Дезире

– Берёте ли вы, милорд Клем Лавель, в жёны леди Дезире Аделли? Клянётесь ли даровать леди ваше имя, покровительство и защиту вашего дома, клянётесь ли пройти вместе все испытания, что ниспошлют вам боги, отныне и до последнего часа одного из вас или обоих, ежели будет угодно то богам?

Э-э, может, не надо меня никуда брать?

– Беру, – каждое слово то ли приказ, то ли презрительный плевок сквозь зубы. – Клянусь.

Чтоб тебя! Берёт он, видишь ли! Приданое моё и тело в качестве инкубатора для будущих наследников!

– Берёте ли вы, миледи Дезире Аделли, в мужья лорда Клема Лавеля? Клянётесь ли даровать лорду вашу честь, верность и поддержку его роду, клянётесь ли пройти вместе все испытания, что ниспошлют вам боги, отныне и до последнего часа одного из вас или обоих, ежели будет угодно то богам?

Нет, не беру! Даже если приплатит за сомнительную честь величать эту морду постную моим законным супругом. И вообще, почему от меня требуют верности, а от лорда нет?

Взгляд жреца, лысого старичка в фиолетовой с серебряным шитьём сутане, стал нетерпеливым. И тишина вокруг такая, что, кажется, слышно, как выжидающе сопят гости в задних рядах. А чего все ждут?

Я неуверенно обернулась к родным, стоящим слева. Справа имелся без пяти секунд муж, и глядеть на него лишний раз не хотелось совершенно. Мама смотрела сочувственно, папа предостерегающе, Матильда с тоской и старательно скрываемой смесью зависти и облегчения – с одной стороны, младшая сестричка успела вперёд старшей к брачному алтарю проскочить, но с другой, такой супруг отнюдь не предмет девичьих мечтаний и Матильда до последнего боялась, что папа предложит лорду её, а так, можно сказать, боги миловали. Тео давил зевок ладошкой. Ну, мелкому-то что, не его ведь замуж сдают.

– Берёте ли вы, миледи Дезире Аделли, в мужья лорда Клема Лавеля? – повторил божий служитель погромче и с нажимом. – Клянётесь ли даровать лорду вашу честь, верность и поддержку его роду, клянётесь ли пройти вместе все испытания, что ниспошлют вам боги, отныне и до последнего часа одного из вас или обоих, ежели будет угодно то богам?

Франческо, спаси меня, пожалуйста! Я не хочу замуж за этого напыщенного индюка, который старше меня на тридцать лет!

– Леди Дезире? – требовательно вопросил жрец.

– Я…

Платье, белое с золотым шитьём и завышенной талией, неудобное, тяжёлое, стесняло движения. Волосы, убранные под украшенную жемчугом сетку, стянуты так туго, что болела голова.

И воздух… Почему не хватает воздуха?

– Я…

Люблю другого.

Того, кто молод, красив и любит меня.

Внезапно мой почти что супруг и повелитель придвинулся ко мне.

– Ваш долг, миледи, – еле слышно произнёс мужчина, всколыхнув дыханием тонкую фату, и сразу отстранился.

Мой долг.

Ненавижу его. Ненавижу! И Клема тоже ненавижу! За то, что согласился на папино предложение, за то, что стоит сейчас здесь, холодный и равнодушный, словно мраморная статуя, за то, что разлучил меня с любимым.

За то, что посмел напомнить о моём долге, будто я могу забыть о нём!

– Беру, – прошептала я. – Клянусь

Губы лорда дрогнули в удовлетворённой усмешке.

– Сим нарекаю этого благородного лорда и эту благородную леди мужем и женой и да снизойдёт на них милость богов наших! – с откровенным облегчением завершил церемонию служитель.

Муж… теперь уже точно муж взял меня за локоть, повернул лицом к себе и рывком поднял фату.

Не могу смотреть на него. Не хочу и не буду.

Жёсткие пальцы в перчатке больно ухватили за подбородок, подняли моё лицо. А я всё равно не буду смотреть – опустила ресницы, глядя на звенья золотой цепи на чёрном бархате камзола. Хотя, похоже, Клему моё внимание не нужно, мужчина только повернул моё лицо в одну сторону, в другую. Зубы ещё проверил бы, старый козёл! Потом отпустил и пошёл прочь. Я обречённо двинулась следом, затем потянулись моя семья и гости.

Высокая двустворчатая дверь храма распахнулась, по глазам ударило яркое солнце. Клем остановился на пороге, подождал, пока я поравняюсь с ним, и из божьей обители мы вышли вместе, как положено молодожёнам. Собравшиеся на площади жители нашего славного города Виса приветствовали нас криками радости, пожеланиями семейного благополучия, плодородия и цветами, щедро бросаемыми под ноги новобрачным. От слепящих лучей слезились глаза… а может, от боли, отчаяния и безнадёжности. Где Франческо? Ничего не вижу…

Пальцы впились в локоть, и меня практически стащили по ступеням храма к карете, смутно, будто из туманной пелены, выступившей из белого света вокруг. Демоны побери, да она открытая! Ну да, народ же должен посмотреть, как дочь градоправителя везут на заклание. Пажи услужливо помогли мне подняться в экипаж, рядом на сиденье опустился мой муж. Хлопок закрытой дверцы едва пробился сквозь одобрительный гул голосов, подковы лошадей застучали по брусчатке.

– Помнится, милорд Аделли уверял, что вы с сестрой получили лучшее образование, какое только возможно.

Да обычное у нас образование, точно такое же, как у большинства высокородных леди в Этерии.

– Однако, миледи, я начинаю сомневаться, что вы исправно посещали уроки этикета.

А ещё уроки домоводства, вышивки, эпистолярного искусства и… в общем, список можно продолжить.

– И всё-таки, ради вашей семьи, сделайте над собой усилие и улыбнитесь горожанам.

