В поисках серпа и молота
(рассказ из ретро-саги «ДОЛЯ»)
Лёгкий тёплый ветерок налетел откуда-то сбоку и слегка пошевелил его отросшие кудри. Очень приятно. Наступал вечер. Длинные тени ложились на жёлтую дорогу, а Алексей всё шёл и шёл. Тощий рюкзак за спиной, сапоги в руках, ноги утопают в ласковой мягкой пыли. После трёх дней в августовской жаре пусть и в хромовых, но сапожищах, идти босиком по мягкой дорожной пыли, ни единого камешка, было настоящим блаженством.
О ночлеге Алексей не беспокоился, уже свыкся с мыслью, что сегодня ночевать придётся под открытым небом. И чувствовал себя почти счастливым.
Прошли страшные годы «становления Советской власти». Нет больше истерик накачанных кокаином артисток «лёгкого жанра» в трактире на Садовой, где прятался почти год. Позади голодные экспедиции на край света... И вот новый поворот, новая политика, а он пока внештатный, но уже специальный корреспондент детской пролетарской газеты «Ленинские искры».
Спецкор Иванов получил эту должность совершенно случайно. Собственно говоря, случайно в его жизни происходит всё в последнее время. Вернувшись с Кавказа, где целый год работали по заданию Комиссии по научным экспедициям Академии наук, они с ребятами из геологической партии устроили небольшой сабантуй в университетском общежитии. Вышли проветриться и Саша Ярославцев, один из приятелей, решил присоединить к их компании группку гуляющих хохочущих девушек.
Обычные девушки, пухлые руки, плотные ноги, круглые лица, короткие стрижки. Тело втиснуто в узковатые для них платья и блузки. После голодных лет хрупкие кисейные барышни куда-то подевались, а вот таких, крепких крестьянок, много появилось на городских улицах. Девушки новой советской страны производили на Алексея тоже впечатление, что и шалые «ермиловские» артисточки, только теперь девичьи головы были одурманены не кокаином, а пролетарским энтузиазмом. А впрочем, какая разница?
Через какое-то время они разбились на пары, и «его» девушка, устав тормошить вопросами об экспедициях, стала сама, с большим вдохновением, рассказывать о новой газете. Детская газета ещё только создаётся, и первый номер выйдет не раньше августа. Но это будет нечто особенное.
Чёрт его дёрнул с усмешкой спросить, что ж такого необыкновенного будет в этой газетке – буквы аршинные или листки цветные? Девушка не обиделась.
– Это будет настоящая детская газета, созданная детьми и для детей, – пояснила она.
– Это как же? – немного удивился Иванов. – Они сами печатать будут?
– Ну что за глупости! Печатать будут в типографии. Но дети со всей страны будут писать в газету, будут сами корреспондентами. Конечно же, их надо направлять, обобщать их мысли и чаяния. Вот, например, мы собираемся напечатать письмо от пролетарских детей откуда-нибудь из-за рубежа с сообщением, что их арестовали за красную повязку на рукаве в знак солидарности с молодой Советской республикой!
– Василиса, – воскликнул Алексей, – я что-то этой вашей премудрости журналистской не пойму. Как может прийти такое письмо в газету, если её ещё нет?! Это же вранье получается! Хорошо ли детям врать даже из политических соображений?
Девушка опасливо покосилась на Иванова. Её насторожило, как он произнёс это его «из политических соображений». Совершенно асоциальный тип. Словечко «асоциальный» она выучила совсем недавно, и Василисе оно очень нравилось. Придавало вес любому высказыванию. И в современных условиях подходило ко всему.
Эх, надо было бы пойти с тем, коренастым, вон каким серьёзным выглядит. Но этот уж больно хорош! И кудри, и глазищи, и фигура! Всех девчонок завидки возьмут!
– Ну, какой вы! Это сейчас не может, а потом может! Они как будто напишут. Мы будем пропагандировать проявление детей-корреспондентов на местах, а пока сами за них сочинять будем! Ведь сколько тем, на которые дети должны откликнуться! И смычка города с деревней, и Международный юношеский день, и борьба с беспризорностью! Очень важно поднимать на борьбу детей, особенно сейчас, когда они все должны продолжать дело Ленина!
– Кажется, я наконец понял суть вашей журналистской работы! – с иронией отметил Алексей и засмеялся.
– Вот здорово! И нам как раз такие кадры нужны! Вы такой опыт имеете! В любое место добраться сможете, вам все нипочём!
