Часть I. День Антипаттерна
В пятницу тринадцатого, в час по-буржуйски и тринадцать часов по-нашему я сидел за рабочим столом и клевал носом в клавиатуру. Предыдущий проект завершён, следующий — ещё не согласован. В верхушке обсуждалась его дальнейшая судьба. Пока делать нечего, смотрел очередной экспресс-курс. Вдруг из-за ширмы раздался знакомый прокуренный голос.
— «Люблю тебя, Петра творенье… Люблю твой строгий, скромный вид». А уж модель для представленья и Билла Гейтса удивит.
«Опять Иваныч что-то изобрёл, надо пойти, посмотреть», — подумал я и, прихватив фирменную кружку с изображением третьей буквы латинского алфавита и знака «диез», поплёлся в соседний отдел, где сидел мой коллега Пьер Ле Гудрон. Сунув нос за ширму, я, если честно, немного офигел: Пётр Иваныч сидел за компьютером, обнимая правый монитор и страстно целуя экран.
— Эй, Пьер! — крикнул я так, что у сидевшего рядом с ним джуниора Эникеева очки упали на клавиатуру.
— Не мешай. Я только что создал шедевр, — буркнул в ответ Пьер, отодвинувшись от экрана и являя моему взору… нечто.
Интерактивный дворцовый интерьер, в котором хаотически мерцали лампочки, выдвигались ящики, в окна влетали НЛО и прочие непонятной природы объекты. По щелчку мыши декорации на заднем плане медленно исчезали, и их сменяли другие. По нажатию на ящики оттуда выскакивали надувные уточки, которые, при наведении на них мыши, начинали крякать.
— Что-то я не понял, — почесал затылок я. — Это что?
— Реактивное приложение, — кратко пояснил Пьер. — Потрясающая штука, и как я раньше без этого жил?
Пьер с недавних пор считал себя лучшим специалистом по фронт-энду. Гений вёрстки и король пользовательских интерфейсов, он по праву называл себя «император всея Междумордии», что в переводе с древнерусского на английский означает «интерфейс». Но морды он тоже хорошо бил, причём не только младшим коллегам.
Спустя почти что час, после того как я подождал его в коридоре, мы всё-таки отправились вместе в столовую, а в коридоре нас перехватил тестировщик Саня Ижорский.
Саня — легенда нашей компании. Примкнул к ней ещё года два назад. Он тогда подрабатывал курьером в «Княжестве Пиццы», а в свободное время занимался тем, что выискивал ошибки в кодах, выложенных на «Гит-Хабе». В один прекрасный момент на него нарвался наш Пьер, и тут началось.
— Какой-то тип мои open-source приложения протестировал, нашёл такие баги, о которых я даже не знал! Целую простыню прислал с отчётом!
Отлично. Кажется, мы нашли идеального тестировщика. Осталось только привлечь его к деятельности в нашей компании. И что бы вы думали? Явился, каналья! Ижорский Александр Ильмарович. Причём не один, а ещё троих человек притащил на работу: свою жену — дизайнера, её брата — сисадмина и ещё какого-то родственника на должность помощника сисадмина. Самого зовут Саня, жену тоже зовут Саня и обоих протеже так же. Плюс ещё, как я узнал, у этих Ижорских двое детей: близнецы, мальчик и девочка, и оба тоже — Сани! А вот единственного их домашнего питомца — черепашку — они величали Алексеем Петровичем.
Александр Ильмарович Ижорский, тестировщик тридцати пяти лет отроду, с маленьким вздернутым носом картошкой и хитрым огоньком в глазах. За свои оплошности нередко в морду получал. И поделом.
— Ребят, вы обедать, да? Я с вами! — и это вновь означало, что за украденные им из столовой ложки и вилки будем платить либо я, либо Пьер.
За всё в этой жизни надо платить, особенно если гениальный тестировщик вдруг оказывается клептоманом.
Этот дотошный инженер по качеству ПО безо всякого стеснения брал и совал себе в карман всё, что криво лежало. «Выискивал баги». Так, например, шторы из столовой снял и унёс домой, объяснив тем, что они плохо вписываются в интерьер нашего бизнес-центра. Воровал вилки, вешалки, пакетики с чаем в неограниченном количестве. Ле Гудрон всё это видел, но начальству не сдавал: «Хорошие тестеры на дороге не валяются!»
И это было правдой. Особенно в нашем случае, когда ценных кадров катастрофически не хватало. Дело в том, что лет десять назад в нашей IT-компании произошло переполнение, в связи с которым весь отдел веб-разработки сослали (в прямом смысле!) в ближнее зарубежье, прямо к нам под нос. Супруга даже поздравила меня с невероятной удачей — наконец-то на новый музыкальный центр заработаем!
Офис они открыли напротив нашего дома, и я, обрадованный тем, что гора сама пришла к Моисею, вскоре устроился туда на работу. Где встретил своих замечательных коллег.
— Амантий, у тебя в тарелке третий слева шампиньон повёрнут шляпкой к западу, — с серьёзным видом отметил за столом тестировщик.
Я без лишних слов, хотя и с долей праведного гнева, мгновенно переместил злосчастный гриб со своей тарелки на его.
— Помните, какой сегодня день? — спросил Саня, по-прежнему жадно исследуя содержимое наших тарелок.
— Пасмурный, — ляпнул я первое, что взбрело в голову, хотя дни в наших краях всегда были пасмурными.
— Пятница, — буркнул Пьер, который вообще не особо любил, когда его отвлекали за столом, хотя у этого алкаша каждый день пятница.
— Не угадали. Сегодня — день управления зависимостями, — напомнил Саня, осуждающе взглянув в наши тарелки, где были жареная картошка с грибами и с кетчупом. — А это значит что?
— Да пошёл твой ЗОЖ куда подальше, — рявкнул на коллегу Ле Гудрон. — Я вчера только развязал и не собираюсь портить себе выходные всякой здоровой фигнёй типа вашего спорта и правильного питания!
— Кстати, я слышал, что сегодня также имеет место другой праздник: день антипаттерна, — на ходу придумал я, и Пьер поддержал мою идею.
— Отличный праздник, после работы отметим.
Отмечать поехали на квартиру к бывшему токарю, чтобы не смущать своим антиобразцовым поведением мою и Санину вторые половинки. Пьер единственный из нашей компании в свои сорок пять был не женат. Вернее сказать, разведён в пятый раз.
Это и неудивительно. Внешность он имел неприятную, грубую и отталкивающую: высокий, тощий как жердь, вечно грязные чёрные волосы дыбом, нос — непропорционально огромный и горбатый, подбородок острый, губы и брови… отсутствуют. И вечно одет как последний гопник с Лиговки: старые, протёртые тренировочные штаны, блёклая футболка и на неё сверху пиджак. Супер. Хотя, никогда не жаловался. А тут вдруг...
— Не понимаю, — заплетающимся языком промолвил Ле Гудрон. — Вот ты, Амантий, дрищ ещё тот. А такую красотку отхватил! А я — мужчина в самом расцвете сил, и опять один!
— Так всё просто: я молодой, добрый и красивый, а ты — старый, злобный и страшный.
— Логично, — мрачно усмехнулся Пьер.
На кухне играло радио. Из старого динамика вдруг раздался крякающий баритон Эроса Рамаззотти.
— Ну кто так поёт! — возмутился Пьер и переключил канал на «Русское радио». По радио заиграли «Чёрный Бумер».
— Какой вам «Чёрный Бумер»! — вскипел Ле Гудрон и, достав из серванта бутылку, затянул гнусавым басом:
— «Старый Таллин», «Старый Таллин» в стопки разливается! «Старый Таллин», «Старый Таллин» всем клиентам нравится!
— Ведь у меня есть «Старый Таллин», он всегда со мной! Ведь у меня есть «Старый Таллин», самый дорогой! — начал подпевать я.
— Что-то я жрать хочу, — пожаловался Ле Гудрон. — Это всё ваша дурацкая закуска! Тут и с голоду помрёшь!
Ну ладно, делать нечего, замутили яичницу с грибами. Я на всякий случай поинтересовался, откуда эти грибы.
— А, так у одной бабки на рынке купил. Сказала, самые лучшие!
Хорошо, значит не те заграничные, из Ленобласти. При воспоминании о которых становилось страшно.
Пока препирались за столом на тему морали и нравственности, яичница с грибами подгорела. А что делать, пришлось есть, не выбрасывать же.
— По-моему, грибы какие-то не те! — промолвил Саня, икнув после очередной стопки ликера.
— Это ты не тот. А грибы те. Эй, кто там шарится в моих документах без разрешения? — гаркнул Ле Гудрон.
— Так я, ваш величество! А то мало ли! — оправдывался я.
...Кто-то наверху отбил по полу азбукой Морзе: «Да пошёл ты!»
— Итак, пиши давай. Соседям моим, чтоб им пусто было. Я, Пьер Ле Гудрон, император всея Междумордии, приказываю вам, собаки, перестать заливать меня сверху
Примечания:
Междумордия — буквальный перевод всем известного слова «интерфейс» (inter face)
«Модель для представленья» — модель представления (англ. ViewModel) — третья, связующая часть в шаблоне проектирования MVVM, грубо говоря, обеспечивает взаимодействие интерфейса и используемых в приложении данных.
Билл Гейтс — один из создателей компании Microsoft, чья небезызвестная программная платформа .NET Framework была выпущена в 2002 году.
Фронтэнд (англ. front-end) — клиентская сторона пользовательского интерфейса к программно-аппаратной части сервиса.
