Этим жарким летом в гараже папаши Дуга мы, как сказал бы классик американской литературы¹, делали свою вещь. А как сказал бы Дуг, преобразовывали творческие вибрации в чистое психоделическое сознание. Вот он, кстати, Дуг Санчес — чувак с черным хайром почти до пояса и с бородищей как у пирата — хлоп-хлоп по струнам своего баса. Он настоящий гигант духа, хотя иногда гонит так, что вообще никто не врубается. Разве что, под кайфом. Чел за фарфисой² рыжий, с усами подковой — это Лэнни. Главная вещь, которую делает Лэнни Хэммонд — это ищет наш тот самый звук. «Чуваки, — говорит Лэнни, — если мы найдем тот самый звук, девчонки будут выпрыгивать из штанов». Правда, сомневаюсь я, что Лэнни когда-нибудь этот звук найдет: по ходу его больше прикалывает сам процесс. Вон там за Дугом и Лэнни, — чувак с баками как у Питера Фонды³, который наяривает на барабанах, — это Барт Шмулермэн. Единственный из нас, кто учился музыке. Хотел даже в консерваторию, но прочел книжку Тимоти Лири⁴ и передумал. Барт врубается в такие штуки, как триоли, синкопы и прочая муть, причем частенько этим кичится. Но мы его не бьем: как-никак он тоже наш брат. Вот эта светленькая крошка с микрофоном, вся в цветочках и феньках, — это наша Грейс Слик⁵: Нэнси Резерфорд зовут эту цыпочку, и она, скажу по секрету, еще никому из нас не дала. Ну и вот это черный парень с гитарой, похожий на Хендрикса⁶, это я: Джонни Хамбэкер. Правда, вместо стратокастера⁷ у меня стремное изделие фирмы «Хармони» и играю я хуже, чем «Джаентс»⁸ в этом сезоне. Кстати, совсем забыл сказать, кто такие мы. Мы рок-группа «Спаржа восприятия».

Жарища в гараже невыносимая. Настроение у всех паршивее некуда. И вот почему: неделю назад Дуг познакомился в баре с одним продюсером из Эл-Эй. Питер Фэйк, кажется, его звали. Само собой, наш Дугги основательно навешал ему лапши, будто «Спарже восприятия» ни «Двери», ни «Лифты»¹⁰ в подметки не годятся, что наша музыка — это прорыв, новое слово и так далее. Дуг — он гнать-то гонит, но уболтать может любого. Вот и этот Фэйк загорелся нас послушать. Наутро ему надо было возвращаться в Эл-Эй, и он оставил Дугу свой адрес в Беверли, чтобы мы прислали ему запись. Сказал: если мы и вправду так круты, нас ждет слава. Когда Дуг нам все это выложил, мы выскочили из гаража и давай его качать, и орать: «Да здравствует мистер Санчес! Наконец-то мистер Санчес сделал что-то путное!».

Никакой записи у нас, конечно, и в помине не было. Мы и песню-то долго не могли выбрать: вся наша трансцендентная вещь вне стен гаража на Черри стрит казалась полной лажей. В конце концов остановились на новой песне Дуга «Неверлэнд». Насчет записи тоже все срослось: приятель Лэнни свел нас со звукооператором студии «Рэнбо Асед Рекордз». Тот сказал, что за 50 баксов готов записать нам сингл, если мы сыграем с первого дубля. Если нет, будет дороже. Мы уже собирались идти аскать, но тут вмешался Барт. Мистер Шмулермэн младший решился на сделку с совестью: ночью позаимствовал полсотни прямо из кассы магазинчика родного папаши, конечно же, побожившись всем нам, что вернет. Теперь, для покорения рок-сцены у нас было все. Вернее, почти все. Не хватало самой малости: уверенности, что мы не облажаемся и не только сыграем песню с первого дубля, но сыграем круто.

В студии нас ждут сегодня к вечеру, и мы репетируем. Буквально из кожи вон лезем, потеем, надрываемся, а выходит лажа. Один Дуг не согласен: говорит, сырой звук — это крик рождающегося в муках бога. Может, оно так и есть, только мне до лампы. По мне, в песне не хватает клевой гитарной партии. Я ее даже слышу у себя в голове, но изобразить своими корявыми пальцами, будь они неладны, не могу. Такая засада. Просто выть хочется: ничего путного мы явно сегодня не запишем, а виноват будет криворукий малыш Джонни. А тут еще эта язва Барт подначивает: «скорее, мол, Вашингтон возьмут красные, чем наш нью-орлеанский блюзмен что-нибудь стоящее слабает». И еще советует, гад: «Джонни, ты же черный, — топай на перекресток, продай душу дьяволу, как там принято у твоих соплеменников, метящих в великие блюзмены». Мне хочется его убить тяжелым тупым предметом. Например, изделием фирмы «Хармони». И себя заодно.

