Колесо года медленно, но верно, подкатилось к зимнему солнцевороту. Морозы не наступили, иссушенная земля острова зияла трещинами — небо безмятежно голубело, не подергиваясь облаками. О бурях и грозах и речи не было, летний зной сменила осенняя прохлада, на том дело и кончилось. Люди устали молить богов о дожде и снеге: кто-то уезжал на большую землю, кто-то требовал от волхвов возмещение за пожертвования, кто-то носил подношения в горное капище оборотней, склоняясь к ереси.

Мощные деревья Священного Парка тянули влагу из глубины земли, сохраняя подобие жизни, давая тень утомленным путникам и сбрасывая скрючившиеся зеленые листья к зимнему солнцевороту. Сосновую рощу Велеса, в которой молодые волхвы превращались в медведей и учились владеть вторым телом, спасти не удалось. Поливали под стволы, копали между соснами канавки, ежедневно наполняющиеся водой, но не смогли вдоволь напоить вечнозеленые деревья. Роща сбросила рыжие иголки и мелкие шишки, сухие стволы стояли немым укором и ответом разъяренным жертвователям — волхвы свой клочок земли не смогли отстоять, что уж об острове говорить?

После гибели рощи пошли злые шепотки: Велес, мол, не так уж и силен, а его служители слишком сильно впустили в свою жизнь достижения прогресса, за что и поплатились. Один раз уже получили кару за гордыню, теперь — за нарушение устоявшегося уклада и тягу к комфортному быту.

Вдоволь прополоскав Велеса и волхвов, жители Карачуна начали искать других виноватых. Предъявлять претензии Перуну, Живе, Яриле и Мокоши никто не осмелился, молча навязывали пряники и ленты на деревья, опасались задеть старших богов дурным словом. Прицепились ко Второму Кругу. Сначала пытались возложить вину на Стрибога — он, мол, заслон холодным ветрам поставил, замкнул остров знойным кольцом — но после урагана, сорвавшего крыши с домов, и перевернувшего паром, примолкли.

Следующим виновником бед был выбран Авсень — бог смены сезонов, покровитель ранней весны и ранней осени, скачущий по небесам на золотисто-рыжем коне. Именно он отвечал за плодоношение деревьев и виноградников, опекал заросли лесной ежевики, ограждая скрытые в лесах места дурной силы. Злые языки позабыли, что Авсень в давнишние времена вступился за жителей острова и побережья. И что ведал он не только сменой сезонов. Авсень охранял мосты — как зримые, так и незримые, прокладывал пути между прошлым и будущим, мог вывести просителя на Кромку. Бог, чью статую изваял один из местных скульпторов, стерпел, когда нечестивцы оборвали плоды с кряжистой рябины и разбросали оранжевые ягоды по траве. Но когда мощный клен, главенствующий над Священным Парком, облили бензином и подожгли, показал свой норов. У пасечников вымерли пчелы, дрожь земли породила провалы на дорогах, обрушила или сделала опасными мосты. Мёд и консервы испортились, островные кони взбесились — особенно эффектно это выглядело на ипподроме — а домовая нечисть с визгом и хохотом кинулась портить городские коммуникации. Чтобы ни у кого не осталось ощущения осеннего уюта.

Клен подлечили — к делу подключились волхвы, наложили на поврежденный ствол повязки с заговоренным варом и душистыми травами. Виновников нашли — оборотни-милиционеры распутали следы, отвели людей-следователей к каждому дому, а те присовокупили к делам записи с немногочисленных городских камер наблюдения. Суд вынес приговоры, но общего чувства подавленности это не изменило. Вопрос: «Что делать?» незримыми буквами витал в воздухе.

Градоначальник поехал на поклон к престарелому колдуну-скальнику, частенько прогуливавшемуся в Священном Парке и коротающему ночи в беседах со статуями — голос Шероховика, отмыкающего уста камню, становился слышен, когда утихал городской шум. Разговор длился долго, но ничего конкретного от скальника добиться не удалось. Посоветовал провести в парке субботник, на котором все желающие уберут мусор и высадят на клумбах между деревьями свежие цветы.

