Осень еще даже не начиналась, а Запретные земли, несмотря на то, что лежали гораздо южнее границ королевства, совсем не привечали путников яркими солнечными лучами. Скорее — наоборот. Даже в горах, зимой и то небо редко бывает столь угрюмым и пасмурным. А под низкими облаками, напоминающими вырвавшиеся из котла клубы пара, что ударились об холодный потолок и заволокли его плотной пеленой, воздух был мокрым и липким, как в остывающей бане. И влага, обильно струившаяся по лицу и спине, в большей части состояла из осевшего на коже тумана, а не пота. И чем дальше уводил меня Торус, тем сквернее и угрюмее становилось вокруг.

— Хорошо вам, — попытался пошутить я, размазывая пятерней по лицу, превратившуюся в жидкую грязь, дорожную пыль. Откуда только и взялась она, если под ногами вот-вот зачавкает как на болоте? — Ни умываться, ни стирать не нужно. Походил вокруг дома и можно все на просушку вывешивать. А если нагишом…

— Можно, — не стал спорить землепроходец. — Только негде. Кроме как у жарко натопленной печки ничего не высыхает.

Потом заметил, с каким удивлением я рассматриваю грязную ладонь, скупо объяснил.

— Гарь… Безумный Темн все время что-то жжет. Дым над его обиталищем, как над пожарищем стоит.

— Извини… — я понял, что невольно задел наболевшее.

— Не стоит извиняться, Игорь… — махнул рукой Торус. — Влажная одежда не самая большая проблема здешних мест. Гораздо хуже, что на этих землях почти ничего созреть не успевает. Зерно и клубни сгнивают, едва завязавшись. Поэтому хлеб нам удается собрать раз в два-три года. А то — и реже. Вот и приходится выращивать самые неприхотливые овощи в кадках или небольших гротах, где удается хоть немного подсушить воздух, разжигаемыми при входе кострами. Если б не скотина… — землепроходец немного помолчал, а потом добавил. — Голод, вот худшая из бед, а не бродячие мертвяки, как может показаться вначале. Понимаешь, о чем я?

— Только догадываюсь… — не стал я лукавить. — В тех местах, откуда я родом, даже старики уже не помнят времен, когда еды не хватало. С разносольем оно всяко бывало, но чтобы голодать… Разве только в войну, или по злому умыслу… Хлеб не уродил, так картошка была… А где людей не слишком густо — грибы, ягоды, охота неплохая.

— Охота… — проворчал Торус. — И много дичи ты заметил в пути?

— Дичи? — переспросил я и отчетливо понял, что так подспудно беспокоило меня эти дни. За все время, проведенное в пути, кроме воронья, на глаза вообще ничего не попадалось. Даже полевка суетливо не перебежала дорогу, на другую сторону заброшенной пашни. — А со зверьем-то что случилось?

— Мертвяки… — пожал плечами Торус, будто объяснял самые, что ни на есть обыденные вещи. — Люди от своих мертвецов в церквях да освященных приютах прячутся, а птицам и иной живности — куда деться? Одни только голуби на колокольнях уцелели, да и то — не везде. Оно ж создание безмозглое, — живого от мертвого отличить не может, а зимой сумерки ранние, обманчивые…

— Нет, Торус, — остановился я. — Так дальше не годиться. Вот уже второй день мы вроде разговариваем, а я в происходящем все еще ничего толком не понимаю. Слишком сумбурно ты излагаешь. Давай, облегчим чуток мой заплечный мешок, а я тем временем поспрашиваю и попытаюсь сложить все вместе. А то, с непривычки и несуразности, в голове у меня такая каша образовалась, что ум за разум заходит.

— Как хочешь, — покладисто согласился землепроходец. — Времени у нас достаточно. До ближайшего укрытия еще часа четыре неспешного пути, и если не волочить ноги, доберемся до него гораздо раньше, чем сумерки окончательно начнут сгущаться. Барух! Куда ты прешь, волчья сыть?! Не видишь разве, что мы обедать собрались?

— Зверья говоришь никакого нет, а ослика волчьей сытью зовешь? — удивился я, доставая из сумы припасы, уложенные туда еще Лукашем. — Или волки, как и воронье, остались?

— Присказка такая у моего деда была, вот и прицепилась… — объяснил Торус. — А самих волков, как и всего остального зверья, у нас давненько никто не видывал. Может, и водятся они еще где-то, да только теперь оно поумнело и так наловчилось прятаться от нежити, что и днем с огнем не найдешь.