В общем, все меня жестоко стебут, а я готов сквозь землю провалиться. И тут малышка Нэн такая: «Люди, достали! Лучше сообразите чего-нибудь холодненького: жутко пить хочется. Вам нет?» В раскаленном гараже пить, конечно, хотят все до одного. Дуг говорит: «Без проблем!» и пока я скорбно насилую гитару, притаскивает с папашиной кухни почти галлон апельсинового сока. Интуиция у нашей цыпочки Нэн работает что надо. Ей этот огромный кувшинище сразу кажется подозрительным: «Дуг, говорит, а это точно просто сок?»  Вид у мистера Санчеса самый невинный: «Ну, а ты, мол, а как думаешь, Нэн?»

«Никак не думаю, — говорит наша цыпочка, и пускает в мой огород нехилый камешек: — Помнится, когда просто сок был в прошлый раз, Джонни утόпал пешком аж в Бридж Парк, догнался там с кем-то дурью и еле ушел от копов». Но Дуг гарантирует: «Нэн, детка, это просто сок».

Спорить никому не хочется. Хочется пить. Мы быстренько приканчиваем кувшин и продолжаем мучить нашу вещь. С каждым разом получается все хуже: я уже готов и вправду идти на перекресток ловить черта, как вдруг слышу дичайший крик: «Дуг, твою ма-а-а-ать!» И тут же в спину мистера Санчеса летят барабанные палочки: «Почему мои ударки сияют, как семисвечник на Хануку?!» Крошка Нэн немедленно взрывается: «Значит, просто сок, да?!» И взгляд у нее как у судьи штата, который выносит приговор подростку с марихуаной. Лэнни тоже: «Дуг, ты долбанный нацист!» Я смотрю на подъемные ворота гаража, а секции, из которых они сделаны, плавно колышутся вправо-влево. И все такое четкое, яркое, как будто я очки надел, и не жарко ни капельки, только во рту суховато. Так и есть: Дугги забабахал в сок лошадиный дозняк кислоты. Мы все глядим на мистера Санчеса как техасские фермеры на нашего волосатого брата, а ему хоть бы что. Сияет, будто бампер у кадиллака и говорит: «Забейте, народ, хорош париться! В таком напряге никакую вещь не сделаешь: это, мол, гасит вибрации и закрывает каналы связи, а надо, чтобы мы расслабились и отпустили. Надо, мол, увидеть звук изнутри — только тогда он станет молекулой чистого Духа и все попрет. А то когда мы снаружи, получается одна духовная лоботомия…».

Прикол в том, что мы сразу согласились: один черт теперь со всех сторон полнейший облом. Поиграешь тут, когда перед тобой из красно-синего дождика вспучивается Изумрудный город. Да и изумрудная Дороти-Нэнси тоже тут как тут: водит перед лицом рукой вправо-влево, а та оставляет в воздухе яркий размазанный след, что твоя трассирующая пуля.

Не помню, кто предложил идти гулять, но возражений не было. Мысль о соседях с Черри стрит, и даже о том, что миссис Крайстхэд наверняка кинется звонить копам, никому и в голову не пришла. Поднимаем мы гаражные ворота и высыпаем всей нашей пестрой волосатой компанией на солнышко. Улица прямо как в мюзикле про Мэри Поппинс, только еще ярче: с синей, красной и зеленой иллюминацией, что твой ночной Вегас. Идем, прикалываемся, перебрасываем друг другу фантомные шарики. Нэнси кричит: «Народ, кто со мной в Диснейлэнд?». Смотрю — и вправду: впереди каменный мост с факелами, а за ним — замок Спящей красавицы.  Мы к замку, а он от нас. Я только раза с пятого воткнул, что мы бегаем туда-сюда по холму возле дома мистера Уилкинса, а вот и он сам: высунулся из окна и орет как резаный: «Вон отсюда, чертовы гомики! Совсем с ума посходили!»

Все топают куда-то дальше, а я отстаю. Под кислотой такое случается: мыслью ты уже далеко, а тело за тобой просто не поспевает. Думаешь, успел перебежать дорогу, а на самом деле лежишь себе под колесами вон того старенького форда… Не дай бог, конечно. И тут я врубаюсь, что стою на перекрестке Черри стрит и Двадцать пятой авеню, а рядом какой-то зеленый чел. То, что он зеленый ­— это нормально: я, наверно, и сам такой же. Тем более, он вроде как из наших: хайр, рубаха навыпуск, джинсы клеш, а в руке косяк. Только с лицом что-то стремное: сначала я подумал, глаза сверху и снизу, а посередине рот. Потом присмотрелся, — физиономия как будто, стекает с черепа густой резиновой пастой, а из-под нее еще одна проглядывает, поменьше. Ухмыляется в черную бороду и говорит: «О, мир, чувак!»

