This is the time

For chasing my desires

What's in my heart is true

And if my dreams set everything on fire

Then I would still belong to you.

I never doubt the feelings that I had

Could bring me through

And every teardrop leaving me

Was leaving me for YOU.*

Бледные, костистые руки поправляли галстук в темном коридоре. Слегка его затягивали, но не сильно. Так, чтобысиделкомфортноиуместно. Черныйгалстукнабелойрубашке. Извечная классика, дабы не думать над стилем, но выглядеть хорошо. В небольшом зеркале отражались лишь напряженные, чуть поджатые губы. Мужчина аккуратно провел рукой по выбритому подбородку, проверяя тот на наличие щетины. Не нашел её, и остался доволен. Равнодушным движением поправил манжету белой рубашки, и отошел прочь от зеркала. Больше нет смысла туда смотреть.

На высоком лбу выступило несколько незаметных капель, но молодой человек тут же их смахнул. Жарко. Темные брови выглядели аккуратнее, чем у большинства женщин, которые их выщипывали и подравнивали, но он, казалось, не прикладывал для этого никаких усилий. Родитьсякрасивымемупростоповезло. Хорошаягенетика, совсемнеегозаслуга.

Мужчина накинул черный, длинный плащ ветровочного типа, и аккуратно убрал под него длинные, прямые, темные волосы. Затем посмотрел на свои ногти, и остался доволен их формой и длиной. Еще рано стричь, хотя удобство собственных пальцев для врача-хирурга очень, очень важно. Пока все в норме.

Руки во тьме казались белыми. Одной из них он взял длинную, зеленую ложку для обуви, и принялся надевать черные ботинки с круглым носом. Присел, быстро их зашнуровал, и встал.

- Райт! – Сзади послышался женский молодой голос. – Тебя ждать сегодня к ужину? Я хотела приготовить рыбу, и... – Она очевидно смущалась, но старалась этого не показывать. Даже несколько лет брака не сделали их с мужем достаточно близкими людьми.

- Думаю да. – Нейтрально, и очень тихо ответил он. – Я собираюсь быть дома в районе восьми вечера. – Губы исказились в чем-то, похожим на улыбку.

- Ну… тогда я буду тебя ждать. – Жена улыбнулась в ответ, и бодро пожала плечами. – У меня на сегодня нет никаких планов.

- Что ж, приятно тебе провести день. – Врач отвернулся к двери, несколько раз провернул ключ в замке, и вышел, бросив, - до вечера.

Ступени мелькали перед глазами темного подъезда, но молодой человек ни разу не оступился. Из окон лился белый, весенний свет, а на душе у доктора не было ни одной, буквально, ни одной мысли. Развечтопривычное, тяжелоеощущениебессмысленности. Серости, пустоты. Ощущение, котороенеоставляломноголет. Зачемонлечитлюдей? Конечно, чтобонижили. А зачем им жить, если однажды все всё равно умрут?

Все умрут, каким бы безупречным профессионалом он не был. Всеумрут. Вбессмысленнойдраке. От внезапного рака.

…под колесами грузовика.

Всеумрут. И от этой мысли внутри копилась странная злоба. Насколько бессмысленно то, что врач делает сейчас, в долгосрочной перспективе? Через сто, двести лет? Они просто будут глухими камнями на сером кладбище. А потом, еще дальше… полем. С одуванчиками.

Он очень не любил ездить на работу на авто. Любил дышать холодным, апрельским воздухом. Любил прикрывать глаза, вдыхать свежий ветер, и думать о смерти. Иногда. А иногда о кабальных ценах на импортные морепродукты. Нет, он не был жадным, и мог позволить себе есть их хоть каждый день… на завтрак, обед и ужин. Он, скорее, сокрушался из-за рыночной несправедливости, ведь те же лобстеры стоили на порядок дешевле за рубежом. Он вообще сокрушался от любой несправедливости. Разве честно зарабатывать на незнании людей? Нет, но так работал рыночный механизм.

Разве честно, что у всех счастье есть, а у тебя его нет?

Однако, что такое это «счастье», Райт сформулировать не мог. Наверно, это когда билось сердце, а ты его чувствовал. Наверно, когдахотелосьулыбаться. Не из вежливости, а искренне. Когда хочется поднять голову к небу, и поблагодарить мир за то, что ты существуешь.

Ему не хотелось благодарить. Мир с ним бессовестно обошелся, хотя он сделал для мира много. Спасалжизни. Заставлял, темсамым, улыбатьсядругих. Неужели он не заслужил своего собственного счастья? Дажееслизаслужил, оннемогеговзять. Немогдонегодотронуться. Пощупать, понюхать, или притянуть к себе. Онодавнорастворилось, какэфемерныймираж, ушловнебытие. Осталасьпустота. Пустота, и бесполезные размышления о неизбежной смерти, которые только тратили время.

