых действий его очень пугал. Он растерянно стоял, а рамка продолжала свистеть. Внезапно свист смолк. И тут ветеран гаркнул:

– А ну, руки вверх!

От этого жуткого окрика у Олежека разом отказали все когнитивные способности, и единственный способ реакции, который он избрал уже инстинктивно, это было дать дёру. И он рванул к выходу со скоростью ошпаренной кошки.

Важа пытался его остановить, но только обнял воздух.

– Стой, стрелять буду! – закричал ветеран, и бросился вдогонку.

Потом, в больнице, Важа его спрашивал, кой черт ты за ним погнался, дурень? Ветеран объяснить этого не мог. В погоне не было никакой надобности. Выигрыш оставался в казино, а клиент явно себя достаточно скомпрометировал, чтобы в будущем обходить «Боярыню» за версту. Важа кричал ему вслед, чтобы он остановился, но у того будто замкнуло в мозгу какие-то контакты.

И ведь он таки Олежека догнал.

Делая резкий поворот в сторону спасительного угла дома, беглец не рассчитал траекторию, и центробежные силы вынудили его позорно поскользнуться, растянувшись по асфальту на полном бегу. Револьвер выпал у него из-за пояса, и со стуком покатился в сторону. Охранник схватил оружие, и направил его в сторону Олежки. Тот беспомощно замер, глядя на приближающегося ветерана боевых действий. Черное дуло нагана смотрело ему в грудь, а чуть выше два черных глаза жгли Олежку совершенно необъяснимой ненавистью.

Ветеран явно наслаждался ситуацией. Он отпустил с прицела сидящего на асфальте Олежку и взглянул на наган.

– Ну и ствол у тебя. Из него еще наверное в Пушкина стреляли.

И тут он сделал еще один поступок, который не смог потом объяснить даже себе. В больнице, он говорил, что выстрел произошел самопроизвольно. Но это не так. Олежек сидел на асфальте и инстинктивно пытался отодвинуться подальше от вооруженного неадеквата, отгребая ногми. Ветеран же решил окончательно напугать парня до усрачки, и выстрелил в землю прямо у того промеж ног.

Но вместо выстрела наган взорвался в руке ветерана, оставив на ней только мизинец и безымянный палец. От грохота у Олежки заложило уши, но он все равно слышал истошные вопли, заливавшего своей кровью все вокруг пострадавшего. Прижав к животу искалеченную руку, тот стеная и шатаясь побежал обратно к казино «Боярыня».

Олежек поднялся, и посмотрел на искореженные обломки нагана. Они еще дымились. Вздувшийся ствол валялся в метре от рукоятки, чуть поодаль, рядом с оторванным пальцем лежал барабан.

«Ну, и черт с ним», – подумал Олежек.

Опасность еще не миновала, за ним все еще могли пуститься в погоню. Он не стал медлить, и через секунду улица снова была пуста. Но не окончательно.

Из-за угла дома появилась фигура Кузмича. Кепка была надвинута на глаза, а воротник куртки поднят. Воровато озираясь он собрал обломки нагана, и быстро покинул место проишествия.

Идя по гранитной набережной небольшого канала, и что-то сердито бормоча, он остановился, и снова огляделся вокруг. Убедившись, что его никто не видит, он вытащил из кармана обломки нагана, и один за другим побросал их в тихую воду канала.

Первым пошел барабан. Он плюхнулся как увесистый камень пустив вокруг себя круги. Рукоять с уцелевшей спусковой скобой полетела туда. Последним ушел под воду вздутый газами треснувший ствол.

Искореженная железяка медленно вращаясь, опускалась сквозь темную толщу воды, пока наконец не стукнулась о крышку большого сундука, на три четверти вросшего в илистое дно. На крышке его можно было еще разобрать монограмму бывшего владельца.

Это были инициалы «LP».