Год за годом по городу медленно, но верно расползались слухи будто со мной что-то не так. Притом, что именно не так разнилось от рассказчика к рассказчику. Поэтому некоторые просто считали меня занудой, некоторые чуть ли не великим Кошмаром, а пара-тройка умников попыталась даже пустить слух, что я умалишенная. Пришлось попросить кое-кого вразумить соседушек. Одна семья даже дом продала и переехала. Скатертью дорога, как будто в остальной Славии спокойнее.

Мне было десять, погода была чудесной, мы с Майей пошли в лес за грибами. Лето выдалось дождливым, и урожай был хорошим. Мы набрали по огромной корзине белых грибов и возвращались домой, предусмотрительно обходя болото по большой дуге.

Я, помню, почти не удивилась, когда на меня упало что-то тяжелое и мохнатое с дерева, скорее разозлилась: да сколько можно-то.

– Опять они безобразничают, – сказала Майя и ладонью стряхнула непрошеного попутчика с моего плеча.

Паук защелкал жвалами и вцепился в ее палец. Она тут же отдернула руку.

– Эй! Веди себя прилично, – сказала я и хлопнула его рукой под зад, а потом я почувствовала укол и расползающееся под кожей жжение.

Я взвизгнула, попыталась стряхнуть с себя мохнатое тельце, и почувствовала еще укол, и еще, и еще. Я сбросила существо с себя, наступила на хитиновый панцирь сапогом и топтала, пока он не перестал двигаться, и только тогда я заметила, что Майя как-то странно порывисто глотает воздух и хватается за горло. Я позвала на помощь и потащила ее обратно в город, Майе полегчало, но прецедент был создан.

Потом пришла мама Майи, тетя Зоя, широкая недобрая женщина в белом чепце. Она причитала на весь город и таскала меня за плечо, пока мой отец и не отобрал меня.

– Ты правду скажи, от какой твари ты нажил эту девку в своем походе, – взвыла тетя Зоя, собирая вокруг нас небольшую толпу, – кому мне теперь в глаза посмотреть…

– Ткачиха ее мать была, – сказал отец, пряча меня за спину, – в Аринополисе. Родами умерла.

За всю мою жизнь это был, по-моему, единственный раз, когда он вообще упоминал мою мать. Раньше, когда я спрашивала, он просто поручал мне дополнительные задания по дому и быстро уходил по делам.

– Вот и оставались бы в своем Нополисе!

Отец быстро увел меня домой, запер дверь, и так мы и просидели, пережидая беду до следующего утра. Я даже в чем-то понимала тетю Зою. Ну, в смысле, а вдруг бы Майя не оклемалась, вдруг этот яд смертельный. Во мне было что-то такое, что привлекало этих опасных членистоногих тварей, и я не могла полагаться на то, что каждая из них будет хорошо себя вести все время. Даже если двое-трое начнут гадить соседям, этого хватит, чтобы с половиной города рассориться. А я тут планировала пожить вообще-то. И пауков-то жалко, но себя жальче.

Утром, когда мы вышли на крыльцо, натаскать воды из колодца, то увидели, что земля вокруг дома усеяна паучьими трупами. Мы подождали немного, но ни одно мохнатое тельце не двигалось, и отец наклонился, рассматривая поближе. Я вцепилась ему в руку и хотела оттащить, и тогда заметила одну странность: по всему периметру паучьи тела лежали головой друг к другу, как две армии, выстроившиеся в боевые построения.

– Мммм, – сказал отец, – интересно, кто победил.

– Попробуем крысиную отраву? – Предложила я.

– Есть идея получше.

Весь день я ходила за ним хвостиком, а вечером он достал проржавелую банку, в которой хранил накопленное с войны и купил четыре улья с пчелами. Мы поставили их вокруг дома, и с тех пор мне доставались только пчелиные укусы и мед. Посторонних они к дому не подпускали. Что было немного странно, если подумать, потому что обычных паучков пчелы не трогали, а вот моих давних знакомых отгоняли яростно.

