На чердаке было тихо, и только ветер завывал за дощатыми стенами да крысы скреблисьв дальнем углу. Трое детей сидели на пыльном полу, скрестив ноги, и смотрели на слабый огонёк свечки, стоящей на битом блюдце. От свечки осталось всего ничего, и каждый из ребят с затаённым страхом следил за медленно тающим источником света.

Двое мальчишек и одна девчонка. Всем накануне исполнилось двенадцать, но случайный зритель их посиделок с натяжкой дал бы им по девять лет. Все побритые налысо, с оттопыренными ушами, бледной кожей, огромными глазами, казавшимися несуразными на вытянутых и тощих лицах, впалыми щеками и хрупкими телами — казалось, они сошли с иллюстрации какой-нибудь книжки про волшебных тварей и домовых.

— Скоро утро, — тихо произнесла девочка. Она провела пальцами по язычку пламени, и тотчас же подушечки её пальцев почернели. — Нам стоит вернуться в дортуар.

— Потерпи, Сирка, — отозвался один из мальчиков. — Ничего нам не сделают, ты же знаешь. Дай насладиться последней возможностью, прежде чем… — он не договорил, но все и так поняли, что он имел в виду.

— Аарон прав, — второй мальчишка пошарил по полу рукой и, найдя длинную щепку, поднёс её к огню. — Хуже всё равно не будет. А так мы проведём оставшиеся часы вместе, как и было все эти годы. Кто знает, что нас ждёт потом, так что надо хвататься за любую возможность побыть рядом друг с другом.

— Хорошо, Селиг, — Сирка поёжилась.

Тонкие рубашка и штаны из грубой ткани никак не защищали от холода, а слабое пламя свечи не было способно согреть троих измученных детей. Селиг держал в ладонях обгоревшую щепку, ещё горячую. Когда она остыла, он тяжело поднялся на ноги, покачнулся и пошёл в угол, где лежали скудные запасы дров и топор. Дрожащими руками он выбрал полено поменьше, взял топор и, с трудом подняв его над головой, расколол его на две части. Тяжело дыша, уронил топор на пол и начал собирать щепки. В ладонь вонзилась заноза, но Селиг не обратил на это внимания. Он вернулся к товарищам и, снова сев на пол и поджав ноги, протянул по щепке Аарону и Сирке. Те последовали его примеру и поднесли щепки к огню. Через несколько секунд вся троица грела ладони, пачкая их сажей.

Свеча догорела, и единственный источник света погас. Ребята оказались в кромешной темноте. За маленьким окошком, располагающимся под потолком, виднелось только чёрное небо.

— Ну вот, — вздохнув, сказала Сирка.

— Ничего, — постаравшись сделать голос бодрым, ответил Аарон. — Подумаешь, темнота.

Он нащупал её ладонь и ободряюще сжал её.

— А спичек точно не осталось? — с робкой надеждой спросила Сирка, радуясь, что в темноте не видно, как она покраснела.

— Точно, — Аарон глухо закашлялся. — Разве что… — он замолк, пожалев, что начал эту фразу.

— Что? — одновременно спросили Сирка и Селиг. — Ну же, говори!

— Разве что, — медленно повторил Аарон, — у кого-то из ребят можно найти. Но тогда придётся кому-то возвращаться в дортуар.

— Никто не даст спички, — покачал головой Селиг. — Ты же знаешь. Я бы, например, ни с кем бы не стал делиться.

— И я, — поддержала Селига Сирка.

— А я бы поделился спичками, — резко произнёс Аарон. — Мы все должны держаться друг друга. Мы одни в этом мире, что нас ждёт дальше — неизвестно, но пока мы способны оставаться теми, кем являемся. Неужто вы хотите запомниться другим жадными и эгоистичными существами, дрожащими за свой комфорт? Плевать, что скажут другие. Не важно, что нас не поймут, не примут стремления поддерживать и помогать друг другу. Но вдруг, — он опять зашёлся кашлем, и не скоро смог продолжить говорить, — вдруг найдётся хоть один человек, который поймёт смысл в том, чтобы отдать соседу по дортуару последнюю спичку или кусок хлеба, и тогда, быть может, через какое-то время появится ещё один человек, а потом ещё и ещё. Должно же это когда-то закончиться. Весь этот ужас.

Сирка и Селиг молчали, не зная, что сказать. Оба понимали, что Аарон прав. Здесь, в этом месте, ничто так не помогало выжить, как плечо друга, пусть и слабое.

***

Это был самый обычный детский дом. Таких по государству было тысячи. Однотипные огромные здания из кирпича с деревянными чердаками, окруженные забором и колючей проволокой, по которой неизменно пускали ток. Как правило, детские дома располагались посреди лесов, и лишь некоторые строились в полях или степях.

Сирка первая попала в этот дом. Ей было четыре, и она смутно помнила, как её и пару десятков других детей везли на корабле. Женщины, которые их сопровождали, были злыми и раздражительными, и за каждый вздох, плач или жалобу они нещадно лупили четырёхлетних малышей длинными палками. Везли их долго, около пяти дней, и всё это время им запрещали подниматься на палубу, общаться, жаловаться. К вечеру первого дня все дети умоляли «воспитательниц» дать им воды и еды, но те лишь качали головами и жёстко говорили:

— Свой паёк вы уже получили. Ждите утра.

Вечером пятого дня они прибыли на место. Стройным рядом, прижимая к груди узлы со скудными пожитками, дети спустились по трапу на берег. Они оказались на небольшой пристани: несколько маленьких деревянных домов, лодки, привязанные к пирсу и слегка покачивающиеся на воде, вдали, на холме, виднелись дома. Неужели они теперь будут жить там? А вдруг… Сирка споткнулась. Вдруг их привезли к родителям? Возможно, в одном из тех домиков её ждёт мама.

— Ну же, пошевеливайтесь! — грубый голос воспитательницы заставил вздрогнуть мечтающую Сирку.

К детям подъехало пять грузовиков. Худой мужчина, одетый в чёрную военную форму, с кривым носом подошёл к воспитательницам, и те, протянув ему какие-то бумаги, пошли обратно к кораблю. Испуганные дети было бросились за ними, но резкий, с хрипом, голос незнакомца пригвоздил их на месте:

— Стоять! Кто двинется с места без разрешения — получит пулю в лоб. — Он опустил взгляд на листы бумаги у себя в руках и резко выкрикнул: — Керн, 14562!

Мальчик, стоящий перед Сиркой, испуганно втянул голову в плечи, и медленно поднял дрожащую руку.

— Иди сюда, — приказал военный, и Керн 14562, спотыкаясь, подошёл к нему. Военный сверил написанное на бумаге с нашивкой на одежде мальчика, а затем указал на один из грузовиков.

Возле машин уже стояли люди: несколько мужчин и одна женщина. Все, как один, одетые в чёрную форму, бритые налысо, на груди у каждого нашивка с номером. Когда Керн подошёл к нужному грузовику, один из мужчин с лёгкостью поднял его в воздух и запихнул в кузов.

Тем временем военный продолжил вызвать детей. Один за другим они выходили и проходили к указанному грузовику. Сирка была предпоследней. Подойдя к военному, она тихо спросила:

— Вы нас везёте к родителям?

Военный на миг опешил, а затем, не замахиваясь, ударил её по лицу. Сирка упала на землю и больно ударилась плечом. Её узелок упал рядом, и что-то застряло у девочки в горле. Ей захотелось до конца жизни так лежать на земле и смотреть на тёмную ткань, в которой было завёрнуто всё её имущество. Но чужие грубые руки резко поставили её на ноги и подтолкнули к грузовику. Женщина без особых усилий посадила её внутрь, через секунду в девочку прилетел её узелок.

Пока люди в форме поднимали бортики, Сирка увидела, как к пирсу причалила яхта и на берег начали сходить люди. Девочка никогда прежде не видела таких красивых и необычных людей: высокий и статный мужчина с тёмными волосами, одетый в белый костюм, молодая женщина в нежно-розовом платье в пол, держащая в руке длинный зонтик, и двое детей — мальчик и девочка, похожие друг на друга, как две капли воды. Сирка во все глаза смотрела на них, не веря, что это живые существа. Им рассказывали, что существуют самые главные люди в государстве, и они сильно отличаются от обычных, но никто из детей их никогда не видел. Как говорили воспитатели, когда дети начинали задавать вопросы, только избранные могут видеть Высших людей. Почему они были Высшими никто не объяснял. Просто Высшие.

Сирка смотрела на семью. Мужчина подал руку жене, помогая сесть в машину, которую тут же подогнал тощий парень в чёрной форме. Дети со смехом устроились у окон, не обращая внимания на грузовики. А вот мужчина перед тем, как сесть на сиденье рядом с водительским, окинул взглядом грузовики с детьми и встретился глазами с Сиркой. Тотчас же его прекрасное лицо исказилось, и он что-то закричал на непонятном языке. Мгновенно к Сирке подскочила женщина и со всей силы ударила её по лицу. Сирка упала на пол, зажав лицо руками. Из носа потекла кровь, пачкая пол грузовика, одежду и кожу Сирки. Она заплакала от боли и обиды.

Везли их долго, и измученные дети стали капризничать. Одни громко просили еды и воды, другие же просто рыдали, размазываю слёзы по грязным впалым щекам. Что ждёт их дальше? Неужели и эти люди будут грубыми и злыми, чуть что пускающими в ход палки?

