Если уж решат боги испытать человека на прочность, не жди от них снисходительности. Сложно выбраться из круговерти неудач, особенно если все вокруг против тебя. Даже погода, будь она неладна...

Над столицей еще с полудня начали собираться тучи, а к вечеру началась гроза. Сильная гроза, такие в этих местах нечасты... Небо, земля, река - все смешалось, почернело, взорвалось возмущением и насмешкой богов.

А в королевской опочивальне было тепло, давала мягкий свет отставленная далеко в угол лампа, и несмотря на то, что король еще утром вышвырнул в окно чашу с благовониями, легкий, но прилипчивый и таинственный запах не хотел исчезать, он словно въелся в предметы и ткани и упорно преследовал короля, беспокоя и раздражая.

Монарх никого не допускал к себе почти целый день. Много разного народа сновало туда-сюда мимо его покоев, но никому не суждено было получить сегодня долгожданную аудиенцию.

Король нынче пребывал в крайне дурном расположении духа. Придворная челядь  хорошо знала привычки и нрав своего господина, и всем было ясно: если уж их обычно невозмутимый и сдержанный король рвет и мечет, поперек его слова лучше не идти никому. Сколь знатно ни было бы происхождение, сколь необъятны ни были бы богатства, сколь неотложно ни было бы дело тех, кто испрашивал сегодня аудиенцию, пришлось им отложить все дела до лучших времен. Иначе кто знает, возможно, что какой-то знатный дворянский род не досчитался бы кого-нибудь из наследников, или набитые до отказа купеческие закрома лишились бы своего хозяина, да и уйма важнейших государственных дел могла бы на некоторое время застопориться по причине внезапной отставки и ссылки некого чиновника ... Да мало ли неприятностей случается иногда у подданных, когда у сюзерена дурное настроение. И челядь предпочитала избегать покоев короля специально выверенными для подобных случаев обходными маршрутами. Слух у короля острый, как заслышит подле своей опочивальни возмущение да ропот... В такие дни с ним лучше не связываться.

Нет, правитель вовсе не был вздорным самодуром, от капризов которого зависели жизни людей и судьбы государств. Король Карин был всего лишь человеком, и хоть редко, но он позволял своему настроению самому поискать выход. И оно, его настроение, в такие минуты старалось вовсю. Да и можно ли оставаться спокойным, когда рушатся разумные начинания, пропадают доверенные люди, посланные с немаловажными личными поручениями, наконец, когда непогода бушует на улице так, словно боги задумали вдруг лишить этот благодатный край своих милостей...

Прекрасно зная себя, король не любил в такие дни бывать на людях и принимать просителей, потому что не хотел потом ещё раз возвращаться к старым делам и исправлять ошибки, совершенные под горячую руку.

А посему, выставив у дверей в опочивальню наряд дворцовой стражи и наказав им строго-настрого даже ни одной очумелой от грозы мухи не допускать в королевские покои, король уединился и пребывал ныне в тяжелых раздумьях.

Развалившись в резном кресле, покрытом огромной медвежьей шкурой, король смотрел в залитое ливнем оконное стекло. Кресло стояло всего в трех шагах от окна, и казалось, что молнии сверкают прямо над головой. Большой граненый кубок постепенно опустел, и Карин задумчиво вертел в пальцах его тонкую ножку, грозя вот-вот обломить ее или уронить изящный кубок на каменный пол, устланный всего лишь тонким слоем сухого тростника.

Почему же все вдруг разладилось? В чем причина? Куда запропал королевский посланник, отправленный уже две недели тому назад на север? Просто запил в придорожном трактире и лишился не только денег, но и королевской грамоты, и теперь боится и носа показать в столицу? Маловероятно. Тот посланник при короле не первый год, и не мог он так легкомысленно пренебречь своими обязанностями. Значит, кто-то помог ему исчезнуть, и вряд ли это случайное событие... Снова приходят известия с западных окраин: кто-то опять мутит воду, и не иначе как это снова поднимают голову затаившиеся на время мятежные нобили, так и не смирившиеся с безродным самозванцем на троне...