Действительно, а ну как кто-то присмотрится и заметит слёзы, покрасневший нос и ужас в глазах юной невесты? Или милорд предполагает наивно, будто народ не знает, что Вис вместе с доброй третью Этерии не стал частью Имперского союза только благодаря войскам и наёмникам Лавеля? Что отец, поняв, что наш король готов откупиться от притязаний императора малой кровью, сдав тому приграничные территории, и, соответственно, на королевскую милость и защиту рассчитывать не стоит, пал в ноги Клему, моля о помощи? И не просто попросил, но предложил поддержку в случае, если Лавель надумает подвинуть короля с трона, и меня, девицу благородного происхождения, с солидным приданым на пару? Всё люди прекрасно знают. Только им всё равно. И радуются они сейчас не моему гипотетическому счастью, а тому, что легко отделались, и продолжат безмятежно улыбаться, даже если я при всём честном народе буду кричать и биться в истерике. Вон, было между Этерией и Империей королевство. Пару лет назад тамошний король подписал бумаги о вступлении в союз. И всё, нет ныне ни королевства, земли которого отошли Империи, ни короля, и заправляет там всем высокий имперский лорд-наместник.

А что за Лавелем мрачной тенью тянется печально известный на юге Чёрный орден, в годы моего раннего детства озаривший одну только Алданию и юг Вальсии отблесками костров и криками сжигаемых ведьм, так это так, мелочи жизни. Кто не без греха под солнцем нашего мира?

Слепящий белый свет наконец стал слабее, и я смогла различить дома по обеим сторонам улицы, толпящихся людей и городскую стражу, сдерживающую особо бурно радующихся за молодожёнов. Лица, правда, по-прежнему сливались в мутные серые пятна, но разглядывать их я всё равно не собиралась. Клем с благодушной полуулыбкой любящего отца махал поднятой рукой, кивал в ответ на очередное пожелание плодиться и размножаться в оптовых масштабах. Я посмотрела на крупный нос с горбинкой, прорезанный морщинами высокий лоб, короткие, зачёсанные назад каштановые волосы, обрамляющие немаленькую уже залысину, холодные карие глаза.

– Прискорбно видеть столь вопиющие пробелы в вашем воспитании, – не глядя на меня, заметил мужчина.

Это он ещё мало видел!

Я отвернулась от Клема. На улице куда жарче, чем под прохладным сводом храма – там хоть солнце не палило так нещадно. И душно, раскалённый воздух при каждом вдохе царапал лёгкие сотнями незримых песчинок. Я осторожно провела кончиками пальцев по своему вспотевшему горячему лицу.

– Миледи, постарайтесь воздержаться от патетических обмороков на публике, – неожиданно сухо заявил Лавель.

И ничего, что мне действительно нехорошо?!

Я вцепилась в бархатную обивку сиденья, прикрыла глаза, стараясь дышать глубоко и ровно. Да когда ж эта телега соизволит дотащиться до дома?!

Дом, наш милый городской дом. Песочного оттенка стены, белая лепнина, голуби на терракотовой крыше, тенистый внутренний дворик, что всегда пел мне то задорным смехом ветра в листве, то нежной колыбельной маленького фонтана, то вкрадчивым шёпотом ночи, то протяжными вздохами полудня. Завтра мне придётся покинуть тебя, чтобы уехать вместе с супругом в его недавно приобретённый замок в приграничье. Не будет больше песен, смеха и книг, беззаботного веселья и надежд безмятежной юности, игр с Тео и споров с Матильдой. И любимого в моей жизни тоже не будет.

А о том, что будет, думать не хотелось.

Из экипажа я выползла едва ли не на четвереньках, однако помощи от мужа не дождалась. И не надо. Вот умру здесь, и станет высокочтимый милорд трижды вдовцом. Не смертельно, разумеется, но репутацию ему моя скоропостижная трагическая кончина точно подпортит! О-ох!

– Леди Аделли, – сильная надёжная рука поддержала меня в процессе вываливания из кареты, выровняла, позволяя принять более приличествующее высокородной даме положение.

И ещё от этого простого прикосновения даже через плотную ткань платья по коже побежали мурашки.

Я подняла глаза на Франческо, выдавила жалкую грустную улыбку.

– Теперь леди Лавель, – шёпотом поправила я.

Следом подъехал экипаж с моими родными, и отец, заметив меня в недопустимом обществе, выскочил из кареты практически на ходу и с впечатляющей в папином почтенном возрасте прытью.

– Милорд, – прошипел папа и, подойдя к нам, понизил голос: – Кажется, я настоятельно просил вас не приближаться к моей семье и, особенно, к моей младшей дочери.

– Прошу меня простить, лорд Аделли, но вашей дочери стало плохо, и я…

– О Дезире отныне заботится её супруг, – зло перебил папа. – А вас я попрошу немедленно покинуть мой дом.

– И где он, наш благодетель, чьи следы в пыли нам надлежит с трепетом целовать? Освежается после прогулки по солнцепёку, а его жена тем временем вот-вот упадёт в обморок? – язвительно поинтересовался Франческо. – И смею заметить, мы пока находимся перед вашим домом, а не в нём.

Кажется, у папы сейчас пар из ушей повалит.

– Слушай, ты, зарвавшийся щенок…

– Возможно, я ещё щенок. Возможно, иногда я действительно зарываюсь, – негромко и спокойно ответил Франческо и вдруг подхватил меня на руки. За папиной спиной дружно ахнули вышедшие из кареты мама и Матильда. – Но не я привёл в этот город чёрного лорда. И не я продал ему собственную дочь.

Мир вокруг вновь поплыл, и лишь ощущение рук любимого удерживало от шага в бездну забытья. Наверное, я и впрямь перегрелась на солнце…

Откуда-то издалека доносились голоса, звон бокалов и стук посуды, звуки шагов и шорохи одежды. Столы накрыли в большом зале, а позже во дворе, когда сумерки принесут освежающую прохладу, начнутся танцы…

Люблю танцы… только танцев теперь тоже не будет… сомневаюсь, что Лавель хороший танцор… и что в этом ордене вообще танцоры водятся…

– Дезире, – на лоб легла ладонь, – ты вся горишь.

Может, я всё-таки умираю? Во всяком случае, ощущения примерно такие, какие должны быть у человека при смерти. По крайней мере, по моим представлениям. Сердце стучало у самого горла, воздуха не хватало, в голове туман, собственные ладони горячие, что раскалённая сковорода.

– Лорд Демарро, вы перешли все допустимые границы.

Мама.

Я повернула голову. Моя спальня, и лежала я в своей постели, поверх вышитого покрывала. Рядом с кроватью Франческо, мама замерла на пороге, не иначе как высланная вперёд с дипломатической миссией. Терзающий тело жар внезапно схлынул, словно волна, оставив странное чувство пустоты.

– Леди Аделли, у Дезире жар, ей нужен доктор.