Я спрашиваю: «Ты кто?» А он ржет и отвечает: «Сатана, естественно. Разве не видишь, что мы на перекрестке стоим?» Во, думаю, попал, и стою, туплю. А он: «ну что, говорит, хочешь крутую партию гитары в “Неверлэнде”?» Я ему: «А не гонишь?» А он: «Нафига, брат? Ко мне говорит, многие из ваших приходили: Хендрикс, например. А теперь на него посмотри! Красавец!» Охренеть, думаю, а самому стремно: «Это значит душу тебе и договор кровью?» Он меня по плечу хлопает и смотрит этак ласково всеми четырьмя парами глаз: «Не парься, мол, я не такой, я же из ваших — мир, любовь, чувак! Нафига мне твоя душа? я сам против войны во Вьетнаме и за то, чтобы все было в кайф. Просто говори: хочешь или не хочешь?» Еще бы я не хотел! Киваю ему, а он: «на, мол, пыхни». И косяк мне протягивает…     

Что было потом, я помню фигово. Как будто вырубило меня, что твой комбик. Помню только под вечер мы в полном составе грузимся в форд мистера Санчеса старшего и едем на студию, а Лэнни всю дорогу повторяет: «Народ, ущипните меня за задницу, это бомба!»

Рис. Е. Нестеровской

***

Кстати, ровно через неделю бандероль с нашей пластинкой приходит обратно. С пометкой, что по указанному адресу никакой Питер Фэйк в Беверли не проживает.

***

— Майк, ты же понимаешь, чтобы поменять хоть одну позицию в Топ-500 нужна не просто особая причина, а экстраординарная? — спросил главный.

— Джефри, можно подумать, ты меня плохо знаешь.

Разговор происходил в октябре 20… года в офисе одного из солиднейших музыкальных журналов.

— Ладно, выкладывай, что у тебя там.    

— Собственно, вот. — Майк протянул главному диск-сорокапятку в конверте из крафт-бумаги. Мой приятель недавно купил дом в Калифорнии и обнаружил на чердаке целый склад винтажного винила. Лет пятьдесят назад назад там была студия.

­— Холмы и долины?! — главный, наконец, обратил внимание на этикетку. — Народная песня в исполнении Люси Литлбёрд? Майк, ты рехнулся?

— Переверни.

Главный недоверчиво перевернул диск и прочел: «Рок-группа «Спаржа восприятия»: «Неверлэнд». Сл. Д. Санч., муз. Дж. Хамб.»

— Гаражный рок?

­— Вроде того. Вот, я оцифровал, — Майк протянул ему флэшку. — Слушай.

— Окей, — вздохнул главный. Без особого энтузиазма подсоединил флешку к компьютеру…  

Ровно четыре минуты спустя он сказал:

— Проваливай, Майк, мне надо подумать. — Таким своего шефа журналист уже давно не видел. То, что он выглядел странным, — еще мягко сказано… Майк молча кивнул и вышел.

Минуты три главный сидел неподвижно, обхватив голову руками, а потом отыскал в компьютере файл «500 лучших рок-песен всех времен и народов». Открыл его и долго смотрел на самую первую строчку: «1. Боб Дилан: «LikeaRollingStone»». Наконец, стер ее и напечатал: «1. Спаржа восприятия: «Neverland»».                                                                     

13 янв. 2018

1 Кен Кизи (1935—2011), автор романов «Пролетая над кукушкиным гнездом», «Порою блажь великая…» и пр. — один из столпов психоделической культуры 60-х годов.

2 Farfisa— электроорган итальянского производства.

3 Питер Фонда (род. 1940). Американский актер, режиссер, сценарист, снявшийся в знаковых для психоделической культуры фильмах «Трип», «Беспечный ездок» и др.

4 Тимоти Лири (1920—1996). Еще один из столпов психоделической культуры, профессор психиатрии, сторонник психотерапии с использованием ЛСД, автор книг «Психоделический опыт», «Семь языков бога» и пр.

5 Грейс Слик (род. 1939). Вокалистка группы JeffersonAirplane— автор хита «Whiterabbit» и др.

6 Джими Хендрикс (1942—1970) гитарист-виртуоз, левша, считающийся лучшим гитаристом всех времен и народов.

7 Stratocaster— электрогитара фирмы Fender, на которой играл Дж. Хендрикс, инструмент, наиболее почитаемый музыкантами вплоть до наших дней.

8 Бейсбольная команда.

9 Из Лос-Анджелеса.

10 КультовыегруппыизКалифорнии The Doors и The 13^th Floor Elevators.