Путешествие зелёного скарабея

Бредя однажды по бескрайней пустыне со своим небольшим караваном верблюдов, простой египетский торговец по имени Тут обнаружил вдруг у себя на пути вычищенные до бела кости какого-то бедолаги в жалких одеждах, наполовину засыпанные песком и пылью. Собравшись было с самого начала и вовсе пройти мимо них, измаянный долгой дорогой Тут всё же не смог побороть до конца свою торгашескую корысть, и вскоре быстро ринулся обратно раскапывать эту находку, в попытке найти среди вещей покойника хоть что-нибудь ценное.

Как оказалось, у бывшего владельца костей действительно прятался за пазухой какой-то кожаный футляр с письменами и… О, боги! Самый настоящий амулет с огромным золотым скарабеем посередине! У скарабея были большие блестящие крылья, выполненные из странного светло-зелёного камня, занимавшего собой почти всё его тело, и шикарное золотое обрамление, вставленное по тонкому узорчатому периметру вокруг них. В связи с особенностями своей работы Туту ещё в раннем возрасте пришлось научиться читать и писать. И узнав из свитков, лежавших внутри футляра, что этого скарабея очень долго ждал какой-то богатый человек из находящегося на юге отсюда близ города Сет-Маат небольшого оазиса, он и вовсе позабыл о своём нынешнем маршруте. Наскоро разгрузив верблюдов, которые совершенно не годились для верховой езды, и оставив при себе только одного, он похватал из коробов всю свою последнюю еду и воду. После чего тотчас же двинулся с этим вперёд, ориентируясь по солнцу в какой стороне от него оставался юг.
Однако уже через 2 часа пути безмолвный спутник Тута от чего-то вдруг резко заупрямился, и после недолгих раздумий торговцу всё-таки пришлось бросить его на вершине очередного бархана.

Долго ли, коротко ли, но к вечеру у Тута ни с того ни с сего принялись к тому же сильно болеть и отекать ноги. И вдобавок ему начало казаться, что покоившийся у него на груди под одеждами амулет со скарабеем как-то заметно прибавил в весе, от чего шея Тута тоже была не слишком рада. В итоге торговцу пришлось спешно перепрятать драгоценную находку в кошель.

Прошагав ещё до полуночи, Тут совсем выбился из сил, и захотел снова попить воды. Но, как не искал – так и не нашёл за спиной потерянного, как видно, на месте прошлого своего привала бурдюка с живительной влагой. По своему опыту Тут знал, что теперь у него оставалось не больше суток, прежде чем пустыня и вовсе повалит его на песок от жажды. Однако развернуться и идти обратно по своим следам он уже не хотел. Потому что тогда упомянутый в письменах загадочный покупатель мог навсегда покинуть оазис – если, конечно, до сих пор ещё этого не сделал - и больше никогда не вернуться туда! Да и подозрения в том, что этот амулет на самом деле являлся краденым, только всё сильнее росли в его голове.

К рассвету Тут еле-еле достиг границ разъездной долины у входа в город Сет-Маат. Под склоном песчаных барханов на относительно ровной поверхности долины стояли торговые ларьки, мимо которых временами перемещались такие же как он караванщики со своими верблюдами, у которых он мог запросто купить воды. Но Тут сюда не спешил. Глубоко в душе он неимоверно сильно боялся того, что в таком жалком состоянии его могли запросто ограбить, и тогда все его мучения пошли бы прахом. Посему, собрав последние силы в кулак, Тут двинулся дальше, ощущая как сильно горит и плавится кожа на его руках, точно покрывается волдырями. Хотя, сказать по правде, обезумевшего от жадности торговца уже совершенно не интересовало, так ли это было на самом деле или нет…

И только, когда перед его помутневшим взглядом, наконец, явился долгожданный оазис, к которому он так долго стремился и шёл, сквозь бесчувственные иссушенные глазницы Тута начали просачиваться последние слёзы горести. И чем больше он утирал их своими облезшими костяшками пальцев, обдирая с лица последние остатки плоти - тем яснее понимал, что это был всего лишь мираж. И что никакого оазиса здесь никогда и в помине не было.