– Франческо, – устало вздохнула мама, – бумаги подписаны, клятвы произнесены пред свидетелями и ликами богов, брак заключён и фактически завершён. Отныне Дезире леди Лавель и поделать что-либо с этим вы не можете. Вам лучше уйти, пока вас не вывела отсюда городская стража.

Я села. Голова почти не кружилась.

– Дезире, – любимый мгновенно склонился ко мне.

– Всё в порядке, – я посмотрела в полные тревоги зелёные глаза. Нет-нет-нет! – Мама права, тебе… лучше уйти.

Потому что если Франческо пробудет здесь хотя бы ещё минуту, я не выдержу, вцеплюсь в него руками и ногами, и пусть попробуют нас разделить!

Франческо медлил, вглядываясь в моё лицо в поисках честного ответа. Что же, значит, тогда уйду я.

Молодой человек потянулся было поддержать меня, но я оттолкнула его руки и встала самостоятельно.

Так, стоим? Стоим и практически не качаемся. Идти можем? Можем, а что не шибко быстро получается, так не страшно, я никуда не тороплюсь.

Мама шагнула навстречу, аккуратно взяла меня под локоть и, бросив предостерегающий взгляд на Франческо, вывела из комнаты. Папа ждал нас в конце коридора. Внимательно посмотрел на мою наверняка бледную и донельзя несчастную физиономию.

– Тебе лучше? – и в несложном вопросе прозвучал груз неизбывной вины.

– Да, папа, всё хорошо.

– Уверена?

Я кивнула.

– Мне бы не хотелось думать, будто ты действительно считаешь, что я тебя продал, словно вещь или бессловесный скот, – нерешительно начал отец.

– Я так не думаю, правда. Ты хотел спасти наш город и его жителей.

И, в конце концов, девушки моего положения именно так замуж и выходят – за незнакомца по договорённости, за того, кого выберут родители или опекуны, и редко какой юной леди приходит в голову мысль возражать.

– Надеюсь, через несколько лет ты не будешь меня проклинать, – папа обнял меня, поцеловал в лоб.

Надеюсь. А в данный момент не хочу, чтобы родители волновались ещё больше.

Мы вышли к парадной лестнице, спустились по широким, покрытым ковровой дорожкой ступенькам. Вот и мой долг стоит у подножия суровым чёрным изваянием. Окинул быстрым оценивающим взглядом, подал руку.

– Надеюсь, миледи стало лучше? – далёким от настоящей заботы тоном осведомился Клем.

Да чтоб тебе в другой мир провалиться!

– Да, дочь всего лишь немного перегрелась на солнце, – заверил папа преувеличенно бодро. – В последнюю неделю стоит такая жара!

Я приняла затянутую в чёрную перчатку руку и в сопровождении супруга направилась в большой зал, где уже собрались гости. И снова поздравления, пожелания, льстивые комплименты. Лебезят, норовят умаслить заранее, расстилаются, будто дверные коврики с алданских рынков, перед тем, кто, возможно, станет следующим правителем Этерии, а пока и без королевского венца внушает всем панический ужас. Ждут ли Вис нашествие чёрных орденоносцев, охота на ведьм, допросы, доносы и костры, бессмысленные смерти и тирания? В Этерии нет ведунского корпуса, маги и ведьмы вне закона и любой приезжий ведун не должен расставаться с документами, подтверждающими его принадлежность к корпусу другого государства, и официально заверенным разрешением на нахождение на территории нашего королевства.

Мы заняли почётные места за главным столом, и время резко замедлило ход. Оно тянулось и тянулось, бесконечное, тягостное, как при исполнении всякой докучливой обязанности. Праздничный обед со скрипом перетёк в ужин, одна перемена уступала другой, блюда появлялись и исчезали, приносимые и уносимые слугами, бесшумными и невозмутимыми. Гости объедались и пьянели, то горлопанили всё громче, увереннее, то вдруг, точно лишь сейчас обратив внимание на хмурого молодожёна, испуганно умолкали и отворачивались. Я вяло ковырялась в своей тарелке и тоже честно пыталась напиться, пока Лавель не заявил слуге, собравшемуся было наполнить мой опустевший кубок в четвёртый раз, что юной госпоже уже хватит.

Что, мне и пить нельзя? Злой у меня муж. Деспот он, вот!

Во дворе давно начались танцы, каждая новая музыкальная композиция искусно переплеталась со следующей, весёлые быстрые мелодии сменялись медленными и торжественными. В зале расставили дополнительные канделябры, зажгли свечи в люстрах, а Тео увели спать. Я же наконец решила посмотреть на сидящего рядом супруга, за время праздника не сказавшего мне ни слова.

– Милорд, вы любите огонь?

Голова опять кружилась, но теперь головокружение приятное, сладкое, хмельное, словно выпитое мной вино, и я медленно тонула в волнующих этих ощущениях, позволяя им обволакивать, затуманивать разум… как завораживало, погружало в странную полудрёму трепещущее пламя свечей на столе.

– Нет.

– А танцы?

Где бы умыкнуть четвёртую порцию вина, дабы в первую брачную ночь предстать пред мужем глупо хихикающей пьяной дурочкой, а пуще того ни на что не реагирующим бревном? Ничего не чувствовать, не вспоминать прикосновений и поцелуев Франческо, не думать, как всё могло бы сложиться, не позарься император на Этерию или достань у нашего короля храбрости ответить жёстким отказом.

– Нет, – Клем удосужился искоса на меня посмотреть, и, кажется, увиденное мало мужчину вдохновило. – Час уже поздний и у меня нет ни времени, ни желания наблюдать, как ваши сограждане надираются до свинского состояния. Вставайте, миледи, покончим с этим балаганом.

Куда? Зачем? Эй, не надо меня трогать, мне и тут всё нравится!

– Милорд? – следом из-за стола поднялась мама.

– Леди Аделли, не будете ли вы так любезны проводить нас на брачное ложе?

Ку-уда?!

– Что? – растерялась мама.

Сидящая рядом с мамой Матильда поспешно уткнулась взглядом в свою тарелку, делая вид, будто не догадывается, о чём речь, и что её вообще тут нет. А кто мне накануне фальшиво сочувствовал, какая я, дескать, вся бедная и несчастная, придётся делить постель со стариком, в отцы нам обеим годящимся?

– Понятно.

И что ему понятно, спрашивается?