Карин перегнулся через подлокотник кресла, поднял с пола бутыль и наполнил кубок. Сделав глоток, он снова откинулся на спину, задержал вино во рту... Вот проклятье, даже вкус какой-то странный, непривычный, мерзкий... Настали для Карина времена, когда не вино поправляет плохое настроение, а плохое настроение портит вино.

Хандра, хандра... Съедающая хандра... Куда же от нее деться? Куда от неё деться человеку, который держать оружие научился раньше, чем говорить? Как быть тому, кто столько лет провел в непрерывных странствиях, а теперь наживает мало-помалу исконную болезнь королей - мозоль на заднице?!... Ладно бы еще дело спорилось, а то все как-то не в жилу, то там дыра, то тут край...

Карин насупился, прикрыл глаза, скривившись от отвращения, проглотил вино. Он знал, что возможно, уже утром проснется энергичным и деятельным властителем, и сразу же разрешит все нависшие над ним проблемы так быстро, что никто и ахнуть не успеет. Но сейчас было слишком тошно. Карин вдруг понял, что с большим удовольствием оказался бы сейчас верхом на коне в продуваемой всеми ветрами степи, чувствуя привычную тяжесть меча на поясе. И пусть уж дождь поливает вовсю, пусть небо мечет молнии, но уж лучше туда, чем коротать вечер у очага и вдыхать гадкий запах каких-то дорогих смол, от которого никак не избавиться... Экую пакость все-таки притащил вчера его постельничий... Ну да ничего, потеря передних зубов, авось, его чему-нибудь да научит на будущее.

За спиной Карина в смежном помещении послышался какой-то шум, а затем раздались шаги. Карин не шевельнулся, но ладони его медленно сжались в два огромных увесистых кулачища. Ой, как плохо сейчас будет тому, кто посмел нарушить уединение монарха в его недобрый час... Когда на короля находило уныние, он пускал кулаки в ход, нимало не заботясь о том, пристало ли ему так поступать.

- Какого дьявола?!.. - глухо рыкнул Карин, ещё не видя вошедшего.

А вошедший, весьма предусмотрительно остановившись где-то за спинкой резного кресла, тихо молвил:

- Прошу прощения, мой король. Знаю, что не должен был тревожить сон господина...

- А если знаешь... - начал было Карин, но узнал голос наставника Фабрия и буркнул: - В чем дело?

На мгновение сердце кольнула тревога. Если наставник осмелился... Не случилось ли чего с сыном? Но Фабрий спокойно ответил:

- Мой король, помнится, хотел взглянуть на занятия принца.

- Ну, хотел, - Карин выпрямился и оглянулся. Фабрий, едва взгляд короля упал на него, почтительно поклонился:

- Принц нынче в фехтовальном зале.

Что ж, нельзя сказать, чтобы визит Фабрия был некстати. Вот и способ отвлечься от тяжёлых мыслей. Фабрий много раз приглашал короля поприсутствовать на его с принцем занятиях по истории и дворцовому этикету, по астрономии и искусствам. Но Карин ни черта не понимал ни в чем таком и не собирался сидеть в углу зала, слушать нечто совершенно лишнее и делать вид, что понимает хотя бы через пятое на десятое, о чем толкует сыну наставник. Но вот на что Карин никогда бы не отказался посмотреть, так это на то, насколько успешно его сын осваивает первую и самую главную мужскую науку.

- Что ж, иди, Фабрий, я сейчас буду, - решительно сказал король.

Наставник бесшумно удалился. Карин не испытывал особого восторга от того, кто был старшим наставником его наследника. Фабрий был придворным книжником и мудрецом, но вряд ли представлял, как взять в руки кинжал. Жизнь не познаешь по книжкам, пусть они хоть самими богами от скуки писаны. Будь на то воля Карина, он полностью поручил бы воспитание мальчика кому-нибудь из опытных солдат, воину, умудренному скитаниями и сражениями... Но королю приходилось одергивать себя: все-таки во дворце рос не босоногий пастух с северных отрогов, а будущий властитель немалого королевства, с которым должны будут считаться и многочисленные союзники, и еще более многочисленные враги. А у королей своя, несколько иная мудрость, нежели у вольного бродяги, каким был сам Карин большую часть своей жизни.