Наконец, грузовики остановились. Бортики опустили, и дети увидели, что находятся посреди небольшой круглой площадки, посыпанной гравием. Перед ними стояло огромное кирпичное здание, старое и мрачное. Вокруг него возвышался забор с колючей проволокой. Люди в форме помогли детям вылезти из грузовиков и, построив их парами, повели к распахнутым дверям. Их уже ждали: две женщины, одетые в форму, лысые и худые, но при этом казавшиеся здоровыми, сытыми и довольными жизнью. Они поприветствовали военных и приняли из их рук бумаги. Коротко кивнув, военные залезли в грузовики, и те быстро покинули двор. Тяжёлые ворота со скрипом закрылись. Некоторые из детей успели разглядеть широкую лесную тропу, высокие сосны и ели, густые кустарники, на которых уже созрели ягоды. Сирка, слышавшая про леса только из уст воспитателей во все глаза смотрела на еле покачивающиеся верхушки сосен. Для неё было странно и непривычно, что деревьев может быть так много. Там, откуда их привезли, деревьев практически не было.

Тем времен женщины уже успели пролистать бумаги, и одна из них, шагнув вперёд, громко произнесла:

— Итак, вы прибыли в детский дом. С этого дня и до вашего двенадцатилетия вы будете жить и учиться здесь. Сейчас вы пройдёте все необходимые процедуры, вас отведут в ваш дортуар, чтобы вы смогли оставить свои вещи, а затем вас отведут в столовую, — на этих словах голодные дети заметно оживились, — после будет проведён инструктаж. Следуйте за мной. И только попробуйте нарушить строй, — женщина угрожающе достала из петли на ремне короткий хлыст.

Напуганные такой встречей детей изо всех сил постарались идти ровно. Их провели через квадратный холл и по узкому коридору, а после, свернув налево, они поднялись по лестнице на второй этаж. В обе стороны от лестницы уходил длинный коридор с кучей дверей. Убедившись, что никто не отстал, женщина подошла к ближайшей двери и, постучавшись, открыла её.

— Заходите, — отойдя в сторону, приказала она детям.

Сирка, стоящая в последней паре, пыталась разглядеть из-за спин стоящих перед ней товарищей по несчастью, что находиться в комнате. Волнение неприятным узлом затянулось в животе, а сердце начало учащённо биться. Ей было страшно. Наконец, очередь дошла до неё, и она увидела, что их привели в огромную комнату. Напротив от двери шёл ряд окон, за которыми виднелся забор и лес, на одной половине комнаты стояли деревянные парты, а в дальней половине четыре огромные чугунные ванны. За партами сидело четыре женщины в белых халатах поверх формы. Они взглянули на детей, недовольно цокнули языками, и одна из них неприятным голосом приказала:

— Первые две пары подойдите сюда.

Первая четвёрка, настороженно смотря на незнакомок, подошли, продолжаю прижимать свои пожитки, будто те могли их спасти. По молчаливому приказу дети встали напротив женщин.

— Керн, 14562, ко мне, — сидящая левее всех женщина грубо вырвала из рук мальчика узелок и развязала его.

Брезгливо морщась, будто её заставили голыми руками месить грязь, она перебирала вещи Керна: две рубашки, покрытые цветастыми заплатками, маленький круглый камушек и потёртая чёрно-белая фотографии молодой женщины.

— Завяжи обратно, — приказала она Керну, и пока тут неумело затягивал узел, записывала всё его имущество в толстый журнал. Закончив, она указала ему подойти к следующей парте, а сама, взглянув в список и на стоящих перед ней детей, хрипло вызвала следующего ребёнка, — Хелен, 14523.

Сирка с тревогой смотрела за проходящей процедурой. Сначала нужно было показать все свои вещи, потом подойти к следующей парте, где женщина заставляла снять верхнюю одежду и внимательно ощупывала хилые тела детей, после, когда результаты были зафиксированы в журнале, нужно позволить третьей женщине взять кровь из вены, а напоследок у четвёртой получить свою нашивку на одежду с номером. После того, как четвёрка проходила все эти процедуры, им приказывали залезть в ванны. Стоящие в дальнем углы две девушки, которых Сирка не сразу заметила, набирали в кране воду в огромные вёдра и, с заметным трудом, окатывали водой детей. Когда с водными процедурами было покончено, они вытаскивали детей и, не дав даже вытереться, вели их к стене, где бритвами сбривали короткие волосы с их голов. Только после этого им позволяли одеться, взять свои вещи и выйти в коридор.

Спустя долгое время настала очередь Сирки. Она со странным чувством горечи смотрела, как злая незнакомка перебирает её скромный гардероб и презрительно смотрит на фотографию женщины. У каждого ребёнка была такая фотокарточка, единственное, что связывало их с родителями. Когда наконец её вещи оставили в покое, она поспешно начала их обратно закутывать в тёмную ткань. Пальцы с трудом слушались, но ей всё же удалось кое-как затянуть пару узлов. Следующая женщина внимательно осмотрела её лицо, покрытое разводами крови, и хмуро спросила:

— Что случилось? У тебя часто идёт кровь из носа?

— Нет, — тихо ответила Сирка, — меня ударили.

— А, понятно, — женщина что-то подчеркнула в журнале и добавила, повысив голос, чтобы услышали её коллеги, — видно, манерам тебя так и не научили. Просто так детей не бьют. Не удивлюсь, если ты закончишь жизнь на позорном столбе.

Сирка вздрогнула. Им не раз рассказывали про позорные столбы: огромные каменные колонны, к которым за руки приковывали преступников, стояли на каждой крупной площади в городах; палачи могли забить преступника любым предметом, который только попадётся им под руку. После такого никто не выживал.

Сирке присвоили номер С176345С. Она двумя пальцами держала выданную ей нашивку. Вот оно, её новое имя. Раньше её звали Сирка 14599, а теперь она — набор букв и цифр. Еле сдерживая слёзы, она пошла к ванным. Быстро положив одежду, нашивку и узелок на пол, она с трудом залезла и обхватила себя руками, почувствовав, как холод проникает внутрь тела, заставляет мурашки бежать по бледной коже, а зубы стучать. В надежде, что сейчас она немного согреется от воды, Сирка благодарно улыбнулась стоящей над ней девушке. Та нахмурилась, подняла с трудом ведро и резко окатила Сирку водой. Тогда девочка в первые узнала, что ледяная вода может обжигать. Она вскрикнула, и тут же получила оплеуху:

— Нечего визжать, — грубо процедила сквозь зубы девушка и пошла снова набирать воду в ведро.

После того, как последний из четвёрки был вымыт, девушки вытащили детей из ванн и побрили. Сирка ощущала холодное лезвие бритвы, и она надеялась на то, что рука у девушки не дрогнет, и кожа головы останется целой.

В коридоре их ждали встретившие женщины. Убедившись, что все дети прошли необходимые процедуры, они построили их и повели в дортуар на четвёртый этаж. Дортуар занимал весь этаж и был разделён на секции. В каждой секции стояли двухэтажные кровати и маленькие тумбочки, с потолка свисали голые лампочки, тусклым светом озаряющие помещение.

— Ваш сектор самый дальний, — сухо сообщила одна из женщин, — тумбочка одна на двоих, по кроватям разделитесь сами. У вас пять минут чтобы сложить свои вещи и построиться в коридоре. Нашивки с номером можете положить пока на подушки, завтра их пришьёте. Опоздаете— пеняйте на себя.

С этими словами она вышла из комнаты, с грохотом захлопнув дверь. Вторая женщина слегка задержалась, отметив на листе, прикреплённом к стене, количество новых воспитанников, а после ушла через еле приметную дверь. Сирка успела разглядеть небольшой кабинет, скудно обставленный мебелью: большой стол, стул и два шкафа, вплотную забитые папками.

Нарушив строй, дети бросились как можно скорее убирать в тумбочки свои вещи и занимать кровати. Сирка успела занять нижнюю койку в углу, с которой отлично виднелись верхушки леса, низколетящие облака, которым девочка так завидовала. Они были так свободны, так независимы! Их никто не бил палками, не гнал, не морил голодом и не заставлял ходить в обносках. Они просто летели, подгоняемые ветром, куда-то далеко, где, возможно, живут совсем другие люди. Там другая жизнь, и Сирка сотни раз думала о том, как хорошо было бы добраться до облака и уплыть на нём. Но лестниц в небо нигде не было, летать она не умела, и всё, что ей оставалось — бросать завистливые и восхищённые взгляды на облака, похожие на пышные клочки ваты, и влачить жалкое существование на земле.

Подгоняемые страхом, дети уложились в три минуты, и вскоре они уже спускались по лестнице. Следуя за женщиной, они оказались в подвале. Длинная комната с низкими потолками была ярко освещена голыми лампочками. Длинные столы занимали чуть ли не всю площадь, а в противоположной от входа стороне на возвышении стоял стол для воспитателей. За ним уже сидело человек двадцать, все женщины. В чёрной форме и с побритыми головами они казались совершенно одинаковыми, словно их скопировали с одного человека. За столами на табуретках уже сидели дети. От пяти до двенадцати лет, все в одинаковых рубахах и штанах из грубой ткани, с бритыми головами. Трое детей — две девочки и один мальчик — стояли перед столом воспитателей. На каждом из них висела табличка, но Сирка никак не могла рассмотреть надпись на них. Читать она умела, одна из немногих в её группе.

— Вот ваши места, — женщина указала на свободные табуретки у самого крайнего стола, — с этого момента это ваше место. Меняться запрещено. Все приёмы пищи проходят в полном молчании. Выносить еду запрещено. Отдавать свою порцию другому воспрещается. Выходить из-за стола без разрешения так же запрещено. Можете приступать.