… Спустя примерно месяц один местный крестьянин, преследуя отбившуюся от его стада козу, целый час гонялся за ней по пустыне. Пока не нашёл вдруг у себя на пути вычищенные до бела кости какого-то бедолаги в жалких одеждах, наполовину засыпанные песком и пылью. Обнаружив при нём также и потёртый футляр со свитками, и глубоко запрятанный в полах изодранной мантии кожаный кошель с одним огромным золотым амулетом зелёного скарабея внутри, не умевший читать крестьянин, как ни в чём не бывало, решил всё же продолжить искать своё непослушное животное. И, увидев козу за ближайшим барханом, он поспешил заарканить её, после чего незамедлительно притащил обе свои находки в ближайший храм.

Там он благодарно преподнёс и козу и скарабея местным жрецам в дар, которые быстро положили животное на алтарь, отдав её жизнь в жертву грозному богу Сету. А украденный когда-то у них амулет скарабея почётно вернули на своё место у алтаря богини Маат, сподвижницы закона и справедливости.

И никто не знает почему, но вскоре дела у этого крестьянина, если судить по многочисленным слухам, пошли даже очень и очень хорошо. Поскольку у всего его стада в следующем году родился двойной приплод. А ещё через год, каждый из его сыновей, уходивших на войну с непокорными хетами, вернулся домой с победой и целой горой отвоеванных трофеев. Что навеки вписало их имена в списки гордых защитников всего верхнего и нижнего Египта. И способствовало дальнейшему возвышению их рода на долгие века.

***

Благие намерения


Как-то раз, закончив с работой в полях позже обычного, бедный крестьянин по имени Рюгес возвращался вечером домой. Он шёл по знакомой дороге и до деревни его было всего три лиги. Но Рюгес очень устал и потому плёлся медленно. К тому же недавно он перенёс сильную хворобу. И всё же он вынужден был работать в полях каждый день вместе с остальными, чтобы было чем платить хозяину оброк.

Подходя к одинокой иве, росшей на распутье, Рюгес в очередной раз вытер пот со лба, и вдруг заметил, что под деревом кто-то сидит. Человек был явно не из местных, потому что носил блестящие доспехи, и первым делом Рюгес подумал, что это странствующий рыцарь присел отдохнуть в тиши. Возможно, при нём даже был бурдюк доброго вина, поскольку движения рыцаря были весьма неуверенны и порывисты. Но когда крестьянин приблизился, то не увидел рядом с воином ни прислуги, ни коня, а тело несчастного покрывала кровь, пробивавшаяся сквозь доспехи, когда тот пытался сдвинуться с места.

Тогда, невольно вскрикнув, Рюгес изо всех сил, что у него оставались, ринулся помогать господину и ухватил его за руки, после чего попытался взвалить на себя. Но ноша оказалась слишком тяжела для рук усталого и больного крестьянина. Да и вдобавок охрипшим голосом человек в доспехах начал объяснять ему, что тут всё равно уже ничего не попишешь. И всё же Рюгес не сдавался. Он не желал нажиться на смерти рыцаря, не желал всадить ему в горло острый сук, чтобы прекратить его мучения, а потом снять с тела дорогие доспехи. И даже не думал о вознаграждении за спасение, если ему всё же удастся помочь этому неизвестному господину. От чего, пожалуй, единственное, что сейчас двигало Рюгесом, была та самая христианская добродетель, о которой он однажды слышал от странствующего монаха.

Однако, протащив кровоточащего рыцаря на спине всего половину лиги, бедняга Рюгес уже заметно растерял прежнюю уверенность и больше не мог заставить себя делать это, даже опираясь на веру во Всевышнего. Вдобавок, как вскоре выяснилось, собеседник из постоянно терявшего сознание рыцаря оказался неважный. Поняв, что дела совсем плохи, Рюгес даже принялся перевязывать его раны на следующем коротком привале, отрывая от единственной своей рубахи лоскут за лоскутом. Но делал крестьянин эту работу крайне неумело, из-за чего вскоре решил всё же продолжить тащить рыцаря к деревне, молясь встретить по пути хоть кого-нибудь из местных.
Однако Рюгесу так и не повезло. А когда взошла луна, то ему волей-неволей пришлось выбирать между тем, чтобы перестать наконец бороться с судьбой и бросить несчастного, или упасть вместе с ним прямо тут, на дороге, от изнеможения.