— Что же в этом мире осталось, кроме воронья?

— Змии… — Торус так резко замолчал, что я оторвался от припасов и более внимательно посмотрел на землепроходца.

— Ты чего?

— А это что у тебя такое в руках? Запеченный сыр?

Волнения в голосе Торуса было гораздо больше чем любопытства.

— Где? — недоуменно переспросил я и проследил за восхищенным взглядом землепроходца. — Да нет же, обычный хлеб. Немного зачерствелый, правда… Но, я уже четвертый день в пути. Тут ни крапива, ни лопухи не помогут.

— Такой большой? — недоверчиво произнес Торус.

— Обычный, — пожал я плечами, продолжая думать о Змиях и не желая отвлекаться по пустякам. — Вот когда свадебный Каравай пекут, тогда действительно большущая коврига получается. Иной раз, чтоб показать всем, в какую зажиточную семью жениха берут, родители невесты специальную печь строят. А потом, чтоб вынуть испеченную хлебину, ее ломать приходится. Каравай такой огромный вырастает, что сквозь зев не пролезает. Мешка два, а то и три муки на него уходит. Четверо здоровых мужиков на стол с трудом выносят, а стол посредине снизу подпоркой усиливают, чтоб не подломился.

— Ха-ха, — коротко хохотнул Торус. — Умеешь ты, Игорь, баляндрасы плести!.. Только это не хлеб, а твоя байка ни в одни ворота не влезет. На два мешка муки, сколько лет хозяева зерно копить должны?.. С рождения дочери?

Я уже было открыл рот, чтоб объяснить, что на свадебный Каравай идет мука только нового урожая, причем исключительно ярой пшеницы, вдруг осознал страшный смысл слов землепроходца и, после секундной заминки, попытался свести все на неуклюжую шутку. Зачем зря человека расстраивать заморскими млечными реками, да кисейными берегами, когда мы с ним здесь… оба.

— Зависит от невесты. Сам небось знаешь — одна в четырнадцать уже детишек нянчит, а иная и до двадцати глазами вслед за парнями водит… Только, мы ж с тобой не девок обсуждать остановились. Так что давай обедать, а я начну спрашивать.

Произнеся все это небрежной скороговоркой, я разломил пополам хлебину и протянул одну часть Торусу, понимая, что самовольно, он к подобному богатству даже притронуться постесняется.

Землепроходец бережно принял из моих рук краюху и едва не упустил ее от неожиданности, — мякиш на изломе ковриги был белее горки соли, лежавшей тут же, на капустном листе. Торус поднес этот невиданный, чужедальний хлеб к лицу и задохнулся от его изумительного аромата. Потом почти нежно положил краюху на холстину и, опустив долу лицо, чтоб юноша не заметил увлажнившихся глаз, глухо промолвил:

— Спасибо, что-то не хочется. Сыт я… С собой возьму, если не возражаешь. Детишкам гостинец будет…

— Как знаешь, — я продолжал думать о Змиях и опять едва не прозевал. Но опомнился вовремя… — Но, у меня с собой еще три таких ковриги. Так что хватит и деткам… Одну — уж точно оставим. Скажи лучше, землепроходец, чем же у вас Змии питаются, если вся живность повывелась? Неужто — людьми?

— Типун тебе на язык, — сразу очнулся Торус и оторвал взгляд от хлеба. — Надо же такое ляпнуть. Да если б не Змии, мы бы все давно вымерли. Только благодаря их помощи и держатся людские селения. Они хоть с нежитью нам управляться не помогают, вроде как запрет какой-то имеется, так зато подкармливают нас, чем только могут. Недели не проходит, чтобы они, то к одному убежищу, то к другому коровью или лошадиную тушу не притащили. А где берут — ума не приложу…

— Вот как?

— А то, хоть и твари бессловесные, а лучше иного человека, храни их Господь, за доброту и помощь!

— Ладно, о змиях позже договорим. Скажи-ка мне вот что, Торус, какого Господа ты все время поминаешь?

— Ну, как же, — удивился землепроходец. — Отца нашего небесного. Творца всего сущего. Если б не его защита, и Змии б не помогли. Только в освященные молитвой дома и посвященные Ему храмы нежити нет хода. Против Его символов — все зло бессильно. Благодаря вере в Спасителя и надежде на обещанного им Разрушителя, мы и держимся в этом аду столько времени.

