— Мне нужны мои письма, - цедит сквозь зубы, сверля её тяжелым, пронизывающим насквозь взглядом.

У Алёнки внутри всё сворачивается жгутом, дыхание перехватывает, и слова застывают на кончике языка.

Да и что сказать? Глазкова не знает, смотрит испуганно в любимые глаза и от растерянности даже дышать не может.

Шувалов же, недолго думая, отодвигает её в сторону и бесцеремонно проходит в квартиру. У Алёнки сердце обрывается от прикосновения его горячих ладоней к плечам. Пока она приходит в себя, он безошибочно определяет её комнату и, войдя, с ходу начинает переворачивать всё вверх дном. На пол летят тетради, учебники, серёжки, браслеты, помады, тени, кофты…

Глазкова смотрит на эту вакханалию и от шока не может с места сдвинуться. Однако, когда Боря открывает шкаф с её нижним бельем, внутри что-то щёлкает. Кровь вскипает от возмущения, смущения и еще тысячи диких эмоций.

— Шувалов, ты охренел? – вскричав, подбегает она к нему и, задыхаясь от стыда, выхватывает из его рук стопку трусиков, которые тут же разлетаются разноцветным конфетти по полу. – Ты совсем больной?! Что ты творишь? Это моё нижнее бельё, придурок!

— Да что ты?! А это моя жизнь! – отыскав заветную стопку писем, припечатывает Шувалов.

И Алёнке нечем крыть. Сравнение не в бровь, а в глаз. Вот только теперь это и её жизнь тоже, и Глазкова ни за что не позволит просто взять и забрать её. Поэтому преграждает Шувалову путь и, вырывав из его рук перевязанную пачку, прячет за спину.

Боря бледнеет от гнева и начинает медленно надвигаться на неё, отчего у Алёнки сердце ухает вниз.

— Сейчас придут мои родители, - предупреждает она дрожащим голосом, пятясь от него к стене.

— Мне плевать, кто там у тебя придёт. Живо отдала мне мои письма, иначе я за себя не ручаюсь! - рычит он, загоняя её в угол.

Алёнка упрямо качает головой, хоть и понимает, что это бесполезно. Ей не справиться с этой горой мышц и тоннами звериной злобы, но она всё равно готова насмерть отстаивать то немногое, что осталось от её самых счастливых дней.