Пожалуй, Рюгес уже готов был согласиться на первое, когда вдруг рыцарь неожиданно снова пришёл в себя и стал оглядываться по сторонам. На его вопросы крестьянин охотно принялся отвечать, что находятся они уже недалеко от деревни. И что господин должен лишь дотерпеть до первых домов, а там Рюгес уж найдёт кому о нём позаботиться. Правда тогда рыцарь почему-то снова принялся убеждать крестьянина, что дело это безнадёжное, и что нет смысла тащить на себе того, кто уже практически не жилец. Столь благородные слова задели добродетельного Рюгеса за живое, и теперь он уже из одной упёртости решил дотащить господина до деревни. Даже если это также будет стоить крестьянину жизни.

Наплевав на то, что его снова начали мучить ужасная одышка и кашель, говорившие о последствиях перенесённой хворобы, обессиленный Рюгес подался к ближайшей рощице. И вскоре вышел оттуда с тремя длинными жердями, срубленными при помощи топора. Из жердей крестьянин соорудил грубый каркас, на который затем накидал мелких веток, чтобы получились волокуши. Узлы на них он связал, изодрав последние остатки рубахи на лоскуты, от чего вскоре оказался по пояс голый на окраине леса холодной ночью. И всё же Рюгес не мог позволить этим обстоятельствам сломить себя. Положив рыцаря на волокуши, Рюгес поднял их и потащился с ними дальше, виляя из стороны в сторону, как побитый пёс. Но окраины деревни они смогли достигнуть лишь в самый последний и тёмный час глухой карпатской ночи.

К тому моменту голос рыцаря уже звучал достаточно твёрдо, продолжая отговаривать Рюгеса от таких мучений, но крестьянин уже почти не слышал его.

И лишь когда Рюгес увидел как впереди зардело на горизонте, то с радостью возвестил собеседнику о наступающем рассвете! Правда вскоре ненароком бросил волокуши и зажал рот руками от ужаса, потому что понял, что это был никакой не рассвет. Это догорали ближайшие дома в деревне.

В ответ на такую дерзость рыцарь позади него медленно встал, и окроплённый тем пламенем, что отражалось в его доспехах, схватил Рюгеса за шею. В его хватке крестьянин почувствовал удивительную силу, которой просто не мог обладать умирающий от ран человек, однако лицо рыцаря оставалось спокойным и беспристрастным. Пройдясь свободной рукой по животу, рыцарь с облегчением почувствовал, что кровь больше не сочилась. После чего впился крестьянину в шею, начав жадно пить его кровь и отбиваясь от жалких попыток Рюгеса взмахнуть выхваченным из-за спины топором.

В довершение, швырнув содрогающееся тело Рюгеса на землю, человек в доспехах повелительно отметил, что трижды говорил крестьянину бросить его, но тот не послушал. А значит сам виноват в случившемся. Ведь с самого начала рыцарь шёл от этой деревни в обратном направлении, поскольку сам и спалил её. Однако полученная в бою с оголтелыми крестьянами рана постепенно сводила на нет его усилия. Ведь он не сумел как следует залечить её, вкусив крови последней жертвы. От того кровавый рыцарь уже решил, что умрёт под лучами восходящего солнца, приняв участь, уготованную рано или поздно каждому вампиру. Но, как оказалось, этот мир полнится бескорыстными людьми. И они всегда будут оставаться желанным обедом для таких, как он.