— И скульптуры вымойте хорошенько, — велел он напоследок. — Голубиный помет камню уста замыкает и взор мутит. Грязь такую развели, что мимо Авсеня и Чура пройти стыдно — у богов глаза залеплены.

Градоначальник к совету отнесся чутко: горожан оповестили по радио и телевидению, и листовки на улицах и в магазинах раздавали, зазывая принять участие в уборке в честь Осеннего Солнечного Венка. Молодежь посмеивалась, старшее поколение отвечало уклончиво, прикрывалось насущными хлопотами, и казалось, что на субботник никто не придет.

В назначенный день, когда машины доставили в парк мусорные мешки, метлы, инструменты, перчатки и рассаду, близлежащие улицы и аллеи начали заполняться людьми и оборотнями. Закипела работа: никто не ругался, молодые и сильные таскали воду ведрами от ближайшего пожарного крана, женщины наводили мыльный раствор, оттирали статуи от грязи и фривольных надписей. Самые активные добрались до лодочного пруда в нижнем парке, бросили в воду подношение Броднице, обрезали ветви разросшихся кустов, скрывших статую Водяного, возлежавшего на крохотном островке и любующегося белоснежными лебедями.

Голоса заполняли парк, люди вспоминали свои встречи с богами, сожалели о том, что никто из них не заглядывает на остров.

— А помните, как сорок лет назад на Зимний Солнечный Венок открылась Кромка и снежные твари в город прорвались? Волхвы бились, защищали улицы, но сколько у нас тех волхвов? Спасибо, воины Чура призыв услышали, пришли на помощь. Загнали тварей обратно в ледяную преисподнюю, к Маре, чтоб ей провалиться!

Чем больше говорили, чем больше вспоминали, тем яснее понимали — не Авсень это разгневался. Он всегда южным землям покровительствовал, и Чуровых стражников позвал, когда давние войны на истребление были.

— Может, у него беда какая случилась? — предположил молодой оборотень, притащивший очередное ведро воды, чтобы полить вкопанную рассаду. — У богов-то тоже раздоры бывают. Помните, как у Велеса с Марой вышло?

— Все помнят, — согласился градоправитель. — Если кошмар приснится, сразу знаешь… кхм… кого благодарить.

Все были наслышаны о том, как скотий бог, покровитель мудрости, колдунов и оборотней, взял на себя слишком много и не справился. Как не сумел победить Мару в открытом бою, когда на него накинулись стаи волков, порождаемых стужей, и ненадолго восторжествовал, пустив в ход чары обольщения. Мара, не распознавшая Велеса, повелась на водопады льстивых слов и молодецкие ухаживания, упала к нему в объятия, и, через положенный срок родила двойню. Дочь Дрёму и сына Ведогоня, властвующих над человеческими снами. Узнав об обмане, Мара разозлилась пуще прежнего, воспитывала детей, вкладывая им в головы, что их предназначение — насылать на людей кошмары. Отцовская ли кровь смягчила нрав близнецов, или просто незлобливыми уродились, но плохие сны всегда перемешивались с хорошими, а Дрёма избранным еще и откровения дарила. Но не каждый мог отличить ложное видение от истинного.

— Нам бы как-то правду выяснить, — после общего молчания, подвел итог градоправитель. — Волхвы и скальники ответа не дают, говорят, что не могут прозреть причину засухи. Оборотней опросили, никто ничего не знает. Жрецов Авсеня у нас на острове отродясь не было, спросить некого. Жива…

— Мать наша Жива уходит от ответа на прямой вопрос, — отозвалась сестра милосердия, отдыхавшая на парковой скамейке. — Мы не знаем, в чем дело.