Король поднялся с кресла и потянулся так, что хрустнули суставы. Да, если так дальше пойдет, долго ли в замшелый пень превратиться?.. Вместо того, чтобы киснуть, сидя у окна в тоске, лучше бы кликнул с полдюжины отборных молодцев из дворцовой гвардии, да проверил бы, сошел ли летний загар с их спин да животов... Карин готов был поспорить на собственную корону , что хоть сейчас смог бы располосовать в бахрому одежду соперников, не коснувшись клинком их кожи... Хотя, конечно, если учесть крайнюю занятость властителя и редкие упражнения, делать такую большую ставку в споре на изощренное владение оружием было бы весьма легкомысленно.

Подняв со спинки кресла пурпурный плащ, Карин накинул его на плечи, щелкнул чеканной застежкой на груди и вышел из своих покоев.

Спустившись вниз по лестнице в конце коридора и пройдя по открытой дворцовой галерее, на которую порывы ветра то и дело забрасывали целые пригоршни крупных дождевых капель, Карин вступил в помещения для боевых упражнений.

Прежний обитатель дворца не очень-то жаловал боевые искусства, тогда как при Карине в этих просторных залах редко царили скука да тишина.

Вот и сейчас, едва войдя на широкий балкон с колоннами, возвышающийся под самым потолком фехтовального зала, Карин услышал звон клинков, и сердце его забилось чуть быстрее.

Не желая сразу обнаруживать своё присутствие, он подошёл вплотную к одной из колонн и, чуть высунувшись из-за нее, с интересом взглянул вниз.

Фехтовальный зал, освещенный множеством факелов, укрепленных в настенных кольцах, был этим вечером заполнен свитой маленького принца Рейна. Свита эта была достаточно пестрой, и числом своим уже давно вызывала глухое раздражение короля. Уже прошло то время, когда к принцу нужно было приставлять не менее десятка человек для бдительного надзора. Мальчик уже вышел из того возраста, когда он поминутно тянул ручонки к жаркому пламени очагов, норовил нырнуть в бассейн или убегал кормить из рук хищников в дворцовом зверинце. Но принца по-прежнему окружало немало народа, причем народа совершенно лишнего. Были здесь и благообразные наставники, и два почтенных жреца, которых Карин допустил до сына только уступая настояниям своей венценосной супруги, обычно столь кроткой, но проявившей в этом вопросе неожиданную и удивившую Карина твёрдость.

Сейчас вся эта нерадивая и ненужная, с точки зрения Карина, компания толпилась в сторонке, уступив место рядом с принцем его товарищам по боевым упражнениям. Здесь, в фехтовальном зале собрались мальчики и юноши, ровесники Рейна и дети постарше. Карин не был особо придирчив в выборе окружения для сына. Вокруг принца находились и сыновья благородных придворных, и дети дворцовой прислуги. Карин понимал, что дружба принца с сыном конюха иной раз может оказаться полезнее для мальчика, чем общение со спесивым юнцом, за спиной которого маячат тени знатных предков и нынешнее высокое положение отца.

Пространство зала наполнялось гиканьем юных глоток и азартными выкриками. Отовсюду слышались насмешками и даже ругань, настолько непривычно звучащая в устах детишек, что бесшумно подошедший сзади Фабрий виновато промямлил:

- Ох, дети... Разве способны они в такой обстановке помнить о приличиях?!...

- К чёрту приличия! - с насмешкой оборвал его Карин и, забыв обо всем, принялся пристально наблюдать за рослым черноволосым мальчиком, который вьюном вертелся среди своих сверстников, отражая удары сразу нескольких клинков своих товарищей.