Бекэнд (англ. back-end) — программно-аппаратная часть сервиса.
Фронт- и бекенд — вариант архитектуры программного обеспечения.
Часть II. Продолжение банкета
На часах было за полночь, а мы всё ещё праздновали день антипаттерна. За этот вечер каждым из нас было выпито почти по полтора литра крепких напитков: начали, как всегда, абсентом, продолжили ликером «Vana Tallinn», затем дружно залили питерской водкой. В глазах расплывались смутные образы моих собу… сотрудников, запах табака и перегара заполонил помещение и щипал нос.
Пьер сидел за столом и отдавал команды в никуда, наподобие: «Добавить!», «Удалить!», «Редактировать!», — а исполнительный я, который по-прежнему шарился в его документах на диске «D:\», по очереди выполнял их.
— Истинный император Междумордии! Всем мордам — морда! Ик! И-коммандир[1]! — восторженно воскликнул по-прежнему икающий Саня.
В итоге я переместил в «Корзину» всю коллекцию видео непонятного мне содержания, а потом ещё на всякий случай отформатировал диск. Мало ли что. Потом Пьер врубил караоке на DVD-плеере и затянул песню, которую сочинил к предстоящему обеду с заказчиком, владельцем мебельного магазина, правда, на мотив всем известного хита «Вернисаж»:
Мы всех порвём, мы всех порвём!
И конкурентов мы набьём!
Получат в профиль и в анфас!
И помидором — в правый глаз!
«Ну нет, с этими зашкаливающими агрессией и нетерпимостью к не самым злобным клиентам пора завязывать», — подумал я.
Но ничего не сказал, так как уже не мог.
После десятой стопки мы явно сдали позиции. Я упал на диван, не в состоянии уже что-либо делать и говорить. Пьер с грохотом рухнул на свою кровать в углу, при этом бормоча себе под нос что-то вроде: «Куда мой поезд ушёл?». Потом он захрапел на всю квартиру.
Сквозь наползающий на глаза сон я увидел, что Саня, этот шельмец-клопоискатель, поднявшись с пола, зигзагами доплёлся до окна, открыл форточку и пропитым тенором грянул песню из «Покровских ворот», при этом переделав текст:
Я раньше у Петьки служил денщиком!
Был молод и ел я селедку! Селедку ел!
Сказать, что у этого тестировщика не все дома — значит ничего не сказать. Правда, они с Пьером давно уже играли в онлайн-игру, созданную подпольной бандой хакеров — кладовщиков из алкомаркета. Может, двадцать пятый кадр сделал своё дело, может, графика была слишком шикарной, но, как мне показалось, эти двое немного свихнулись на девяносто третьем уровне.
Несмотря на приглашения с их стороны, я им компанию не составил, поскольку сам несколько лет назад посетил психушку. Я сам туда поехал, на всякий случай, для профилактики. Они лишь понимающе покивали головами и прописали витамины.
Когда мне надоело слушать бредовые песни, я поднялся с дивана и хорошенько вмазал тестеру кулаком в нос, так что великий QA-инженер сразу упал. Ну, а вслед упал я, потому что голова закружилась от всего выпитого за вечер.
— Слушай, приятель. Ещё одно слово — и я полицию вызову, — грозно пробормотал я.
С полицией тут никто не хотел связываться. Уж больно дотошная и занудная, ещё хуже, чем в России.
— Ладно тебе, Амантий, — ухмыльнулся Саня Ижорский. — Давай так. Ты не сдаёшь меня в полицию, а я не сдаю тебя начальству за похищение «кредов» гендиректора.
Вот же догадался, гад! Совсем всё изгадил! И ладно ещё, «креды»! Я и личную почту его взломал, и совесть не замучила! И кто теперь из нас вор и клептоман? Правда, как позже выяснилось, это была его старая учётка, под которой заходили все подряд.
— Почему прекратили трансляцию? — раздался с кровати возмущённый прокуренный бас. — Давай, ребят, на два голоса! «Ах, вернисаж, ах, вернисаж!»
— Каких ещё вернуть Саш? — вскипел в доску пьяный я. — Меншиковых, никак?
— Верно говоришь, дружище. У Первого такой один был, а у меня — целых двое! Жулик и негодяй! Короче, спать… — с этими словами великого сеньора вновь вырубило. И на этот раз, к счастью, до утра.
Примечания:
[1] ICommand - известный интерфейс в .NET, грубо говоря, определяющий правила для команд, выполняющихся при, например, нажатии на кнопку.
Часть IV. Марианна Петровна
До самого утра мне больше ничего не снилось, и я спокойно и сладко проспал ещё энное количество часов на чужом пыльном диване. Проснулся от жуткого грохота. Протерев мутные с похмелья глаза, я узрел следующую картину: на полу у кровати валялся Саня Ижорский, осоловевшими глазами озираясь вокруг, явно не понимая, где находится. А с кровати на него гневно взирал Пьер — помятый и злой.
— А ну как выброшу из окна, негодяй! — наконец, злобно прикрикнул на тестировщика старший разработчик. — Кто боты на кровать закинул?!
— Какие боты? — удивился Саня.
— Не те! Ботинки твои, чтоб им в командировке развалиться!
— Ну прости, Пьер, — виновато, сиплым с похмелья голосом, оправдывался Саня. — Я во сне подумал, что у себя дома.
— У тебя дома такой же бомжатник? — вставил свои пять центов я.
— Да я тебе… Да ты! — тестировщик озверел и кинулся к дивану с кулаками, но потом вдруг остановился и, как голодный волк, жадно принюхался. — Ребят, у меня глюки, или на кухне кто-то уху варит?
— Жёваный крот!!! — с этими словами Пьер в ужасе вскочил с кровати, судорожно завернувшись в коврик. — Это что ж мы, спящие красавцы хреновы, всю субботу проспали?!
— С чего ты решил? — не понял я.
— С того, что по воскресеньям старшая дочка, которая из Минутска, приезжает. Я ей деньги на учёбу даю, а она за это готовит, прибирает, ещё всякую бабью фигню делает.
— Чего только не узнаешь, — присвистнул я и поднялся с дивана. — А остальные твои где?
— Изабелла — в Тигрове. Эдуард — в Коршунграде. Это...
— Не продолжай, я понял.
— Давай так. Ты чешешь на кухню, на разведку.
— С какого бодуна? — возмутился я.
— С такого. Со вчерашнего, — развёл руками Пьер.
— Кстати, вы не в курсе, что тут ночью творилось. Мне такой кошмар приснился, что и пересказать не могу.
— Потом расскажешь. Вали давай.
Ну, делать нечего, поплёлся на кухню, знакомиться с дочерью коллеги. И только я открыл дверь и собрался сказать: «Доброе утро!», — как в горле пересохло и в глазах потемнело, но отнюдь не от похмелья.
Это она. Это она! Это… она!!!
Похоже, ночной кошмар продолжается в реальности. Чтобы окончательно убедиться в этом, я как следует ущипнул себя за нос, но кошмар не уходил. Это она, та самая Кровавая Мэри — медсестра из больнички! Теперь она стояла у плиты и сосредоточенно мешала что-то в кастрюле, из которой исходил одурманивающий пар, который смешивался с табачным дымом.
Только сейчас понял, что выразительная внешность была связана с её происхождением: горбатый французский нос, как у отца, и такая же кислая мина на лице. Очаровательно. Только очень страшно. Однако, судя по отсутствию какой-либо реакции на меня, она меня не узнала.
— Э… доброе утро, — наконец выдавил я из себя.
— Доброе, — ледяным тоном ответила мадемуазель Ле Гудрон, прикусив зубами сигарету.
«Яблоко от яблони...» — не додумал я.
— Собственно, разрешите представиться: Амантий Давидович Буравсон, коллега вашего отца.
— Дёгтева, Марианна Петровна, — всё таким же равнодушным голосом представилась мадемуазель, потушив сигарету в супе.
Несмотря на необъяснимый ужас, который я испытывал в присутствии этой дамы, я всё же наступил на горло своему крику «Спасите!» и любезно завёл светскую беседу.
— Ещё раз прошу меня извинить, мы вчера немного отметили один проект, — тут я запнулся, вспомнив, что заказчиком того проекта являлся Габриэль Стоун, который мучил меня всю ночь в кошмарном сне.
— Понятно. Ничего удивительного, — похоже, что жуткая красавица давно привыкла к подобным «всепьянейшим сборищам» и не обращала на них внимания.
Тут на кухню пожаловали Пьер и Саня, помывшиеся, побрившиеся, в чистых спортивных костюмах и изо всех сил пытающиеся выглядеть «как огурчики». Хоть и знатно промаринованные ликёром.
Реакция Пьера меня шокировала: не сказав ни одного ласкового слова родной дочери, он просто сел за стол и бросил на неё испытующий взгляд — мол, жрать давай! Она со всё тем же ледяным взглядом молча разлила суп по тарелкам и поставила на стол, а потом и сама присоединилась к нашей компании.
— Как учёба? — наконец снизошёл до дочери Пьер.
— Вчера в очередной раз труп препарировали, — с безразличным видом ответила Марианна, и тут мне поплохело.
Решив сменить тему на более жизнеутверждающую, я вмешался в разговор:
— О, вы учитесь на врача! Прекрасная профессия. И какова же ваша специализация?
— Патологоанатом, — ответила ледяная дева.
После этого признания аппетит у меня пропал, и я, даже не попробовав тот ароматный и наваристый суп, решил по-быстрому смыться.
— Ты куда? — прогремел Пьер.