Клещом вцепившись в мой локоть, Лавель потащил меня к выходу из зала.

– При всём уважении, милорд, но существуют традиции… – мама нагнала нас уже в холле. – Правила приличия, в конце концов. Нельзя, уподобившись неотёсанному, грубому кочевнику, взять и увести новобрачную в спальню. Мы должны подготовить Дезире… Божий служитель должен освятить и благословить ложе и новобрачных… И необходимо засвидетельствовать, что…

– К сожалению, леди Аделли, святость ложа на наличие либо отсутствие наследников никак не влияет.

А я, между прочим, ещё недостаточно пьяна! И вообще, от этой гонки по лестнице и коридорам меня подташнивает…

– Она? – мужчина замер на пороге спальни с оставленной нараспашку дверью. Мама промолчала. – Всё равно. Сойдёт и эта. Леди Аделли, вашего свидетельства, что консумация состоялась, вполне хватит, поэтому не уходите слишком далеко.

Клем втолкнул меня в комнату, вошёл следом и захлопнул створку перед маминым носом.

Моя спальня. Видимо, уходя, Франческо не закрыл дверь… Примятое мной покрывало на кровати, одинокая горящая свеча на столике. За распахнутым окном сумерки и ветерок приносил отзвуки музыки, голосов. Фату я сняла ещё днём в зале… Надо было и платье сразу скинуть, чего уж стесняться, благо там хоть было кому помочь… Я нащупала шнуровку на корсаже, дёрнула.

Не поддаётся!

– Не трудитесь, – оборвал мои попытки Лавель.

Да-а? Он что, сам меня разденет?

– Ложитесь.

Даже так? Ну как прикажете, мой господин.

Я шагнула к кровати, села на край. Мужчина снял цепь и перчатки, расстегнул и небрежно повесил свой камзол на спинку стула у туалетного столика. Пламя свечи дрогнуло и будто стало ярче, сильнее.

– Ложитесь, миледи, – Клем приблизился ко мне, посмотрел равнодушно. – И настоятельно рекомендую воздержаться от сопротивления и лишних криков. Чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше для нас обоих.

А сейчас ты подавишься, милый. Потому что невинность я неделю назад подарила любимому. И не жалею об этом ни минуты.

Я послушно легла. Жаль только, свечу теперь не видно. Люблю огонь. Он успокаивает и согревает… поэтому придётся закрыть глаза и представить на месте супруга Франческо. Лавель зашуршал моими юбками, к коленкам прикоснулись неожиданно холодные пальцы, вызвавшие зябкие мурашки даже через чулки, развели мне ноги. Я должна… но не хочу. Не хочу! И будет больно. В тот раз было больно несмотря, что любимый был нежен и осторожен, а уж сейчас будет и подавно…

Не хочу…

Жар нахлынул неожиданно. Странно, поздний вечер уже и солнечный удар точно не грозил. Тяжесть резко навалившегося на меня чужого тела заставила открыть глаза, и обнаружившееся в неприятной близости лицо мужа порадовало мало. И чего он на меня уставился? Аж замер, прекратив ёрзать и возиться. Может, прыщ на лбу вскочить успел, я-то в зеркало давно не смотрелась… И душно, а тут ещё супруг остатков свежего воздуха лишает… Ой!

Внезапно Клем отодвинулся от меня и на удивление резво, даже чересчур резво отскочил от брачного ложа. И куда муженька понесло? Только не говорите, что уже на сторону собрался. Я рывком села. Посветлело в комнате… и ещё что-то трещало прямо над моей головой. Ой, мамочки!

Балдахин горел, весело и ярко, озаряя спальню и перекошенную физиономию Лавеля. И смотрел мужчина не на тяжёлую дорогую ткань, пожираемую невесть откуда взявшимся огнём, а на меня и в полном ярости взгляде желания спасти молодую жену почему-то не читалось. Ярости столь ледяной, вымораживающей, что она отражалась в глазах Лавеля цветом искрящегося на солнце снега горных вершин. Или это вовсе не отражение?

– Ведьма, – с ненавистью прошипел Клем и алые отблески полыхнули на узком длинном клинке кинжала, выхваченного откуда-то из складок одежды.

Где ведьма? Кто тут ведьма? Или… это он меня имеет в виду?!

Пламя змейками стремительно скользнуло вниз по резным столбикам. Надо бы спасаться бегством или хотя бы начать вопить «Пожар!», но я отползла к подушкам, наблюдая за взметнувшейся стеной огня, отрезавшей меня от Лавеля. Я ведь люблю огонь? Рука словно сама собой потянулась к пламени, один из рыжих язычков, точно живой, изогнулся навстречу. Вообще-то играть с огнём не рекомендуется, особенно совать в него конечности, и на мгновение сознание окатил страх перед ожидаемой болью от ожога. Язычок же коснулся кончиков пальцев легко, бережно, вызвав тепло и странное спокойствие. И я улыбнулась пламени, будто старому другу.

Нечто пролетело возле уха и вонзилось в изголовье кровати. Я покосилась на торчащий из деревянной спинки кинжал и поняла страшное – я умру. Прямо здесь и сейчас, потому что мой супруг, чтоб его, охотник на ведьм, а я, кажется…

– А-а-а!!

Возня по ту сторону огненной стены, хлопок открывшейся двери, шорох юбок.

– Дезире!

Мама! Мамочка, пожалуйста, спаси меня!

Пламя опало, открыв Франческо, набросившегося на Клема сзади, и метнувшуюся к постели маму.

– Мама! – я слезла с кровати, привычно укрылась от жизненных невзгод в родных объятиях.

И Франческо… значит, он не ушёл, караулил где-то рядом и примчался, едва услышав мой крик.

– Беги! – крикнул Франческо, пытаясь удержать вырывающегося Лавеля в захвате.

– Нет, я…

Никуда не пойду без тебя.

Мама окинула быстрым взглядом обгоревший балдахин, висящий унылыми клочьями, почерневшее покрывало и вывела меня из комнаты.

– Франческо! – нельзя оставлять его там одного с этим страшным человеком!

– Не беспокойся о нём, – негромко заговорила мама. – Он прав: ты должна бежать.

– Что? Куда? Зачем?

Нет, ну зачем понятно. Молодая жена чёрного лорда – и ведьма. Свои же в ордене засмеют. Но куда бежать? И что будет с Франческо?