Карин смотрел на принца, старательно пряча свою реакцию даже от Фабрия. Он гордился своим наследником. Да и как можно было ему оставаться равнодушным, глядя, как мальчишка с каждым днем все больше и больше становится похожим на своего отца? Сыну сравнялось десять, и он уже вымахал достаточно, чтобы его издалека можно было принять за юношу лет на пять старше. Лицом Рейн, конечно, был ребенок, но какой ребенок! Упрямый, дерзкий и неугомонный... А его зеленые глаза явно и недвусмысленно договаривали за Рейна все то, что он, соблюдая дворцовый этикет и уважение к отцу, не смел высказать вслух. Да, перед этим мальчиком через несколько лет склонят головы многие мужи...

Разминка кончилась, и командир отряда королевской гвардии, лучший фехтовальщик в столице - за исключением, разумеется, самого короля - собрав вокруг себя своих юных учеников, стал что-то вполголоса разъяснять им.

- О, боги, да что у них за клинки? - недовольно пробурчал Карин, разглядывая детей.

- Безопасность наследника престола, - ответил Фабрий.

Карин скривился.

Клинки были в специальных защитных чехлах и самое большее, что они могли причинить - оставить на теле разноцветный кровоподтек. Если, конечно, не подставлять глаза под колющий удар. Но принц был уже достаточно умелым, чтобы не подставляться, да и...

- Какая чушь, Фабрий! Безопасность наследника может обеспечить только он сам себе, если будет на своей шкуре знать, каково в настоящем бою...

Он хотел еще немного поворчать, но тут гвардеец отдал приказ, и принц Рейн расчехлил свой клинок. Его маленький меч отличался от боевого только размерами и не такой уж острой заточкой. Но все равно, поединок с использованием подобного оружия - это было уже серьезно. А когда мальчишки расступились, освобождая место, и против принца вышел высокий крепкий парнишка с лохматой гривой песчаного цвета, Карин забеспокоился. Противник сына был старше и сильнее. И оружие у него тоже было неплохим, совсем нешуточным.

- Остановить занятия? - произнёс Фабрий.

- Ни в коем случае! - рявкнул Карин, досадуя, что его беспокойство стало заметным Фабрию.

- Но я спущусь вниз... - нетерпеливо сказал наставник.

- Спустись, - машинально отозвался король, не сводя глаз с происходящего в зале.

Сердце тревожно екнуло, но здравый смысл взял верх. Карин знал на собственном богатом опыте, что надеяться на гвардию, на телохранителей - глупо. Сам Карин крайне редко передвигался с многочисленными эскортами, да и юного принца пришла пора избавлять от назойливой опеки придворных. Мир жесток, мир полон нешуточных опасностей, и в нём наследнику престола может выпасть ещё более суровая и полная невероятных поворотов судьба, чем простолюдину. И если считать Рейна до сих пор слабым и несмышленым ребенком, это может обернуться ему во вред.

С одной стороны, Карин хотел, чтобы мальчик был в безопасности. Но в его голове понятие безопасности поворачивалось совсем по-иному. Только познав и испытав все, чем наполнена жизнь, можно стать мужчиной. Может быть, Рейну нет равных среди сверстников в этом зале. Но Карин готов был поклясться, что большинство его товарищей-соперников из робости причинить ущерб принцу не будут сражаться против него в полную силу. Привыкнув к легким победам с малолетства, мальчик мог стать вожделенной добычей самых разнообразных противников, не обязательно сильных и хитрых, но умеющих не только побеждать, но и проигрывать...

Однако, когда Рейн и светловолосый паренёк скрестили клинки, Карин понял, что волновался зря. Юноша не собирался сдавать позиции принцу. Наоборот, делая четкие расчетливые выпады, он почти с самого начала принялся серьезно теснить Рейна, гоняя его по всему пустому пространству зала. Не сказать, конечно, чтобы это получалось у паренька играючи, но Карин видел, что принц уступал. С одной стороны, отцу было крайне обидно на такое смотреть, но без подобных уроков никак не обойтись. Не испытав поражения, не станешь и победителем. Ради этой древней истины Карин, сцепив зубы, молча терпел и наблюдал за отчаянными попытками сына сладить со своим противником.