Люди шли мимо него вдоль асфальтового тротуара, и никто на него не смотрел. Частьсероймассы. Одинизмногих.

Мужчина с длинными волосами.

Ездили по шоссе машины, где-то жужжала газонокосилка. Встречное двухэтажное здание было обставлено лесами, и по ним то и дело шныряли рабочие.

Внезапно сверху раздался какой-то крик. Райт замер, и посмотрел в небо, совсем не из благодарности. На него летел… кирпич. Белый, крупный кирпич, который на фоне облаков казался серым. Молодой человек отступил на шаг назад, раздался грохот. Кирпичприземлилсянаасфальт, ираскололсянадвое. Врачподнялброви. Однако ни страха, ни ужаса, ни даже… радости не ощущал. Простоповезло. Илинет.

- Мужик, ты как?! – Послышалось сверху от строителей. – Не зацепило?! Ума не приложу, откуда он взялся!

- Осторожнее. Вы могли кого-нибудь убить. – Отчего-то, он не говорил «меня».

- Всехорошо? Скорую не вызвать? – Бородатый рабочий сочувственно смотрел с лесов вниз, и пытался понять, в порядке ли прохожий, или нет.

- Нет нужды, все нормально. – Молодой человек перешагнул кирпич, и медленно пошел вперед. – Спасибо.

Впереди показался знакомый силуэт городской больницы. Совершенно равнодушно мужчина предъявлял на входе пропуск, пропуская мимо ушей многочисленные приветствия типа: «здравствуйте, доктор Хоффман!». Или: «докторХоффман, доброеутро! Сегоднясвежо, да?».

Свежо, ну и что?

Словно робот, он поднялся к себе на этаж. Вошелвкабинет. Снял плащ, и надел белый халат. Как скоро наступит вечер? Почемуонтакхотел, чтобысолнцесело? Райтнезнал. Простохотел, ивсетут. Хотелночи. Чтобы снаружи было так же темно, как у него внутри.

                                                                        *  *  *

Смеркалось.

В темном, довольно гулком баре, за стойкой сидели две женщины. Золотистое дерево пропиталось алкогольными испарениями, белые гирлянды свисали со стен… и иногда бармен косился на двух странных посетительниц. Несмотря на то, что выпили они одно и то же количество этанола, одна из них была пьяна в стельку, а другая как будто и не пила вовсе.

- С тех пор, как Эмириды не стало, я не стригла волосы. Смысл в этом пропал.

- Хелен, это ненормально, они к старости у тебя будут вообще… ну… ты понимаешь… они уже у тебя, вон, до попы… - Женщина вытерла губы и икнула. Минуту назад она смеялась, запиналась, махала руками и требовала еще выпивки. Рядом с ней, однако, сидела вполне спокойная клиентка. В черных очках, сквозь которых не было видно ни глаз, ни даже их очертаний. Несмотря на то, что в баре итак было темно.

-  Я пока не готова, Шарлот. Может потом, однажды.

- Это глупо, держаться за прошлое…

- Глупо два года делать вид, что ты проигрываешь зарплату в карты и что у тебя нет денег оплатить долг. А потом отдавать натурой. Думаешь, его это привлекает? Так вот если бы привлекло, вы бы уже встречались. – Хелен глотнула виски из стакана.

- Я люблю его, тебе не понять.

- Ну почему сразу не понять, я все понимаю. – Она вздохнула, и закинула белесые волосы за спину.

Она все понимала. Любовь, иногда, заставляла делать странные вещи. Даже такие унизительные.

                                                                     *   *   *

Хоффман сидел в мягком, бежевом кресле и читал газету. В квартире было, как обычно, тихо и тепло. Дорогая мебель из темного дерева радовала глаз, как и его любимые, полосатые обои. Кремовые шторы со странным рисунком покачивались из стороны в сторону под порывами сквозняка, но молодой мужчина не мерз. В свои тридцать три года он выглядел лет на восемь моложе, казалось, он застыл в том возрасте, в котором закончил университет. Во всяком случае, внешне, однако предпочитал не думать об этом. Длинные темные волосы спускались с плеч, лежали на тонком шерстяном свитере, надетым на горячее, жилистое тело. Они даже касались черных джинсов, когда он, сгорбившись, сидел над книгой, или над любым другим чтивом.

