Солнце припекало плечи и волосы, в черной майке было безумно жарко. Однако не это бесило, а друзья, которые стояли в дальнем углу школьного двора. Они переминались с ноги на ногу, переговаривались и не сводили глаз с меня.

Черт!

Мы были лучшими друзьями. Я был убежден в этом. Верил в дружбу, в мужскую, полную ценностей и принципов. Где были эти гребаные принципы пару дней назад?

– Витя, – раздалось рядом. Я оглянулся и заметил Наталью Егоровну, нашу классную. Пожилую женщину, чьи виски давно покрыты сединой. Она взглянула на меня с нескрываемой печалью, словно видела насквозь. В ответ я поспешил отвернуться.

– Ты слышал, что Мишу держат в изоляторе? – спросила классная.

– Что? – я вытянул шею, отводя лопатки назад. О чем она? Раевский за решеткой?

– Вчера мне звонили из полиции, сказали, поступило заявление. Витя, что произошло на выпускном?

– На выпускном? – скользкое слово обвило язык и пропитало его желчью. Я не хотел вспоминать выпускной, не хотел возвращаться мыслями в проклятую ночь.

– Да, – вздохнула Егоровна. Ее губы вытянулись в тонкую нитку. Я засунул руки в карманы льняных синих шорт, ощущая, как ветер обдает жаром кожу. В том дальнем углу стояли мои друзья, продолжая смотреть и вызывать уйму вопросов. Раевский был с ними. Что, черт возьми, произошло?

Не дожидаясь ответов от классной, я пошел вдоль стен по теньку, который давал козырек крыши. Наталья Егоровна что-то крикнула мне в спину, но я не планировал останавливаться, потому что у самого была уйма вопросов. И да, я не знал, почему Миша в изоляторе.

Парни столпились в полукруг, заприметив меня. В центр вышел Аким, остальные встали поодаль. Наш новоприбывший брат, новое звено в баскетбольной команде, человек, которого я тоже некоторое время назад стал считать своим другом.

– Привет, – поздоровался первым.

– Привет, – по очереди ребята кидали банальную фразу. Кирилл протянул мне ладонь, натягивая улыбку на покрасневшее от солнечных лучей лицо. Проклятое братство разрушилось за одну ночь. Чертова Рита! Чертовы бабы!

Я не принял рукопожатие, продолжая держать руки в карманах.

– Шест, ты ведешь себя странно, – подал голос Аким. В отличие от многих, он был более уверенным, порой не отдающим отчет своим действиям. Мне нравилось, как новый игрок справляется с мячом, как раскидывает соперников по залу, как умело ведет пас. Наверное, поэтому я допустил его появление в нашем братстве. Мы с детства считали себя большим, чем просто друзья.

– Аналогично, но сейчас не об этом. Что с Раевским? Почему он в изоляторе?

Парни переглянулись, будто я задал неудобный вопрос. И это напрягло, подкинув дровишек в мысли. А потом мой взгляд переключился на ворота, которые скрипнули на весь двор. Она вошла.

Каштановые волосы рассыпались по плечам, прикрывая вырез на розовой майке. Длинная юбка волочилась по асфальту, не позволяя увидеть тонкие ноги в босоножках. Она редко ходила в джинсах, чаще в юбках разной длины. Ее волосы порой были убраны в забавные прически, а порой она носила хвост. Ореховые глаза скрывались за прозрачной тонкой оправой линз, которые добавляли этому образу таинственности и скромности.

Я моментально напрягся. Всегда напрягался, замечая Риту в толпе. Я ненавидел ее и желал одновременно. До выпускного. Теперь не было никакого желания, лишь одна сплошная лютая ненависть. Мне хотелось придушить Маргариту собственными руками! Сжимать ее шею, пока она не издаст последний вздох. Но, конечно, я никогда этого не сделаю.

– Это из-за нее, – произнес Аким, тоже заметив девчонку возле ворот. Рита остановилась. Я видел, как ее глаза расширились, как она сглотнула и поджала губы.

– В смысле? – не понял я. Парни теперь тоже смотрели на Риту. Во дворе было по меньшей мере человек сорок, мы ждали, когда приедет гребаный фотограф. Желание родителей сделать напоследок совместную фотку люто бесило. Зачем этим заниматься после выпуска? Зачем этим заниматься в такую жару?  

– Она написала заяву, – прошептал Юра. На его скулах ходили желваки, а ноздри расширялись от вдохов. Он нервничал.

– Заяву? – переспросил, удивляясь. – С какой это стати? Вы же все сказали, что это было обоюдно? Эй, – я резко дернул Акима за майку, притягивая к себе. Он моментально перевел взгляд, громко выдыхая.

– Обоюдно, иначе Раевского бы закрыли. Она просто конченая сука! Тебя использовала, нас разругала.

– Не было никаких нас! – прорычал я, еще больше наклоняясь. – Ты никогда не был частью «нас». Кир, – я откинул Акима и подошел к человеку, которого по-настоящему считал близким. С детства. Я был уверен в нем, в его искренности. – Это правда Рита? Она написала на вас заяву, хотя сама же утверждала, что все было обоюдно?

– Ты нам не веришь? – мне не понравился его ответ. Наверное, на самом деле, я не верил. Мне хотелось думать, что кто-то в этой истории врет. Мне хотелось думать, что невинная Рита была до последнего честна со мной, что она бы никогда не поступила так. Однако, я видел собственными глазами, как девчонка вышла из машины, как поправила лямку на платье, как ответила мне с вздернутым подбородком. Она не была напугана, под ее глазами не было потеков от туши. Она не была жертвой.

– Если Раевского посадят, если все это была хорошо приправленная чушь, я клянусь, мне не составит труда забыть обо всех годах дружбы. – серьезным тоном произнес я. Развернулся и пошел в сторону ворот. Делать совместную фотку расхотелось. Однако, удержаться от возможности еще раз глянуть в сторону Риты я не смог.

Понимал ли я, что она сотворила с нами? Понимал ли, что тихая отличница сумела залезть мне под кожу и расковырять сердце? Однозначно нет.  

Я остановился у высоких железных ворот, тяжело выдохнув. Маргарита вдруг повернула голову, и мы замерли, разглядывая друг друга. Она не улыбалась, из ее взгляда пропала былая легкость и простота. Ветер коснулся каштановых прядей, которые в редких случаях были распущены. Девчонка аккуратно заправила их за ухо, поджимая губы. О чем она думала? Мне хотелось знать, что творилось в ее мыслях той ночью.

Я опустил голову, усмехнувшись. А когда вновь поднял, Рита уже не смотрела.

Через два дня Раевского отпустили, потому что состава преступления не было. Но за эти два дня к Юрке и Киру домой успела нагрянуть полиция. Задавали неудобные вопросы, подпортили имидж семей. За эти два дня я извелся, пересиливая себя в желании позвонить Рите, спросить, не соврала ли она. Однако, когда дело закрыли, пришло ужасное осознание – девушка, которую я любил, разрушила все. Включая меня самого.