Фабрий, сбежавший с балкона по широкой лестнице, тянувшейся вдоль стены, подступил к командиру гвардейцев и принялся что-то выговаривать ему. Карин мельком взглянул на них и не без злорадства отметил презрительную гримасу на лице бывалого воина. Похоже, что у старого Калеуса и у короля были сходные взгляды на то, что входит в компетенцию придворных советников и мудрецов, а куда им лучше не совать носа.

А сражение мальчиков продолжалось. Немного оправившись от неудачного начала поединка, Рейн пытался брать инициативу в свои руки, и это у него неплохо получалось. На языке Карина вертелись азартные возгласы и советы, но он тихо стоял, прячась за колонной балкона и внимательно наблюдал.

Принц держался молодцом. Но лицо его вдруг заполыхало, дыхание участилось, и движения стали слишком резкими и нервными. Видно, малыш хотел слишком скорой победы и не мыслил уйти сегодня из зала побежденным. А противник, похоже, совершенно не собирался ему поддаваться.

Конечно, что требовать от десятилетнего ребенка расчетливого хладнокровия? Этому учатся порой не год и не два. Но клинок не прощает нервозности. Отражая очередной выпад соперника, Рейн плохо рассчитал усилие. Напор светловолосого юноши был силен. Острый клинок не коснулся Рейна, но мальчика отбросило назад на несколько шагов, и он шлепнулся на каменный пол, а выпавший из его руки меч жалобно проскрежетал по камню.

Юнцы, следившие за поединком наследника, хором зашумели, кто удивлённо, кто откровенно насмешливо. Светловолосый парнишка, тоже порядком загнанный, с улыбкой развёл руками и, повернувшись спиной к принцу, подошел к учителю, чтобы получить от него оценку своим действиям.

Даже издалека заметил Карин, какой обидой, каким яростным гневом зажглись зелёные глаза сына. Протянув руку к упавшему мечу, Рейн вскочил на ноги и в полном молчании бросился на обидчика. Замахнувшись в прыжке, Рейн занёс меч, и Карин невольно зажмурился. Ну, у ребенка вряд ли достало бы силенок снести голову победителю, но причинить серьёзное увечье такой удар мог вполне.

Гвардеец вовремя заметил отчаянный рывок мальчика и коротким вскриком предупредил ни о чем не подозревающего паренька. Стремительно развернувшись, юноша скорее наугад, чем осознанно, принял удар и четко заработал своим мечом. Зазвенела сталь, посыпались искры. Один выпад, второй, третий, и принц Рейн снова оказался на полу.

Мальчик сидел, опираясь на руки, и остолбенело смотрел, как на его груди раскрывается рассеченная клинком юноши ткань тонкой туники и как расплывается вокруг разреза кровавое пятно.

Что тут поднялось!

Все зашумели, забегали, задвигались туда-сюда, плотной толпой обступили принца и его противника.

Подхватив край плаща, чтобы не путался под ногами, Карин поспешил вниз по лестнице.

Приближение короля заметили сразу же. Придворные расступились, и Карин увидел печально поникшего светловолосого юнца, которого один из гвардейцев крепко держал за плечо. Лицо паренька выражало не только искреннее сожаление и вполне понятную в его положении тревогу. Но карие глаза подростка ясно сказали о том, что виноватым в происшедшем с принцем он себя никак не считает.

- Отпусти его! - коротко приказал Карин.

Гвардеец снял свою руку с плеча юноши.

- И не сметь его трогать! - добавил Карин и повернулся к тому месту, куда было направлено всеобщее внимание.

Рейн уже лежал на руках Фабрия. Лицо сына побледнело, губы пересохли, а глаза были полны и злости, и жалобных слез.

Фабрий поспешно двинулся к лестнице, бережно держа принца, но Карин не дал ему сделать и пары шагов.