На кухне на плите что-то шкварчало. Аппетита у мужчины не было, но во избежание проблем он все-таки решил поесть. И, как оказалось, очень вовремя: в ту же минуту он услышал вопль молодой жены:

- Райт, ужин!

- Да, Рита, я уже иду. – Он сложил газету вдвое, бросил на кресле и пошел на кухню. По запаху можно было предположить, что это рыба, рыба с овощами. Так, она и говорила сегодня.

Или это было вчера?

Окно было раскрыто настежь, жаркий, весенний ветер врывался в помещение и разгонял привычный домашний запах. На уже улице порхали бабочки, суетились птицы, а с неба время от времени сыпались яркие, апрельские звезды.

Он думал о работе, ковыряя вилкой порцию еды, терялся в мыслях, и снова возвращался к работе. Жизнь шла медленно, размеренно, правильно. С женой они никогда не ссорились, она всегда все делала правильно, а он улыбался и хвалил ее. Красивая, ухоженная медсестра с рыжеватыми волосами, хотя на лице у нее не было ни одной веснушки. Красивая не только от природы, но еще и собственными усилиями.

В должности главврача он смотрелся хорошо, респектабельно, будто бы родился в ней. Никогда больше в работе у него не было проблем, как и, впрочем, везде. Последние были тогда, шесть лет назад, когда он, как полоумный носился по городу в поисках странной девочки-подростка. Носился-носился и нашел ее. В морге. С тех злополучных времен все. Все трудности и изыскания остались в прошлом. Он не то что бы любил жизнь, но и ненависти к ней не испытывал. Просто жил, стараясь не вспоминать о том, что было, а если случайно и вспоминал, то сразу пил снотворное и ложился спать, потому как мысли о плохом приходили к нему в основном к ночи. Их нельзя было выбросить из головы до конца, приходилось мириться или терпеть. Однако, Хоффман не винил себя в Ее смерти, и ее не винил, и обстоятельства, тоже, вроде бы, были не при чем. Просто череда нелепых совпадений, лишившая жизни человека. Двух человек.

Пока в одной из богатых квартир кто-то ужинал, озлобленная, сосредоточенная девушка, двадцати четырех лет вышла из бара. Глубоко вдохнула городской воздух, и уверенна пошла прочь, оставив там свою подругу. Настроения не было, желания жить не было, но было желание кого-нибудь застрелить. Ее дом был недалеко, в новостройке, в промышленном районе.

Ветер слегка шевелил волосы. Внутри сбивался ком из случайных воспоминаний. Ей сигналили проезжающие мимо автомобили, кто-то кричал ей в след со словами «эй, детка, познакомимся?». Она сжимала кулаки, и тихо, себе под нос желала им смерти. Кто-то очень хотел случайного, легкого секса, ее часто принимали за проститутку, и это было обидно. Возможно из-за светлых волос, и нарочито красной губной помады. А еще из-за времени суток, в котором она так любила блуждать. Но все равно, обидно. И, стиснув зубы, девушка повторяла: «чтоб вы все сдохли».

Иногда она вздрагивала, иногда нервно ежилась и с опаской смотрела по сторонам, мало ли что. Дом приближался. Огромное, мрачное, индустриальное здание с маленькими окошками, в которых не горел свет. Своей монументальной серостью оно заставляло прохожих содрогаться, но только ночами. Днем выглядело просто отчужденно, как очень дешевый, многоквартирный комплекс.

Отомкнув свое жилище увесистым ключом, она прошла по коридору, разуваясь, но не включая свет. Хелен любила сумерки, в них она чувствовала себя в безопасности. Ночь… была безопасным временем суток. В ночи никогда ничего не видно.

Внезапно у девушки подкосились ноги. Она упала на холодный паркет и схватилась за голову. «Болит…» - прошептала Хел, но паниковать не стала. Давно не первый раз.

Она попыталась встать, потом, пошатываясь, прошла к себе в комнату. На прохладной, не засланной кровати мерцали блики проезжающих мимо машин, а по квартире гулял сквозняк. Головная боль ощущалась довольно часто, в такие моменты у молодой женщины были галлюцинации. Она слышала посторонние звуки, и видела то, чего нет. Понимала, что это галлюцинации, но бороться с ними, как и с чудовищным комом эмоций не могла. «Хелен… Хелен я жду тебя…» - звенело у нее в ушах. «Я буду у себя, стучи, если понадоблюсь» - девушка попыталась заткнуть уши, но толку от этого не было никакого. Было больно, тяжело, но она терпела, ведь Хелен Идл ни за что не пойдет в больницу. Она лучше умрет, чем обратиться к врачу.

* Amaranthe "True"