— Домой. Меня ведь тоже ждут. Спасибо за угощение! — с этими словами я пулей покинул проклятое место, споткнувшись на лестнице о пьяного в хлам соседа напротив. Он набросился на меня, брызжа слюной и шипя:
— Я выпью всю твою кровь!
— Караул! — не своим голосом заорал я.
Хотя нет, своим, так как мужское сопрано тут только одно на весь регион.
Из соседней квартиры выскочили Дёгтев с Ижорским и двинули Алексею в морду так, что он улетел к себе в квартиру и дверь за собой захлопнул.
— Ох, мне кажется, не к добру этот был сон, — вздохнул я. — Товарищи, вы только представьте: приснился мне наш заказчик Стоун и по таким местам возил, что я до сих пор в ужасе. Чуть не спятил!
— Удивил, — ухмыльнулся Пьер. — Мне каждую ночь это снится, и до сих пор не спятил.
Насчёт последнего я не был уверен, но в ответ ничего не сказал. Себе дороже.
— Что-то я спать хочу, — зевнул Пьер.
— Я тоже, — хлопая глазами, буркнул Саня.
Тут до меня кое-что дошло, и я пулей бросился бежать из этого дома.
Часть V. Мидия Пална
Домой пришёл я в ужасном состоянии: лохматый и помятый, с трясущимися руками и засухой в горле. Не хотелось расстраивать супругу, но что уж поделать, какой есть. Открыл дверь и сразу почувствовал запах жареных галош.
«Стряпает!», — с умилением подумал я и направился на кухню.
Сонечка, любимая моя, в красном бархатном халате стояла у плиты и ожесточённо перемешивала что-то в сковородке. Сунув туда нос, я увидел, что-то похожее на паэлью.
— С кем пил? — пронзило меня насквозь инквизиторское контральто.
— С коллегами. Но мы чуть-чуть, — оправдывался я.
— Ясно. Приведи себя в порядок. Пока не помоешься, никакого завтрака, — сказала как отрезала.
Но я не обижался и поплёлся в ненавистную ванную. Ненавистную потому, что именно там висело то самое большое зеркало.
Обычно я в него не смотрел, но тут вдруг дёрнуло. Глянул. С той стороны Зазеркалья на меня уставился жуткий гибрид почему-то Олли Александера и поросёнка Хрюши из передачи «Спокойной ночи, малыши». Великолепный образ прекрасно дополняли тёмные круги под глазами, второй подбородок и неустранимый пивной живот. Не в силах больше терпеть унижение от зазеркального близнеца, я… плюнул в зеркало? Нет, ошибаетесь. Я смачно высморкался и растёр зелёные сопли по стеклу. Так-то лучше.
— Манс, ты опять? — раздалось грозное контральто из коридора.
Делать нечего. Помылся, переоделся в чистую… пижаму с монстрами, сел за стол. Смотрю — какие-то жареные гвозди в тарелке. Я их выковырял и положил на салфетку рядом с тарелкой, а сам съел только рис с морковкой.
— А почему ты не ешь Мидию Палну? — с укором поинтересовалась супруга.
При этих словах я чуть рисом не подавился. Вот умеет же аппетит испортить, миссис Адамс!
— Кого? — с опаской переспросил я.
Ну, а что поделать? Дикая, жестокая чухонская женщина, от которой всего можно ожидать. Но ведь именно за это я её люблю!
— Дурак, я так мидии называю. В честь коллеги, будь она неладна! — проворчала жена.
— Тогда хорошо, — успокоился я и вернул те жареные гвозди себе в тарелку.
— Кстати, Софочка, хочу тебе похвастаться: я роман-эпопею в пяти томах пишу, о программистах, импотентах и алкоголиках, — с гордостью сообщил я, но супруга лишь глаза закатила.
— Ну конечно, о ком ты ещё можешь писать? Только о себе. И думаешь только о себе.
— Прости, но что я могу поделать со своим эгоизмом и манией величия? — искренне сокрушился я. — А ты не хочешь начать писать роман?
— А может, у меня уже есть роман, — усмехнулась Сонечка.
— Где? Покажи! — не на шутку воодушевился я.
— А может, у меня его и нет! — со злорадством огрызнулась супруга.
Вот и понимай теперь логику женщин!
После сытного завтрака мы отправились в спальню, где целых полчаса занимались… сольфеджио. Супруга раньше преподавала в музыкальной школе, а теперь вот вызвалась руководить хором бабушек в доме культуры, оставшемся ещё с советских времён.
В самый неподходящий момент, когда наш нотный диктант почти достиг кульминации, мне начали названивать. Причём, весьма настойчиво. Я взял трубку, и на меня хлынул поток нецензурной лексики.
Звонил Пьер. И, судя по эпитетам в мой адрес, он был, кажется, недоволен.
— В чём дело, Пьер? — так и не понял я.
— Ты! Негодяй! Шельма! Огрызок редьки! Где мои видосы?! — зверским голосом вопил в трубку старший разработчик.
И тут я вспомнил позавчерашний вечер. Таллинский ликёр, подозрительные грибы и какие-то странные видеозаписи на диске «D:\», смысл которых я не понял и по приказу императора Междумордии поспешил их удалить от греха подальше. А теперь он, видите ли, взял свои слова обратно и хочет вернуть эту злосчастную «обозреваемую коллекцию».
Ничего не ответив, я просто бросил трубку, отключил телефон и вернулся к жене. В течение почти что часа нас никто не беспокоил, и мы продолжили наше увлекательное занятие люб…имым сольфеджио. После сего приятного и полезного действа, я всё-таки включил компьютер и зашёл на свою страницу соцсети. И увидел пятьсот сообщений. От Пьера. С матюгами и проклятиями в мой адрес. Делать нечего, ответил ему, что попробую восстановить данные. Бесплатно.
Что ещё делать? Алкаш алкаша спасает и без гроша!
Глава VI. (Не)обозреваемая коллекция
И вот я, преисполненный радости, уже бежал, почти летел, в наш маленький уютный офис, расположенный на берегу Балтийского моря, в обыкновенном жилом доме, полусгнившем от сырости. Поднявшись по лестнице на нужный этаж, я сразу же занял своё место за компьютером в дальнем углу. Ура! Наконец-то можно покодить!
На несколько часов я просто растворился в волшебном мире кодов, я будто бы общался с жителями чудной страны «Точка-Сеть». В какой-то момент я отчётливо услышал, что творится за ширмой. К Дёгтеву впервые за всё время работы над нашим проектом явился наш тимлид, он же главный архитектор проекта, дабы проверить, соответствует ли реализованное Пьером задуманному начальством и заказчиком. Но встреча оказалась более эпичной, чем я думал.
— А! Здорово, Трезвини! — и я услышал, как Пьер хлопнул доходягу-архитектора по спине. Тот лишь прошипел что-то в ответ. — Что? Как тебе мой интерфейсик?
Тут уже в негодовании оказался тимлид:
— Что это? Зачем? Кто такую фигню поддерживать будет? Ну нагородил, Дёгтев, иначе не скажешь! Теперь вон Буравсону всё переделывать…
— Буравсону? А ну его! За бутылку хоть весь проект перелопатит, знаю его, мазохиста!..
Ясно. Значит опять эту хрень императорскую перекраивать. Но я готов: за друзей и выпивку — горой. Однако на этом дело не закончилось. Спустя почти три часа с небес на землю меня вернул вопль Пьера:
— Всепьянейшая сборка! — так выражал своё крайнее удивление и негодование старший разработчик. — Что за дрянь они поставили, пока меня не было?!
Я, конечно же, сразу сунулся к нему за ширму, полюбопытствовать, какую-такую дрянь установил на компьютер сеньора наш сисадмин.
— «Filthy Language Blocker для Visual Studio»? Серьёзно? — я был крайне удивлён, что существует блокировщик мата в коде.
Надо сказать, старший разработчик Дёгтев частенько злоупотреблял матерными словами в комментариях и названиях членов класса, например: classFuck1, classFuck2 и так далее. А тут взяли и обломали весь творческий порыв.
— Не расстраивайся, Пьер, — приободрил я коллегу. — Блокировщик распознаёт только английский мат. А ты используй какой-нибудь наш родной.
— Да уж, лучше мат использовать. А то ведь Ижорский, шельма, программированием занялся, так у него теперь главный интерфейс называется IAlexandrable! И классы, соответственно: AlexandrableCollection, AlexandrableList и так далее!
— А что за функции у этих классов? — полюбопытствовал я, удивляясь одновременно креативности и глупости нашего главного тестировщика.
— Да хрен его знает, приедёт — спросишь. Кстати, где он, где этот негодяй? — настороженно задал вопрос в никуда Пьер.
И правда. Уже обедать пора, а Ижорский так до сих пор и не появился — ни в скайпе, ни на рабочем месте. И только мы уже с тяжёлым сердцем собрались звонить в полицию, как дверь с писком открылась, и в отдел ворвался Саня — бледный, злой, взвинченный и в футболке наизнанку.
— Ого! Явился-таки! Что, небось из Ораниенбаума на карете ехал? — в очередной раз подколол Саню Пьер, в очередной же раз сравнив беднягу клептомана-тестировщика с беднягой светлейшим клептоманом-генерал-губернатором.
— Приехал — и на том спасибо! — злобно огрызнулся Ижорский.
— Сань, ты как? — поинтересовался я. — Пробки на трассе?
— Амантий, иди в задницу! — гаркнул Ижорский и со зверским видом уселся за свой компьютер, выбросив в окно мышиный коврик.
— Уже там, — с издевкой ответил я. — На бэк-энде. Примуса... То есть, первичные ключи починяю!