Дети, мучаемые голодом, бросились занимать места. Перед каждым из них стояла тарелка с чем-то, отдалённо напоминающим кашу. Клейкая белая масса оказалась совершенно безвкусной, но зато горячей. Порция, на удивление, не была маленькой, и к концу ужина дети чувствовали себя сытыми, наверное, впервые за свою недолгую жизнь.

Сирка, доев и даже облизав тарелку, теперь с интересом осматривала окружающих её людей. Она отметила, что ребята постарше были более тощими и измождёнными, а дети до семи лет, напротив, казались более сытыми. Воспитатели тихо переговаривались, изредка бросая взгляды на воспитанников. С обидой Сирка заметила, что в качестве ужина у них было мясо и овощи. На миг ей захотелось встать и попросить мяса, но потом она вспомнила хлыст, удар в нос и откинула эту идею. Было понятно, что никто не станет слушать маленькую девчонку и выполнять её просьбы. Положив локти на стол, она упёрлась подбородком в ладони. Смотря в свою пустую тарелку, она пыталась отвлечься от вида воспитательского ужина. Каша, казавшаяся совсем недавно такой сытной и горячей, теперь чувствовалась чем-то мерзким и липким, отдающим гнилью. Неприятное послевкусие нарастало и вызывало тошноту. Сирка зажала рот и нос ладошкой, лишь бы не чувствовать запах каши и не дать повода воспитателям её наказать.

— С тобой всё хорошо? — встревоженно спросила сидящая рядом девочка, носившая до этого дня имя Нелли. За круглыми стёклами очков на Сирку испуганно смотрели голубые глаза.

— Нет, — выдавила Сирка.

Она ещё не знала, что всего через месяц её соседка начнёт постоянно кашлять, ещё через две недели из её рта начнёт течь кровь, и за ней приедет чёрная машина. Воспитатели запретят вспоминать про неё, и очень скоро голубоглазая девочка в очках подёрнется туманной завесой в памяти Сирки.

Воспитательницы наконец встали из-за стола, а след за ними и все дети. Сирка продолжала зажимать лицо ладонью, и это не осталось незамеченным.

— Что с тобой? — грубо спросила воспитательница, подходя к Сирке.

— Меня тошнит, — тихо ответила девочка, надеясь, что успеет прикрыть голову, если женщина решит её ударить.

— Убери немедленно руку от лица, — недовольно приказала женщина. — И терпи. Ты — маленькое ничтожество, не имеющее никаких прав. Не можешь есть, что предлагают — подохнешь от голода. Никто горевать не будет.

— «Мама бы горевала», — подумала Сирка, но вслух лишь сказала — я поняла вас.

Женщина кивнула, а затем приказала детям строиться. Уже привыкшие, дети моментально разбились по своим парам и, стараясь не отстать от сопровождающей, вышли из столовой. Они поднялись по длинной лестнице сразу на третий этаж, прошли по коридору вдоль дверей, обитых чёрной клеёнкой, и оказались в просторной зале. С одной стороны располагалась невысокая сцена, над которой висел белый экран, перед сценой тянулись ряды скамеек, на тумбочке справа от сцены стоял старый компьютер, а к потолку был прикреплён проектор. По бокам залы расположились большие, до потолка, окна. На улице уже стемнело, и теперь верхушки леса были практически не видны. На небе слабо светил месяц, постоянно скрывающийся за облаками, да тускло горели звёзды.

— Занимайте первый ряд, — сказала женщина.

Она подошла к сцене, включила проектор, и на экране появились фотографии. Сирка без труда узнала на них воспитателей, которых отлично рассмотрела за ужином.

— Итак, думаю мне стоит представиться — я ваша воспитательница и наставница на всё время, что вы тут пробудете. Пока что вами буду заниматься только я. К семи годам вы все должны уметь читать, писать, считать, выполнять базовые физические упражнения. Те, кто не смогут через три года сдать экзамен, будут отправлены в трудовой лагерь. Те же, кто удовлетворительно сдадут экзамены, смогут продолжить обучение и уже выбрать дополнительные предметы, которые в дальнейшем помогут вам устроиться на работу. Тогда вы гораздо ближе познакомитесь с остальными воспитателями. Что касается распорядка: подъём в шесть утра. Общий сбор во дворе, перекличка и зарядка. После завтрак. В половину восьмого начинаются занятия. Для вас выделена учебная комната, в которой будут проходить все основные уроки. В три часа обед, после час прогулки. В четыре медицинский осмотр и водные процедуры. С пяти до семи внеклассные занятия, на которых вы будете готовиться к следующему учебному дню. Далее ужин, после вечерняя прогулка до девяти. В девять пятнадцать отбой. Разумеется, любое нарушение режима будет караться заключением в карцер. Самостоятельно перемещаться по территории запрещено. Обращение друг к другу по именам так же запрещено, у вас для этого есть индивидуальные номера. Завтра вам будет выделено время в начале занятий на то, чтобы вы их пришили. Надеюсь, вас этому обучили, — наставница обвела детей вопрошающим взглядом. Те робко закивали головами. — Что ж, прекрасно. Так же существуют особые для нашего детского дома дни. Это государственные праздники, такие как день рождения нашего Вождя, день независимости нашего государства, а также дни, когда приезжают Высшие с проверкой. К концу недели вы должны будете выучить государственный гимн. И лучше вам не узнавать, что будет, если вы не справитесь с этой задачей. На этом, пожалуй, всё. Вопросы есть?

Нелли подняла руку и, получив разрешение наставницы, робко спросила:

— Почему те дети стояли во время ужина?

— Хороший вопрос, — наставница ухмыльнулась. — Они сильно провинились. Они посмели перечить своей наставнице, поэтому нужно было поставить их на место. Запомните: вы низший слов общества. Великий Вождь дал вам шанс хоть чего-то добиться. Раньше таких, как вы, никто не стал бы учить, воспитывать и помогать устроиться в жизни. Детские дома, в том числе и наш, дают вам всем шанс принести пользу своей родине. И в ответ на наше великодушие мы просим совсем немного — лишь осознания своего места в этом обществе. Только покорные и трудолюбивые рабы смогут получить одобрение своих хозяев.

Сирка вздрогнула. Ещё никто не называл их рабами. Воспитатели из приюта, где они жили с рождения, часто ругались на них, называли отбросами и скотом, но ни одна ни разу не заикнулась о том, что они рабы. Сирка видела рабов, мельком, во время одной из прогулок. Они стояли, закованные в цепи, худые и лысые на помосте, и стоящий рядом упитанный солдат в форме зазывал покупателей. Неужели и её когда-нибудь так будут продавать? Сирка почувствовала подступающие к горлу рыдания. В свои четыре года она, как и её братья и сёстры по несчастью, уже многое понимала и знала. У них не было времени на игры и развлечения. Никто не заботился о их хрупкой психике. Специально для них писались обучающие книги и снимались фильмы, благодаря которым они изучали основные понятия и исторические события. Ещё не умея толком говорить, они, как губки, впитывали в себя всё, что им говорили.

— Но мы не рабы, — тихо Нелли.

Наставница громко и неприятно рассмеялась. Дети испуганно смотрели на неё, удивлённые странной реакцией. Ни крика, ни ударов. Только смех. И этот смех пугал куда сильнее злобного ора и телесных наказаний.

— Какая же ты глупая, — отсмеявшись, произнесла наставница. — Ничего, мы выбьем из тебя это.

В несколько шагов женщина преодолела расстояние между ней и девочкой. Её длинные пальцы словно клещи сжали худое плечо. Рывок, и голубоглазая девочка оказалась на ногах. Сирка видела, как голубые глаза наполняются слезами, но Нелли продолжала упрямо смотреть на наставницу.

— Она ей сейчас убьёт, — послышался тихий шёпот, отчётливо прозвучавший в мертвенной тишине.

Губы женщина исказила улыбка. Держа левой рукой плечо девочки, правой она без особых усилий разодрала ветхую рубашку. Женщина толкнула Нелли, так что та упала на колени, спиной к наставнице. Молниеносным движением наставница вытащила из брюк ремень, и первый удар обрушился на левую лопатку ребёнка. Нелли вскрикнула, и слёзы всё же потекли по её бледным щекам. Дети в немом ужасе смотрели, как от ремня на костлявой спине остаётся багровые полосы, как шевелятся под тонкой кожей острые лопатки и как с каждым ударом взгляд девочки становится туманнее. Она уже не кричала, только открывала рот и отрывисто дышала, будто она была маленькой рыбкой, выброшенной на берег. Неожиданно её тело обмякло, и она завалилась на бок.

Рассвирепевшая женщина даже не обратила на это внимания. Перехватив ремень так, чтобы пряжка задевала тело воспитанницы, она нанесла ещё несколько ударов.

— Не надо! — закричала Сирка, про себя надеясь, что гнев наставницы не обратится на неё. — Вы же убили её!

Наставница опустила руку, и ремень повис, словно мёртвая змея. С пряжки на пол упали несколько капель крови.

— Встать! — рявкнула наставница, повернувшись лицом к воспитанникам, и дети испуганно вскочили. — Кто только что посмел открыть рот? — наставница подошла к мальчику, стоящему справа от Сирки и наклонилась, чтобы его глаза оказались на одном уровне с её. Ещё вчера его называли Антоном.

Мальчик всхлипнул и опустил глаза в пол. С ремня упала ещё одна капля, прямо на грубый деревянный башмак, и тут же растеклась тёмным уродливым пятном.