***
Решение


В эпоху воюющих царств, когда у государства Цинь было множество врагов, а император Шихуанди ещё не проложил свою дорогу к славе, в одной бедной крестьянской семье родилось два брата – Ли Су и Минь Су. Оба они отставали друг от друга в появлении на свет всего на час, но с детства старший брат любил подтрунивать над младшим. И к тому же всегда любил оставаться в центре внимания. Младшей же рос тихим и скромным.

И вот когда оба они подросли и стали мужчинами, в деревню пожаловало несчастье. Сначала по провинции прокатился страшный голод. А затем из-за войны местный феодал потребовал завербовать в армию всех первенцев из всех крестьянских семей своих владений. Узнав об этом, постаревший отец братьев по совести выдал старшему последние деньги, что у них хранились на чёрный день, и отправил под знамёна обучаться военному ремеслу. Младший же остался в деревне и продолжил помогать отцу в его ремесле – заготовке древесины.

Однако старший сын не захотел выполнять приказ феодала. Ли су рассудил здраво: к чему такому человеку как он умирать, не насладившись жизнью сполна? И отправился крестьянский сын тогда в ближайшую забегаловку. Там он пропил половину денег, а вторую проиграл. Но когда на следующий день он плёлся по дороге куда-то на запад, то встретил по пути шайку разбойников и дезертиров. Поняв, что с парня ничего брать, они определили Ли Су к себе. И вскоре началась у старшего сына жизнь новая. Раздольная.

Грабя на дорогах караваны, предназначавшиеся для содержания армии, и нападая на самые бедные и захудалые поселения, стал Ли Су постепенно продвигаться в банде по статусу. И вскоре заслужил доверие вожака. Но не долог оказался их союз, поскольку вознамерился Ли Су отнять у него власть и сам стать главарём банды. Так и случилось.

В одну ночь он специально напоил охрану вожака крепким вином, после чего полупьяный сам ввалился в шатёр последнего и убил его. На утро Ли Су был уже новым лидером шайки.

И надо сказать, что под его руководством бандиты стали куда озлобленнее, и уж больше не занимались мелкой работёнкой. Теперь они продвигались в тылы армии Цинь, чтобы служить врагам государства, становясь доносчиками. А когда надо – и передовым отрядом, грабящим деревни, и приносящим сотникам иноземных армий полученную добычу, пока сама армия продвигалась вглубь территорий Цинь.

Один раз послали их банду иноземные командующие разузнать путь к реке и захватить там одну деревеньку, стоящую на краю леса. Дело плёвое, и Ли Су рад был услужить хозяевам. Три дня шли они до переправы, и, наконец, достигли её, встав там в укрытие. А к вечеру четвёртого дня, когда армия иноземцев была уже на подходе, выступила банда Ли Су вперёд.

Уставшие за день от работы крестьяне не смогли оказать банде Ли Су достойного сопротивления, и вскакав на холм, главарь с кровожадной улыбкой стал наблюдать за тем, как его люди жгли дома и выносили из них последние ценности.

В какой-то момент его правая рука попросил Ли Су спешиться, потому как поймали они одного крестьянина, уложившего сразу двоих ребят из их банды длинным поленом. Такого надо было казнить прилюдно, чтобы народ в деревне не сплотился вокруг него. Потому как, чего доброго, могли бандиты получить и ответный удар от слишком большой толпы крестьян.

Выйдя на центральную площадь в деревне, Ли Су увидел окровавленного крестьянина, которого, наконец, приволокли к нему и кинули в ноги. Но не поверил глазам вожак разбойников, поскольку им оказался его отец. Много раз приходилось уже банде Ли Су заниматься разорением деревень, от чего и не узнал он родное селение. Однако виду матёрый бандит не подал. И всё же, как только после долгой разлуки поднял отец глаза на собственного сына, то в отличие от него не стал сдерживаться. И принялся с яростью обвинять вожака разбойников во всех тех грехах, что творил он с бывшими односельчанами. Быстро догадался отец Ли Су, что это именно его сын грабил также и окрестные деревни, поскольку слава об отряде предателей давно ходила по этим землям.