Как позже выяснилось, Ижорский опоздал на работу из-за того, что всю первую половину дня просидел в участке. И не надо объяснять, почему. Хотя на самом деле он стащил из местного магазина десять эскимо с вездесущим ликёром Vana Tallinn. Час от часу не легче!
(Через два часа непрерывного (ой ли!) рабочего процесса)
— Hi, Frank! How do you do? Well, let's discuss this… and that… and anything else…[1] — с натянутой улыбкой, показной вежливостью и пятисекундными паузами ответил Пьер на звонок одного из наших клиентов, Фрэнклина Кейкфорда, которого Пьер за глаза называл «Франц Лжеторт».
Я же, вместо того, чтобы спокойно работать, решил подслушать разговор и в очередной раз возмутиться ужасным произношением Пьера, который в школе учил немецкий, да и то через пень-колоду. Надо же, такой старый, и такой дурак!
Как сейчас помню один эпичный разговор Дёгтева со мной и Ижорским, ещё на заре блистательной карьеры последнего:
— Короче, здесь у нас данные будут отображаться, из «обсёрвабле коллекшен»[2]… — объяснял мне Пьер, а у Сани глаза на лоб полезли.
— Кто кого обсёр? — выпал в осадок Саня, вытащив из уха наушник.
— Что? — не понял Пьер, сосредоточенно отковыривая клавишу «F5» с клавиатуры.
— Ну ты сказал: «Обсёр, во, блин!» — тестировщик развёл руками и в тот же момент получил подзатыльник от старшего разработчика.
В общем, коммуникация у нас была на высшем уровне, что уж там говорить. Наша «шестая комната» по праву считалась самой дружной во всём офисе. Правда, эту же самую комнату я по праву мог назвать филиалом сумасшедшего дома, и заслуженно.
Начать хотя бы с меня, которого не раз лишали премии за ковыряние в носу на рабочем месте и прослушивание музыки без наушников. Но ведь остальные-то ещё хуже себя вели! Элис, старший аналитик, всегда обедала за рабочим столом, громко чавкая и скрипя вилкой по тарелке. Её соседка, Ирья, вечно с насморком, постоянно шмыгала носом, игнорируя носовые платки. Но сказать об этом я им не мог, поскольку они — местные, а я — какой-никакой, но приезжий, хоть и окопался здесь очень давно. Саня Ижорский, тот вообще постоянно что-то жрал — яблоки, сухарики, конфеты и тоже чавкал на всё помещение. Правда, как сказал Пьер: «Пусть лучше чавкает, чем ворует». Но вот самым ужасным явлением оказался как раз-таки Пьер, который не стеснялся устранять последствия унылой холостой жизни прямо за экранами мониторов — благо, ширмы высокие и соседи терпеливые. И всё это общее безобразие происходило каждый день, под музыку композиторов восемнадцатого века, любезно предоставленную мной к прослушиванию.
Надо сказать, что на тот момент мы занимались не только вебом, но и десктопом тоже. Для бэк-энда разница не столь существенная, всё тот же си-шарп, великий и могучий. Но вот что касается пользовательского интерфейса, то тут пришлось знатно попотеть пару недель, чтобы безболезненно перейти с простого и понятного HTML на супер-монстра под названием XAML. Или, как называл его Пьер, — «Хрен-знает-какой-язык-разметки». В общем, теперь у нас так и закрепилось название «Хэ-Зэ-Эм-Эль».
Итак, после того, как Дёгтев с треском, на ломаном английском пообщался с представителем заказчика и отвесил ему виртуальный подзатыльник, к нам в комнату явился завхоз Сигизмундыч и начал картинно вздыхать: «Эх, не успеваем фрукты закупать, уже к обеду все расхватывают!»
Мы с Пьером переглянулись. Ни он, ни я этих казённых яблок и апельсинов брать не брали, да и не видели мы, чтобы в большой плетёной корзине около туалета лежало больше двух объектов вышеуказанных классов. Что-то тут не так, и я догадывался, что.
— Дай-ка свой рюкзак, — гаркнул Пьер, подойдя сзади к Ижорскому, который в это время ловил кайф от какой-то рок-группы, и выдернул из его ушей наушники.
— А? Что? — тестировщик начал озираться по сторонам.
Но мы его не слушали и, подняв рюкзак, который весил килограмм, наверное, пять или шесть, расстегнули его и вытряхнули на пол всё содержимое. И обалдели. На пол высыпалась гора из апельсинов, яблок, бананов, чайных пакетиков и ещё какой-то ерунды. А Ижорский только глазами хлопал и ничего сказать не мог.
— Это что?! — прогремел Пьер, нахлобучив рюкзак тестировщику на голову. — Совсем обалдел? А нам-то, программистам, что жрать?!
— Прости, Пьер, простите, Анатолий Сигизмундович, — чуть не плакал Саня, обращаясь к старшему разработчику и к завхозу. — Я это… Не губите нищего тестировщика! В стране кризис, налоги подняли, а у меня двое маленьких ребят, жена беременная, мама в маразме, ипотека на сто лет не выплачена! Мин херц! Ну хоть одно яблочко-то! Одно яблочко!
Это волшебное слово «мин-херц» оказывало мгновенное воздействие на безумного Пьера, и он сразу смягчался, чувствуя понимание и поддержку его болезненной мании величия. Оплатив все три килограмма фруктов, он просто пригрозил Сане и сказал: «Смотри у меня». На этом скандал закончился, и мы вновь вернулись к ежедневной рутине.
Примечания:
[1] Привет, Фрэнк! Как дела? Ну, давай обсудим это... и то... и еще что-нибудь... (англ.)
[2] ObservableCollection (термин из C#)
Часть VII. Алексашка меняет профессию
С недавних пор Дёгтев загорелся идеей обучить своего незаменимого помощника искусству программирования, чтобы тот за него бэк-энд дописывал, когда старина Амантий занят. Вот тут я должен сказать вам, товарищи читатели, горькую и страшную правду. Пётр Иванович Дёгтев, он же Ле Гудрон, терпеть не мог работу с серверной частью приложения, особенно — с базами данных. Но на деле он просто не особо «шарил» в этой области.
Так, с легкой руки Дёгтева, известное всем.NET-разработчикам слово «DB» (Database) трансформировалось сначала в «дыбы», а затем и в «дыбу», известное старинное орудие пыток. Первый раз это название всплыло ещё на нашем первом совместном проекте для английских заказчиков, когда Пьер из-за ширмы крикнул:
— Амантий, у нас баг! Проверь «дыбу»!
— Что?!
— «Дыбы» проверь!
— Что?!
— Идиот! Базу данных проверь!
Вскоре «дыбой» в нашей команде стал называться вообще весь бэк-энд, а не только база данных. И как-то получилось, что я, как большой нелюбитель вёрстки и большой любитель всяких там контроллеров, микросервисов и запросов, с той самой «дыбы» практически и не вылезал, пока Пьер свои «окошки» в Европу, Азию и Америку со скоростью реактивного двигателя верстал, Саня с ещё большей скоростью в этих «окошках» баги выискивал, а потом я эти баги фиксил и мусор из кода вычищал.
Дошло до смешного: во время одного собеседования, на которое позвали нашего супер-специалиста Дёгтева, выяснилось, что кандидат хорошо разбирается в бэк-энде, но совсем не знает основ вёрстки. И когда старший менеджер по персоналу спросила Иваныча, что делать с кандидатом, тот спокойно ответил: «На дыбу!» У бедняги-кандидата глаза на лоб полезли, и он просто по-тихому сбежал. Ну и баг с ним.
Вот так и работали. А теперь вот ещё новую себе забаву старший разработчик нашёл — «тестера своего, Алексашку, си-шарпской грамоте обучать, дабы человеком зело достойным и учёным стал, а не токмо клопов из кода выковыривал».
— Говорю же тебе, Ильмарыч, пиши поля все в одном месте кода, а свойства — в другом. Чтоб порядок был, — поучал старший разработчик тестировщика.
— С чего вдруг? Разве это неправильно, что большой Боб и маленький Боб вместе? Вон код смотри.
private object bob;
public object Bob { get; set; }
— С точки зрения работы приложения — неважно, — буркнул Пьер. — А выглядит — плохо. Да и вообще можно этого маленького Боба убрать.
— Как убрать? Большой без маленького не сможет, — не понимал Ижорский.
— Используй автосвойства. У тебя же тут нет никакой дополнительной логики, можешь по-простому писать. Кстати… Ижорский, какого лешего у тебя переменная называется Боб?!
«Да уж, маразм процветает», — подумал я и, надев наушники, продолжил своё увлекательное кодописательство. Однако уже спустя два часа мою гармонию грубо нарушили. Опять же Саня и Пьер. А именно, начали активную переписку в скайпе, хотя и сидели в одной и той же комнате, хоть и через две ширмы друг от друга.
— Пьер, пришли пароль от того аглицкого сервака! Понеже не помню ни х"№; %
— «ДЕРЖИ ПАРОЛЬ, АЛЕКСАШКА»! — напечатал в верхнем регистре Дёгтев, в конце предложения поставив злобный смайлик — морду графа Дракулы.
И тут вдруг произошло то, чего я ну никак не ожидал. Из-за ширмы раздался звонкий тенор Ижорского:
— Я знаю пароль! Я вижу а-р-р-ринь-тир-р-р…
— …я верю в то, что Саня желает в сортир! — высоким сопрано допел из-за ширмы я.
— Амантий, не мешай! Я тут решил музыкой заняться. Не посоветуешь препода хорошего?
— Посоветую.