— Ну! — резко произнесла наставница. — Ты же знаешь, кто это был. Скажи мне, и за завтраком получишь кусок хлеба.

Сирка уставилась в пол. Она чувствовала, что наставница и так знает ответ на свой вопрос. И, конечно же, она понимала, что за кусок хлеба — пищи, которая доставалась им лишь по праздникам — Антон выдаст её. Что с ней сделают? Тоже побьют ремнём? Сирка дрожала и в очередной раз тоскливо подумала, как хочет стать облаком.

Антон ещё раз всхлипнул, шмыгнул носом и, глядя в пол, ткнул пальцем в плечо Сирки.

— Она, — тихо ответил он.

— Молодец, — кивнула наставница. — Ты поступил правильно. Преступникам и нарушителям правил нечего надеяться на помощь от честных людей. Их предать не грех.

Антон продолжал смотреть в пол. Он думал лишь о том, что завтра получит кусок хлеба. Целый кусок! И он съест его один, ни с кем не поделится. А Сирка поймёт, должна понять! Да и любой должен понять.

Тем временем наставница подошла к голубоглазой девочке, пнула её сапогом, но та даже не пошевелилась.

— И впрямь подохла? — тихо проговорила наставница, присаживаясь на корточки рядом с воспитанницей. Она ударила её несколько раз по щекам, не сильно, и ребёнок открыл глаза, — а, нет, — довольно протянула наставница, — живучая. Вставай! — приказала она грубо.

Нелли с трудом поднялась на ноги. Её тело била дрожь, она рвано дышала, с губ текла кровь, оставляя разводы на бледной коже, один глаз заплыл. Близоруко щурясь, она наклонилась, пытаясь найти очки, слетевшие с неё во время экзекуции. Никто не решился ей помочь. Наконец, Нелли нащупала очки. Одна линза треснула, но это были мелочи. Было понятно, что новых очков никто не даст, и придётся как-то выживать так.

— Построиться парами! — приказала наставница. — А вы, — она посмотрела на Сирку и Нелли, — пойдёте в конце.

Сирка лишь кивнула. Похоже, наказывать её не собирались. А, значит, всё не так уж и плохо. Девочка вспомнила кровати в дортуаре, и ощутила, как тело наливается свинцом усталости. Пароход, семья, так не похожая на обычных людей, солдат, ударивший её — всё это казалось чем-то далёким и нереальным, будто она провела здесь уже долгие годы.

Дети медленно шли за наставницей. Многие зевали и тёрли глаза, но никто не издавал ни звука. Никому из них не хотелось ощутить на себе удары ремня.

В дортуаре было многолюдно, но тихо. Воспитанники молча снимали рубахи и штаны и переодевались в безрукавки из всё той же грубой ткани. Трое девушек, совсем юных, ходили вдоль рядов кроватей и отвешивали оплеухи тем, кто, по их мнению, переодевался слишком долго или шумно. Рядом со входом стояла уже знакомая детям троица наказанных. Все трое стояли, вытянув руки по швам и опустив взгляд в пол. Глаза у одной из девочек были красными, будто она недавно плакала.

Дети прошли к своему сектору. На кроватях уже лежала их одежда: рубахи, штаны и безрукавки.

— Стирка будет каждое воскресенье, — сообщила наставница, — свою одежду, которую вы взяли, носить запрещается, её можно использовать лишь в качестве пижамы. Советую быть очень бережными со всем, что вам дали. Новую одежду получите только через четыре месяца. У вас пять минут, чтобы переодеться, убрать вещи в тумбочки и лечь. Ну а вы, — она подошла к Сирке и Нелли, — следуйте за мной.

Сирка и Нелли кивнули, но не рискнули задать вопрос, куда их ведут.

«Наверное, я стану немой, раз тут запрещают говорить» — подумала Сирка.

Следуя за наставницей, они подошли к наказанным ребятам. Рядом с ними уже стояла одна из девушек. У неё были красивые серые глаза и длинные изящные пальцы.

— Это всё? — спросила она у наставницы.

— Да. Сегодня у нас спокойный день.

Девушка улыбнулась, и жестом приказала следовать детям за ней. Они прошли по длинному коридору, в самый конец, потом долго спускались по узкой, плохо освещённой лестнице. Они вышли на небольшую площадку и оказались перед дверью с железным засовом. Открыв её, девушка подтолкнула детей внутрь.

— Сегодняшнюю ночь проведёте здесь. И чтобы ни звука!

Повинуясь, дети зашли в комнату. Вдоль стен лежала солома, местами сгнившая, воздух был затхлым, а голая лампочка никак не могла осветить все углы, и Сирка испуганно вздрогнула, когда услышала у дальнего угла шорох. Дверь за их спинами захлопнулась.

Мальчик первым двинулся к соломе и, выбрав самую большую кучу, со стоном повалился на неё. Старшие девочки, не обращая внимания на Сирку и Нелли последовали его примеру. Одна из них сгребла к себе большую охапку соломы, обнажив каменный пол.

— Чего уставились? — злобно спросил мальчик, заметив взгляд Сирки и Нелли. — Мы первые легли и делиться не будем.

Сирка вздохнула. Вместе с Нелли она сгребла остатки соломы в кучу. Нелли поморщилась, когда солома попала на царапины, и Сирка отдала ей свою рубашку. Мальчик, наблюдавший за ними, презрительно фыркнул.

Сирка долго не могла уснуть. Шорох в углах пугал её, а свет от лампочки бил по глазам, отгоняя сонливость. Чтобы отвлечься от плохих мыслей, она начала играть в свою любимую игру — представлять себе свою маму. У неё непременно должно было быть такое же юное и красивое лицо, как на фотокарточке, глаза голубые, а на носу бледные веснушки. Волосы у неё будут такими же длинными и красивыми, как у женщины с пристани, и мама конечно же позволила бы Сирке их расчёсывать. У мамы конечно же есть куча красивых платьев, а когда она заберёт Сирку к себе — а Сирка надеялась, что рано или поздно так и случится — обязательно купит и дочке красивую одежду. А грубые интернатские одежды они выкинут. Сирка улыбнулась, представив себя в платье и с длинными волосами рядом с мамой.

Им мало говорили о матерях в первом детском доме. Стоило детям родиться, как их тут же отнимали и распределяли по детским домам для малышей. Там их учили ходить, говорить, выполнять простейшие задание, особо одарённых учили читать и считать. Единственное, что дети знали о родителях — то, как они выглядели на фотокарточках, которые им великодушно позволяли держать среди своих личных вещей. Но Сирке и некоторым её друзьям повезло больше других.

Какое-то время с ними работала воспитательница — совсем юная девушка, только-только получившая лицензию воспитателя. Она единственная не поднимала руку на воспитанников и пыталась как-то смягчить тяжёлую жизнь детей. Она-то и рассказала детям, кто такие мамы. По её словам, сто лет назад детей ещё воспитывали родители, а сейчас это позволено только Высшим. Раскрыв рты, малыши сидели вокруг неё и впитывали, как губки, её рассказы о прошлом. А потом в один прекрасный день кто-то из ребят спросил у старшей воспитательницы:

— А когда мамы за нами приедут?

 Опешившая воспитательница — пожилая женщина со шрамом на щеке и больным сердцем — приказала запереть мальчишку в карцере на неделю. После удалилась в кабинет начальника, и уже через час к зданию детского дома подъехали три чёрные машины. Солдаты приказали детям собраться в актовом зале. Скамейки вынесли, и детей построили вдоль стен. Туда же привели и всех воспитателей, работавших с ними. Сирка уже не помнила, кто выдал их любимую воспитательницу. Возможно, это была она сама. Зато она отчётливо помнила, что произошло дальше. Девушку схватили, связали ей руки и вывели во двор. Туда же выгнали и детей. Зарёванные дети с ужасом смотрели, как с их воспитательницы срывают чёрный военный мундир и рубашку, а затем приковывают за руки к столбу, стоящему посреди двора. Один из солдат открыл заднюю дверцу машины, и оттуда выскочили две овчарки. Смеясь, солдат подтащил собак к столбу и, достав из кармана бутылёк с какой-то жидкостью, полил им спину девушки. Собаки рвались из рук, рыча и лая, и дети зарыдали ещё громче. Сирка закрыла глаза руками, но старшая воспитательница грубо схватила её за руки и заорала:

— Не смей закрывать глаза! Смотри внимательно на то, что бывает с предателями и изменниками!

 Солдат наконец отпустил собак, которых держал за ошейники, и те бросились на спину девушке. Опьянённые запахом жидкости, они вырывали куски мяса, разбрызгивая кровь по асфальту, раздирали когтями её кожу и царапая кости. Крик девушки эхом отражался от стен детского дома. Кого-то из детей вырвало, и его тут же потащили в карцер. 

 Когда же собак оттащили, девушка уже скончалась. Сквозь лоскуты мяса и кожи виднелся позвоночник, и, не переставая, текла кровь, распространяя тошнотворной запах. 

На следующее утро их разбудил звук открывающейся двери. На пороге стояла незнакомая Сирке женщина. Окинув мрачным взглядом помещение, она резко спросила:

— Вы спали со светом?

Сирка кивнула. Женщина недовольно поморщилась и велели идти детям следом за ней.

Нелли с трудом поспевала за ними. Каждый шаг отдавался в располосованной ремнём спине болью. Рубашка, которую дала ей Сирка, прилипла к спине, и девочка не представляла, как её снимет.