Топограф Иванов и оглянуться не успел, как оказался «завербован» во внештатные корреспонденты несуществующей газеты. Не теряя больше ни минуты, Василиса решилась проводить своего будущего коллегу до дома, всю дорогу разъясняя особенности написания статей для молодёжи. У неё была такая каша в голове из лозунгов и штампованных фраз, что Алексей только диву давался. Наутро она вышла вместе с ним из квартиры и совершенно невыспавшегося потащила в редакцию, а затем в Северо-Западное бюро детских коммунистических групп.
Опомнился он, держа в руках деньги и бумаги – направление и пропуска. Цель его первого редакционного задания состояла в интервью детей деревни Старобислово, где, по слухам, пионеры организовали гончарную артель и выпускают посуду с советской символикой. Деревня находилась где-то в Тверской области, и охотников ехать туда среди «газетных» комсомолок, в редакции числились пока только девушки, не нашлось. Но идея для первого номера была прекрасная!
– Своевременно будет, если вы, товарищ Иванов, сможете привезти несколько тарелок, или что они там выпускают, сюда в Петроград, – заявила самая старшая из коротко стриженых девиц, попыхивая папироской, зажатой в углу рта. – Мы тогда сможем продемонстрировать их как новое достижение, на Международной юношеской неделе. Крайний срок для вас – 28 августа. Вы должны появиться в редакции с готовым материалом – и сразу в печать! Действуйте!
Алексей едва успел предупредить геологов, что уезжает на пару недель из города.
– Это даже лучше, – одобрил Ярославцев, его хороший приятель и по совместительству замначальника экспедиции, – после января, видишь, опять гайки закручивают. Ты же у нас по рекомендации Ольденберга?
Алексей подтвердил.
– Вот, а он из бывших. Так что тебе пока подальше от города надо держаться, а то мало ли что. Кстати, над чем это вы вчера так хохотали? Моя Лидочка хотела уж к вам переметнуться. Еле уговорил. Убедил, что я тоже забавный кавалер.
Алексей, посмеиваясь, поведал приятелю о проблемах создания пионерской газеты.
– Да, ты шутишь, что ли? Такие вещи непроверенному человечку говорить! Она же тебя теперь «под можай» заведёт, эта энтузиастка! – Ярославцев был из мещан, но университетский выпускник, курс кончил накануне октябрьского переворота, и время от времени, относя себя к «бывшим», боялся внезапного ареста.
– Не заведёт! Она ночевала у меня!
– Вот удивил! И что? Думаешь, для таких как она это что-то значит? Поезжай ты скорее, Лёша, от греха подальше. Отчёт все равно сдавать в начале октября. Да у тебя, вроде, и готово всё?
– Свою часть я Марине Исаковне оставил, там готово, только дооформите ...
Правильно ли после всех потерь чувствовать себя счастливым на пустой, неизвестно куда ведущей дороге, посреди леса? Алексей не смог бы честно ответить. Но ему было дивно хорошо. И потому что лето, и потому что тепло, и потому что он живой, и потому что дорога бесконечна и вокруг нет никого, только красота и тишина. Он ведь ещё ни разу в жизни не был с лесом тет-а-тет. А это здорово, чёрт возьми!
От Калязина Алексей шёл пешком. Двадцать две версты, которые предстояло одолеть, после полного недоразумений путешествия из Твери уже не казались чем-то непостижимым. Добравшись до города на перекладных, Иванов узнал, что Калязинский уезд, а вместе с ним и ещё пара уездов, упразднены два года назад. Где какие деревни и куда они теперь приписаны, новые начальники толком не знают. Спасибо, старый школьный учитель, исполнявший обязанности сторожа при райкоме, нашёл у себя карту губернии, дореволюционную, аж 1853 года. По ней Алексей наметил путь и выписал название деревень, через которые должен был пройти.
В деревнях, что попадались по дороге, его привечали ласково до тех пор, пока не узнавали, что он не специальный уполномоченный, а специальный корреспондент. И прибыл не в эту деревню, а ищет Старобислово, чтоб статью в газету написать. Что такое газета? Тьфу, только для самокрутки и годится. И то сказать, листы поганые стали, прогорают быстро.
– А про что же ты, уважаемый, к примеру, писать собираешься, что так далече идёшь? – поинтересовался у него в последней деревне председатель коммуны, угощая парным молоком.
– Про пионерский отряд, что артель гончарную организовал.
– Не, не слыхал такого. Про детей-пионеров, говоришь? Детям учиться надо, а не артели устраивать или политикой заниматься!