– Дезире, у тебя дар. Ещё когда ты была совсем крохой, я знала, что рано или поздно он проявится.

Возможно, не стоило в детстве проводить столько времени у очага, играя с золой, беседуя с огнём и воображая, словно пламя живое и отвечает мне. Матильда всегда смеялась и обзывала замарашкой, потому что я вечно была с ног до головы перепачкана в золе…

– Ты знаешь законы Этерии.

Ещё я замужем за чёрным орденоносцем! Аж любопытно, если меня попытаются сжечь, я сгорю или им придётся меня топить? Слышала и о таком способе избавления от ведьм.

– Поэтому ты должна бежать из этого королевства. Сегодня, сейчас же.

Мы вышли к лестнице для прислуги, мама уверенно потянула меня вниз по узким ступенькам.

– Но куда?

Как я буду жить там, в неизвестности, совсем одна, без семьи и любимого?

– Ты отправишься в королевство Лира, к моим родителям, лорду и леди Грейн.

Дедушке и бабушке, которые приезжали в Этерию всего раз во времена моего раннего детства и потому не сказать, чтобы я их помнила? А Лира, между прочим, по другую сторону Империи, то есть далеко!

– Поступишь в ведунский корпус Лиры, выучишься, получишь диплом, а вместе с ним свободу и независимость. Лавель не сможет тебе ничего сделать.

– А… а как же вы? – растерялась я. Да, я-то уеду, но родные останутся и Клем может сделать моей семье довольно многое.

Мама замерла на ступеньке, обернулась ко мне. С кухни доносился перезвон посуды и озабоченные голоса слуг, пахло чем-то жареным.

– Мы справимся, – мама ласково улыбнулась, однако в карих глазах я заметила грусть и отчаянную, непреклонную решимость. – Главное, чтобы ты была в безопасности.

– – –

– Что это?

Где?

Я обернулась, но позади обнаружился только молодой человек с золотисто-каштановыми волосами и какой-то дурашливой улыбкой на симпатичном лице.

– Неужели в наше убогое серое заведение поступила прелестная фея Воздушного мира?

Это он обо мне, что ли? Коли так, то сильно польстил. Длинную тёмно-каштановую шевелюру я обрезала по плечи и теперь носила распущенной, лицо вполне обычное, с пухлыми щёчками, веснушками и серо-синими глазами. И одета я так же, как все адептки ведунского учебного корпуса Лиры – в строгую белую блузку и синюю юбку длиной чуть ниже колен. Форма непривычная и странно обходиться без прежнего количества одежды, но мне нравилось. Жаль, Франческо не может увидеть изменившуюся меня. Не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь вновь.

– Позвольте познакомить вас с нашим скромным, однако не лишённым некоторой доли очарования осенним садом, – щедро предложил молодой человек. – Феи ведь любят цветы?

Сразу в сад? Но цветы я и впрямь люблю.

Огненные.

– Ден! – раздался оклик из коридора.

На всякий случай я посторонилась, освобождая дорогу входящим в аудиторию адептам.

– Не знаю никакого Дена, – заявил молодой человек, продолжая старательно мне улыбаться.

– Ден! – от потока учеников отделились две девушки, шатенка с длинной роскошной гривой и русоволосая с короткой стрижкой, обе кареглазые и с сумками через плечо. Русоволосая без всякого стеснения дала молодому человеку подзатыльник и отодвинула в сторону. – Чего ты к ней пристаёшь?

– Кто тут пристаёт? – обиделся любитель садов. – Мы просто разговариваем.

– Испарись, – посоветовала девушка и замахнулась повторно.

Любитель прекрасного небрежно фыркнул, но отошёл к столам, за которыми рассаживались остальные адепты.

– Привет, ты новенькая? – спросила шатенка.

Я кивнула.

Мама не просто знала о моём даре, она давно подготовилась к его пробуждению. В тот вечер меня уже ждала мамина доверенная камеристка с осёдланными лошадьми, и сумасшедшая скачка за пределы города. А на окраине – портал, светящийся белым с радужным контуром овал в пространстве, перебросивший меня сразу в Лиру, в дом бабушки и дедушки. Мамины родители тоже меня ждали, оказывается, и тепло встретили. Дедушка, правда, ничего лестного в папин адрес не сказал, и бабушка всё вздыхала, что чуть не уморили бедное дитя в моём лице в этой варварской Этерии. Нет, я догадывалась, что мамина семья её брак с папой не одобряла, но чтобы настолько… Через две недели я прошла вступительные тесты, переехала в общежитие, расположенное на территории ведунского учебного комплекса, начала посещать занятия и привыкать к новой жизни, разительно отличающейся от прежней. Хорошо, что только один пропущенный месяц догонять надо, не уверена, что справилась бы, поступи я в середине учебного года – программа корпуса далека от храмовой школы для благородных девиц. Впрочем, и за месяц весь курс успел перезнакомиться и даже разбиться на компании. Я ходила на занятия уже третий день и до сего момента на меня никто, кроме преподавателей, не обращал внимания.

На плечо легла рука.

– Элден Дейт, к вашим услугам в любое время дня и ночи, прекрасная фея, – представился молодой человек, приобняв меня. Подхватил свободной рукой мою конечность, поднёс к губам и, проникновенно глядя мне в глаза, поцеловал пальцы.

– Ден, по-моему, ты переоцениваешь свои возможности, – заметила русоволосая и повернулась ко мне. – Лоурин Каслрент.

– Лиина Паррин, – присоединилась к знакомству шатенка.

Я улыбнулась. Настоящих друзей у меня никогда не было, но кто знает, может, теперь будут?

– Дезире Грейн.

Юной леди Дезире Аделли больше нет, а свежеиспечённая леди Лавель пусть покоится с миром!

– – –

Фреа

Восемнадцать лет.

Наконец-то восемнадцать! Отныне я настоящая взрослая леди, я больше не поучаемый всеми несмышлёный ребёнок. Я взрослая!

Гордо звучит.

– С днём рождения, моя красавица! – папа обнимает меня, целует в щёчку, улыбается, и я улыбаюсь в ответ.

Папа устроил роскошный бал в честь моего праздника, пригласил соседей со всей округи, друзей и знакомых. И пусть пока только домашний, для тех, кого можно назвать близкими – или полезными – нашей семье, зато зимой я поеду ко двору, на первый настоящий бал для дебютанток и буду там самой красивой и ослепительной.