В дортуаре стояла такая же угнетающая тишина, что и накануне вечером. Воспитанники быстро переодевались, стараясь не издавать лишних шорохов. Наставница Сирки и Нелли стояла в их секторе и подгоняла детей грубыми пинками. Увидев наказанных девочек, она велела им быстро переодеваться и готовиться к общему сбору. Сирка посмотрела в окно: там ещё было сумрачно, верхушки деревьев раскачивались под порывами ветра, а на стёклах окон быстро появлялись капли дождя, будто небо оплакивало несчастных детей.

Сирка быстро натянула на себя свою одежду, в отличие от Нелли, которая всё не решалась отодрать от спины рубашку. Она тихо всхлипывала от боли, прикусывала разбитую губу и старалась стать незаметной. Конечно же наставница заметила, что Нелли медлит. К удивлению детей, она подозвала девушку, которая скучала, глядя в окно, и приказала ей отвести Нелли в лазарет.

— Передай, что я слегка перестаралась с поркой вчера, — сухо велела она. — Пусть попробуют залатать девчонку.

Девушка кивнула и, схватив Нелли за плечо, потащила её прочь из дортуара.

Вслед за наставницей дети вышли на улицу. На площадке перед входом уже толпились воспитанники, построившиеся в шеренги по десять человек. Наставница указала нужно место и велела построиться. Сирка встала в последнем ряду. Отсутствие рядом с ней Нелли остро ощущалось. Что теперь с ней будет? Помогут ли ей в лазарете? Сирка не знала.

Началась перекличка. Одновременно наставницы каждой группы выкрикивали номера, и воспитанники отзывались поднятой над головой рукой. Разобрать в общем шуме свой номер было сложно, и многие дети медлили. Наставница злилась, и воспитанники, отчётливо помнившие вчерашнее происшествие, испуганно жались друг к другу, а те, кто стоял в заднем ряду радовался, что, если наставница решит пустить в ход ремень, до них она не достанет.

Наконец, наставницы отметили всех присутствующих. Полная женщина средних лет вышла на середину площадки и прокуренным голосом приказала:

— Пять кругов вокруг здания — бегом.

Старшие моментально сорвались с места, а малыши ещё несколько мгновений переминались с ноги на ногу.

— Чего непонятного, мерзкие отродья? — заорала женщина, подходя почти вплотную к ним. — Кто не будет бегать, тот не получит еды.

Это угроза подействовала, и дети неуклюже побежали, спотыкаясь и падая; грубые деревянные башмаки, ничем не закреплённые, то и дело слетали с ног, отчего ребятам приходилось останавливаться. Сирка почувствовала, как в стопу впивается заноза и остановилась. Оглядевшись и убедившись, что воспитатели не следят за ними, она сняла ботинок. В ногу впилась небольшая щепка, и на тонкой коже проступили алые капли крови. Сирка выдернула занозу, обулась и бросилась догонять остальных.

Она никогда не думала, что может так долго бежать. В предыдущем детском доме им устраивали пробежки, но не на такие большие дистанции. Под конец пятого круга все воспитанники с трудом переводили дух, кто-то не мог стоять и плюхнулся на землю.

Пожилая женщина, которую старшие называли тренером, недовольно смотрела на воспитанников. Бродя среди детей, она пинками заставляла их вставать на ноги. По её приказу они приседали, прыгали и наклонялись. Под конец зарядки у многих потемнело в глазах и начала кружиться голова. Когда тренер удалилась, дети облегчённо выдохнули.

Они снова построились и отправились на завтрак. Малыши с трудом поспевали за наставницей, но страх быть наказанными не позволял им остановиться и перевести дух. Сирка плелась одна из последних и думала лишь о том, как дожить до этого вечера и наконец поспать в кровати. Всё её тело болело после ночи на твёрдом полу и пробежки, ногу саднило, отчего хотелось снять ужасные деревянные башмаки и пойти босиком.

Оказавшись в столовой, они почувствовали мерзкий запах горелого. Наставница поморщилась, но ничего не сказала. Убедившись, что дети заняли свои места, она направилась к столу воспитателей, но тут же вернулась с куском хлеба, который отдала Антону, как и обещала. Стараясь не смотреть ни на кого, тот в несколько укусов его съел.

Дети посмотрели в тарелки, в которых лежала горелая склизкая каша тошнотворного вида. Рядом с каждой тарелкой лежал небольшой кусок слегка засохшего хлеба, а на некоторых кусках виднелась плесень. В дополнении каждому полагался стакан воды.

— Мы тут все умрём, — проговорила девочка, сидящая напротив Сирки, чьё имя Сирка никак не могла запомнить, — умрём.

Никто ничего не сказал в ответ. Дети уныло смотрели на завтрак, не решаясь начать есть. Сирка первая сдалась и медленно начала есть. На вкус каша была ещё хуже, чем на вид, но зато она была горячей. Проглотив первую ложку, Сирка откусила небольшой кусок хлеба и запила глотком воды. Так она и ела, закусывая мерзкую субстанцию хлебом и запивая водой, стараясь как можно меньше жевать.

На другом конце столовой послышался шум, и через мгновение в стену полетела тарелка. Каша осталась мерзким пятном на поверхности, а тарелка в наступившей тишине громко ударилась о пол. Казалось, все присутствующие замерли. Воспитатели оторвались от трапезы и изумлённо смотрели на детей. Похоже, подобные происшествия были очень редкими.

Наконец, одна из наставниц вышла из-за стола. Тут же один из воспитанников вскочил и бросился в сторону выхода. Сирка успела заметить безумный взгляд впалых глаз, острые скулы и, что больше всего ужаснуло девочку, дырку в щеке, через которую виднелись зубы.

Далеко мальчик убежать не смог. На пороге он споткнулся и растянулся во весь рост на полу, разбив при ударе губу. Подскочившая наставница со всей силы пнула его в живот сапогом, и мальчик взвыл. Следующий удар пришёлся по рёбрам, и те, кто сидел ближе всего, услышали тихий хруст. Подошедшие две девушки по приказу наставницы подняла за руки мальчика и потащила на выход.

Испуганные и притихшие дети уставились в свои тарелки. Самые старшие мысленно проклинали брата по несчастью за подобный срыв, ведь было понятно, что подобный проступок просто так не оставят.

За столом воспитателей начался оживлённый спор. Говорили воспитатели на незнакомом языке, и от этого становилось только страшнее.

— Как думаете, что они сделают? — тихо прошептал Антон, обращаясь ко всем сразу.

— Только бы не били и не морили голодом, — простонал сидящий через два места от Сирки мальчик.

— Но мы же ничего не сделали, — раздался шёпот с другой стороны.

В этот момент их наставница поднялась с места и направилась в их сторону. Дети подскочили с мест и быстро построились. Наставница довольно кивнула и приказала им следовать за ней.

Пришло время занятий. Их привели в тот же класс, что и накануне. Между первым рядом парт и ваннами теперь стоял большой дубовый стол, на котором лежала стопка листов, стул с высокой спинкой, а к потолку была прикреплена за крюк грифельная доска. Повинуясь приказу наставницы, дети заняли места за партами.

— Сейчас вы получите всё необходимое, чтобы пришить к своей одежде нашивки, — сообщила наставница. — После приступим к проверке ваших знаний. Насколько мне известно, лишь единицы из вам умеют читать. Через две недели каждый из вас, повторяю, — она тяжело облокотилась о стол и откашлялась, — каждый должен уметь читать. Думаю, объяснять не нужно, что будет, если вы не успеете овладеть навыком чтения за это время.

В этот момент дверь класса открылась, и на пороге появилась одна из девушек, что утром помогали наставницам в дортуаре. В руках у неё была большая пластиковая коробка. Не произнося ни слова, девушка быстро прошлась меж рядами и на каждую парту положила катушку чёрных ниток, по две иголки и ножницы. Следующие несколько минут прошли в напряжённой тишине. Сняв рубахи и ёжась от холода, дети неумело и косо пришивали нашивки со своими номерами. Девушка ходила по рядам и следила за процессом. Каждый раз, когда она проходила мимо, Сирка инстинктивно сжималась, ожидая удара.

Наконец, нашивки были пришиты, иголки, ножницы и катушки были сложены обратно в коробку. Девушка удалилась, а наставница начала урок. Время пролетело незаметно. Благодаря умению читать, Сирка заработала довольный кивок наставницы и кусок свежего хлеба за обедом. К середине занятий вернулась Нелли. Она двигалась очень медленно, а из-под рубахи виднелись желтоватые бинты. Получив приказ наставницы занять свободное место, Нелли села рядом с Сиркой.

— Как ты? — шёпотом спросила Сирка.

— Лучше бы я умерла, — так же тихо ответила Нелли.

До конца занятий они больше не обмолвились ни словом.

***

Прошло два месяца. Дети понемногу привыкали к новой жизни. Склизкая каша, которую им давали на завтрак и ужин, уже стала привычной и не вызывала приступы тошноты, окрики и удары стали неизменными спутниками, а требования, которые выдвинула наставница, не казались такими уж невыполнимыми.

В то утро, когда Сирка познакомилась с Аароном и Селигом, было дождливо и холодно. Подгоняемые криками тренера, дети бежали по лужам, поскальзываясь на слякоти. Их одежда насквозь промокла, и все мечтали только о том, как бы поскорее оказаться в столовой — одном из немногих помещений, где было тепло. Пробегая мимо ворот, Сирка увидела, как к интернату подъезжает грузовик, точно такой же, в котором привезли их. Одна из наставниц вышла за территорию. Сгорая от любопытства, Сирка постаралась как можно быстрее пробежать этот круг, но, когда она снова оказалась возле ворот, грузовика уже не было, а двери интерната захлопнулись, и девочка успела разглядеть только широкую спину наставницы. С тех пор, как они здесь оказались, никто не приезжал в интернат за исключением поставщика еды, который привозил еду каждые четыре дня. Иногда дети становились свидетелями, как помощницы наставниц таскали тяжёлые деревянные ящики и мешки с крупами на кухню.