Алексей усмехнулся, вспоминая, что похожие слова Василиса, сочиняя передовицу в первый номер, приписывала «сытым буржуям»...
...Почти совсем стемнело, но белесая дорога была ещё ясно видна. Он в очередной раз остановился на развилке, что-то часто в этом лесу они попадались. Налево – тёмный, почти чёрный ельник, направо – лёгкая берёзовая роща. Недолго думая, Алексей выбрал путь через ельник. Очень скоро дорога сузилась до тропинки. Огромные ёлки дотрагивались до него колючими лапами. Несколько раз наступил на шишки. Пришлось обуться...
...Темнота, хоть глаз выколи. Наверное, он всё же ошибся в направлении или обсчитался в развилках. В последней деревне, Ивановке, говорили, что только три должно быть, а он увлёкся и сколько раз повернул? Алексей не помнил. Новоявленный спецкор решил пройти ещё немного вперёд, вдруг полянка встретится. Тепло, и заночевать можно под любым деревом.Тогда утром на полянке он по солнцу определится или просто назад вернётся.
Расставив руки в обе стороны и касаясь ладонями колючих лап, он осторожно двинулся дальше и вдруг врезался лбом в какую-то торчащую деревянную оглоблю. Едва дотрагиваясь пальцами до гладких брёвен, лишённый возможности что-то увидеть, он стал обходить непонятное скособоченное строение по кругу. «Похоже на брошенную избушку, – подумал Алексей, – здорово, в ней и переночую». Кое-как ночной гость добрался до крыльца в одну ступеньку и нащупал дверь. Она оказалась массивной и долго не поддавалась, несмотря на все его старания.
Устав от бесплодной борьбы, Алексей уселся на крыльце, прислонившись спиной к тёплым, совсем гладким доскам, и мгновенно заснул...
...Ощутив лёгкий озноб, заночевавший в лесу путник потянулся до хруста в суставах, не торопясь открыть глаза. Так сладко он не спал с детства, жаль отрываться от тёплой деревянной стены! Рассветало, но птицы почему-то молчали. Вокруг вообще было на удивление тихо. Алексей ещё раз потянулся, уже не так сильно, протёр глаза и с изумлением уставился на стоящего перед ним высоченного старика. На несколько секунд зажмурился и вновь открыл глаза. Старик никуда не девался. Опираясь на посох, он с интересом и некоторым удивлением рассматривал сидящего на ступеньках часовенки парня.
– Как же ты дошёл? – спросил он прищурившись. – Я вроде бы отвёл тебя в сторону.
Алексей ошеломлённо продолжал его рассматривать. Простая длинная домотканая сероватая рубаха с плетёными разноцветными завязками у горла, такого же цвета портки, подвёрнутые чуть выше щиколоток, открывая тонкие босые ноги. Холщовая тёмная сумка через плечо и тяжёлая длинная белая палка в левой руке.
– Ты что молчишь, парень? Ты как попал-то сюда?
– Темно уже было, я в ельник вошёл, не видно ничего. Руки расставил широко, чтоб не запутаться, и пошёл потихоньку, пока лбом в эту избушку не упёрся. Хотел открыть, внутри переночевать, но заперта крепко.
Услышав немудрёный рассказ, старик захохотал и долго не мог успокоиться, вытирая выступившие слёзы и приговаривая «руки расставил», «я его по лесу гоняю, а он лбом!». Смех его был добрым и заразительным, и Алексей тоже заулыбался и, посмотрев на босые ноги своего собеседника, невольно спросил:
– А вам шишки ноги не колют, когда вы по лесу идёте? – чем вызвал новый взрыв смеха.
– Нет, не колют, – перевёл дух старик и пояснил: – Для меня в этом лесу тропки только мягкие выстилаются. Ну что же, пойдём в дом, угощать тебя буду.
Алексей отступил на несколько шагов от крылечка, пропуская хозяина. Тот провёл рукой по верхней планке двери и, дёрнув на себя, легко отворил вход в часовенку.
– Она что, – кивнул гость на дверь, – заколдованная?
– Зачем? – удивился старик. – Так обхожусь, – и продемонстрировал Алексею маленькую щепочку. – Вот на запоре, если не знать где, нипочём не откроешь.
Наклонив головы, чтоб не удариться о притолоку, они вошли в избушку-часовенку. Напротив двери – маленькое слюдяное окошко, света почти не даёт. В положенном углу икона Спаса и лампадка перед ней. Возле стенки, по правую руку, широкая скамья.