— Если бы…

Не раз говорили, что стоит о ведьме подумать, и она тут как тут. Вот и сейчас — не успел градоправитель озвучить желание спросить у них совета, как сгорбленная Агафья, опиравшаяся на узловатый посох, возникла у него за спиной.

— Ишь, — проскрипела она. — Хоровод ему подавай. За эту волшбу платить надо не деньгами, а жизнью, чтобы предсказание верным было.

— Таких резервных фондов у нас нет, — отчеканил градоправитель. — Если бы вы назначили разумную цену, мы бы открыли благотворительный сбор. А жертв во вверенном мне городском округе я не допущу. Волхвы и милиция удвоят бдительность.

Агафья расхохоталась. Голос обрел звучность, окутал насторожившуюся толпу отзвуком древней магии.

— Потому боги и молчат, что мы за каждую каплю крови трястись начали. Многим по нраву битвы, иным — жертвы. Парк убрали — хорошо. Может быть, кто-то с небес глянет и порадуется. Беда наша в том, что мы от мира отрезаны.

— Как это? — удивился градоправитель. — Ходит же паром!

— От миров, — наградила его снисходительным взглядом Агафья. — Кто-то запечатал все пути на Кромку. Да так, что ни одна щелочка не открывается уже который Солнечный Венок. Может и Авсень это сделал. Оградил от какой-то опасности. Может Мара разозлилась, а, может, воевода Карачун. Но все пути закрыть невозможно. Как говорится, вода дырочку найдет. Пора готовиться. Пора готовиться к тому, что эти двери распахнутся. Барана мне приведите. Упитанного черного барана. Время пришло. Я соберу сестер и поведу Хоровод.

Черного барана во двор к Агафье доставили на следующий день. А потом какие-то доброхоты подбросили черного петуха и черного кролика. Горожане опасались отката от коллективной волшбы, жертвовали то, что по их мнению может пригодиться.

Агафья хмыкнула, петуха определила на бульон, а кролика отправила в Берлогу Велеса, с запиской наставнику: «Пусть твои медвежата его по траве погоняют, а потом делай с ним, что хочешь».

Сестры откликнулись на призыв. Чувствовали, что остров закипает от запечатанной волшбы, понимали, что если не прозреть будущее в Хороводе, можно получить такие неприятности, что никакие чары для отвода глаз не спасут.

В намеченный день они зазвали во двор волка-оборотня, который загрыз барана, закрылись в доме и встали в круг. Они гадали на крови, жгли бараньи внутренности, пристально вглядываясь в жирный дым. Пели тягучие песни, настолько древние, что только боги могли узнать эти слова, никто из ныне живущих людей и волхвов их не помнил.

Дубовое блюдо треснуло в тот миг, когда они кинули жребий: кому взывать к Доле и Недоле, чтобы получить ответ? От обломков потемневшего дерева повеяло ледяным холодом. Взвились, закрутились миниатюрные снежные смерчи. Мелькнул серп, кто-то извне почти дотянулся до засаленного кубика с точками на боках, рассек смерчи, уронил на дуб кисею снежинок.

— Черный Бадняк, черный Коляда!.. Воевода Карачун собирает войско, чтобы войти в город по листьям Зимнего Солнечного Венка.

Ропот иссушил снежинки. Витавшие под потолком клочья жирного дыма опустились на плечи старух, заставляя согнуться под тяжестью.

— Не беда.

Едкий голос Агафьи развеял дымное бремя. Сестры по Хороводу выдохнули, дружно и облегченно. Сгорбленная старуха подошла к треснувшему блюду, начертила древний знак, повторила:

— Не беда. Зато мы теперь знаем срок и у нас есть время приготовить врагам достойную встречу. Предупредим волхвов, оповестим оборотней и скальников. Молодые пойдут в бой, мы напитаем их силой. Поищем злыдней, попросим передать Удельнице и ее сестрам просьбу о помощи. Богини свяжут рваные нити судеб, спрячут узлы на изнанке ткани мира. Остров выстоит. Не в первый раз.