— Опять будут нормально питаться, а нам кашей этой давиться, — злобно шептались старшие, с затаённой злобой глядя на девушек. — Хоть бы раз дали нормального мяса.

Но никто не смел возмутиться вслух. Ещё свежо было у всех воспоминание о том, что случилось с мальчиком, швырнувшим в стену тарелку с кашей.

Его бросили в одиночный карцер — комнатёнку два на два метра, без освещения, с низким, меньше двух метров, потолком. Через три дня всех воспитанников вывели на задний двор, посреди которого высился деревянный столб с поперечной перекладиной. Рядом с ним на коленях стоял нарушитель правил. Выглядел он жутко — весь в грязных подтёках, похожий на скелет, обтянутый тонкой жёлтой кожей. Одежда болталась на нём, рубаха норовила слезть то с одного, то с другого плеча. Когда дети построились в привычные шеренги, одна из наставниц подошла к столбу и громко произнесла:

— Смотрите! Смотрите на этого подонка! Он посмел пренебречь едой, едой, которую ему подарило государство! Ему дали кров, шанс получить образование и в будущем найти работу, и вот его благодарность! — её слова разносились над двором, заставляли съёживаться и потуплять взоры. Дети уже поняли, что ничем хорошим, особенно для нарушителя, это собрание не закончиться. — Этот мерзавец посмел выразить недовольство. Что ж, мы его услышали. Теперь же наша очередь высказать возмущение его неблагодарностью! Наш великий Вождь говорил, что каждый возмущающийся должен сотню раз подумать, а имеет ли право он возмущаться, ограничивают ли его в чём-то, ущемляют ли его! И если ответы на эти вопросы отрицательные, то он должен ответить за свою наглость. Так скажи же, — обратилась она к мальчику, — чем ты недоволен? — мальчик молчал. Наставница покачала головой, — ну что же ты? Как швыряться едой, так ты смелый. Но ответить за свой проступок, да что там проступок? За преступление! Ты не способен ответить за преступление! Что ж… Закон чётко говорит, что делать с преступниками…

 Она кивнула, и трое девушек отделились от толпы. В руках одной из них был ящик с инструментами, другая несла стремянку и верёвки. По толпе прошёлся тихий шёпот ужаса. Они подставили стремянку к столбу и подняли мальчика за плечи на ноги. Сирка видела, как тот покачнулся, взгляд его помутнел. Казалось, он не замечал, что происходит вокруг. Его подтолкнули к стремянке, и тот полез наверх. Поднялся, пока перекладина не оказалась на уровне его плеч. Девушка, держащая в руках верёвку, велела ему повернуться спиной к столбу, и, когда мальчик выполнил её приказ, привязала его за пояс. Он повис безвольной куклой. Ботинки с его ног слетели и глухо ударились о землю. Достав из ящика несколько крупных гвоздей и молоток, одна из девушек полезла по стремянке. Две другие придерживали лестницу.

— Да получит преступник по заслугам! — громко закричала наставница. 

 На последнем слове девушка взяла левую ладонь мальчика, подняла и двумя сильными ударами прибила к перекладине. Раздался дикий крик. Мальчик, будто очнувшись ото сна, забился в судорогах. В толпе раздались крики и плач. Сирка чувствовала, как земля уходит у неё из-под ног, но продолжала смотреть на кровь, хлещущую из пробитой ладони, на девушку, которая прибивала уже вторую ладонь. Когда дело дошло до ног, мальчик потерял сознание. 

— Только бы он умер, только бы умер прямо сейчас, — стоящая рядом с Сиркой девочка, года на три старше, молитвенно сжала руки, — а они все будут гореть в Аду.

 Распятый мальчик провисел на столбе ещё три дня. Умер он через два часа после наказания, но начальница интерната в воспитательных целях запретила убирать его тело. Во время утренних пробежек воспитанники видели, как вороны выклёвывали его глаза и терзали истощённое тело. 

 Лишь во время внеклассных занятий вечером Сирка узнала, кто приезжал в интернат.

Они только заняли свои места и достали учебники и тетради, когда дверь отворилась и в класс зашла помощница воспитателей, ведя за собой восьмерых детей.

— Благодарю, — сухо кивнула наставница, и девушка удалилась. Наставница обратилась к воспитанникам, — в наших рядах пополнение. Увы, интернат, в котором до этого находились эти дети, сгорел, и мы были вынуждены принять их к себе. Надеюсь, — она обратилась к новичкам, — вы очень быстро вольётесь в наш коллектив и запомните все требования.

Испуганные и уставшие дети тупо смотрели перед собой. На обращение наставницы они лишь кивнули. Та нахмурилась, и Сирка уже успела пожалеть новичков, но воспитательница лишь приказала детям занять свободные места. Один из мальчиков сел рядом с Сиркой.

— Привет, — тихо поздоровался он с девочкой.

— Привет, — еле слышно отозвалась Сирка.

— Тебя как зовут? — казалось, мальчик ожил, стоило ему сесть.

Сирка молча показала ему на свой номер, но её сосед замотал головой:

— Нет, я не про номер. Какое у тебя имя? 

— Сирка, — прошептала девочка.

— Приятно познакомиться, — мальчик улыбнулся, — а я Аарон.

Сирка лишь слабо улыбнулась в ответ. В тот же момент наставница заметила, что они разговаривают. В несколько шагов она преодолела расстояние до их парты и ударила каждого по затылку.

***

Незаметно Аарон, Сирка и Селиг, приятель Аарона, стали близкими друзьями. Для многих воспитанников, которые жили по принципу «каждый сам за себя», их отношения казались дикостью.

А Сирка была как никогда счастлива. В холодные вечера, когда за окном опускалась пугающая темнота, только Селиг и Аарон помогали ей побеждать удушающую тоску. А она в ответ помогала им с заданиями во время вечерних самостоятельных занятий. Только в это время и во время прогулок воспитанники имели возможность хоть немного пообщаться друг с другом, и троица пользовалась каждой минутой. Каждый из них мечтал поскорее вырваться из интерната. По воле случая, все трое родились в один день, а, значит, должны были вместе покинуть интернат. Что будет после они не знали, но обещали друг другу быть вместе до самого конца, пока обстоятельства не заставят их пойти разными путями.

Время неслось, они росли. Чем старше они становились, тем суровее становились условия. Паёк уменьшился, физических нагрузок стало больше, но, увы, они не помогали укрепить тело: из-за недостатка белков и витаминов их организмы не способны были нарастить мышцы. Под конец дня дети с трудом поднимались по лестнице и моментально засыпали, стоило их головам коснуться подушек.

Когда им исполнилось по семь, наставница рассказала о дальнейших перспективах. После окончания интерната они могли пойти работать в шахты, на завод или же выставить себя на торги, если не получится найти работу. Последний вариант никого не прельщал, и дети прилагали все усилия, лишь бы получить к своему двенадцатилетию хорошие характеристики. Самым престижным считалось попасть на завод военной техники или же заключить контракт с армией. Кроме того, можно было остаться в интернате или пойти в любой другой: работать на кухне или же помогать следить за воспитанниками, а лет через десять можно было попробовать пройти курсы воспитателей. Но для этого варианта сначала нужно было пройти жёсткую комиссию, и даже малейшее отклонение — неправильный взгляд или ответ проверяющим, родители «не той крови», проступки во время обучения — было поводом для отказа. Про «ту» и «не ту» кровь им объяснили очень смутно: все они относились к низшему классу, который делился на уровни. Самыми привилегированными были начальники заводов, предприятий и шахт, на самом низу располагались те, у кого в роду было по крайней мере двое продавших себя в рабство или же те, кто сам себя продал. У них не было никакого шанса пробиться верх, их кровь считалась «не той».

Аарон и Селиг хотели пойти на завод, а Сирка подумывала остаться. Ей хотелось стать помощницей воспитателей, чтобы хоть как-то помочь будущим воспитанникам. Девочка была уверена, что никогда не ожесточиться до такой степени, чтобы ударить беззащитного ребёнка, и даже разумные доводы друзей, что нынешние помощницы были такими же, как она, не помогали.

Но для начала они все должны были пройти комиссию. Как только воспитаннику исполнялось двенадцать, его увозили из интерната, и назад он уже не возвращался, за исключением тех детей, которых допустили до работы помощниками. Что из себя представляет комиссия никто не знал, и каждый ожидал худшего.

В свой двенадцатый день рождения Аарон, Селиг и Сирка решили провести ночь на чердаке, чтобы успеть попрощаться. Каждый из них опасался разлуки.

Когда же в окошке начало светлеть, Селиг первым поднялся на ноги.

— Пора, — произнёс он и протянул руку, помогая Сирке встать, — скоро придёт наставница. Лучше не опаздывать.

— Ничего она нам не сделает, — пробурчал Аарон.

— Уверен? — спросил Селиг. — Ты хочешь, чтобы в последней момент она испортила нам характеристики? Мы не знаем, что будет дальше. Я не хочу рисковать.

— Да иду, иду, — Аарон поморщился и, опираясь на руку, с трудом встал.