* * *

Очередной привал мы сделали на берегу небольшого озера. Во-первых, песок даже очень влажный, куда приятнее раскисшей глины. Во-вторых, если уж быть мокрым, то хотя бы — чистым. А в-третьих, оказалось, что вода каким-то образом защищает своих обитателей от волшбы чернокнижника и рыба в водоемах совершенно не изменилась и вполне съедобна.

— Вот так и живем, — грустно промолвил Торус. — Днем ловим рыбу, стараемся хоть что-то вырастить или найти, а на ночь — прячемся в убежищах. Лет сто тому, говорят, смельчаки еще собирались вместе и шли бить мертвяков. Но Темный Храм плодит их гораздо быстрее, чем удавалось одолеть. Потому как для его черной волшбы пригоден любой мертвец — хоть человек, хоть мошка. И каждый, кто в бою погиб, а тело его товарищи сжечь не сумели или не успели, тот в следующей битве на стороне умертвий сражается. Это-то и обидно более всего! Кому охота умереть в бою, чтоб самому…

— Понимаю, — я сочувственно дотронулся до плеча землепроходца. — Неверие в собственные силы, самое худшее, что может случиться с воином. От безнадежности слабеют ноги и дрожат руки. А объясни, почему ты называешь меня — то Разрушителем, то Говорящим со Змиями?

— Ответ на этот вопрос меня еще деда заставлял выучить назубок… — неожиданно улыбнулся землепроходец и продолжил, словно впадая в транс — Сейчас… — он прикрыл веки и монотонно забубнил. — Только тот, кто умеет говорить со Змиями, сможет пройти Барьер и убить безумца Темна. А мы, землепроходцы, должны его ждать, встретить и проводить к Проклятому Храму. Создатель милостив, и Разрушитель грядет… — Торус отбарабанил текст на одном вдохе.

— Мудро… — хмыкнул я. — Поскольку, рано или поздно, что-нибудь когда-нибудь, да произойдет. Пусть не в этой жизни, пусть не с нами, но — непременно произойдет и пророчество исполнится…

— Зачем так говоришь? Ты же пришел, — не согласился Торус. — И это значит, что слова провидцев — правда. А я выполнил возложенную на всех землепроходцев святую миссию — встретил тебя и указал, вернее, указываю путь!

«Фанатик! Вот же угораздило!.. Прекрасные люди. Можно говорить о чем угодно и любым тоном, при условии — что не будешь касаться их убеждений и заблуждений. А наступишь на мозоль — убьют, и никакая божественная аура не поможет. Объявят Лжепророком и все, Митькой звали!.. Но, здраво рассуждая, кто из так называемых, нормальных людей смог бы дожидаться обещанного пришествия триста лет? То-то…»

И тут же чересчур информированное и обладающее недюжинной памятью подсознание выдало очередной перл устного народного творчества.

«Состоялось второе пришествие. Собрались все, чтоб послушать Христа. Тот посчитал паству — нет одного. Люди тоже посмотрели и поняли, что нет Хаима. Послали за ним. Старик сидит в конторке и что-то в Гроссбухе пишет. «Сейчас приду, чуть-чуть осталось», — отвечает посланцам. Час прошел, второй, третий. Рассердился Христос. Сам к Хаиму пошел. И кричит прямо с порога: «Сколько тебя ждать можно?! Совесть-то имей!» А старик отвечает ворчливо: «Ой, кто бы говорил».

— Ладно, поглядим… — неуклюже съехал я с темы, стараясь не рассмеяться. — Пойду, искупаюсь…

Торус задумчиво кивнул и начал сооружать костерок. Собственно, как я узнал совсем недавно, это и была главная поклажа Боруха — сухие дрова.

Пройдя берегом озера до того места, откуда землепроходец уже не мог меня видеть, я вынул Рог и легонько в него дунул. Как и прошлый раз — совершенно беззвучно.

Сначала ничего не происходило, а потом прозвучал негромкий хлопок, словно полиэтиленовый кулек лопнул… Но вместо огромного Змия, приветствовать которого я приготовился, в воздухе, трепеща крыльями, возникло небольшое существо, больше всего напоминающее перекормленного пузатого голубя, вооруженного клыкастым утиным клювом.

— Добрый вечер, сударь, — приятным альтом поздоровалось оно. — Разрешите представиться. Я — Родедердрон IV из Родедердронов Стрелохвостых. У вас что-то случилось? Помочь найти ближайшее убежище?