Долгожданный для восторженного тестера урок запланировали на вторник, в восемь вечера. Мы как раз к этому времени заканчивали свой рабочий день и расползались по домам. На всякий случай перед этим мы зашли к Ижорским, дабы старший дизайнер Саня предприняла необходимые меры безопасности, а именно надела своему пройдохе-мужу наручники и поверх них — большой шерстяной носок. Вот теперь безопасность гарантирована.
Вот поднялись мы на наш энный этаж. Слышу — из квартиры звуки старого расстроенного пианино доносятся. Видимо, опять кто-то из ребят на индивидуальное занятие пришёл. Ладно, не будем мешать. Вошли мы, значит, с Саней в квартиру и решили в прихожей подождать завершения урока. Сидим, скучаем. Аккомпанемент закончился, и послышался голос…
Голос?! Голос!!!
Даже на кофейной гуще гадать не пришлось, чтобы явно осознать: на урок к Сонечке принесло контртенора. Это и ежу понятно. Причём, не просто контртенора, а того самого Марка Звездича, которого я заслуженно терпеть не мог! Разве она не знает, каким образом этот голос влияет на меня?.. Разве не знает, что послужило поводом к той моей эпичной «ссылке» в психушку?!
Я еле сдерживался, чтобы не вломиться в комнату и не побить этого деятеля, порочащего своим жалким фальцетом великую старинную оперу! Теперь-то я прекрасно понимал Ижорского, который сидел на тумбочке в наручниках и с носком на руках, места себе не находя и шаря глазами по интерьеру.
Мания — это вам не цветочки, это грибы, причём ядовитые.
— А хорошо поёт девка, мне «зашло», — как будто назло мне прокомментировал Саня.
— С дуба рухнул? Это мужик поёт! — огрызнулся я, всё ещё сдерживая это ужасное, вновь возникшее непреодолимое желание треснуть.
— Что-то сопранистов развелось в Ыксландии, не находишь? — как всегда, не подумав, брякнул Ижорский.
— Да пошёл ты в мягкое место к болотной кикиморе! — проворчал я. — Никакой он не сопранист, а фальцетист — самозванец и негодяй! На дыбу его! Но на настоящую, а не в базу данных!
— Тише ты. Говоришь, не из твоей команды будет? Так что ж это, каждый мужик таким голосом может петь? Может, и мне попробовать?
Тут меня уже сорвало, и я накинулся на Саню с кулаками.
— На! Получи кренделей! — я заехал тестировщику по носу, а он со своим носком на руках даже и ответить толком не смог.
— Так, что за базар в коридоре? — послышалось гневное инквизиторское контральто из дверей гостиной.
Мы обернулись и увидели Соню в элегантном костюме из синего вельвета с надписью «Пантера». Жена держала в руках папку с нотами, видимо, собираясь наконец-то применить её по назначению — меня отдубасить, а за её спиной заламывал руки и закатывал свои маленькие красные глазки мерзкий тип с грязными голубыми волосами и пропитущей мордой.
— Дратути, — глупо улыбнулся Саня, взглянув на Сонечку снизу вверх, что меня окончательно разозлило.
— Тэрэ, — безучастно ответила Соня. — Манс, это что, новый ученик?
— Да, — буркнул я, бросая гневные взгляды на того гадкого контр-тенора и страстные — на ножичек в углу, а затем обратился по-английски к этому грязнуле-Мальвину. — Полагаю, урок закончен. Можете идти.
— Манс, не хами, — возмутилась супруга. — Господин Звездич, не обращайте внимания.
Марк понимающе покачал головой и начал собираться на выход, предварительно подкрасив ресницы перед зеркалом. Саня тихо ржал в углу, но старался выглядеть солидно.
Мы с Ижорским прошли в гостиную, и тут до меня из прихожей доносится жеманный голос этого Звездича:
— Дорогуша моя, ваш сын — ужасно агрессивный подросток.
— Да, «enfant terrible», — с сарказмом ответила Соня. — До скорой встречи, господин Звездич!
Совсем оборзел, такие вещи молодой красивой женщине говорить! Даром что я и правда как подросток выглядел. Ну нет, попадись мне ещё раз, «звездун» несчастный! Точно убью, не помилую!
— А почему у вас носок надет на руки? — поинтересовалась моя фея музыки, присаживаясь за пианино и разглядывая нового ученика.
— Это стиль такой, — ответил вместо него я. — Меншиков-стайл.
При упоминании этой известной во всех нехороших смыслах фамилии, Соня скривилась и, видимо, мгновенно поменяла своё отношение к тестировщику. Дело в том, что эту личность в тех краях не очень любили.
Тот же никак на мою реплику не отреагировал, давно уже смирившись со своей вполне заслуженной кличкой и даже подыгрывая безумному Пьеру, чтобы тот наконец отстал.
— Что ж, Меншиков-стайл, вставайте в угол, «вельми понеже» будем распеваться, — невозмутимо ответила Соня и виртуозно сыграла арпеджио, от которого моё сердце забилось чаще и чуть не выпрыгнуло из груди.
Позанимались на славу, несмотря на то, что Ижорского страшно плющило при виде разбросанного по квартире барахла, и в глазах бегущей строкой читалось желание «исправить этот баг и домой унести».
Пели с ним по очереди, пели дуэтом, даже торжественный гимн «Виват, Август!» из оперы «Юстин» Генделя в честь императора Междумордии исполнили. Потом я, пыхтя от пафоса, с грохотом провалил арию Амантия из той же оперы и был в очередной раз приговорён к выносу мусора. Саня же справился на отлично, чем вызвал у меня беспокойство.
Вот только ноты он так и не смог выучить. Пришлось Сонечке ещё за дополнительную плату с ним сольфеджио заниматься, но до конца урока он не выдержал и рванул домой, подальше от недоступных соблазнов чужого интерьера, объяснив ситуацию тем, что «Санек спать укладывать пора».
Хотел было вздохнуть спокойно, как из гостиной раздалось недовольное контральто:
— Манс, а куда делся наш старинный абажур?!
Часть VIII. Кого боится Вирджиний Вульф?
К нам в офис в новом году принесла нелёгкая много странного народа. Айтишники «всех мастей из всех волостей»: из разных стран, разных возрастов — кому восемнадцать, кому пятьдесят восемь. Собрали и рассадили по новым рабочим местам, уменьшив свободное пространство в open-space.
— Привет, Амантий, — бесцеремонно выдернул меня из волшебного мира веб-сервисов скрипучий бас тимлида.
Подняв голову и устремив вдаль обезумевший взгляд покрасневших глаз с синяками, как у Джокера — я всегда так выглядел после непрерывных трёх часов работы — увидел, что нашествие не закончилось: очередная жертва экстремального кодинга подъехала.
— Ну привет, — вяло пробубнил в ответ и вновь погрузился в работу.
— Знакомься, Вирджиний Вульф, новый разработчик. Он будет «пилить» фронт-энд на нашем супер-проекте.
«Знакомое имя, где-то его слышал. Не помню», — вдруг пронеслось в голове.
На вид Вульфу было лет от силы восемнадцать — классический ботан в очках, свитере и с длинной чёлкой, закрывающей брови. Ещё в первый день знакомства я заметил, что Вульф постоянно озирался по сторонам. Вероятно, тоже параноик — подружимся!
— Ну что, салага, — подмигнул новому соседу, хлопнув его по плечу на перерыве — длительная работа на проекте Дёгтева оставила большую вмятину на моём характере. — Добро пожаловать в дурдом!
От неожиданности Вирджиний уронил очки на клавиатуру, а затем резко вскочил и ошарашенно уставился на меня, словно инопланетянина увидел. Хотя отчасти так и было с того момента, как я купил себе кусок площади на другой планете и, судя по записи в электронном сертификате, значился там князем. Но об этом я пока счёл нужным не сообщать всем подряд, особенно коллегам. Мало ли — вдруг среди них окажутся радикальные реалисты?!
— П-простит-е, коллега, — запинаясь и поправляя очки, ответил Вульф. — Б-будем знакомы.
— Оч-приятно, я Амантий, старый бэк-энд-разраб, — широко улыбнувшись, почти как Саня Ижорский, протянул руку для дружеского пожатия. Новый коллега на него не ответил, и я даже не знал, что и подумать.
Но оказалось, это было только начало. Всю неделю я ловил себя на том, что не мог нормально работать из-за постоянного ощущения какой-то слежки. Казалось, только погружусь в код, как справа на меня наводят дуло пистолета. Но когда озирался на соседа, то он тут же зарывался в бумаги, в книгу, в код, куда угодно. В пятницу у меня сдали нервы, и я решил недельку поработать из дома — немного успокоиться.
— Так и будешь безвылазно дома сидеть? — на не пойми в какой день удалённой работы проворчала жена, убирая с рабочего стола тарелки с огрызками пиццы и стряхивая в них крошки. — Чего в офисе не работается?
— Не хочу. Рядом какого-то зомби посадили, он мне все мозги сделал, — пожаловался я.
— Доигрался в свои зомби-стрелялки. Ещё день так просидишь, превратишься в бомжа и будешь спать на полу. Один.
Жестокие слова оказали мгновенное отрезвляющее действие. Неожиданно для себя я обнаружил, что «неделька» растянулась почти на месяц. Я стосковался по конторе и решил всё-таки вернуться — расставить все точки над «ё-моё». Одним ранним февральским утром я пришёл на работу и увидел, что Вирджиний ползает под столом и что-то ищет. «Винтик потерял?» — чуть было не спросил я, но воздержался: поклонников творчества графа Алексея Николаича в конторе было немного: я, Ижорский и Дегтев. Потому просто стоял и смотрел. Но наконец всё-таки спросил:
— Что ищешь?
