Когда ты дочь двух археологов-фанатиков, твоя жизнь превращается в бесконечную игру в «горячую картошку», где тебя перебрасывают из одного временного приюта в другой.

С сегодняшнего дня новой камерой хранения станет академия Блэквуд: мрачный особняк из серого камня, спрятанный в лесах Новой Англии. Закрытая резервация для золотой молодёжи.

Я стою перед огромными дверьми и каждой клеточкой тела сопротивляюсь этому месту.

Я не хотела сюда. Рассчитывала остаться в нашей маленькой квартире, читать книги и ждать, пока мама и папа вернутся со своих раскопок. Их голоса, искажённые помехами спутниковой связи, до сих пор звучат в ушах: «Это лучшее для твоего будущего, милая. Там ты будешь в безопасности, пока мы работаем».

В безопасности. От чего? От собственного одиночества? Звучало скорее как: «Мы хотим на Мачу-Пикчу, а ты нам мешаешь».

Так я думала тогда. А теперь…

Четыре месяца тишины. Четыре месяца, как родители перестали отвечать на мои сообщения из своей последней археологической экспедиции. Они всегда были одержимы своей работой, их жизнь была построена вокруг древних тайн, но это… это другое.

Тревога, въедливая, как грязное пятно на чистой рубашке, вновь сжимает сердце.

Они никогда не пропускают мой день рождения, но в этот раз не вернулись.

Тяжёлая дверь с грохотом открывается, вырывая меня из мрачных мыслей, и я вхожу в холл следом за администратором.

Первое, что встречает меня в Блэквуде – это запах. Не затхлость или сырость, которые ожидаешь от здания в готическом стиле, а что-то гораздо более дорогое и резкое: запах полированного махагони, дорогой кожи и пчелиного воска.

И, да, власти.

Я крепче сжимаю ручку старого чемодана, пестрящего выцветшими стикерами из Египта и Греции. Здесь, среди мраморного великолепия, он выглядит так же нелепо, как и я сама.

В холле стоит несколько студентов.

Идеальные укладки, дизайнерские лейблы, звонкий, беззаботный смех. Они здесь как дома.

Администратор ведёт меня мимо них, попутно чеканя правила, но её слова пролетают мимо. Я оглушена роскошью.

Холл – это буквально крик о снобизме. Огромные тёмные дубовые панели на стенах украшены замысловатыми узорами. Под потолком висит гигантская хрустальная люстра, ловящая янтарные лучи солнца, пробивающиеся сквозь высокие стрельчатые окна. По углам холла стоят мраморные бюсты – суровые бородатые основатели, которые, кажется, осуждают каждый мой нерешительный шаг.

Администратор приводит меня к кабинету директора и после короткого стука пропускает внутрь.

Я оказываюсь перед Клементиной Прюитт. Она воплощение этого места: высокая, безупречная, с волосами, уложенными в строгий пучок. Она восседает за столом из красного дерева, словно королева на троне.

Её пальцы порхают над серебристым ноутбуком, но замирают при моём приближении.

Миссис Прюитт поднимает голову. На долю секунды в её глазах мелькает удивление, когда она окидывает взглядом меня и мой чемодан. Затем взгляд меняется на холодный. Таким взглядом можно замораживать океаны.

– Имя? – её голос низкий, ровный. Ни приветствия, ни улыбки.

Я собираюсь с духом.

– Аврора Дженсен.

Да, меня зовут Аврора Дженсен, но только официально. Друзья и знакомые зовут сокращённо Рори.

Миссис Прюитт кивает на угол стола, а затем возвращает внимание ноутбуку.

– Вы получили свои инструкции. Заберите ключ, расписание и пропуск в библиотеку. Комната 305, восточное крыло. Учебники выдают в классе, задания выполнять строго в библиотеке, – она остановилась, будто что-то вспомнила, и глянула на меня, холодно добавив: – И, мисс Дженсен. Опоздание на занятия в академии «Блэквуд» недопустимо.