— Добрый… Очень приятно, — вежливо ответил я, пребывая в полной растерянности, но еще не перешедшей в более тяжелую и ароматную форму неожиданности. — Спасибо, но убежище мне без надобности. Наш костер горит на другом берегу озера и его прекрасно видно. А теперь, разрешите полюбопытствовать — тот большой Змий, с которым я имел честь общаться, правда, только мысленно — вам не родственник?

— Это мой дядя, — слегка забеспокоилось создание, оказавшееся просто юным змийчиком. — А что?

— Да я, собственно, его рассчитывал увидеть…

— Понимаю, — совершенно по-детски опечалился змийчик. — Но дело в том, сударь Призывающий, что сегодня очередь нести дежурство у алтаря подошла моему отцу. А он как раз отлучился, гм… поужинать. Вот я и воспользовался вашим вызовом. Сфера никого не впускает, кроме посвященных, а мне так хотелось мир посмотреть… Надеюсь, вы меня не выдадите? Я же не знал, что с вами надо только мысленно…

— Не выдам, — успокоил я малыша. — Тем более что в тот раз я не один был. Может, дядя потому и… А родители тебя как кличут, парень? — сменил я тему.

— Отец — Родионом, а матушка — Родей…

— Так вот, Родя, ты не волнуйся. Может, статься и без взрослых обойдемся?..

— Давайте, сударь! — обрадовался змийчик. — Если я сумею вам помочь, то и отец не заругает. Спрашивайте!

— Обязательно… Ты есть хочешь?

— Да, — растерялся змийчик. — Что? Это уже был вопрос?

— Ну, если ты на него ответил, — улыбнулся я. — Значит, вопрос. А жареное мясо ты ешь?

— Я любое мясо ем, — чуть понизив голос, ответил Родя. — Только, мамка, больше кашами меня пичкает. Говорит, от мяса, особенно в сыром виде, может живот заболеть. А я, сколько не съем, еще ни разу не жаловался. Честное слово.

— Мамке твоей мы не скажем, только ты и в самом деле не увлекайся. Договорились?

— Да.

— Тогда садись мне на плечо. Удобно будет?

— Я же не девчонка, не привередничаю. А на какое?

— Да хоть на левое.

Змийчик ловко облетел меня сзади и ловко уселся на плече. Весу в малыше было чуть больше, чем казалось на вид. «Голубок» тянул на откормленного каплуна. 

 — Вернемся к костру, там я тебя и накормлю, только веди себя тихо — моему товарищу Змия не впервые видеть, но к разговорам с ними он еще не приучен.

— А давайте, я вам отвечать прямо в ухо буду.

— Огнем не пыхнешь, увлекшись разговором? — пошутил я, но Родя ответил совершенно серьезно.

— Нет. Я еще маленький. Не умею…

— Это радует.

Но отведать любимого лакомства Роде не удалось. Я и пары шагов пройти не успел, как он беспокойно завозился и расправил крылья.

— Что такое? Неудобно?

— Меня ищут…

— И что?

— Надо возвращаться.

— А как же ужин? — я вспомнил те случаи, когда торопящиеся куда-то родители уводили меня от праздничного стола, и искренне посочувствовал малышу. — Может, успеешь? Запах чувствуешь? Наверняка уже все готово.

— Нельзя. Я же по чужому зову явился. Отец и так заругается… — в голосе Роди прозвучала неожиданная твердость. Видимо, клюнув на размеры змийчика, я недооценил его возраст. — А ты даже не объяснил: зачем звал?

— Просто хотел проверить услышите ли вы меня из-за Барьера. А заодно, спросить, почему Барьер задерживает все живое, а вы свободно летаете туда и обратно?

— Ну, на первый вопрос можно уже и не отвечать, — явно наследуя интонациями кого-то из старших, пробормотал Родя. — А второй ответ в том, что Барьер проложен гораздо больше в мире духовном, чем в реальном. Но и летают не все, а только Посвященные.

— Это как понять?

— Извини, Игорь. В двух словах не объяснить, а мне и в самом деле пора.

— Жаль… Ты мне понравился. Охотно поболтал бы дольше.

— А ты, в следующий раз, когда к Зову прибегнешь, именно обо мне подумай. Тогда старшие меня обязательно отпустят. Наставлений кучу дадут, но задерживать не станут.

Родя оттолкнулся от моего плеча и взмыл в воздух. Какое-то время я провожал задумчивым взглядом, удаляющееся красное пятнышко, отчетливо понимая, что о главном я все-таки будущего Змия так не спросил.