Но всё же не желал раскаяться Ли Су в своих преступлениях. Разнузданной походкой стал прогуливаться вожак банды по площади перед отцом, рассказывая ему как прогулял его деньги в первый же день. И как потом встретил свою нынешнюю банду на дороге. И что жизнь человеку дана не для того, чтобы радовать отцов. Ведь сейчас сам Ли Су живёт припеваючи только потому, что не послушал его. И вон какую славу успела снискать его банда по сравнению с той незавидной жизнью, которой продолжили жить его отец, мать и брат.

И в тот момент, как Ли Су вспомнил о брате, что-то яркое мелькнуло позади него, и вошло вожаку разбойников прямо в череп. Брызнула кровь и повалился на землю Ли Су. В голове его торчал старый отцовский топор. А позади стоял задыхающийся младший брат вожака. Руки Минь Су дрожали. Но взгляд его был спокоен и холоден.

Оказалось, что никто из бесновавшихся вокруг вожака разбойников не заметил приближения Минь Су, поскольку все были заняты делёжкой добычи. А когда спохватились – то было уже поздно. Ведь всего через полминуты настигли их стрелы большого отряда конницы Цинь, специально прибывшего в эту местность, чтобы задержать движущегося сюда неприятеля. Как раз тех, кто нанял Ли Су для захвата деревни.

И надо сказать, что сработала конница весьма удачно, поскольку не только банда Ли Су была повержена в тот день, но и шедшие за ней отряды врага. Заметив горящие халупы крестьян, враг и подумать не мог, что, прибыв к деревне, отведает там острых стрел и копий ещё только поднимавшейся с колен армии Цинь.

А Минь Су вскоре приняли в эту армию одним из новобранцев.

***

Практичные цели

Однажды на балу родители познакомили лорда Стоуна с прекрасной, но инфантильной наследницей семьи Бриджес. Её звали Софи. К тому моменту они были примерно одного возраста, и лорд Стоун давно успел пережить мятежную пору юности. Он готовился вступить в права наследника и перенять титул главы семьи. Всё, чего ему недоставало – достойной партии. Оглядев Софи с ног до головы надменным взглядом, лорд сразу же составил о ней полное впечатление. После чего мысленно махнул рукой, позволив этой барышне начать утомлять его разговорами. Софи без стеснения воспользовалась такой щедростью, а лорд думал лишь о приданом и о положении Бриджесов в обществе. В конце концов никто из его друзей пока ещё не женился по любви, и это было нормально для дворян Викторианской Англии. Софи же отнеслась к самому лорду, как к новой паре шёлковых перчаток, которые вполне могли стать её. Если, конечно, в магазине не попадутся перчатки получше. Как-никак платить за них всё равно придётся отцу Софи.

После пары встреч на свежем воздухе и одной в театре, помолвка была не за горами. Оставалось выбрать самую удобную дату, пригласить гостей и уладить кое-какие бумажные формальности. После этого настал черёд свадьбы, выбор церкви и прочее. А за день до самого торжества лорд Стоун, прогуливаясь с тростью по улице, увидел лавку часовщика. Это была хорошая лавка, с чистыми стёклами, просторным помещением внутри, украшенным красными коврами, и множеством забавных вещиц. Зайдя внутрь, он попросил низкорослого щербатого подмастерья выбрать для него какую-нибудь заводную безделушку в качестве маленького презента будущей жене.

Парнишка задёргался, замельтешил по лавке и не заметил, как из-за шторки наверху показался сам мастер. Он спустился по лестнице, поправил кепку, снял очки и аккуратным движением протёр их. Взглянув на посетителя, мастер быстро указал на золотую шкатулку, стоявшую за стеклом, и поманил за собой лорда Стоуна. Вещица действительно оказалась достойной на вид: множество затейливых узоров, изящный замок для ключа и гравировка. А внутри покоилось что-то вроде маленького серебряного домика. Он стоял пустой, но сквозь окна кое-где отчётливо виднелись шестерни, которые ритмично потрескивали и пощёлкивали, когда крутились. Мастер был рад продать эту шкатулку по неплохой цене, однако назидательным тоном заявил, что будущая жена лорда Стоуна должна будет заводить механизм каждую неделю. В противном случае шестерни внутри дома могли замереть навсегда и ничего хорошего это молодой семье не сулило. Лорд Стоун вежливо кивнул, однако так и не понял назначения столь затейливого механизма, ведь он не имел циферблата и даже не исполнял никаких мелодий, как в музыкальных шкатулках. Тем не менее, сама вещица показалась ему вполне подходящей, и он решил просто забыть о ней после того, как подарит будущей жене. Так и случилось.

