Я наивно полагала, что сегодня будет самый обычный день. Ведь начался он как обычно.

Завтрак с любимым мужем в семь утра.

Час в пробках по пути на работу.

Кофейня у офиса с привычным запахом корицы и по обыкновению сонным Арсением — кудрявым белокурым бариста, работающим здесь уже год и знающим моё расписание получше некоторых коллег.

Впереди — ровно две минуты на приготовление кофе, и три — на путь до офиса. К самому началу планерки.

Все было предсказуемо до мелочей.

— Капучино без сиропа, — бросаю, не отрываясь от телефона, где подрядчик уже пятый раз просит у меня эскиз рекламного плаката. А я в пятый раз отвечаю, что он лежит у него на почте.

Всё как всегда.

Но тут кое-что пошло не по плану, ознаменовав собой начало конца.

— Извините, я уже обслуживаю другого клиента, — отказ Арсения раздался громом среди ясного неба моей повседневности.

Поднимаю глаза. Бариста с виноватой улыбкой указывает куда-то влево за моей спиной.

— Но... — роняю телефон в сумку с драматичным вздохом, — я уже опаздываю. Мне нужно бежать!

Дешевый спектакль, ну а вдруг сработает. Давай же Арсений, я верю в тебя! Мы так часто видимся, что, считай, родня.

В мыслях уже возникает этот кошмарный день: утреннее совещание без кофеина, злой Палыч, моя тушка, распластанная под табличкой "Здесь лежит Пронина, убитая рутиной"

И вдруг...

— Я могу подождать, — бархатный баритон раздался за спиной.

— Спасибо... — выдыхаю с облегчением и оборачиваюсь, — без вас меня бы... сожрали живьём.

Передо мной — ходячая реклама дорогого парфюма.

— Не стоит, — отвечает красавчик, обворожительно улыбнувшись. — Я не привык спешить. Особенно на каторгу.

Два метра чистейшего тестостерона в идеально сидящем костюме — видимо, сшитом прямо на его теле волшебными эльфами. Часы блестят так, что больно смотреть.

Глаза — ледяные, но улыбка тёплая, словно он только что откусил кусочек солнца.

Лет — за сорок, но выглядел так, будто время боялось его испортить.

— На каторгу, говорите?

Делаю медленный вдох, изучая его. Слишком ухоженный. Слишком...

— Именно, — оживляется он, и я замечаю, как в уголках его глаз собираются очаровательные морщинки.

Может, аудитор? Или киллер? Хотя, он явно из тех, кто убивает харизмой.

Застыла, разглядывая его, как музейный экспонат. И он это заметил.

Пришлось резко перевести взгляд на баристу — тот медлительно пробивал чек, будто его душа давно ушла в кофейный нирвану.

Кофемашина фыркнула паром, словно подкалывала: "Ну что, поплыла?".

— Ну... если выживу на планерке, может, ещё встретимся, — бросаю через плечо, уже пятясь к выходу.

— О, я в этом не сомневаюсь, — его ответ обволакивает спину, мягкий и опасный, как шелковая петля.

Под впечатлением иду на работу, сжимая стакан с горячим капучино.

Мои шаги растворяются в коридоре, как призрак несбывшихся квартальных показателей.

Вот уже пятый год я работаю в офисе крупной кондитерской сети.

И отвечаю за самое безнадежное в этой компании — за то, чтобы люди добровольно шли в наши пекарни.

И моя жизнь — это пресс-релизы, которые журналисты используют как подставку под кофе и "горячие" акции, от которых бросает в озноб.

Признаться, последнее время мои результаты — не "огонь". Скорее "тлеющие угли".

Стоит ли волноваться? Вроде бы да, особенно после шепота о сокращениях.

Но смысл волноваться, если толку от этого — ноль.

Можно быть золотым выпускником на курсе маркетинга, годами гореть на работе, вылизывая каждый проект до блеска. Даже возглавить маркетинг федеральной пекарской сети в своем городе.

Но.

В один прекрасный день случается оно — и, на раз-два, стирает тебя в порошок. И хоть ты тресни, хоть плачь, хоть воду заговаривай перед телевизором — ничего не изменишь.