- Куда?! - один взмах руки, и все замерли, как вкопанные.

- Ребенок ранен, - коротко ответил Фабрий.

- Это я вижу. Куда ты его тащишь?

- В покои. За придворным лекарем я уже послал, - отозвался Фабрий.

Никому из дворцовой челяди король не прощал упрямства. Но преданностью своему юному господину Фабрий обезоруживал даже рассерженного монарха. Карину пришлось сдержать гнев и раздражение.

- Не утруждайся, Фабрий, - процедил Карин. - Поставь его на ноги.

- Ребенок ранен, - повторил наставник.

- Я сказал: поставь принца на ноги! - повысил голос король.

Лицо Фабрия дрогнуло, но он все же осторожно, словно бесценную хрупкую вазу, опустил мальчика на пол.

- Не держи его! - потребовал Карин, и Фабрий нехотя убрал руки.

Мальчик непонимающе смотрел на отца. Зажав рукой рану на груди, он закусил губы и ждал, что скажет король.

- За мной, Рейн! - коротко скомандовал отец и первый пошел к лестнице.

Позади себя он услышал легкие неровные шаги сына.

На промежуточной площадке Карин обернулся. Мальчик нетвердо ступал следом, одну руку по-прежнему прижимая к ране, а другой опираясь о стену. Фабрий неотступно шел следом, и лицо наставника горело изумленным негодованием.

На верхней ступеньке лестницы Рейн запнулся и рухнул на колени. Для того, чтобы снова подняться на ноги, ему пришлось опереться о стену обеими руками. Оставив на стене размазанные кровавые следы, шатаясь и спотыкаясь, мальчик снова пошел за королем, не издавая ни звука.

- Фабрий, вели ко мне в опочивальню теплую воду, бинты и ужин на двоих, - коротко распорядился Карин, когда они все втроем приблизились к королевским покоям.

Фабрий поспешно удалился, а Карин, не обращая внимания на оцепеневших у входа гвардейцев, отворил дверь в свои покои, пропустил сына внутрь, захлопнул дверь и сразу же подхватил едва стоящего на ногах мальчика на руки.

- Когда дитя на руках у отца - то не зазорно. Но как ты мог, Рейн, позволить своим подданым обращаться с тобой, как с женщиной или с младенцем? - Карин с негодованием взглянул в лицо сына.

Мальчик сглотнул слюну и отвел глаза.

- Тебе очень больно? - спросил Карин, пытаясь подавить раздражение и растущую тревогу. Крови на одежде ребенка было уже совсем немало.

- Нет, отец... - сдержано ответил Рейн. - Не очень. И ты прав, я мог идти сам. И я дошёл.

Пронеся сына через два полупустых зала, отделяющих опочивальню от дворцового коридора, Карин опустил мальчика у своего широкого ложа и усадил его на край.

- Ты, возможно, думаешь, что я слишком суров и жесток... – начал Карин, присев рядом на пол и разорвав на сыне тунику. - Поверь мне, сын, я совсем не хотел, чтобы ты свалился замертво в коридоре. Но я был вынужден заставить тебя идти самому, Рейн, потому что я делаю все для того, чтобы ты стал настоящим мужчиной.

- Я знаю, отец... - поспешно проговорил мальчик. Он был уже очень бледен.

Карин с беспокойством рассмотрел рану, придвинув поближе к себе масляный светильник. Царапиной назвать это было, конечно, нельзя. Рассечена была не только кожа, клинок довольно глубоко вгрызся в мышцу. Кровь бежала бойко, и видимо поэтому мальчик становился все слабее.

Вошел слуга. Из глубокой чаши, что стояла на подносе, поднимался теплый парок, и рядом горкой лежали скрученные бинты.

Карин знаком указал слуге, куда опустить ношу, и отослал его.

Едва только набрякшая теплой водой тряпица коснулась кровоточащей раны, Рейн напрягся, а через несколько мгновений подозрительно зашмыгал носом.