На следующий день Софи сменила фамилию, дом, платье и приобрела мужа, новую репутацию и маленький презент. В день торжества она, конечно, быстро забыла о шкатулке. Однако через пару дней, когда страсти, связанные с венчанием и переездом улеглись, а муж стал казаться более снисходительным и человечным, Софи взялась за обустройство их спальни. И в числе прочих вещей нашла его подарок, демонстративно поставив шкатулку на самое видное место. Также она вспомнила и слова мужа о том, что часовщик велел заводить механизм каждую неделю. Это не было ей в тягость, но Софи сейчас больше хотела просто наслаждаться внешним видом их комнаты. Ей нравилось открывать и закрывать широкие окна, ведущие в плетёную беседку и в сад, а также ходить по дому, раздавая команды прислуге. А лорд Стоун после женитьбы незамедлительно вернулся к своим делам по управлению фабрикой. Примерно с этого и началась их совместная жизнь.

Вскоре Софи поручила заводить шкатулку одной из горничных, и та хорошо справлялась с задачей. Механизм крутился, дом семьи Стоун – тоже, и уже через полтора года Софи забеременела. Роды прошли удачно и у лорда Стоуна появился наследник. Мальчуган затопал по дому через два с половиной года, а ещё через год Софи осчастливила лорда и вторым наследником. Тем не менее мать не слишком сильно хотела заботиться о детях, да сам глава семьи больше радовался тому, что теперь их род стал ещё крепче и фабрика уж точно не пропадёт. А дети с рождения были отданы многочисленным нянькам.

В следующие годы дела в семье Стоун действительно шли как нельзя лучше. Софи любила хвастаться положением подругам, говорила о состоянии мужа, дети росли здоровые в обществе нянек, а лорд Стоун расширял производство.
Так продолжалось пять лет, пока однажды Софи не уволила всю старую прислугу, наняв новую – куда лучше обученную и утончённую. В то время среди её подруг пошла мода на выпускниц французской школы мадам Ля Круа. Эти женщины, по слухам, безукоризненно выполняли обязанности по дому. Хотя, конечно, Софи не успела передать им все обязанности и ограничилась лишь главными. О такой мелочи, как завод механизма шкатулки, она уже давно забыла. Жизнь Софи казалась безмятежным раем, о котором она мечтала с детства, и сейчас в ней не было места чему-то кроме развлечений.

Однако спустя ровно неделю с того момента, как Софи уволила прислугу, кое-что пошло не так. Муж стал слишком уж молчаливым. Утром за завтраком он не произносил ни слова, съедал все, что бы не приготовили, садился в кэб и уезжал на фабрику ровно в одно и то же время и возвращался тоже. За мужем постепенно повторять эти повадки начали и дети. Сначала старший, а затем даже младший. Они бездумно бродили по дому, иногда замирали на месте, как истуканы, а их движения стали настолько резкими и точными, что это пугало. Няньки немедленно доложили обо всём Софи, но она поначалу не придала их словам никакого значения, назвав их выдумкой. Большую часть дня она пропадала в магазинах или у подруг и ей почти не было дела до семьи. Молодой жене лорда хотелось каждый день проживать в своё удовольствие.