– С днём рождения, сестричка, – Катерина подходит следом, тоже целует в щёку, но в сдержанной улыбке сестры таится печаль, а в зелёных глазах странная отрешённость, словно мирская суета и веселье её не касаются. – Надеюсь, все твои мечты исполнятся так, как ты хочешь.

– Благодарю. Тери, что-то случилось? – всматриваюсь в бледное лицо сестры.

Странно, ещё накануне она была весела и беспечна, помогая мне готовиться к празднику.

– Нет, всё в порядке, – качает черноволосой головой Катерина. – Я лишь вспоминаю себя в твоём возрасте.

– О, если ты всё ещё грустишь о Винсенте, то просто забудь о нём. Если он разорвал помолвку после стольких лет, то, значит, он никогда не любил тебя по-настоящему. Уверена, в этом сезоне ты обязательно познакомишься с лордом, который будет достоин тебя.

Катерина усмехается и мне чудится горечь в смешке коротком, нервном.

– Не беспокойся обо мне, Роза, это обычное брюзжание старой девы. Веселись, сегодня твой день, – и сестра растворяется спешно среди прочих желающих поздравить виновницу торжества.

Как только поеду ко двору, обязательно поищу подходящего Катерине лорда. Несправедливо, что сестра по-прежнему тоскует после расторжения помолвки, пока Винсент, по слухам, уже подыскивает себе другую невесту. И почему наша семья не пришлась ему по нраву? Мы потомки королевского Дома давно погибшей, но не забытой Ритины, мы один из старейших, влиятельнейших и богатейших родов в Вальсии, мы Ренье! И Катерина не может остаться старой девой только из-за прихоти какого-то мелкого лорда, после двух лет помолвки передумавшего жениться на ней.

Поздравления, пожелания льются со всех сторон, сыплются пригорошнями разноцветных бумажных конфетти, затем наступает черёд подарков, тянущихся неторопливой тяжёлой подводой. Почти все замечательные, хотя есть и бесполезные – зачем мне, например, охотничий сокол, если я не охочусь, да и не люблю и не одобряю бессмысленного убийства животных? Впрочем, лорд Пирсон старый охотник, что ещё он мог подарить? Подарка же его сына Уэлси я боюсь. Не дай боги обручальный браслет! А замуж за Уэлси я не собираюсь и знаю точно, папа никогда не согласится.

Боги милуют: Уэлси ограничивается цветами и золотым кольцом. Бриллиант огромен и если рукой с этаким колечком метко ударить, то можно и глаза лишить. Из вежливости делаю вид, будто восхищена подарком, но на самом деле не надену никогда. Пусть не думает, что кольцо что-то для меня значит. Зато скромное серебряное колечко с маленькой, искусно выполненной изящной розой, оказавшееся в преподнесённой кузеном Эланом коробочке, надеваю сразу. Обнимая меня, брат шепчет на ухо, что ещё и зачаровал украшение и что оно должно оберегать меня.

После приёма подарков открывают танцы. Не отказываю никому, даже Уэлси, хоть он скучен до зевоты и танцует, откровенно говоря, плохо. От шампанского кружится голова – сегодня никто не указывает, сколько бокалов положено выпить юной леди. Закончив танец, Уэлси, вопреки правилам приличий, не отпускает мою руку и тянет к выходу из зала, благоухающего цветочными гирляндами и сияющего огнями, потом уводит на пустынную галерею. За высокими окнами расстилается река, и полумесяц покрывает тёмные воды мерцающим серебром. После музыки, смеха и гомона голосов ночная тишина оглушает до звона в ушах.

– Уэлси, некрасиво без объяснений бросать гостей, – и голова уже что-то совсем закружилась…

И, кажется, пол под ногами качается.

– Пару минут гости подождут, – неожиданно Уэлси прижимает меня к простенку между окнами. – Я хочу тебе кое-что сказать, Фреа.

– Что бы это ни было, но не может ли оно подождать до завтра? – когда я буду мыслить… более связно.

– Нет, не может. Я решил… и мой отец одобрил… Фреа, я собираюсь просить у лорда Ренье твоей руки.

И пусть себе просит…

Только завтра… Что?!

– Ты… хочешь жениться на… на мне?

Никогда, ни за что! Да лучше я брошусь в воды Рай, чем выйду замуж за этого… за этого!

– Что тут такого? – в голубых глазах искреннее удивление. – Мы знаем друг друга с детства, наши замки расположены по соседству.

– Но я… мы… – подходящих возражений, которые Уэлси принял бы, как назло, не вспоминается. – Прости, но я… я тебя не люблю.

– Полюбишь. Со временем.

Его? Худого, белобрысого, с надменным лицом и снисходительным рыбьим взглядом свысока вопреки довольно скромному происхождению?

– Папа не даст своего согласия….

– Лорд Ренье выполнит любой твой каприз, Фреа, тебе достаточно лишь попросить, – голос Уэлси становится вкрадчивым, бледное лицо приближается ко мне. Пытаюсь отстраниться и ударяюсь затылком о стену. – Поэтому просто скажи папочке, что ты от меня без ума…

Только безумной и надо быть, чтобы выйти за него замуж… О боги!

Губы Уэлси впиваются в мои, слюнявят с упоением жадным, мерзким, а язык… Какая гадость! И это поцелуй, от которого, говорят, особо трепетные, чувствительные юные леди падают в обморок? Где описываемое любовными романами наслаждение? И в обморок не упадёшь – неизвестно, что может сделать Уэлси с моим бесчувственным телом, – и вместо удовольствия подкатывающая к горлу тошнота.

Хватаю Уэлси за узкие плечи, собираюсь с силами и отталкиваю его. Уэлси отодвигается неохотно, и я с размаху влепляю ему пощёчину. Выходит звонко, громко, по всей пустой галерее эхо прокатывается.

– Если ты ещё раз заговоришь о предложении или снова полезешь ко мне со своим… языком, я всё расскажу папе, – а папа этого так просто не оставит.

– Значит, отказываешь?

– И как ты догадался?

– Пожалеешь.

– Никогда!