Ну ладно, ещё неделю потерпеть — и отпуск.

Спасительная мысль пришла, как вишенка на торте из проблем.

Море. Муж. Впервые без сына — наш бунтарь теперь слишком крут для "мам, пап, идем на экскурсию". Оторвёмся по-взрослому. Вспомним, что значит "только мы"...

А пока — добро пожаловать на эшафот. Переговорка. Все уже на местах, только я в роли опоздавшей злодейки.

Слепящий свет, панорама города и голос Агаты, нашей королевы продаж. Он течёт, как сироп из бутылки: сладко, липко и больше, чем хотелось бы.

— Пронина не обеспечила приток клиентов! — она щёлкала презентацией как бичом. — Сколько ещё мы будем терпеть эту некомпетентность? Кто-то ещё сомневается, что она — позор маркетинга?

Прохожу, широко улыбаясь.

— Агаточка, — сладко протянула я, швыряя сумку на стол, — если бы твои прогнозы сбывались так же часто, как твои гадости, мы бы уже разорились.

Тишина. Идеальная.

На экране красовался график, кричащий о моём провале. Двенадцать столбиков — по числу месяцев в году — и все красные, как её разъярённое лицо.

"Привлечение посетителей в сеть пекарен" — гласила подпись.

Я поймала себя на мысли, что мой отдел — это цирк, где мы все прыгаем через горящие обручи, а зрителей всё нет.

Единственный свободный стул ждал меня прямо у трона Геннадия Палыча — нашего с Агатой босса. Плюхаюсь рядом, даже не делая вид, что мне стыдно.

— Агат, прикрой свой рот, — бросаю, раскладывая образцы рекламных материалов, которые никто не оценит. — Месяц — дно. Кризис. Инфляция. Пандемия марсианского гриппа — выбирай любую причину.

— Неужто у всех? — Агата ядовито улыбается, крутя перстень с камнем размером с её самомнение.

Геннадий Палыч вздохнул так, будто выдыхал всю пыль этого офиса вместе с последними остатками надежды на мир между нами.

Он терпеть не мог нашу вражду. Ирония в том, что именно он её и развязал.

Когда я только пришла, Агата царила в отделе продвижения. Я и не претендовала на её корону — мне хватало своей работы. Но однажды Палыч, в своём вечном стремлении "мотивировать" сотрудников, ляпнул на планерке: "Инна очень опытный маркетолог, думаю, она возглавит отдел вместо меня".

Этого оказалось достаточно.

С тех пор наша холодная вежливость сменилась открытой войной. Агата при каждом удобном случае старалась подчеркнуть, как она "пашет день и ночь", в то время как я, по её версии, только "рисую картинки".

Палыч всё понимал. Понимал, что сам спровоцировал этот конфликт. Понимал, что Агата ведёт себя как обиженный подросток. Но что он мог сделать?

Потерять Агату — лишиться ценного специалиста.

Потерять меня — остаться без единственного человека, кто реально разбирался в маркетинге.

Так что он просто сидел, слушал наши перепалки и... вздыхал.

Вот такая у нас корпоративная идиллия.

— У меня тут летняя рекламная кампания... — начинаю подниматься, но Палыч хватает меня за запястье с силой человека, который уже тридцать лет тащит на себе этот дурдом.

— Сиди. Покажешь через пять минут, когда генеральный зайдёт, — его голос звучит как приговор. — Чтоб два раза не вставать.

Тишина. Даже Агата перестала щёлкать слайдами, что для неё равносильно клинической смерти.

— К нам приехал новый гендир из головного офиса, — Палыч швыряет на стол папку с таким треском, будто это гроб наших карьер. — Будет изучать процессы. А потом...

— Потом — отстрел? — раздаётся риторический вопрос у меня за спиной.

— Нет. Просто наведёт порядок.

— Ну так где он? — Люся из бухгалтерии стучит ногтями по столу, будто отбивает морзянку "SOS".

Дверь открывается.

Входит он.

Тот самый.