— Ручку, — виновато оправдывался Вульф. — Она очень дорогая. Фирмы «Питер Паркер».
— Никто не приходил, пока меня не было?
— Приходил. Александр Ижорский. Я написал ему, мол, приходи посмотреть локально мои новые изменения на фронтэнде. Чтобы на QA их залить.
— Ясно. Сейчас приду, — закатив глаза, поспешил в соседний open-space, ругаться со старшим тестировщиком.
— Какого хрена, Сань? — с порога прошипел я. — Зачем ребёнка обидел? Ручку спёр?
— А, прости, — искренне извинился Ижорский и, тщательно перерыв содержимое ящика в столе, вытащил оттуда ручку с золотой сеткой паутины. — Она?
— Наверно. И больше не тырь! — проворчал я и с видом победителя поспешил в свою, шестую комнату. Только вот Вульфа я там уже не застал. Увидел его в кабинете Фростмана, мимо которого проходил. И вот, что оттуда услышал:
— Прошу вас, пересадите меня куда-нибудь в другое помещение, хоть в коридор! — чуть не рыдал Вирджиний. — Только не рядом с Амантием! Я его боюсь!
— Так-так-так, — прервал эмоциональную тираду директор. — Не забывайте, где вы находитесь. На каких трёх китах держится наша компания?
— Тоталитаризм, трудоголизм, толстокожесть… — начал было Вирджиний, но директор его поправил:
— Толерантность.
— Позвольте, но ведь это понятие про… ну… э-э-э, — Вульф запнулся.
— Про что, мой мальчик? — Фростман включил режим заботливого папы, видимо, компенсируя тем самым полный пофигизм и безразличие к собственной семье.
— Про «это». Вы ведь знаете, что такое… «это», — тут мне парня стало просто жалко: неужели Фростман не понимал, что травмирует чувствительную натуру художника от IT?!
— Мне ли не знать, — задумчиво ответил директор. — Но здесь скорее обратный случай.
— Что вы имеете в виду?
— То самое, — многозначительно изрёк Фростман, а затем включил режим психиатра, коим являлся по первому образованию. — Посмотрите на вот эту кляксу. С чем она у вас ассоциируется?
— С комаром. Со страшным таким гигантским комаром, который прилетел, чтобы высосать всю мою кровь…
Я невольно усмехнулся: мне тоже задавали этот вопрос, только перед собеседованием. Ответил, что вижу нос Марка Звездича, который я расквасил, отчего тот посинел. В итоге меня отправили на бэк-энд в самый неадекватный отдел — в команду к Дегтеву и Ижорскому. А теперь, по-видимому, та же судьба ожидает и Вульфа. Но ничего. Ребята сделают из этого малахольного заики настоящего разработчика! Осенью как раз будет ежегодный выезд за грибами.
— Превосходно, превосходно. У вас огромный творческий потенциал, такие сотрудники у нас на вес золота. Обещаю, что в ближайшее время мы рассмотрим вариант вашей релокации в недавно открывшийся у нас филиал на Острове Пасхи. А для этого нужно немножечко потерпеть и поработать над своими «софт скиллз».
В общем, ручку я ему в конце концов вернул, но на всякий случай, чтобы самому успокоиться и не накручивать внутреннего параноика, подумывал поговорить. Не зная, с чего начать, надолго забил на это дело. К счастью, Вульф вскоре от нас сбежал в соседний open-space и мы пока о нём забудем. Потому что впереди нас ждал жуткий «трэш» в отдельно взятой компании.
Часть IX. Борджиа Клиник
К середине лета поползли слухи о возможном окончании карантина и, что самое ужасное — о возвращении сотрудников в офис. Об этом мы все узнали одним ранним июльским утром, заглянув случайно (или не случайно) в неформальный рабочий чат под названием «Пролетая над гнездом кукушкой».
«Вы готовы, ребята?!» — с утра пораньше всем свалилось в чате сообщение от Фростмана.
«Так точно, капитан!» — ответил с тем же смайликом Саня.
«Кто-о-о-о… Кто готов вернуться в офис?»
«Спанч Боб Сквэр Пэнтс!»
«Кто мечтал о болотном кофе?»
«Спанч Боб Сквэр Пэнтс!»
«Кто скучает по двум мониторам?»
«Спанч Боб Сквэр Пэнтс!»
«Кто так давно не пел с заказчиком хором?»
«Спанч Боб Сквэр Пэнтс! Спанч Боб Сквэр Пэнтс! Спанч Боб Сквэр Пэнтс! А-ха-ха-ха-а-а-а!»
После этой фразы Саню выгнали из чата и заблокировали во всех рабочих приложениях. Даже попрощаться не успел, бедняга. Фростман показал своё истинное лицо, и с ним сразу же расхотелось дружить. До тех пор, пока повышение всем не пообещал, а мне лично — Саню реанимировать, «наш ведь человек»! Но вот новость о возвращении в офис никому не понравилась.
«С первого августа — все в офис! И даже слушать не буду, кто не придёт — тому крышка… то есть, это… премии не будет. Вдруг за вас дома роботы работают!»
Вот тут-то и началась настоящая паника: никто не был готов. Как выяснилось из обсуждения в неформальном чате, основная проблема — в нынешнем неприглядном внешнем виде. И если раньше только представительницы прекрасной половины компании переживали о таковом перед выходом в отпуск, предвкушая сменить джинсы и футболки на купальники и прозрачные парео, то в этом году взвыли представители всех без исключения полов и возрастов.
Было, из-за чего переживать. Вот Эникеев, например, на карантине набрал десять килограмм, и не мышц, а постыдного жира. А ведь самый молодой как-никак! Что уж говорить об остальных! Особенно обо мне. Это отдельная, печальная и неприятная история, которую не хотелось бы вспоминать, но чуть позже придётся.
В последнюю пятницу июля, впервые за долгие месяцы карантина почти весь наш отдел разработки и тестирования собрался в гостях у завхоза Анатолия Сигизмундовича и дворника Арви. Как раз недавно они переехали из пригорода в нормальный район и пока ещё не привели в порядок квартиру. Но разве это кого-нибудь беспокоило? Разложили на тумбочках газеты, нарезали хлеб, открыли кильку. Рыбное масло, конечно же, размазали по мебели — куда без этого! Пластиковые стаканчики поставили, разлили по ним водку, чай или то и другое в равных пропорциях. Рюмка за рюмкой, полилась душевная беседа. Все расслабились, и начали всплывать самые наболевшие вопросы.
— Ну, а что, Арви, вот ты следишь за состоянием здоровья Толи, так он почти и не поправился, — вздохнула Ингрид. — А моя Настя уже как пончик.
— Так пусть работу меняет! — откуда-то из старого кресла, неожиданно даже для меня, раздалась моя реплика, ответственность за которую была давно переложена, словно на индульгенцию, на водку с чаем, которыми, видать, злоупотребил. — Пирожки продавать — это вам не кодить и не руками с тимлидова трона махать, это талант нужен! Не всякому дано…
— Манс, молчать! — прогремел Трезвини, запустив в меня куском пластиковой трубы.
— Он не из-за меня не поправился. Моё-то дело маленькое, — развёл руками Арви, наливая чай Сигизмундычу. — Ну, не такое уж и маленькое, но всё же дело…
И тут вдруг хлопнула дверь, и на пороге возник Саня Ижорский собственной персоной. Мы не видели его с начала карантина и ужасно соскучились. Но на всякий случай спрятали подальше деньги.
— Где был?! — хором грянули несколько разработчиков, включая меня.
— В ссылке, — с кислой миной ответил Ижорский.
— Почему в ссылке? — возмутился я, про себя отметив: «Начинается… Только бы Саня вслед за Пьером того — не уехал. Как мы без него будем?»
— Поживите пару месяцев у тёщи — поймёте, — огрызнулся Ижорский, плюхаясь в кресло.
Саня единственный из нас выглядел нормально: всё такой же худой и жилистый, как раньше. Только огонёк в глазах как будто временно потух. Видать, дела семейные вымотали: а что поделать, когда жена с тремя детьми дома осталась, а сам на три месяца осел на карантин в Риге, у тёщи — бывшего работника зоологического музея! А может, лучший друг расстроил своим очередным уходом на больничный?
Мы тут все немного припухли и пустили слезу. Пьер покинул нас внезапно и стремительно, так, как только он один и умел. Выяснилось, уже третий раз за двадцать лет вскрыл вены топором — к счастью, опять неудачно: соседи спохватились вовремя и вызвали откуда следует. Кричал только, когда санитары в машину его заталкивали: «Отдать всё! Всё отдать!..» Никто не знал, в чём на сей раз причина: заказчики достали, алименты на три страны платить надоело, или же, что самое ужасное — коллеги разочаровали. А разочаровать было чем.
В разгар карантина в корпоративной сети всплыли фотографии сотрудников. Причём, если девушки даже в пижамах и с огурцами на глазах выглядели вполне себе приятно, то вот мужская часть коллектива предстала во всей красе: на старых диванах, в дырявых майках, в «семейных» трусах. Но, что самое ужасное, абсолютно все были с бородой! Отличились все, даже я: несмотря на пониженный тестостерон, умудрился отрастить три волосины на подбородке и втихаря ими гордился. Но всех превзошёл, как ни странно, наш юный непризнанный гений — Вирджиний Вульф. Он умудрился в свои двадцать пять отрастить такую бороду, которой сам Карабас-Барабас мог бы позавидовать. Жил он на пятом этаже новостройки, из квартиры во время карантина честно не выходил, и когда ему кто-то из наших передавал с утра пораньше посылку, то просто кричал в окно:
— Вирджиний, Вирджиний, проснись! Спусти свою бороду вниз!