Юбки в охапку и подальше от этого слизняка. Я вихрем мчусь до конца галереи, взлетаю по скрытой в нише винтовой лестнице на второй этаж и бросаюсь к ближайшему окну. Снизу доносятся крики и топот. Неужели Уэлси всерьёз рассчитывает поймать меня? Никто не знает Нуалон лучше меня, из всех наших домов замок этот мой самый любимый, самый родной, изученный вдоль и поперёк, словно зачитанная до дыр книга. Распахиваю одну створку, забираюсь на подоконник и вылезаю на карниз снаружи. Створку закрываю, аккуратно спускаюсь с карниза на узкую полоску выступа в полуметре под окном, держась в стороне от падающего из проёма света. Неудобно, ногу можно поставить только боком, и то каблуки туфелек норовят соскользнуть, пышная юбка сильно мешается, стесняя движения. Ничего. Зато Уэлси и в голову не придёт искать меня за окном. Всего-то и надо, что подождать несколько минут, пока он не уйдёт. Когда в детстве мы с Катериной играли в Нуалоне в прятки, это место было самым надёжным укрытием. Сестре никогда не удавалось меня здесь найти, а сама Катерина боялась выбираться на стену.

– Фреа! Фреа!

Оконная створка прикрыта неплотно. Уэлси пробегает в одну сторону, замирает – галерея освещена хорошо, вся как на ладони и меня там нет. Значит, я или спряталась, или очень быстро бегаю и успела скрыться в другом её конце. Бегун из Уэлси тоже неважный и, хотя он время от времени ездит с отцом на столь обожаемую старшим лордом Пирсоном охоту, развлечение это ему мало по нраву. Столичные мужские клубы с выпивкой, азартными играми и кутежами доставляют Уэлси много больше удовольствия.

– Фреа! Демоны побери! – шумный вздох, и Уэлси уходит.

Стою, вжавшись спиной в стену. Свет из окон первого этажа выхватывает реку внизу.

Минута.

Другая.

Можно возвращаться и пусть это ничтожество только попробует ещё со мной заговорить!

Я отлепляю одну руку от стены, медленно, осторожно поворачиваюсь к окну.

Негромкий хруст, левая нога внезапно проваливается в пустоту, резко, неумолимо увлекая за собой всё тело. Пальцы правой руки скользят беспомощно по неровной поверхности, но ухватиться не за что…

С визгом я срываюсь в стремительные воды Рай. Короткое падение выбивает воздух из лёгких, сердце колотится отчаянно у горла. Ожидание удара и неизбежной боли оплетает паутиной липкой, душащей, и, кажется, вся моя недолгая ещё жизнь должна пронестись у меня перед глазами, однако я не успеваю ничего вспомнить, ни о чём подумать.

Ощущение рук на моём теле, странных, шершавых. И река, и замок вдруг в мгновение ока оказываются где-то далеко-далеко внизу, а вокруг расстилается бескрайнее пространство, полное лунного света и воздуха, словно я лечу…

Я лечу?

Лечу! Действительно лечу и даже слышу взмахи крыльев… но едва ли у меня успели вырасти крылья.

– Пожалуйста, только не кричи.

Надо кричать? Поворачиваю голову, смотрю на того, кто держит меня на руках. В бледном сиянии полумесяца существо выглядит чёрным, будто выточенным из цельного куска мрамора. Короткая грива, встрёпанная и жёсткая на вид, развевается на ветру, непроницаемо тёмные глаза изучают нежданную ношу обречённо, с толикой смиренной печали. Приплюснутый нос, мощная, чуть выдающаяся вперёд челюсть хищного зверя. За широкими плечами мерно взмахивают огромные кожистые крылья летучей мыши.

Смотрим друг на друга, ждём. Существо – моих криков, вероятно. Я же просто любуюсь.

– Кричать будешь? – спрашивает существо наконец.

Отрицательно качаю головой. Бросаю взгляд вниз. С высоты птичьего полёта Рай кажется весенним ручейком в обрамлении тёмной зелени парка по обоим берегам, Нуалон же и вовсе походит на мой старый кукольный домик, маленький, хрупкий.

– Страшно?

Ни капли. И я опять качаю головой в подтверждение.

– Значит, обойдёмся без воплей? – слышу недоверчивое удивление в голосе.

Киваю.

– Тогда держись.

Едва успеваю обхватить существо за шею.

Стремительный полёт вниз, свист ветра в ушах. Прижимаюсь к твёрдой груди, но глаза не закрываю. Хочу всё видеть, всё прочувствовать! Река приближается неумолимо, замок мелькает на границе поля зрения белым призрачным видением. Ещё чуть-чуть – и мы нырнём…

Но нет, у самой воды существо будто отталкивается от речной глади, лишь чуть-чуть коснувшись тёмного зеркала, и вновь взмывает ввысь, поднимается над крышей и башенками Нуалона. Замедляет постепенно ход, облетая замок кругом, и наконец опускается на один из гребней крыши в центральной части. Осторожно ставит меня на ноги.

– Я знаю, кто ты, – меня переполняют детский восторг, пьянящая жажда скорости и безумное желание повторить всё. – Ты горгулья!

– Горгул, вообще-то.

Это очевидно. Ещё он высокий, одетый в обычные чёрные штаны, выглядевшие несколько странно, непривычно на существе из сказок и легенд.

– Я о вас читала! Вы охраняете древние замки, некогда принадлежавшие детям мира Воздуха. По старым преданиям, когда они покинули наш мир, они оставили горгулий сторожить тайные сокровища, что откроются лишь избранным, – я никогда не видела ожившую горгулью, только каменные изваяния в столице. И вдруг настоящая горгулья!

Только Нуалон не украшали каменные статуи и построили замок всего четыре века назад.

– А я в отпуске, – горгул пожимает беспечно плечами. – Отдыхаю.

– О-о, – откликаюсь растерянно.

Ловлю клыкастую усмешку.

– Фреа, – решаю представиться. Леди нельзя знакомиться самой вот так запросто, но это же горгулья. Не думаю, что ему есть дело до светского этикета. – Леди Фреа Роза Ренье.

– Ром. И позвольте спросить, леди Фреа, что вы делали на том карнизе, с которого столь неэлегантно рухнули?

– Я? Пряталась.

– От кого?

– От предложения руки.

Даже вспоминать неприятно. Особенно мерзкие ощущения от поцелуя.

– Без сердца?

– Леди редко кто предлагает ещё и сердце, – боги, о самом главном и позабыла! – Ром, благодарю за спасение.

– Пустяки, – отмахивается горгул небрежно. – Вас подбросить?

– Куда?

– Вниз, вверх, в вашу комнату – куда скажете.