Из кофейни.

Широкоплечий. С той безупречной улыбкой, от которой у офисного планктона автоматически подкашиваются ноги. Его ледяные глаза методично сканируют зал, будто высчитывают, кого увольнять первым.

— Коллеги, — голос Палыча звучит так, будто он объявляет о начале казни, — знакомьтесь. Ян Сергеевич. Наш новый генеральный.

Тот кивает.

— Добрый день, коллеги!

В воздухе повисает напряжение, которое можно резать ножом.

Агата замирает.

И тут — её взгляд. Острый, голодный.

Как у акулы, учуявшей кровь.

Мои зрачки медленно расширяются, будто пытаясь впитать в себя этот абсурд. Коллеги замерли, словно перед ними внезапно материализовался не то ангел, не то аудитор из налоговой.

Люся издала звук, средний между вздохом и стоном.

Агата резко выпрямила спину, приподняв грудь руками, будто выкладывая товар на витрину.

Тишина.

Такая густая, что в ней можно утонуть.

— Рад всех видеть. — Его голос разлился по комнате, как дорогой коньяк в дешёвых пластиковых стаканчиках.

— Меня зовут Ян. Давайте на "ты" — не люблю эту бюрократическую шелуху.

Он медленно обвёл всех взглядом, и я почувствовала, как воздух стал тяжелым, словно перед грозой.

— Представьтесь: имя, должность, и... — он сделал драматическую паузу, — любимый способ саботировать совещания. Начнём с... — Его взгляд приземлился на мне.

— Инна. Маркетинг и реклама, — ответила я, едва не добавив: "Двадцать лет унижений, три года — особенно изощренных".

Остальные покорно выдавали свои данные, как школьники на перекличке.

Когда круг замкнулся, Ян улыбнулся — не той фальшивой улыбкой "я ваш друг", а так, будто только что придумал, как нас всех уволить, но решил пока не портить настроение.

— Я приехал изучить процессы, — произнёс он, нарочито не замечая, как Агата выгибает спину, вслушиваясь в каждое его слово. — Оптимизировать расходы, перезапустить продажи. Обойду все отделы...

— Прошу отнестись со всей ответственностью, коллеги! — Палыч встрял с видом человека, который наконец-то получил право раздавать указания при важном начальстве. — Может, начнём с отдела продаж...

— Я бы начал с привлечения, — Ян лениво провёл пальцем по столу, будто вспарывал брюхо нашей неэффективности. Его взгляд впился в меня. — Инна. Не проведёшь для меня экскурсию по точкам?

Я сглотнула — горло внезапно стало сухим, как корпоративные печенья в буфете.

— По всем двадцати? — голос предательски задрожал, выдавая моё состояние точнее полиграфа.

Ян властно улыбнулся:

— Выберем самые... показательные.

Его интонация вилась между "я ваш начальник" и "я вам ещё не муж, но работаем над этим".

Агата замерла, сжимая ручку от зависти так, что пластик издал предсмертный хруст.

Но меня ее злость забавляла — Ян интересовал меня ровно настолько, насколько может интересовать очередной "костюм", пришедший "оптимизировать процессы". Муж занимал моё сердце уже двадцать лет, и никакой ухоженный мачо с часами дороже моей годовой зарплаты не мог переписать эту историю.

— Конечно, — ответила я, ловя ее взгляд, полный яда. — Только предупреждаю: наши пекарни как близнецы — снаружи стандарт, а внутри у каждой свой скелет в шкафу.

Ян фыркнул, а Палыч резко закашлял, будто подавился собственной значимостью.

В офисе поднялся шум, будто воробьиная стая вспорхнула. Стулья заскрипели, бумаги зашуршали, а я сидела, собирая свои рекламные образцы обратно в сумку.

Агата уже кружила вокруг Яна, как моль вокруг последней норковой шубы.

— Ян! — голос на два тона выше обычного. — Так рада познакомиться. Готова продемонстрировать все свои... показатели.

Она изогнулась под немыслимым углом, будто пытаясь опровергнуть законы физики.

Девочка, ты пытаешься впечатлить его этим, серьезно?