Что-то изменилось тогда. Соседи все чаще стали шептаться за моей спиной, а по ночам меня мучили кошмары, в которых я куда-то падала. Недели через две тетя Зоя появилась на нашем крыльце с крынкой молока и попыталась извиниться.

– Отравленное что ли? – спросила я, не слишком в это веря, но она тут же вылила свой «подарочек» на траву, разбила кувшин и заголосила, про то, как ее не уважают.

С Майей я с тех пор виделась урывками, потому что разговаривать ей со мной запретили. Мы не очень слушались этих запретов, но тетя Зоя могла и леща отвесить и дома запереть. Я старалась не попадаться ей на глаза лишний раз, чтобы не подставлять Майю.

Поскольку никаких страшных ужасов от всей этой истории не случилось, только много шума и пара укусов, к осени все немного успокоилось. Я стала привыкать к постоянному жужжанию пчел за домом и тому, что иногда под моей ногой хрустела мертвая хитиновая оболочка. Мы собрали первую качку меда и продали половину. Отец отнес пару больших банок в лес и оставил там как подношение мелким духам. Он поставил банку среди фигурно вырезанных камушков, а когда мы пришли в следующий раз, ее там уже не было. Большой вопрос, конечно, кому она досталась на самом деле, вокруг творилось достаточно странных вещей.

Сезоны сменились, и урожай был собран, и со дня на день мы ждали сборщика налогов из столицы. В тот день у меня была генеральная уборка, и я носилась по дому взмыленная среди пыли, тряпок и ведер.

Отец открыл дверь. На пороге стоял по-столичному одетый мужчина среднего возраста в широкополой шляпе и богато украшенном камзоле. Глубокая тень закрывала его лицо, и в этой тени клубилось что-то хищное, что-то знакомое. Я разогнулась от печи, подхватила кочергу и шагнула к двери.

– Не дыши рядом, он убивает так, – сказала я отцу.

Откуда я это знала? Я никогда не прислушивалась к детским сплетням о кошмарах, они всегда казались мне слишком глупыми и недостаточно правдоподобными.

Фигура в двери задрожала, словно рябь пошла по воде.

– Какая у вас интересная дочка.

Отец нервным движением потер ус и отошел от двери, оставляя между собой и гостем непересекаемую черту порога.

– Не пригласите? – спросила фигура, – нам бы кое-какие финансовые вопросы решить. С лета князь новый налог вводит. На военные нужды.

Его тень на земле змеилась, от нее шел черный пар, почти незаметный, если не приглядываться.

Меня захлестнула такая волна ярости, что даже дыхание жгло горло:

– Пополам перешибу. Проваливай.

– Грешно подневольного человека обижать, – пробубнил он, – я ведь и с солдатами могу вернуться.

Как будто горящий шар взорвался в моей груди. Я сама немного оторопела от того, как мои ноги перепрыгнули последнюю защиту родного порога. Секунда – и я стою перед ним, еще секунда – и он уже лежит на траве, пришпиленный кочергой за шею. Шляпа отлетела в сторону, и черный туман повалил из пустых глазниц, ушей, рта и носа.

– Матушка, отпусти, темная матушка, страшная матушка, отпусти, не признал. Век служить буду, – заверещал он, одновременно пытаясь схватить меня руками. Морок стал таять на солнце, и показалось настоящее тело, вспученное и все в дырах, из которых как гной сочился темный туман.

– Гори-гори ясно, мразь.

От тела повалил смрад, под полуденным солнцем оно запузырилось и обратилось в склизкую кучу останков на остове скелета. Вонь наполнила воздух. На пороге показался отец с метательным топором в руках.

– Аннушка, ты в порядке?

– Да он гнилой совсем, неповоротливый. Только кочергу испортила.

Я потерла глаза тыльной стороной ладони, их жгло от сухого воздуха. Откуда я знала эту тварь? Мои руки задрожали, и я отпустила кочергу, изъеденную темным дымом как термитами. Почему я просто не позволила отцу метнуть топор из безопасности нашего жилища?