Так происходило ровно до того момента, пока однажды придя в поместье Софи не натолкнулась на старшего сына – Ирвина. Она пролетела мимо и случайно задела его оборками платья. От этого Ирвин неуклюже развернулся, упав на белоснежный мрамор. Софи поначалу даже не оглянулась, но потом услышала охи и ахи его нянек и почувствовала, будто зацепилась за что-то. Опустив взгляд, она увидела нить, тянувшуюся к её сыну, и решив, что Ирвин специально схватил её за платье и растянул одно из плетений, Софи принялась ругаться на него. Но Ирвин не отвечал. Тогда она решила подойти и поднять Ирвина на ноги, однако тот двигался слишком неуклюже и пугающе для человека. Софи ещё больше рассердилась, думая, что сын притворяется, и дёрнула его за руку. В этот момент рука Ирвина развалилась на части, обнажив внутри шестерёнки и механизмы. Сын Софи просто стоял и смотрел, как ему под ноги падали все эти мелкие детали, ударяясь об пол с тонким, режущим ухо звуком, и не издавал ни слова. А пальцы его матери холодели. Софи с ужасом и трепетом наблюдала, как плоть её сына превращалась в ничто и пятилась назад. Наконец она завизжала. Вместе с ней загомонили и няньки.

Это было позором, что в знатной семье Стоун главный наследник заболел столь уродливым недугом. Правда, позор мог с лёгкостью превратиться в ещё большее унижение, если о болезни Ирвина узнают в приличном обществе. Поэтому Софи быстро взяла себя в руки, надеясь решить проблему как можно скорее. Но какому врачу она могла доверить тайну о сыне? Заметавшись по парадной, Софи бегала от одной няньки к другой и по очереди приказывала им заткнуть рты. После чего она взяла со всех них слово, что никто не обмолвится об увиденном ни одной живой душе. Никогда.
Затем Софи поспешила в детскую, где после обеда должен был отдыхать её второй сын – Николас. И на первый взгляд всё оказалось в порядке, малыш тихонько сопел, рядом с ним сидела ещё одна нянька из поместья. И всё же, когда Софи прислушалась к его вдохам, то поняла, что они звучат ритмичнее, чем звон колоколов Биг Бена в полдень. Подойдя к сыну, она осторожно провела по его волосам. Тотчас же Николас открыл глаза и посмотрел на мать. Во взоре сына Софи увидела бесконечную пустоту. Она прикоснулась к его лбу, спустила дрожащие пальцы до подбородка, но вдруг мизинец содрал часть кожи Николаса. И в щеке его засияли блестящие зубцы. Николас попытался открыть рот, чтобы сказать что-то матери, однако не смог. Лишь шестерни под его кожей сходились и расходились, проворачиваясь по кругу.

Отринув от младшего сына с ещё большим волнением и ужасом, чем прежде, Софи повалилась на колени. Её последние надежды связанные с тем, что старший не успел заразить младшего, к сожалению, пошли прахом. Теперь спасти их положение в обществе мог только её муж.

Весь день Софи терпеливо ждала лорда Стоуна, смотрела в окно и подавляла тревогу, как могла. Она изучала движение птиц в небе и покачивание деревьев на ветру в их саду. И ничто из этого не походило на увиденный кошмар. Детей она приказала запереть в своей комнате.

А вечером, когда лорд Стоун наконец приехал обратно, Софи выбежала ему на встречу, начав проверять его и щупать. Глава семьи, казалось, не реагировал, и даже не остановился, когда Софи упала и вцепилась ему в ноги. Сил в его теле заметно прибавилось и лорд просто оттолкнул жену, чуть не пройдясь по ней. Он как всегда сел за их обеденный стол в гостиной и приготовился к ужину. Тем не менее прислуга не явилась. Вместо этого Софи догнала его и начала рассказывать о случившимся. Лорд Стоун не отвечал. Тогда Софи, чуть ли не умоляя найти для их детей лучшего врача, уселась мужу на колени, и лишь тогда заметила, что он еле-еле карябал что-то вилкой по глянцевой эмали стола. Неровная и плохо читаемая надпись – некоторые буквы были определённо начерчены им давно. Потому сейчас лорд Стоун старался вывести лишь последние три знака. «Часовщик, 7 SL/S» –
Софи вначале не поняла ради чего столько усилий. Но сложив в уме два и два, а также разгадав значение заглавных букв в конце, обо всём догадалась. Муж уже долгое время надеялся, что она или кто-то из домашних прочтёт это. Он посылал её к какому-то человеку, живущему по адресу дом 7 на Silverline Street. И возможно это был именно тот врач, надежды на которого она питала.