Хозяин молча наблюдал за парнем, пока тот осматривался. Алексей спохватился и перекрестился на икону, поклонившись. Старик кивнул и, подойдя к затемнённой стене, что была по левую руку, с некоторым усилием нажал на нетёсаные брёвна. Те поддались, и открылся проход, шириной ровно на одного некрупного человека. Вниз вели три земляные ступеньки.
– Пойдём, – поманил старик Алексея, – тут тоже никакого колдовства, обычный поворотный механизм, деревянный только. Ты головку-то пригибай, прежние хозяева, что лаз делали, пониже нас с тобой были.
– А тут что? – не удержался от вопроса Алексей.
– Скит был, за монастырём здешним, Макарьевским, числился. Некоторые старики сюда уходили. Без обычной суеты пожить хотели. Настроиться, так сказать, на торжественный лад. Человек пять-шесть набиралось. Кто травы знал, кто кашеварить или плотничать умел, кто инженерной смекалкой обладал. Вот всё и устроили.
– А сейчас они где?
– Как где? Перед вратами рая отчёт держат.
– А вы как же?
– А я, значит, пока ещё не держу!
При этих словах они вошли в просторное помещение. Его никак нельзя было бы назвать землянкой. До потолка метра три, пол и стены отделаны светлыми широкими досками, дубовые столы – один большой, обеденный, и два поменьше, – широкие лавки возле стола и вдоль стен. Возле столов, тех, что поменьше, высокие книжные открытые шкафы и широкие комоды с искусно вырезанными ручками. Проходя мимо одного из шкафов, старик с силой крутанул его, и тот стал поскрипывая поворачиваться вокруг своей оси, демонстрируя расставленные книги. Возле входа маленькая печка-каменка, Алексей даже удивился – неужели её хватает, чтобы обогреть такой большой зал?
Икон нигде не видно.
Старик возился с растопкой, присев на корточки перед печкой.
– Чаем с мёдом буду поить тебя, а то продрог, небось, за ночь, – сообщил он.
– А почему икон нет?
– Икон нет? А зачем они здесь?
– Ну как же, здесь же монахи жили. Им молиться положено перед иконами...
– Не столько монахи, сколько отшельники. Здесь, внутри, – старик обвёл рукой пространство землянки, – жильё да рабочие места. Если что крупное творили – будьте добры наверх, на волю. Да и молиться везде можно, не только перед иконами. Главное – что у тебя в душе да в голове, а смотришь ты на икону или нет – дело десятое. А если кому обязательно образ перед глазами нужен, пожалуйте в часовенку, молись сколько требуется...
Алексей уселся на широкую скамью в уголке и прислонился спиной к гладким доскам. Ему было покойно и светло. Но вот так сидеть и просто молчать он посчитал невежливым и потому задал ещё один вопрос:
– Но в монастырях много икон, на каждый случай своя. Не только к одному Спасу обращаются.
– Ты в храм-то Божий часто ходил? Вот так, чтобы сам взял и вошёл по надобности какой или просто спасибо Богу сказать, что хранит тебя?
– Конечно, – начал было Алексей и осёкся.
В детстве, он помнил, что всей семьёй они ходили в вятский храм только по праздникам. Рождество, Пасха... Особенно ему нравилась Троица, когда церковь становилась очень весёлой, вся в цветах и берёзовых ветках.
В Петербурге он молился ежеутренне, вместе со всем классом, по заведённому распорядку, и посещал в праздники только домовую церковь Кадетского корпуса. Их, правда, возили и в Исаакий, и в Казанский, но больше для знакомства с примерами величия человеческого творческого духа. Из мирной жизни вспоминалось ещё Лизино венчание.
На фронте, в полку, без частых молебнов не обходилось, но в них он тоже участвовал только как статист.
– Вот так-то, – с усмешкой проговорил старик, видя долгое замешательство своего гостя, – потому как простой человек к Богу обращается, только когда приспичит. А в этот трудный момент иконостаса может рядом и не оказаться, дай Бог, чтоб крест-то на груди был!
Старик заварил травяной чай, насыпая по щепотке из берестяных туесков, что стояли в ряд на соседней лавке, и в воздухе повис аромат земляники, душицы, ромашки, смородинового листа. Других трав по запаху Алексей определить не смог. На столе появились широкие глиняные чашки, миска с сотовым мёдом и несколько горбушек тёмного хлеба.
– Хлеба-то у меня более нет, не ждал я сегодня гостей.
– У меня есть, – встрепенулся Иванов от наступающей дремоты, – мне же в деревне, в Ивановке, дали.