Я оглянулась по сторонам. Вокруг уже начала собираться небольшая толпа, и люди показывали пальцем, то на меня, то на труп. Тетя Зоя тоже была в первых рядах, визжала о том, что я приваживаю всяких тварей. Я ушла в дом, села на лавку и просто выдохнула. Все силы точно выгорели, пальцы ломило от усталости. Отец вернулся чуть позже, от него пахло костром и падалью.

– Там каша в печи. Я сейчас разогрею.

– Да сиди, я сам, – он принялся суетиться с едой, а я только наблюдала.

Аппетита не было. Я сидела и думала, что это существо было право. В какой-то степени, я такая же, как эта тварь, или как кикимора. Как тысячи чудовищ, прятавшихся в укромных уголках Славии. Опасная. Полезная в кризис. Абсолютно ненадежная и непредсказуемая с точки зрения обычного человека. Всегда немного чужая. Интересно, поэтому они избавились от паучьей королевы? Потому что даже в те дни, когда она выступала на их стороне, она все равно была немного чужая?

Мы поужинали в молчании. Солнце клонилось к закату, когда в дверь снова постучали.

– Возьму-ка я сразу топор, – сказал отец. – Ты там, разрешения войти не даю, но если сможешь – попробуй.

На пороге показался старик в длинном белом балахоне. В его седую бороду были вплетены медные обереги, а рукава вышиты защитными узорами. Очень грозный вид, еще бы зубов у него было побольше и, может, я бы и забеспокоилась, что важный человек пришел.

– Я городской волхв, Ночеслав. Люди волнуются, – с порога начал он.

– Пусть успокоительных травок попьют, – сказала я. – Можно и пива, нечасто такие твари в городе показываются.

Он задумчиво погладил бороду богато украшенной перстнями рукой.

– И что за тварь, по-твоему, потревожила наш покой?

Перед моими глазами вспыхнула картинка, четкая, откуда-то из прошлого. Прошлого, о котором у меня не было твердой памяти.

– Один из меньших кошмаров. Люди называют таких «мрак-отшельник». Они зарождаются в земле, где горы расходятся трещинами. Проникают внутрь путников с дыханием, убивают и носят их тела как оболочку, пока та совсем не испортится.

– Вот как. И откуда же тебе это известно?

Я задумалась. Откровенничать с неизвестным гостем желания никакого не было.

– Мальчишки болтали всякое. Просто вспомнилось.

– И они же сказали, как уничтожить кошмара?

Я пожала плечами и улыбнулась самой неподозрительной из своих улыбок.

– Разве не очевидно, если мрак, значит нужно его на солнышко.

Неназванный гость нахмурился и достал трубку.

– В моем доме не курят, – сказала я. – Ни табака, ни всяких интересных травок для крепкого сна и ярких снов. На улицу с этим, пожалуйста.

– Тяжело тебе с ней? – Спросил он у отца и демонстративно забил табак в трубку.

– Не жалуюсь, – ответил тот.

Гость чиркнул огнивом раз, другой, но искры гасли, не долетая до сухой травы.

– Мы щели в доме не законопатили. Ветер гуляет. Поэтому, – второй раз изобразить что-то вроде улыбки было физически сложнее, – в моем доме не курят.

Гость хмыкнул, достал что-то из кошеля на поясе и бросил мне. Я поймала, не задумываясь. Это был твердый панцирь грецкого ореха, на котором резцом были выгравированы сложные отверстия. Ловушка для духов, совсем уж примитивная, даже не из кости. Против сегодняшнего кошмара не помогла бы. Стоило только мне подумать об этом, как последовала другая, холодная мысль. Против меня – тем более.

Я сжала ловушку между пальцев и подумала, что, кажется, могу сломать ее, но от этого будет больше проблем, чем пользы. Я положила орех на стол рядом с гостем.

– Занятная безделушка.

– Сидели бы вы потише, – сказал он, снова обращаясь к отцу вместо меня, – пока проблемы не начались.

– Мы попробуем, – хмуро пообещал отец.

– А какие проблемы, любезный?

Он поднялся и вышел за дверь, глубоко вздохнув на прощанье. Вот и поговорили. На всякий случай я за ним подмела. Мало ли что он еще мог в уголок незаметно бросить.