Посмотри на него. Наверняка его обхаживала уйма красоток, но он так и не женат (да, я посмотрела, что кольца нет). Видимо, ни одна не смогла удержать того, кто привык держать всё под контролем сам.

Ян кивнул, едва заметно отклонившись, будто от запаха перегара.

— Агата, да? Учту ваше... рвение. — Его тон звучал так, будто он пообещал "обязательно рассмотреть" её резюме.

Его взгляд — обжигающий, но с лёгкой приправой сарказма — вернулся ко мне.

— Ну что? Откуда стартуем?

Я моргнула, будто вынырнув из глубины собственных мыслей.

— Давайте… — начала я, пытаясь звучать профессионально.

Но тут же спохватилась, вспомнив про нелюбовь нового начальника к "корпоративной шелухе", которой мы все теперь должны следовать:

— Давай с торгового центра.

— На моей машине или на твоей? — спросил Ян, и в его глазах мелькнул озорной огонёк.

— Однозначно на твоей, — фыркнула я.

В моей сейчас творческий беспорядок — упаковки от шоколадок, кипа макетов... Не хочу шокировать начальство с первого дня.

Его машина оказалась точным отражением хозяина — дорогой, но без кричащего пафоса, как хороший костюм, который стоит целое состояние, но об этом знает только тот, кто в теме.

Кожаные сиденья мягко обняли спину, словно шепча: "Расслабься, сегодня тебя точно не уволят".

Я украдкой ловила, как его пальцы отбивают джазовый ритм по рулю, будто дирижируют невидимым оркестром. Эта непринужденность, с которой он управлял автомобилем... Мой муж водит именно так — будто машина не кусок железа, а продолжение его нервной системы.

— Что-то не так? — Ян скользнул взглядом в мою сторону и, конечно, заметил, что я разглядываю его руки на руле.

Чёрт! Я просто задумалась, а он теперь решит, что снова пялюсь.

— Нет, просто... — махнула рукой, будто отмахиваясь от назойливой мысли, — вспомнила, что в торговом центре сейчас акция. Два по цене одного.

Он рассмеялся — звонко, по-мужски, будто только что услышал лучший анекдот в своей жизни.

И в этот момент его рука при переключении передачи нечаянно скользнула по моей, как случайный намёк, оставшийся без продолжения.

— Ой, прости, — он резко отдернул ладонь, будто обжёгся.

— Да ладно, — я сделала вид, что увлечённо рассматриваю какой-то невероятно интересный столб за окном, хотя щёки предательски вспыхнули. — Вон, поворачивай направо.

Тишина в салоне внезапно стала громче, чем мои мысли о неизбежном офисном апокалипсисе.

— Знаешь, — Ян внезапно разорвал тишину, — я всегда считал, что лучшие бизнес-идеи рождаются в дороге.

— Потому что в машине нельзя убежать от разговора? — пошутила я.

Он снова засмеялся, и что-то в этом смехе заставило меня улыбнуться в ответ.

— Вот именно. Так что, Инна, расскажи мне о своих идеях. Без корпоративных экивоков.

Его взгляд светился не дежурным интересом начальника, а настоящим любопытством человека, который действительно хочет услышать ответ.

И я вдруг осознала, что впервые за последние три квартала мне действительно хочется говорить о работе.

Телефон дрогнул в кармане, словно напоминая о реальной жизни. Сообщение от Ильи:

"Любимая, сегодня допоздна на работе — готовим предложение для важного клиента. Люблю."

Я прикусила губу, чтобы скрыть улыбку. Его сообщения и спустя столько лет остаются милыми.

— Всё в порядке? — Ян скользнул взглядом в мою сторону, пока машина останавливалась на светофоре.

— Да, — ответила я, уже набирая ответ. — Муж предупредил, что задержится.

Пальцы сами вывели привычное: "И я тебя люблю" с сердечком, которое выглядело так же глупо и мило, как наша первая переписка в нулевых.

По-детски? Ещё бы. Но за двадцать лет мы так и не нашли ничего лучше этой дурацкой искренности.