Алексей вытащил приличных размеров краюху серого хлеба.
– Ещё не всё, значит, с продразвёрсткой отобрали.
Они пили душистый чай, сидя друг против друга, макали толстые куски хлеба в прозрачный летний мёд и улыбались друг другу такими же медового цвета глазами.
– Это тебе в Ивановке дорогу к часовне расписали? – прервал душевное молчание старик, подливая очередную чашку чая.
– Нет, что вы! Глава деревенский мне на Старобислово дорогу рассказывал, да я сбился где-то. Наверное, повороты просчитал. Тут на дороге столько ответвлений!
– Да, дорога, она пошутить любит. В Старобислово зачем?
Алексей объяснил про редакционное задание и про пионерскую артель гончаров.
– Ты вот что! Ты людям жизнь не порть, не ходи туда. Я эту деревню хорошо знаю, ничегошеньки пионерского там нет.
– А как же советские символы на посуде?
– Это какие же символы?
– Серп и молот, звезда пятиконечная, может, ещё какие есть, я не знаю.
– Что ж, по-твоему, до Советской власти никто и молота с серпом да звезды нигде не рисовал? Ставят старобисловские знаки на посуду. Для своих, чтоб знали, какая закалённая, а какая нет. Вот, смотри.
И хозяин землянки, аккуратно выложив горбушки хлеба из миски на стол, перевернул миску вверх дном. На дне действительно был знак, больше похожий на букву «Т». При большом желании его можно было принять и за молоток.
– Как же так?! – возмутился Алексей. – А почему такой знак? И откуда слухи о советских символах пошли? Ведь об этом не в соседней деревне говорят, и не в Твери даже, а в Петрограде!
– Почему говорят, не могу тебе объяснить. Видать, какому-то из нынешних начальников с пьяных глаз привиделось, да для отёчности новой власти красиво звучит. А знак такой легче всего на сырой глине нанести можно, хоть стилом, хоть палкой какой – что под рукой будет.
– Что же мне теперь делать? – подперев рукой тяжелеющую голову, пригорюнился Алексей. Он чувствовал себя как после нескольких бутылок шампанского. И весело отчего-то, и в сон сильно клонит.
– Ты отдохни пока вон на лавке, а после мы с тобой поговорим...
...Алексею показалось, что он только на минутку прикрыл глаза, но когда старик растолкал его и попросил помочь, оказалось, что перевалило за полдень, в лесу уже очень жарко и душно. Некоторое время они собирали валежник, старые сучья, перетаскивали поближе к часовенке упавшие сухие стволы. Было не до разговоров, но Алексей всё пытался придумать, как ему выкрутиться в редакции пионерской газетки, как объяснить, что он ничего не нашёл? В гончарную деревню спецкор твёрдо решил не ходить.
У колодца, поливая на разгорячённую спину Алексея ледяной водой, чтоб смыть пот и усталость, старик, разглядывая на худой спине незваного помощника грубые широкие рубцы от ран, наконец спросил, что же тот надумал – пойдёт в деревню или нет?
– А если пойду, вы мне дорогу укажете? – выдержав пристальный взгляд деда, поинтересовался Иванов.
– Укажу, тем более, что тут два шага осталось. Ты совсем немного не дошёл.
– Я не пойду.
– Почему?
– Да какая разница теперь, почему? Не пойду, и всё. Скажу, что нет такой деревни. На старых, столетней давности картах она есть, а по-настоящему её нет. Всё равно и в Калязине, и в Твери всё начальство новое, часть уездов ликвидировали, там такая путаница! Никто и не найдёт вашу деревню. Не бойтесь.
– Пойдём, пожуём, чего нам там из деревни передали. Туда не поведу, раз решил, чтоб соблазна не было. А так всё честно – не нашёл и не нашёл.
В центре стола лежал большой пшеничный каравай, накрытый простым льняным полотенцем, стояли широкая плошка с творогом и крынка с молоком. Не стесняясь, Алексей отломил приличный ломоть и щедро нагрузил на него творогу.
– Погоди, – засмеялся старик, – молока налью, что ты всухомятку!
– А можно мне ещё вашего чайку попить?
– Нет уж, вон как ты с него в сон ковыряешься, еле добудился тебя! Но с собой туесочек со сбором дам. Тока не увлекайся, себе по щепотке заваривай.