Стараясь не шуметь, они спустились в дортуар. Воспитанники ещё спали, беспокойно ворочаясь в кроватях. Мало кто из обитателей интерната мог похвастаться крепким спокойным сном.

Скинув деревянные ботинки, которые нередко оставляли занозы в ступнях, дети залезли в свои кровати. До подъёма оставалось минут пятнадцать. Уткнувшись носом в подушку, Сирка зажмурила глаза и попыталась вспомнить самые яркие моменты за годы, проведённые тут. Избиение Нелли (и почему всё это время она не вспоминала про неё?). Распятие воспитанника. Появление Селига и Аарона. А что ещё? Что ещё было ярким и запоминающимся среди этих нескольких сотен серый дней, наполненных болью, голодом и холодом? Всё резко смешалось в отвратительное серое пятно из обрывков воспоминаний. Сирка почувствовала ком в горле, и ей показалось, что сейчас она задохнётся. Она не плакала уже давно, очень давно. Каждая слезинка влекла за собой побои и наказания, и воспитанники быстро учились сдерживать рыдания. Прикусив серую наволочку зубами, Сирка попыталась подавить плач. Удалось ей это плохо, и через мгновение всё её тельце сотрясали рыдания.

— Сирка? — раздался шёпот, и с верхней койки свесился Селиг. — Что случилось?

Она не смогла ответить. Дверь отворилась и с грохотом ударилась о стену. В дортуар зашли три наставницы и несколько помощниц.

— Подъём! А ну живо встали, мелкие отродья! — крик одной из наставниц заставил воспитанников подскочить.

В привычной тишине они стягивали пижамы и надевали повседневную одежду, заправляли кровати и надевали башмаки.

— Выходим на улицу, — приказала наставница, — живо! А вы, — она подошла к Аарону, Селигу и Сирке, — идёте за мной.

Никто из их одногруппников не попытался с ними попрощаться. Сирка этому не удивилась. Воспитанники считали дружбу слабостью, а наставницы — бесполезным видом взаимоотношений. Рабам не нужна дружба. Их цель — приносить пользу государству и Вождю, а дружба — удел Высших.

Вслед за наставницей Селиг, Аарон и Сирка прошли в их класс. За первыми партами сидели незнакомые люди: трое мужчин и две женщины. Все в серой форме, на рукавах черные повязки. Один из мужчин просматривал какие-то папки и что-то шептал сидящей рядом с ним женщине. Все они явно были выше наставницы по званию: та напряглась, вытянула руки по швам и, опустив слегка взгляд, произнесла чётко и сухо:

— С176345С, А177234Р и С176239К по вашему приказу доставлены. Все необходимые документы находятся в выданных мною ранее папках.

— Что ж, посмотрим, — произнёс один из мужчин. — Никаких серьёзных нарушений со стороны данных воспитанников не обнаружено. Каждый их них отбывал наказание в карцере не более двадцати раз. Что ж, очень неплохо. Так-так, воспитанница С176345 была замечена за упоминанием матери. Это так? — он внимательно посмотрел на Сирку.

Та уставилась в пол и ответила дрожащим голосом:

— Да, сэр. Но это было давно. Я тогда была глупой и не понимала, что следует говорить, а что нет.

— Надеюсь, что сейчас ты прекрасно понимаешь это. Ты высказала желание стать помощницей наставниц, а для этого нужно быть идеальной. Даже малейший намёк на неправильные мысли может испортить такие податливые детские умы. Ты должна понимать, вы все должны понять, — мужчина обвёл взглядом детей, — что государство делает всё, чтобы вы смогли нормально жить. Государство — сложный механизм, в котором важен каждый винтик, пусть и самый ничтожный. Вы осознаёте это?

— Да, сэр, — хором ответили дети, склонив головы.

— Прекрасно. Ты, — указал он на Сирку, — пойдёшь со мной, а вы, — он посмотрел на Селига и Аарона, — останетесь здесь и будете слушать указания, которые вам дадут мои коллеги.

Сирка вышла за мужчиной в коридор. Тот открыл соседнюю дверь и, убедившись, что класс пуст, зашёл внутрь. Сирка опасливо двинулась следом за ним, надеясь, что ничего страшного сейчас не случится.

Мужчина сел за стол и, открыв папку с личным делом Сирки, начал задавать вопросы: чем она собирается заниматься, за что сидела в карцере, что думает об интернате и всё в таком духе. Сирка старалась отвечать осторожно, всеми силами стремясь скрыть своё истинное отношение к интернату и условиям проживания. Говоря о наказаниях, она отстранённо добавляла, что они всегда были справедливыми, еда вкусной и сытной, а занятия приносили только пользу и удовольствие. Мужчина с лёгкой улыбкой слушал её ответы, про себя отмечаю лёгкую дрожь тонких пальцев, взгляд, который Сирка не отводила, поджатые губы и частое моргание. Он уже многие годы работал с людьми и легко угадывал, когда собеседник лжёт.

— Что ж, довольно, — наконец сказал он, прерывая ответ Сирки. — Я всё понял. Следуй за мной.

Они вышли на улицу, где их уже ждала машина.

— А где же Аарон и Селиг? — встревоженно спросила Сирка и тут же сжалась, когда мужчина смерил её раздражённым взглядом.

— Надо же, — протянул он, — ты беспокоишься за друзей. Довольно редкое явление. Я закрою глаза на твою наглость, но в следующий раз за подобные вопросы тебя лишат языка. Поверь мне, я прослежу, чтобы в твоём личном деле был упомянут этот момент. Садись в машину, — велел он, открываю заднюю дверцу.

Сирка послушно залезла на задний ряд, который был отгорожен от двух передних решёткой. Через окно она видела, как мужчина закурил. Сирка успокоилась. Похоже, без Селига и Аарона они не уедут. Действительно, где-то через четверть часа её друзья появились на пороге в сопровождении женщин.

Через лес они доехали к знакомому порту. Сирка смутно помнила, как она приехала сюда восемь лет назад, и только семья Высших ясно всплывала в её памяти. Следуя за своими сопровождающими, они по трапу поднялись на борт. Им приказали расположиться в нижней каюте, и они безропотно спустились в маленькое тёмное помещение. Прежде чем запереть дверь, мужчина сообщил, что плыть им пять дней, покидать каюту им запрещено, а еду им будут приносить три раза в день.

— Подождите! — подал голос Аарон, когда дверь начала закрываться. — Дайте нам какой-нибудь источник света. Прошу вас!

Ответа не последовало, дверь с грохотом захлопнулась и наступила тьма. Напуганные неизвестностью лети забились в угол, тесно прижавшись друг к другу. Очень скоро их всех сморил сон.

***

Город оглушил и ослепил их. Огромные серые здания, уходящие высоко в небо, шум транспорта, топот сотен ног, голоса из репродукторов. Люди в форме, держа наперевес автоматы, шли вдоль колонн людей, одетых в серые одежды, крича что-то на непонятном языки и временами толкая людей в спины. На одной из площадей, мимо которой они проходили, возвышались столбы, к которым были прикованы женщины. У каждой на шее висела табличка, но дети не смогли разглядеть надписи. Выше пояса женщины были обнажены, и отчётливо была видна их кожа, покрытая синяками и свежими рубцами. Заломленные кисти рук опухли, лица были искажены от боли, но никто не пытался помочь им. Напротив, проходящие мимо люди плевали в них, кто-то бил в живот, солнечное сплетение, по лицу.

Наконец, их привели к низкому зданию, окружённому кованной оградой. На входе стояли два охранника, которые тут же вытянулись и отдали честь мужчине. Сначала их отвели в комнату для дезинфекции. Женщины в белых халатах и масках, скрывающих их лица, заставили детей раздеться и залезть в ванные с отвратно пахнущей жидкостью. После они прошлись бритвами по головам детей, сбривая короткие, в несколько миллиметров, волосы. После их отвели в соседнее помещение, напоминающее медицинский кабинет. За столом сидел плотный мужчина в очках, который внимательно осмотрел по очереди детей, словно выбирал себе мебель для дома: осмотрел зубы, уши, заставил поднять и опустить руки, присесть, нагнуться. После взвесил и измерил рост.

Сопровождающий их мужчина со скукой следил за процедурой осмотра, и только заметив, что врач нахмурился, поинтересовался, в чём дело.

— Видите ли, — ответил врач, внимательно глядя на спину Аарона, — мне знаком этот шрам. Но это… — он покачал головой, словно откидывая бредовую мысль.

— Что это? — настороженно спросил сопровождающий.

— Надо провести дополнительное обследование этого молодого человека. Если я не ошибаюсь, то… — врач подошёл к мужчине и что-то прошептал ему на ухо.

Дети напряглись, а Аарон побледнел так, что стал похож на чистый лист бумаги.

— Аарон, ты понимаешь, что происходит? — тихо прошептала Сирка, обхватив себя руками. В кабинете было прохладно, но никого не заботило, что дети мёрзнут.

— Нет, — хрипло ответил Аарон. И отвёл взгляд.

Врач открыл шкафчик и снял с вешалки халат.

— Надень это, — сказал он, протягивая Халат Аарону. — Сейчас мы проведём ещё кое-какие исследования. Если мои опасения не подтвердятся, ты сможешь присоединиться к своим друзьям.

Он открыл дверь и мягко подтолкнул Аарона к выходу. Тот обернулся и бросил полный отчаяния взгляд на друзей.