На следующее утро отец поднял меня затемно. Мы позавтракали, он взял какой-то сверток, приготовленный с вечера, и мы пошли в лес. Без корзины для грибов. И без мешка для трав. По едва заметной лесной тропе мы спустились к каменным статуэткам, где отец порой оставлял подношения, и пошли дальше, в чащу.

Мы подошли к холму, отец сел на корточки и с невозмутимым видом постучал в землю как в окно или дверь. Я похлопала ресницами, но ничего не успела сказать, потому что земля разошлась, и среди травы показалась огромная медвежья морда. Мои пальцы заледенели, а ноги приросли к траве. Это было серьёзно, серьёзнее морока. Вслед за мордой показалось старая вышитая рубашка, руки и ноги, смутно похожие на человеческие. Существо разогнулось. Отец поклонился.
– Здравствуй, Михайло Михайлович. Вот мёда отведай и рыбки. 
Он развернул сверток и извлек банку с мёдом и огромного копчёного осетра, на которого у меня уже давно были другие планы.
Получеловек принял подношение и положил на траву.
– Что стряслось, Красноперка? Так бы ты не пришёл.
– Обижаешь, хотел проведать старого товарища. Вот дочка моя. Ты её совсем маленькой видел, смотри, как выросла.
– Да, ты так и не сказал, что за страдалица прижила ее от какого-нибудь кошмара.
– Пряха её мать. В Аринополисе жила.
– Привез паучка из паучьего города. Ну, добре, жизнь есть жизнь. Мне что ли судить. Хотел чего?
Отец коротко изложил мою проблему с пауками и некоторыми людьми.
– Скажи честно, – добавил он уже от себя, – она проклята?
– И как я должен это узнать? По-твоему, что, все проклятые друг друга в морду знают?
– Да нет, это...
– Шучу, шучу, сейчас.
Он наклонился надо мной и звучно втянул ноздрями воздух где-то над моим ухом.

– Она то, что она есть. Ветер проклят? Трава проклята? Движение светил на небе… хотя это плохой пример, звезды-то ведь прокляты на самом деле.
– Почему? – Спросила я.

Он пожал плечами. В сочетании с медвежьей головой вышло престранно.

– Потому же, почему и я. Кто-то могущественный так захотел и решил, что имеет право. Да и что? Зато боги мертвы, а я жив.

Отец нахмурился:

– Так, ты крамоле мою дочку не учи, ей еще с людьми жить, а держать язык за зубами она не приучена. Лучше скажи, за ульями приглядишь, если на тебя оставлю?
– Почему не приглядеть. Ты мужик хороший.
На том они распрощались, и мы пошли обратно. Я немного пришла в себя когда высокая стена деревьев осталась позади, и тут же начала приставать с накопившимися вопросами:
– Красноперка, это потому что у тебя стрелы с красными перьями были?

– Сама же поняла, зачем спрашиваешь.

– А когда это он меня маленькую видел? 

– Да нянчил он тебя. Давно было дело, ты забыла уж.

– Папа!
Выясняется. Оказывается, у меня была проклятая нянька медведь. А я-то думала, что со мной не так. Удивительно, что я еще на зиму не засыпаю и лапу сосать отучилась.

– Выбор-то был небольшой, между ним и тетей Зоей.

– Ну да, выбирая между ней и проклятым медведем… а больше никого там не было такого, кого я не помню? Может, какой-нибудь старший кошмар или кто из богов заходил?
– Боги мертвы.
– Ты не увиливай, да или нет?
– Хммм...
Это «хммм» я знала, оно означало, что разговор окончен.

Сезоны сменились, пришли дожди, а с ними и праздник уборки урожая. Я надела лучшее платье, вытрясла пару монет из копилки и побежала искать среди лотков что-нибудь интересное. У поляны, где проходило представление скоморохов, меня уже ждала Майя, тоже нарядная и с леденцом на палочке. На мой взгляд, она была уже немного взрослой для леденцов, даже мальчишки краснели и отворачивались, глядя на нее. Майя за год вытянулась и раздалась в груди, все больше напоминая тетю Зою в ее лучшие годы. Мы прошлись по поляне, выбирая безделушки, когда позади раздался грохот, свист и вверх взвился, озаряя небо, сноп разноцветного огня. Мой разум затуманило за какую-то долю секунды. Я вскрикнула, припала к траве и закрыла уши руками. Над моей головой сияли едким светом жгучие искры, как ядовитые медузы опадая к земле. Я почти чувствовала, как сходит с тела обожженная плоть. Мимо меня бежали дети с радостным:

– Летучие огни! Летучие огни привезли!