Алексей кивнул, не переставая интенсивно работать челюстями. После голодных лет творог и простой хлеб казались небывалым чудом и лакомством. Утолив первый голод и уже спокойнее отпивая молока из давешней чайной кружки, он проговорил:
– Вы меня извините, но мы с вами целый день вместе, а я так и не знаю, как к вам обращаться. Вы мне не сказали, как вас зовут. Неудобно как-то.
– А ты, милый мой, и не спрашивал! –заулыбался старик, и Алексей почувствовал себя полным дураком. – Да ладно, не переживай. Не до политесов нам сейчас. Ты как меня в мыслях называл?
– Старик, – слегка покраснев, произнёс гость.
– И хорошо, соответствует. Так и называй. С моей стороны возражений нет.
Алексей подумал, что ему пора, возвращаться – не ближний путь. Поблагодарил за угощенье и попытался подняться, но стал заваливаться на лавку, теряя сознание. Старик быстро подхватил и прижал его к себе, сильной рукой стал гладить по голове и спине.
– Дыши, – приказал от теряющему сознание парню, – дыши на счёт, как в вальсе, раз-два-три, раз-два-три. Вальс умеешь танцевать?
Алексей попытался кивнуть в ответ, но был тесно прижат к жилистому, но мощному торсу хозяина лесной землянки. Он дышал, как было велено, под ритм танца, и вдыхал запах свежей зелени, влажной древесной коры, едва уловимый запах дыма, что шли от полотняной рубашки старика.
Через некоторое время ему стало лучше. Старик отступил на шаг, не убирая руки с плеча Алексея и продолжая гладить его по голове. Убедившись, что его гость вполне живой, сел рядом.
– Поберечься бы тебе, подлечиться...Кроме ранений контузия? На какой войне? С германцем?
Бывший подпоручик сокрушённо покачал головой.
– Лечиться?! Вся команда моя там полегла. Чем я лучше их?
– Кто ж ведает? Род у тебя сильнее оказался или ещё что... Знаешь, как с музыкой – многие обучаются, а композиторов раз два и обчёлся. И все разные, не похожие, каждый своё пишет. Так и в жизни. А что там в итоге получилось, в мешанине людских судеб, – это только Бог ведает. А нам исполнять.
– Никого не осталось. Вы думаете мне легко жить после этого? И зачем?
– Ты говори да не заговаривайся. Так судьба и родова распорядились, не тебе клясть и отказываться! Исполнить должен.
– Да что исполнить-то, я не пойму, о чём вы?!
–Ты воином был? Был, это тебе по роду выпадало. Из госпиталя как вышел, чем стал заниматься?
Собравшись с мыслями, Алексей рассказал свою короткую, но насыщенную жизнь.
– Дела... Господь тебе вон всё время помощников да защитников посылает, а ты говоришь – как жить, как жить!
Они помолчали, думая каждый о своём.
– А раз тут у вас так всё по-особенному получается, – решился Алексей. – Может, мы узнаем, как там мои во Франции? Где сейчас Аня, сестра?
– Это как же? – удивился старик. – Покатать яблочко на блюдечке с голубой каёмочкой или воронов во все стороны разослать?
– А так, правда, подействует?
– У кого и подействует, да не по нашим с тобой силам. Ты, думаешь, куда попал? К берендеям в сказку?
Иванов чуть было не кивнул утвердительно, но только тяжело вздохнул. Иногда хочется и в сказку. И чтоб всё сразу получилось. И добро победило зло за то время, пока сказка длится...
– И с газетой что делать? Ума не приложу...
– В газету мы телеграммку отобьём. Мол сведения не подтвердились, продолжаю поиски. Да не смотри ты так! В город гонца пошлю грамотного. Верхом быстро доберётся и отстучит на почте. Это ты на своих двоих круги намерял, а местный на лошади вмиг обернётся! На бумажке напиши, адрес там и кому послать.
Алексей только кивал головой, соглашаясь, он уже ничему не удивлялся.
– Так, теперь куда тебя-то девать? Ты обучен-то хорошо?
Иванов назвал, что закончил и какие предметы изучал.
– Вот Господь привёл! Учителем у нас останешься. Тут деревня одна есть. В лесу подале. Так и прозывается, Лесуново, дворов на пятьдесят. Старших-то возят учиться, а малышню, человек пятнадцать наберётся, возить далековато, особенно зимой. У общества там и изба готова. Уж сколько раз просили учителя начальных классов прислать, да кто ж по своей воле в такую глухомань поедет. А вот тебя судьба и привела. Позимуй там, поучительствуй до лета. Я тебя навещать буду. А там посмотрим, как дальше судьба выведет!