Схватив документы и ключ, я бормочу прощание и пулей вылетаю из кабинета.

Поднимаюсь по широкой мраморной лестнице. В горле першит от волнения. Я достаю томатный сок из бокового кармана, открываю крышку, но не пью. Продолжаю медленно идти вперёд.

Я на ходу достаю бутылочку томатного сока, свинчиваю крышку, но не пью. Мысли мечутся, как птицы в клетке: «Триста пятая... разложить форму... Нужно узнать, где кафетерий. Соседка... Господи, ещё и знакомиться с кем-то».

Взгляд цепляется за указатель «Восточное крыло». Я ускоряю шаг, сворачиваю за угол и…

Врезаюсь в кого-то с такой силой, что рука не удерживает бутылку и густой красный сок щедро выплёскивается на чужую белоснежную рубашку.

Я в ужасе смотрю, как алое пятно расползается по ткани, которая даже на вид стоит дороже всего моего гардероба. Алые ручейки стекают на чёрные кожаные ботинки ручной работы. Кажется, я только что уничтожила полугодовой бюджет моих родителей.

Медленно поднимаю глаза.

Передо мной парень.

Нет, не просто парень. В тот момент, когда наши взгляды встречаются, мысли испаряются, оставляя лишь звенящую пустоту.

Он неприлично, дьявольски красив.

Скулы острые, будто выточенные из льда, выбеленные волосы контрастируют с тёмными бровями и смуглой кожей. Глаза... Серые, как туманное утро над океаном, но с хищным, обжигающим огнём внутри. От парня исходит аромат чего-то запретного и взрослого – сложный пьянящий коктейль из дорогого парфюма, цитруса и, возможно, терпкого табака.

Он – воплощение всего, что обещает эта элитная закрытая академия. В нём столько власти, что он просто стоит, а воздух вокруг вибрирует от напряжения. Чистый концентрированный риск. Инстинкты кричат: «Беги!», но ноги будто приросли к полу.

Наваждение спадает, когда я вижу его жёсткий хищный взгляд. Он смотрит сначала на пятно, потом на меня, затем на мой убогий чемодан. На его лице проступает такое нескрываемое презрение, что мне становится физически дурно.

– Прости, – выдавливаю я с извиняющейся улыбкой. – Задумалась и не заметила, куда иду. Я правда не хотела и всё возмещу. Химчистка сейчас творит чудеса, я могу опла...

– Возместишь? – цедит он. Его голос низкий, как рокот спортивного двигателя, и эта низкая вибрация проходит по моей коже. – Ты хоть представляешь, сколько стоит моя рубашка? К тому же, ты испортила мою вещь, Обносок.

Слово бьёт наотмашь. Его красота делает оскорбление вдвойне болезненным. Оно жалит, как пощёчина, и отдаётся в груди острым одиночеством. Он прав. Я здесь чужая.

И всё же, какого чёрта? Кто дал ему право меня оскорблять?

Я заставляю себя вздёрнуть подбородок. Дыхание перехватывает, но губы слушаются:

– Возможно, – чеканю я, и мой голос звучит неожиданно твёрдо. – Но знаешь, что забавно? Рубашка на тебе стоит тысячи, а ведёшь ты себя как дешёвка. Это просто вещь, тряпка. Если пятно на одежде для тебя трагедия всей жизни, то мне тебя искренне жаль.

Улыбка получается кривой, но дерзкой. Я не дам ему увидеть, как сильно унижение сжимает горло.

– Не хочешь пятен – носи дождевик и смотри, куда сам прёшь, – продолжаю я, чувствуя, как сердце от собственной дерзости крошится под ноги. – Это коридор с двусторонним движением.

Его глаза сужаются до опасных щёлочек, на скулах играют желваки. Он смотрит на меня, как на грязь под ногтями.

– Новенькая, да?

– Допустим. И что?

– То, что ты только что заработала себе врага, которого не хотела бы иметь.

Он делает резкий, почти хищный шаг вперед, и прежде чем я успеваю отпрянуть, хватает меня за запястье.