Софи тотчас же выбежала в парадную, схватила первое попавшееся пальто и побежала ловить кэб. Благо сейчас многие джентльмены города возвращались домой и подходящий кэб нашёлся быстро. Софи указала кэбмену адрес и отдала целых полгинеи за срочность. Кэб домчался быстро и Софи вылетела из него на мостовую, чуть не забыв расплатиться. Отыскав нужную лавку со стеклянными витринами, Софи решительно зашла внутрь и увидела за рабочим столом немолодого человека в кепке и очках. Он ковырял механизм небольших карманных часов, временами поднимая очки и зажимая в глазнице увеличительный окуляр. Софи с омерзением наблюдала за его работой и не решалась ступить вперёд. Но мастер сам окликнул её. Тогда Софи подбежала к нему и яростно вцепилась в жилетку, требуя лекарства для сыновей и мужа.

Часовщик спокойно положил ладони поверх её пальцев и встал во весь свой скромный рост. Таким же неспешным голосом он объяснил ей, что с детства трудился, чтобы достичь всего того, что имеет. Софи судорожно огляделась по сторонам. Ей достижения часовщика казались мелочью. Но тот продолжал. Рассказывая о первой встрече с мужем Софи пять лет назад, часовщик уже тогда понимал насколько состоятельный джентльмен явился в его лавку. И насколько больше он ценил в жизни деньги, чем любовь. Он видел, что сердце лорда Стоуна никогда не билось по-настоящему и потому решил продать ему особенную вещь. Ту, которая со временем могла открыть для него настоящие эмоции. Но лишь если кто-то иной действительно полюбит лорда. И Софи догадалось, что часовщик говорил о ней. Она отступила назад и начала искать для себя место, чтобы присесть и не рухнуть на пол, ибо колени её уже почти не слушались.

Всё это казалось такой нелепицей. Какая любовь могла быть в мире, где существовало столько роскоши? Где у неё могло быть что угодно, если только муж Софи грамотно приумножит их состояние? А дети вырастут здоровыми, начнут вращаться в правильных кругах, заводить знакомства и так же, как сам лорд Стоун, искать себе выгодных невест? Всё это сказки для босяков на улицах – любовь…

Между тем часовщик наконец подал ей свой стул и медленно усадил Софи. Он по-прежнему хрипловато нашёптывал ей что-то о шкатулке и о её свойствах пробуждать в людях любовь со временем. Негодовал, что через пять лет механизм перестали заводить и что Софи не взяла её с собой. Хотя при этом мастер всё же радовался, что Софи стала последней, кто попал под действие шкатулки. А та сидела перед ним словно в прострации. Она видела, как часовщик поднимал её платье, снимал с ноги туфлю и тонкий ажурный чулок, щурился и морщился, разглядывая ногу, недовольно качал головой и цокал языком. Затем часовщик взял со стола крохотные отвёртки и щупы, аккуратно обрезал и приподнял с колена Софи кожу и начал копаться в нём, поправляя шестерёнки. После чего немного торжественно объявил, что Софи теперь сможет снова нормально стоять и ходить. Правда недалеко. А его подмастерье заберёт шкатулку из их поместья послезавтра.

Последние воспоминания Софи на удивление казались ей снова счастливыми. Она была дома, каждый день видела детей, скучала у окна, когда лорд Стоун уезжал на фабрику, и с радостью встречала его после работы. Всё казалось как всегда… За исключением того, что Софи действительно отныне могла посещать лишь парадную и спальню, двигаясь по дому на шарнирном штыре, приделанном к ножке. А в небе над крышей иногда появлялся огромный красноватый глаз часовщика, который рассматривал поместье Стоунов в шкатулке. И затем пропадал снова.

***