- Ты уже не маленький, сын. Это твоему брату ещё дозволяется хныкать, разбив нос... Наследник трона должен быть мужчиной даже в десять лет, - Карин осторожно промыл рану, не обращая больше внимания на поскуливание Рейна. А потом наложил плотную повязку.

- Ну что ж, - задумчиво произнес король, огладив напоследок бинт. - Лекарь, может быть, был бы недоволен. Скорее всего, сделано не очень умело, но зато надежно... А теперь...

Карин откинул одеяло, сшитое из разномастных пушистых шкур, и поставил в изголовье подушку. Взяв сына на руки, он пересадил его, поправил под спиной мальчика подушку и осторожно укрыл его краем одеяла.

- А теперь, Рейн, я должен тебе сказать то, что вряд ли тебе понравится.

Сын внимательно взглянул на Карина и настороженно поджал губы.

- Я не доволен тобой, принц Рейн. Я стоял на балконе и видел твой поединок от начала и до конца, и я повторяю еще раз: я тобой недоволен, сын. Очень недоволен. Сегодня ты меня разгневал, а еще больше расстроил.

Карин сжался под одеялом и жалобно прошептал:

- Я старался.

- Это я видел.

- Он оказался сильнее, - пролепетал Рейн. - А все смеялись...

- Это я тоже видел. И я виню тебя не за то, что ты оказался побежденным. В жизни бывает всякое. Меня пугает то, что ты, оказывается, не умеешь проигрывать. Или ты считаешь, что каждый, кому доведется сражаться с тобой, опустит оружие, едва лишь узнает, что ты наследный принц? - сурово пробурчал Карин. - Поверь, мальчик, узнав об этом, враг с еще большим удовольствием выпустит тебе кишки... И потом, почему ты решил, что можешь ударить в спину человека, победившего тебя в честном бою? Только потому, что над тобой смеются все вокруг? Так ты сам виноват, что не смог помешать победителю...

Мальчик молчал.

- В общем так, сын. Сегодня ты трижды огорчил своего отца. Ты не смог победить, это раз. Ты не смог вести себя достойно, проиграв, это два. И наконец, получив ранение, ты даже не попытался показать себя мужчиной... - подытожил Карин.

Рейн перевернулся на бок, закрыл лицо ладонями и горько заплакал.

Карин кисло поморщился и, встав, повернулся к слуге, который в этот момент снова вошел в опочивальню с ужином. Отобрав у него поднос, Карин поставил его на край постели и подсел поближе к сыну.

- Как бы то ни было, принц Рейн, сегодня ты проведешь ночь здесь, а то стоит тебе попасть в руки твоих премудрых наставников, так тебя впору будет обряжать в женское платье, да поселять на половину матери...

Рейн продолжал рыдать, спрятавшись под одеяло. И король замолчал, давая сыну выплакать сразу и жгучую обиду, и стыд, и боль. Когда мальчик снова зашевелился, Карин протянул руку и потрепал его по взлохмаченным волосам.

- Поворачивайся, сын. Проглотить ужин тебе все же придется. И вина отведать тебе тоже не помешает. А то где ты утром возьмешь силы для того, чтобы поскорее исправить свои промахи?

Мальчик осторожно развернулся и несмело поднял на отца еще непросохшие глаза. Карин протянул ему небольшой кубок с вином и свежую ячменную лепешку. Немножко пожевав и сделав несколько глотков, Рейн отложил кусок и отставил кубок.

- А зря, зря... - укоризненно произнёс Карин с набитым ртом. - Впрочем, заставлять тебя я не буду. Решай сам, жить тебе или умереть с голоду.

Рейн тяжело вздохнул, потупившись. Вид у мальчика был самый что ни на есть несчастный, и король смягчился.

- Как бы то ни было, Рейн, а отметина эта сегодняшняя останется с тобой навсегда.

Сын неопределенно пожал плечами, и Карин правильно понял его неуверенность:

- Конечно, Рейн, это не славный боевой шрам, а, прямо скажем, знак позора, и тебе теперь всю жизнь об этом помнить, - проговорил Карин и тут же заметил, как мальчик снова напрягся, поджимая запрыгавшие губы.