Ну он и спускал. С корзиной, в которую клали посылку, а затем Вирджиний её поднимал, сматывая бороду обратно. Видимо, Пьер не выдержал этой новости, свидетельствующей о явном регрессе в нашей компании. Забыты Петровские преобразования? Забыт священный топор, прорубающий окно в Европу и Светлое Будущее… Одна надежда была: приступ пройдёт, его опять выпишут, и всё станет как раньше. А пока надо Саню как-то приободрить.
— Не будем расстраиваться, Санечка, — успокоил завхоз тестировщика, уже пятую минуту рыдающего в фирменную жёлтую жилетку Арви. — Может, чайку или водочки?
— Угу, спасибо. Да, это… хорошо сохранился, Сигизмундович, не то, что все остальные, — буркнул Саня, наливая себе в стаканчик водки и туда же бросив кильку.
— Так где похудел-то? — не унималась Ингрид Ирис.
— В клинике, — пожал плечами завхоз.
— В какой ещё клинике?! — опешил я, потому что вдруг вспомнил то, о чём пытался всё это время забыть.
Не смог. Навязчивое воспоминание всплыло в разгар карантина, когда я каким-то образом очутился в Питере, один, в пустой чужой квартире, похожей на одиночную камеру, я должен был просидеть две или три недели. Кроме интернета и работы — опять же, в интернете — никаких других развлечений не было, и то умудрился найти там такое, от чего моментально впал в депрессию. Пришлось срочно звонить ближайшим друзьям, чтобы поскорее нашли мне психоаналитика или даже психиатра, который согласился бы работать со мной онлайн. Ждал дня два. На третий, напившись в хлам и не дождавшись никакой помощи, решил сам действовать. Набрёл в соцсети на страницу некоего профессора К.Ф. Августа из Вильнюса и в отчаянии написал ему по-английски что-то в духе: «Памагити!»
К большому удивлению, ответ пришёл мне почти сразу: «Рад знакомству! Пишите, что беспокоит!» и большущий смайлик в придачу. Я обрадовался и сразу же выложил потенциальному спасителю всё, что меня тревожило: начиная неубиваемым монстром под кроватью лет двадцать назад, продолжая неудачной операцией лет пятнадцать назад и заканчивая развившейся за последние годы ежегодной депрессией, усугубившейся на почве пандемии. Жалобу на удивление быстро прочитали на другом конце Прибалтики и, как по волшебству, мгновенно ответили: «А сколько раз ты сегодня пописал?»
Честно говоря, от вопроса я немного обалдел, но, сочтя это необходимым для психотерапии, сознался, что… ни разу. Доктор Август прислал мне ссылки на диуретики, которые можно приобрести в том числе и в России, а также координаты частной литовской лаборатории, где после карантина обещал обследовать меня со скидкой в минус пять процентов. После чего пожелал удачи и прислал видео с кошками. Я со спокойным сердцем заказал себе препараты и на пару недель забыл, что такое депрессия, так как еле успевал отливать…
— В частной, итальянской, — ответил Сигизмундович, допивая чай. — Очень понравилось. Вот, смотрите, — с этими словами наш пожилой друг-завхоз снял футболку и похвастался такими мускулами, которым сам Шварцнегер позавидовал бы.
— Сигизмундович, прошу, срочно скажите телефон и адрес! Поеду! — воодушевлённо воскликнул я.
Завхоз немного повозился в телефоне и, дабы не оглашать адрес всем подряд, молча скинул мне смс-ку. Я тотчас запомнил адрес сайта и телефон с единственным намерением завтра же туда записаться, но не сейчас: меня вырубило прямо в кресле.
В итальянскую клинику восстановительной медицины, которая располагалась где-то на отшибе, вдалеке от столицы, я приехал ни свет ни заря. И встретили меня там как подобает, по-итальянски: эмоционально и радушно.
— Добро пожаловать в «Борджиа Клиник»!
Борджиа? Подобное название меня несколько насторожило, но я тогда постарался не обращать на это внимания.
— Вы наш сто-пятисотый посетитель, а посему в вашу честь у нас будет небольшой праздник!
Заказали большую пиццу на весь персонал в честь моего приезда. Пока сами праздновали, меня закрыли в палате на ключ, чтобы, вероятно, не сбежал. Честно говоря, я не обратил внимания на то, что происходило, так как все мысли были о другом — о наискорейшем избавлении от моей ужасной напасти.
Хлопнула дверь. На пороге появился старик в белоснежном халате, с белоснежными кудрями, разбавленными лысиной, и сверкающими усами. В какой-то момент я, неожиданно для себя, вспомнил про свои золотые часы: «А зря они в секретере валяются! Надо бы принести сюда и отдать этому доктору!»
— O, bellissimo ragazzo! Sono così felice che tu, ingrato cretino, sia venuto da noi!*— схватившись за голову, завопил итальянец, и я решил, что это хороший знак.
— Это вы будете меня оперировать? — поинтересовался я, с ужасом представив, как итальянский мафиозо разрезает мой живот, как пиццу, и достаёт оттуда жир с кровью, будто моцареллу, смешанную с кетчупом.
— No, no! Какое «оперировать»?! У нас только безболезненные и неинвазивные практики!
Я ничего не понял, но почему-то кивнул в знак согласия.
Тут явились две пышные девушки в полупрозрачных халатах, под которыми были только наклеенные звёздочки, и принесли мне пластиковый кубок с пластиковыми же камнями по борту. Судя по запаху, это был какой-то чай, который я мгновенно выпил. И тут же мои веки начали тяжелеть.
Когда открыл глаза, увидел перед собой вновь того идеального итальянца в белом пальто, то есть халате. Но, протерев глаза, вместо него увидел юную медсестру. Которая, к слову сказать, была внешностью весьма недурна, но ей не хотелось отдать золотые часы. С чем я мгновенно себя поздравил: это означало то, что я никоим образом, даже мысленно, не изменил моей Сонечке!
— Пора бы и вставать. Трое суток прошло…
Встал. Голова кружилась. Пройдя осторожно до унитаза, склонился над ним и, прошу прощения, излился. Из глотки хлынула какая-то зелёная гадость. А затем синяя. А когда уже буквально выворачивало наизнанку, почему-то перламутровая.
Из туалета до койки я пытался честно добраться сам, но в глазах потемнело, и я повалился прямо на пышную и мягкую грудь медсестры, теряя сознание от терпких одурманивающих духов с оттенком дубовой коры. В этот момент в дверях послышались аплодисменты.
— Bravo, bravissimo, bellissimo cretino! — воскликнул тот самый итальянец.
Я обернулся и побледнел от ужаса: у двери в палату толпился народ, кажется, собрались все мои коллеги и сочувственно перешёптывались, мол, вот до чего докатился — налево ушёл! А казалось, примерный семьянин! Но всё это ничто, по сравнению с произошедшим далее:
— Манс! Как ты мог?! — послышалось грозное контральто тёплого тембра.
Тут весь дурман мгновенно пропал, и я… резко дёрнувшись, подскочил на кровати. Вернее, на кресле. Меня нещадно колотили по щекам, вероятно, чтобы привести в чувство. Протерев глаза, я расплылся в блаженной улыбке: вместо слащавых итальянцев я увидел, спустя столько месяцев вынужденной разлуки, свою любимую, хоть и вреднющую, Сонечку…
Через сутки я пришёл в себя. Судя по всему, никакой «Борджиа Клиник» и вовсе не существовало на карте Прибалтики. В этом я почти убедился, прошерстив интернет. Но, дабы окончательно развеять сомнения, написал профессору Августу. И с большим удивлением получил на свой наболевший вопрос столь же наболевший ответ:
— «Борджиа Клиник». Знакомое название. Кажется, я там работал до тех пор, пока директор не распорядился вместо общего наркоза использовать опиум, а вместо оперативного вмешательства… ну, хоть бы и мышьяк…
В итоге я, вняв благоразумным советам Сонечки, всё-таки прошёл обследование и необходимые процедуры в лаборатории достопочтенного доктора Августа, ни разу о том не пожалев. Тем более, что сам Фростман побывал там и, вроде как, успешно. В офис же никто после того собрания не вернулся, поскольку его закрыли на ремонт.
Примечания:
О, прекраснейший юноша, я так рад, что ты, неблагодарный кретин, приехал к нам! (ит.)
Часть X. Посол пряного посола на приеме у герцога Липо-Саксонского
В середине осени, когда немного ослабли жёсткие правила карантина, меня срочным образом прямо с работы направили на обследование. Мол, комиссия с проверкой придёт, и за каждого располневшего на удалёнке сотрудника выпишет компании штраф в миллион евро. Честно говоря, я так испугался, что чуть не обделался. Шутка ли! Уж лучше на «IT-дыбе» загнуться, чем лечь под скальпель! Но выбора у меня уже не было.
К счастью, Фростман оказался не таким садистом, как мы все думали, и разрешил самому заняться усовершенствованием себя, а не направил в обязательном порядке к Ломоносову-Обуховскому — своему бывшему… коллеге по больнице, который не так давно был принят в штат компании на только что придуманную самим же Фростманом должность «ведущего инженера по качеству UI сотрудников». Надо сказать, решение наш гендир принял вынужденное и непростое:
— Мне, — говорит, — проще нанять в офис пластического хирурга на постоянной основе, чем большую часть сотрудников уволить. Мозги и морды починить можно, а Междумордию… тьфу, интерфейсы — кто будет чинить?!