Позади раздался еще один взрыв звука и света, и я побежала прочь, к лесу, туда, где древесные кроны защищали хоть немного, а за мной мчался огонь с небес. Я пришла в себя у самой кромки болота, запоздало вспомнила об осторожности и отползла немного назад. Мои щеки были мокрыми от слез. Окружающий мир крутился перед моими глазами, а воздух жег легкие. Вдалеке дети радовались разноцветным огням, а я даже не могла осознать, что со мной не так.

– Они не понимают, – неподалеку от моего плеча появилась белесая фигура кикиморы, – они ни разочка в жизни не умирали.

– А ты?

Она показала мне в разжатом кулаке медную бусину, какую я определенно уже видела раньше, но никак не могла припомнить, где.

– Он все повторял, что боги мертвы и нам нужно самим стать тем, что будет охранять нас. Он смеялся. Сказал, что я буду «дамой озера».

Кикимора повернула голову и среди мокрых волос на шее я заметила глубокую резаную рану.

– Когда кровь попала в воду, озеро загноилось. Он сказал, что это моя вина, что я испортила его своим страхом и злостью, и больше не приходил.

– Мужчины, – проворчала за моей спиной Майя. – Эй. Ты как?

Я стиснула ее пальцы в своей ладони и кивнула. Потом достала из кармана стеклянные красные бусы и положила на самый край берега. Тяжелые бусины соскользнули в воду, и кикимора подхватила их.

– С праздником, – вздохнула я, – жизнь говно.

– Я еще браслетик хочу, – пробормотала она, – в пятнышко.

Поскольку шум улегся, и световые вспышки прекратились, я поднялась и пошла за браслетом на негнущихся ногах. Стекляшка же, с меня не убудет. У палаток я задержалась еще у лавки с травяными сборами. Меня немного коробило оттого, что кто-то чужой выбирал травы и мог положить туда что-нибудь вроде дурман-травы, но других вариантов я не нашла. В травах отец не разбирался, и меня научить не мог.

Чем старше я становилась, тем яснее замечала разницу между собой и остальными детьми. И дело было даже не в пауках. Мои маленькие соседи и соседки создавали себя из ничего, становились кем-то. А я уже была. И я очень смутно представляла, была КЕМ? Среди моих снов хранилась тысяча вопросов, но мое настоящее молчало. Какой у меня еще был выход? До конца жизни быть кем-то неизвестным самой себе? Нет, чем дольше я прячусь и бегаю от себя самой, тем больше будет подобных моментов уязвимости, когда я даже не могу понять, что не так. С этим нужно было разбираться. Я остановилась у лотка, набитого сухими вениками и цветочными сборами и спросила:

– У вас есть травки для памяти? Бабушке. Только такие, которые реально работают, посильнее.

Лавочник, усатый мужчина средних лет, достал для меня коробочку с травяным сбором, от которого пахло полем и горечью.

– Одну ложку в кипяток, не больше. Очень сильные.

Я расплатилась, поблагодарила и спрятала сухой веник в сумку. Настроения бегать за покупками больше не было, и я поплелась домой. Там я бросила весь веник в чайник, вскипятила его до состояния бурой жижи и выхлестала, морщась от горечи. Подождала. Никакой реакции. Даже картинки, которые иногда мелькали перед глазами, не появлялись. Я подождала немного и отправилась спать. Проснулась утром и не почувствовала ничего, кроме разочарования. Потом у меня скрутило живот, и пришлось бежать на двор. В общем, с памятью лавочник наврал, зато слабительное получилось отличное. Наблюдая за небом в вырез окошка в сортире, я испытывала одновременно тоску и некоторое облегчение от того, что хотя бы огонь с небес больше не летит.