– Мне ещё рано в комнату, – смеюсь я. Праздник в самом разгаре и папа обещал фейерверк в мою честь и…

Внезапно улыбка горгула исчезает, выступающее из прядок гривы круглое мохнатое ухо дёргается раздражённо.

– Ром? – что-то увидел? Услышал?

Горгул резко наклоняется вперёд, расправляет крылья.

– Ром? Только не оставляй меня здесь одну! – спуститься-то отсюда я смогу, но в бальном платье будет весьма неудобно, а без платья – крайне неловко.

– Я подсажу вас в окно галереи, и оттуда вы сможете…

– Что происходит? Это и мой дом, я хочу знать, в чём дело, – требую правды я.

Ром обхватывает меня за талию, прижимает к себе и прыгает с крыши.

Безо всякого предупреждения! Писк, жалкий, испуганный, вырывается сам собой, руки цепляются судорожно за шею спутника. Горгул облетает первый этаж, скользя неслышно под высокими стрельчатыми окнами, откуда льются свет, музыка и голоса, и устремляется к дальним, обычным прямоугольным окнам. Приближается к одному, замирает.

Библиотека, маленькая, уютная, пахнущая сандалом и полная историй чудесных, скрытых под обложками великого множества книг на полках стеллажей, поднимающихся до сводчатого потолка. В глубине теплится неяркое ровное сияние светового кристалла на подставке – папа предпочитает окружать себя и нас всеми удобствами, которые только может предложить наш мир. Возле столика с кристаллом сам отец, высокий, с зачёсанными назад светлыми с проседью волосами.

– Всё готово?

– Да, – шелестит странный шипящий голос и из тени у дальней стены выступает существо.

С длинными белыми волосами и чёрными глазами, кажущимися пустыми провалами на лице бледном, с резкими чертами. Чёрный плащ с воротничком-стойкой окутывает высокую – выше папы – фигуру.

Кто это? Смерть, какой её изображают в бульварных романах и постановках?

– Я заберу её в семь. Надеюсь, – существо делает паузу, бросает неожиданно ироничный взгляд на моего отца, – обойдётся без последствий бурного праздника?

– Она знает и будет готова, – отвечает папа холодно.

– Хорошо. Не хотелось бы возиться с девушкой с похмелья.

О ком они говорят? Откуда папа знает существо это, и кто оно такое? Не читала о подобных ему…

Ужас вонзается в сердце ледяными клыками.

Речь о… обо мне?! Но папа любит меня… нас обеих… Он никогда бы не отдал…

Папа смотрит на удлинённый белый кристалл в лапках подставки.

– Второе?

Существо усмехается хрипло, достаёт из кармана плаща чёрную коробочку, протягивает. Папа оборачивается, забирает почти не глядя.

– Уверен? Вещь тонкая и непредсказуемая, стопроцентной гарантии здесь никто не даст…

– Я не сомневаюсь в твоём мастерстве, – перебивает папа. – И я не желаю повторения…

Ром отстраняется вдруг от окна, разворачивается, взлетает к крыше. Сквозь клыки пробивается злое рычание.

– Кто это? – спрашиваю и сама едва слышу собственный голос.

– Один из Белых теней.

– Кто?

– Демон. Вы называете их пожирающие жизнь.

Те, кто питаются силой ведунов. Демон из мира Огня.

И папа его знает.

Горгул проносится над крышей Нуалона, опускается к окну галереи на первом этаже, но с другой стороны.

– Он меня почуял, – добавляет Ром, толкая свободной рукой чуть приоткрытую створку. – Поэтому лучше вам вернуться на праздник, а мне исчезнуть.

– Я… я не понимаю, о чём они говорили…

И о ком? И почему папа так спокойно беседовал с пожирающим жизнь?!

– Я тоже. Но вряд ли из этого разговора следует что-то хорошее, ибо от Белых теней ничего хорошего ждать не приходится, – горгул ссаживает меня на подоконник, улыбается криво на прощание. – Быть может, ещё увидимся, леди Фреа.

– До свидания, Ром. И благодарю ещё раз.

Горгул взлетает и мгновенно растворяется в сумерках.

– Фреа? Где ты пропадаешь?

Оборачиваюсь к встревоженной Катерине.

– Опять смотрела на звёзды и мечтала? – делает сестра справедливое при иных обстоятельствах предположение, приближается, берёт за руку, помогая слезть с подоконника. – Ну вот, погляди, на кого ты похожа: платье помялось, с причёской будто ветер поиграл.

Так и есть.

Я порывисто обнимаю Катерину. Не буду думать о демоне сейчас. И о том, что может связывать его с папой, тоже. Сегодня мой день. Не хочу омрачать его страшными предположениями.

– Тери, Уэлси пытался сделать мне предложение…

– – –

…Лицо, бледное, словно сама смерть, обрамлённое белыми волосами, выплывает из тьмы вокруг, поводит в воздухе белыми же, оканчивающимися чёрными когтями руками и бескровные губы растягиваются в удовлетворённой усмешке.

– Да, друг мой, уже скоро. Даже странно, что он до сих пор спит. Сколько ей исполнилось?

– Восемнадцать.

Слышу папин голос, но самого отца не вижу.

Что это?

Сон? Явь?

Кошмар наяву?

Отчаянно хочу проснуться, но не могу. Не чувствую ни рук, ни ног, тело будто онемело, оно не подчиняется, пока разум мой бьётся в панике, запертый в клетке оболочки неподвижной, беспомощной.

– Хороший возраст. Не передумал? Двери нашей школы всегда открыты…

– Не передумал. Приступай.

И тело пронзает острая, режущая боль…

Утром я просыпаюсь в кровати в своей спальне и долго пытаюсь понять, что за кошмар мне приснился. В окно заглядывает солнце, обещая пригожий день, из парка долетает пение птиц. Переворачиваюсь на другой бок и замечаю розовую коробочку на столике подле кровати. Ещё один подарок? Внутри на тонкой золотой цепочке покоится каплевидный изумрудный кулон под цвет моих глаз и лежит карточка, заполненная папиным почерком.

«Моей красавице. Обещай никогда не снимать его».

Обещаю.

Спустившись к завтраку, я узнаю, что рано утром сестра, не попрощавшись ни с кем, кроме отца, покинула Нуалон. Папа сказал, у Катерины пробудился дар, и её отправили учиться в ведунский корпус.