Доктор Ломоносов-Обуховский в молодости выступал на ринге, но после того, как сыну какого-то «шишки» расквасил нос, вдруг резко сменил профессию. Говорят, даже проходил практику на Луне. А теперь вот к нам в IT-контору заявился дежурным врачом и оказывал помощь всем пострадавшим от стрессов, дедлайнов, баблайнов, мордобоев, обедов с заказчиком и асфальтовой болезни после корпоративов. Но я, честно говоря, побаивался бывшего боксёра. И когда в очередной раз пришлось брать больничный, с воплем вырвался из объятий HR-менеджерки: «Я не пойду к врачу с такой фамилией! И нос сломает, и обухом по башке треснет!»
Но делать нечего. Начальство поставило ультиматум: либо приводишь себя за неделю в… себя, либо «до свидания». Работу терять не хотелось, пришлось признать постыдную необходимость лечения. Жаль, что на этот раз никакой моральной поддержки от коллег не получил: Саня был в отпуске, Пьер — всё ещё в психушке. На остальных я давно забил болт. Спасибо, что жена поддержала на сей раз, а то ведь тоже могла куда-то смотаться на ночь глядя — что ещё ждать от этой лисы?
Долго сопротивлялся. Пытался даже найти убежище в клубе «моржей», которые, как известно, из принципа не худеют. Тщетно — клуб закрыли на карантин. После многочисленных уговоров Сонечки, имеющей весомый аргумент в виде тяжёлой чугунной сковороды, я сдал позиции и поехал с «дипломатической миссией» в Вильнюс, дабы предстать пред светлые очи уже знакомого мне по соцсетям и «миру военных кораблей» доктора Августа. Правда, для всех было большим секретом, что мы часами зависали в онлайн-стрелялке — это не отразилось на успешном просиживании штанов на работе.
Несколько часов в автобусе и сильный мандраж сделали своё дело: не доезжая до литовской границы, я откупорил бутылку пряной имбирно-вишнёвой настойки, которую супруга мне дала с собой на случай насморка. В итоге, в столицу въехал уже мертвецки пьян. До такой степени, что прохлопал знаменитый «мушкетёрский» трактир. Ну и хрен с ним.
Прямо с автовокзала отправился в клинику. Это был роскошный чёрно-мраморный дворец в стиле псевдопетровского барокко, века так двадцать первого, с вычурными ионическими колоннами и пышногрудыми кариатидами, гипнотизирующими взгляд и явно слепленными с портрета Памелы Андерсон или хотя бы Анны Семенович. Открыл мне дверь администратор в парике и ливрее, а на вопрос: «Куда пройти?» — задумчиво поковырял в носу и жестами направил в конец коридора.
Честно говоря, я долго не мог найти нужную дверь. Коридор оказался длинным и зигзагообразным, стены — кривыми, пол — неустойчивым, кабинеты врачей пронумерованы хаотично, а то и вообще не подписаны. Наконец я набрёл на дверь, на которой было написано на трёх языках — немецком, литовском и русском:
«Профессор К.Ф. Август («Сильнейший»), главврач, хирург, уролог, проктолог, патологоанатом, король поликлиниковский, великий князь электролитовский, наследный герцог и курфюрст Липо-Саксонский и так далее».
Я обрадовался — вот, что значит настоящий врач, а то ведь у шарлатана Ломоносова-Обуховского на дверях написано: «Не влезай — убьёт!» — и вошёл без стука. Честно говоря, интерьер меня малость шокировал: все стены увешаны портретами обнажённых рубенсовских красавиц, причём в самых нескромных позах. На потолке — живописные фрески с античными сюжетами и тоже с обнажёнными красотками. Хрустальная люстра дополняла эпичную картину. Клянусь, если бы на одной из фресок был изображён хоть один юноша — я бы сбежал отсюда со скоростью света. Но сейчас волноваться было незачем.
В дальнем углу, около окна, за столом сидел мужик лет пятидесяти с пенсне на носу, в длинном серебристом парике с буклями, серебристом камзоле и такого же цвета остальной одежде. Он играл на чём-то клавишном, похожем на спинеттино, и не замечал меня. Я хорошенько прокашлялся.
— Ахь, захотти и дферь закрой!
— Здравствуйте, это вы доктор Карл Фридрих Август Липо-Саксонский?
— Ихь бин не доктор, ихь бин компонист! Но дихь прослушать!
Карл Фридрих мгновенно приблизился ко мне в офисном кресле на колёсиках и схватил за руку, пытаясь прощупать пульс мозолистыми пальцами — очевидно, раньше играл на скрипке или контрабасе.
— Отлично. Я к вам, собственно…
— Знайть, фсьо быть гут, — заверил меня врач. — Ихь написаль «опера сериа», искать солист для секондо сопран! Ду бист наш вторый сопран?! — воодушевлённо вопросил он.
— Я готов! — с волнением воскликнул я, совсем забыв, зачем вообще сюда приехал. — А почему не первое? Не примо? Не фёрст? — на разных языках уточнял я, потому как доктор не понимал, о чём речь.
— Найн! Дэр эстэ сопран ист майн зон Карл!
— Вашего сына тоже зовут Карл? — удивился я.
— Я! Вси майне зонне звать Карл! Карл Вилхельм, — он стал загибать пальцы на правой руке. — Карл Штефан. Карл Йозеф. Карл Йоханн. Карл Кристиан. Карл Гедеван…
— Гедеван? — опешил я, забыв, что перебивать некрасиво.
— Дэр скрипач! — рявкнул доктор Август, отчего мне расхотелось задавать вопросы.
«А я думал — пацак!» — мысленно огрызнулся я, но виду не подал, что обиделся.
— Мой коллега тоже любит называть детей в честь любимого себя.
В самом деле, когда Ижорские только узнали пол своего третьего ребёнка, то Саня сразу же выкрутился из ситуации: старшую Саню они мигом переименовали в Александру-Сабрину — в честь её любимой героини, маленькой ведьмы, а будущую младшую Саня назвал Александра-Тильда — в честь тёщи, тоже ведьмы, но отнюдь не маленькой. И никому не обидно, и семейная традиция в деле.
— Тфой коллега хорошо, молодец, — как мог, объяснил доктор Август. — Но мы не имейть время. Раздевайсь!
Ну что поделать, скрепя сердце, снял с себя всё, кроме синих боксеров с мордой Микки-Мауса «на самом интересном месте». Профессор в это время что-то сосредоточенно искал в шкафу.
— Вот! Вот оно! — с этими словами он извлёк из шкафа какой-то громоздкий переливающийся комок ткани и молниеносно приблизился ко мне, вручая всё это великолепие. — Надеть дизэ анцуг!
— Что? Надеть? Примерить? Ладно, — махнул рукой я и начал втискиваться в бриджи и нечто, напоминающее сценическое мужское платье с кринолином до колена. — По-моему, костюм какой-то кривой…
— Ду бист кривой! А дэр костюм — гут! Я сам шить! — возразил врач-композитор и водрузил мне на голову шлем из цветочного горшка с окрашенными в серебряный цвет вороньими перьями.
— Вы уверены, что этот шлем выглядит аутентично? — поинтересовался на всякий случай я.
— Я, дэр хельм ист гут! — удовлетворённо отметил доктор Август.
— Костюм немного жмёт, — заметил я. — Петь не смогу — не вдохнуть!
— Сам сказать! Das Bauchfett sollte abgeschnitten werden[1]!
— Чего?
По-немецки я не понимал, разве что интуитивно мог о чём-то догадываться.
— Живот отрезать, я, — кивнул доктор Август, внимательно разглядывая меня сквозь пенсне.
— Во бля, — я в ужасе закатил глаза, нечаянно процитировав Саню Ижорского. — Прямо сейчас?
— Найн. Нэ зейчас… Зейчас… — композитор отъехал на кресле в сторону шкафа, достал оттуда бутылку и две хрустальные стопки в барочном стиле: на них были выгравированы обнажённые ба… кхм, дамы. — За наш встреча! — Карл Фридрих Август провозгласил тост, и мы синхронно, чокнувшись — в прямом и переносном смысле — осушили всё до дна.
Я уже даже не вспомню, что мы пили, но что-то явно с запахом свежескошенной травы и совершенно убойное, так как меня вырубило после первой же стопки. Проснулся почему-то на автовокзале, на скамейке, рядом с бомжом…
«Ёлы-палы!» — мысленно возмутился я, в ужасе отодвигаясь от «надменного соседа» — судя по взгляду, щетине и запаху, как есть, рыцарь тевтонского ордена — и ругая себя на чём свет стоял. Наваждение какое-то. Был я у врача или нет? Судя по самочувствию, был. Но ничего, кроме костюма — хоть тресни — не помнил. Потому с чистой совестью поехал домой, где честно продемонстрировал пустые карманы, а также нулевой баланс на зарплатной и отрицательный на двух кредитных картах.
— Н-да, золотая у нас нынче медицина, — закатила глаза Софочка.
— Королевская клиника, — вздохнул я, понимая, что впереди нас ждет ещё множество приключений.
Примечания:
[1] Следует срезать жир на животе (нем.)
...луна — такой нежный шар, что люди никак не могут жить, и там теперь живут только одни носы (Н.В. Гоголь, "Записки сумасшедшего")
Скрипач Гедеван, пацак — отсылки к "Кин-дза-дза"
©Александр Ораниенбаум, СПб, 2019 год