Сирка смутно помнила, что было дальше. После осмотра их отвели на последний этаж, где юная девушка, которая постоянно кашляла, набила им их номера на руки и левые ключицы. Было больно, и Сирка потеряла сознание. Когда она пришла в себя, татуировки уже были набиты. Теперь она окончательно перестала быть Сиркой.

***

С176345С не суждено было вернуться в свой интернат, чтобы стать помощницей наставниц. Вместо этого её отправили в женский трудовой лагерь, в нескольких километрах от города. С раненного утра и до позднего вечера она и сотни её подруг по бараку отправлялись в штольни добывать уголь. С176345С каждый раз с ужасом спускалась в шахту. Её страшила темнота, нехватка воздуха и ощущение скорой гибели. В особо тяжёлые дни она напротив надеялась, что случится обвал или взрыв, который закончит её мучения.

Здесь, в лагере, жизнь в интернате казалась раем. В бараках всегда было холодно и темно, никто не заботился о том, чтобы рабы жили в комфорте. Кровати были в четыре этажа, на каждой койке лежало по два человека. Избранным удалось получить одеяла за хорошую работу, но и они не спасали от свирепого холода. Каждое утро надсмотрщики будили их криками и ударами, некоторых просто сталкивали с кроватей. Нередко эти падения заканчивались переломами, но никого это не волновало. Пока раб не умирал, он должен был работать. За пропуск рабочего дня полагались наказания, вплоть до смертной казни.

За семь лет С176345С так и не смогла свыкнуться с постоянным голодом, холодом и болью. Пару лет назад ей сломали нос ловким ударом сапога, когда она без сил упала в шахте, и теперь она постоянно мучилась кровотечениями. Запах крови привлекал крыс, и С176345С часто просыпалась по ночам от того, что у неё на лице сидят грызуны. Её соседка по койке иногда душила крыс голыми руками и ела их, давилась и с трудом сдерживала рвоту, но ела. На двух кусках хлеба и миске бобовой похлёбки жить было практически нереально, и многие обитательницы барака не брезговали крысами, жухлой травой или объедками, остающимися после трапез надсмотрщиков и коменданта лагеря.

Лишь в свой двадцатый день рождения С176345С могла рассчитывать на смену работы. В этом возрасте все проходили повторную комиссию, и многих переводили на заводы в города. Кроме того, специальный комитет подбирал каждому рабу партнёра. В ближайшие пять лет те должны были родить не менее двух детей и сразу же сдать их в детдома. Не всем одобряли полноценный брак, а тем, кому посчастливилось жениться или выйти замуж, государство выделяло комнаты. Выходить замуж и рожать детей, чтобы те страдали так же, как и она, С176345С не хотела, но она так мечтала о своей собственной комнате. Перед сном она часто мечтала, как ей одобрят брак, и она больше никогда не будет спать в бараке, продуваемом холодным ветром, с протекающей крышей и невыносимой вонью.

Она редко вспоминала своих друзей. После комиссии она больше не видела ни Селига, ни Аарона. Их образы уже подёрнулись дымкой забытья в её памяти, и она уже не помнила, как точно выглядели её друзья. Она смутно помнила события из детства, и уже не могла точно сказать, а были ли у неё вообще друзья. Не помнила она уже и малышку Нелли, и Антона, который выдал её за кусок хлеба, и тем более распятого мальчика. Иногда какое-то странное чувство утраты охватывало её, сжимало тисками сердце, холодило внутренности. Она силилась вспомнить, что же такое важное она забыла, но память подводила её из раза в раз. Ей не с кем было поделиться своими переживаниями, и от этого ей становилось только хуже.

***

Однажды в бараке прошёл слух, что прибудет кто-то из Высших, выбирать себе работниц в дом. Надсмотрщики с раннего утра погнали девушек в умывальни. Стоя под ледяными струями воды, те безуспешно пытались отмыть въевшуюся угольную пыль с кожи. После душа всем выдали чистую одежду, впервые за последние несколько месяцев.

— Видно, кто-то очень важный приезжает, — то тут, то там раздавались голоса. — Иначе бы нас не пытались привести в порядок. Наверное, горничных себе подыскивают. Такой шанс, такой шанс…

Как и все, С176345С пребывала в волнении. То и дело она проводила рукой по коротким колючим волосам, поправляла большую для неё рубаху, кусала губы и щипала щёки, чтобы выглядеть более здоровой. Было понятно, что выберут тех, кто выглядит более здоровой и крепкой. К трём часам дня весь лагерь был построен на площади. Стоя в третьем ряду, С176345С не сразу увидела подъехавшие три машины. Военные тут же встали по стойке смирно и отдали честь вышедшему из одного из автомобилей молодому человеку. С176345С отметила, что он красив, едва ли старше её самой, с длинными каштановыми волосами. Он что-то сказал коменданту и пошёл вдоль рядов, осматривая девушек. На миг он остановился перед С176345С и смерил её долгим взглядом. Его пронзительный взгляд показался ей до боли знакомым. Молодой человек пошёл дальше, слегка прихрамывая, и тут С176345С вспомнила. Так же хромал один из её друзей после наказания, в результате которого у него сломалась нога.

— Аарон! — прокричала она и, растолкав стоящих перед ней девушек, выскочила вперёд. — Аарон, это я, Сирка!

Молодой человек замер. Повисла гробовая тишина, девушки испуганно переводили взгляд с нахалки на военных, которые моментально вскинули автоматы и навели их на С176345С. Та с волнением и страхом смотрела на юношу. Неужели она ошиблась?

Наконец, молодой человек повернулся и подошёл вплотную к ней. Встретившись с ним взглядом, С176345С с трудом сдержала радостную улыбку. Узнал! Это точно был Аарон. Приблизившись к её лицу, Аарон прошипел:

— Не смей так ко мне обращаться. Ты, отброс общества, жалкая рабыня! Как смеешь ты так обращаться ко мне? Ничтожество!

Оплеуха опрокинула С176345С на землю. Прижав ладонь к щеке, она посмотрела снизу на него, пытаясь понять, что же с ним стало за эти восемь лет разлуки. Как, как он стал Высшим? Смутное воспоминание о медосмотре всплыло в её голове.

— Комендант, — раздался голос Аарона, — прикуйте эту дрянь к столбу. И принесите мне кнут.

— Сей момент, господин, —слегка поклонившись, отозвался комендант.

Двое военных схватили С176345С за руки и потащили к столбу. Одним движением сорвали с неё рубаху и приковали наручниками к столбу. Аарон подошёл к ней и, взяв кнут из рук коменданта, нанёс первый удар. Раздался пронзительный крик, спина С176345С моментально обагрилась кровью. Рваная рана пересекла обе лопатки, кончик кнута задел бок. Следующий удар пришёлся на поясницу. На пятом ударе она потеряла сознание, и по приказу Аарона на неё вылили ведро воды.

Нанеся ей двадцатый удар, Аарон отошёл и громко обратился ко всем собравшимся:

— Я приговариваю эту рабыню к казни. Она заслуживает смерти у позорного столба. Любой, кто попытается облегчить её участь окажется рядом с ней. Комендант, будьте добры проследить, чтобы каждая работница нанесла удар С176345С.

— Но позвольте, — произнёс неуверенно комендант, — здесь три с половиной тысячи девушек. Либо казнь займёт много часов, либо эта падаль подохнет раньше времени.

— Ничего, —поморщился Аарон, — пусть это послужит им уроком. А если подохнет, — он замолк и смерил С176345С взглядом, — то ладно. Отправите труп в крематорий.

— Будет исполнено, — поклонившись, ответил комендант.

Казалось, всё заволокло туманом. Сквозь пелену С176345С не слышала и не видела ничего, что происходило вокруг. Она чувствовала боль, но та казалась приглушённой и будто бы вообще не её. Совсем другая боль душила её, заставляла корчиться в муках, вызывала слёзы, которые быстрыми каплями стекали по её впалым щекам. Предатель! Кто бы мог подумать, что мальчик, рассуждающий о дружбе и поддержке, когда-нибудь станет таким? Неожиданно отчётливо она вспомнила последнюю ночь в интернате, которую она с друзьями провела на чердаке. Что они сделали с тем Аароном?

Шли часы, она то теряла сознание, то неожиданно приходила в себя. В моменты просветления она оглядывала девушек. Многие смотрели на неё с сочувствием и жалостью, некоторые насмешливо и презрительно. Стоящие рядом военные безэмоционально следили за экзекуцией. Никому не было до неё дела.

Среди десятков молодых девушек, её ровесниц, попадались и женщины гораздо старше, те, кому не посчастливилось вырваться из этого плена. Они били с особой жесткостью, порой используя валяющиеся на земле камни. С176345С старалась не обращать на лица внимания, как внезапно лицо одной из женщин будто окатило её ледяной водой. Той было чуть больше сорока, на обритой голове виднелись шрамы, паутиной покрывающих кожу. Мочки ушей у неё были порваны, а на левой руке не хватало двух пальцев. Но С176345С узнала её. Сколько дней она рассматривала потёртую фотокарточку, мечтая о встрече с матерью. Кто бы мог подумать, что судьба насмешливо сведёт мать и дочь в этом земном аду?

Мать держала в руках камень и равнодушно смотрела на девушку. С176345Сдавно сорвала голос от крика, горло саднило, но она сумела выдавить:

— Мама…

Мать вздрогнула. Глаза жадно впились в лицо дочери, запоминая каждую чёрточку.

— Мамочка, — прошептала С176345С. По её щеке побежала слезинка.

Глубоко вздохнув, мать ударила камнем дочку по виску, обрывая её жизнь и даря вечное спокойствие.