- Больше не реви! - раздраженно буркнул король. - Слезами позор не смоешь, разве только кровью, да и то не всегда и не сразу...

Мальчик судорожно сглотнул, задышал чаще, поднял руку, поправляя волосы, и как бы невзначай смахнул слезы. Карин сделал вид, что не заметил этого наивного маневра. Конечно, травить сына, и так осознавшего свой проступок, далее не следовало. Хватит ему еще в жизни хлебнуть стыда, когда каждая женщина, которая будет ласкать его, непременно поинтересуется, в какой битве получен такой заметный и глубокий рубец на груди...

- И поверь мне, сын, сегодняшняя наука непременно пойдет тебе впрок. Пусть это всегда напоминает тебе о том, что нынче случилось. Так что тебя вполне можно поздравить с первым настоящим шрамом, который что-либо да значит и никогда не будет тобой забыт! Короче говоря, за это и выпить не грех, - проворчал Карин, наполняя свой кубок.

Мальчик через силу криво улыбнулся.

Карин отведал из кубка, и совсем недавно такое мерзкое вино вдруг показалось ему действительно неплохим. Подмигнув сыну, Карин отхлебнул изрядное количество и поудобнее уселся на постели.

Да, конечно, сын сегодня дал маху. Но так ли уж велика его вина? И правильно ли поступил суровый король, заставив ребенка самому проделать такой длинный путь по коридору, пачкая стены в крови? Пожалуй, палку Карин все же перегнул... Вот сидит теперь мальчишка, заплаканный, задавленный упреками, страдающий от болезненной свежей раны. Зачем надо было так напускаться на беднягу? Для его же пользы? Ну, разве что...

Шли годы, и Карин все чаще благодарил судьбу за сыновей. Боги оказались щедры к королю. Правда, младшему принцу было еще всего три года, и он больше времени проводил на женской половине. Карин не возлагал на него особых надежд: уже сейчас было видно, что малыш всем пошел в мать. Поэтому кому и радовать сердце старого отца, как не ловкому, статному мальчишке, наследнику престола, первенцу... И разве виноват малыш в том, что родился во дворцовых покоях, а не на поле битвы, и в том, что растет, окруженный опекой и излишествами? Если кто-то в этом и виноват, то это его отец. Пора, пора приближать сына к себе, пусть больше времени проводит при короле, при настоящих мужских делах...

Карин не только вслух, но и в мыслях упорно оговаривался, называя Рейна первенцем. Он был рад и горд, впервые взяв на руки своего наследника. Но всю ночь после этого он провел в воспоминаниях, раздумьях и напряженных подсчетах, сколько же у него на самом деле детишек разбросано по всему свету. Разумеется, эти вычисления были самыми что ни на есть приблизительными, потому что в точности узнать истину было невозможно. Но прибросив на глазок, Карин пришёл к выводу, что по самым скромным подсчетам, его детей, наверное, хватило бы на боеспособный отряд в несколько десятков сабель. Но ни он их, ни они его никогда не знали и не чувствовали на своих плечах тяжелой отцовской руки. А настоящий первенец... Может быть, и довелось когда-то с ним свидеться да познакомиться, но разве же теперь об этом узнаешь?

- Отец! - Рейн несмело взглянул на короля. - А когда ты, отец, получил свой первый шрам?

- Ох, сын, теперь и захочешь, да не вспомнишь! За мной же, в отличие от тебя, наставники не увивались. Я всегда был сам по себе, и годам к семи-восьми я был исцарапан с головы до ног: и звериными когтями, и острыми камнями, и ногтями да зубами мальчишек, с которыми дрался по сотне раз на дню.

Рейн издал протяжный вздох, который можно было вполне за выражение искренней зависти к вольному детству отца. А потом прищурился и уточнил:

- Ну хорошо, но ведь был же такой шрам, первый из тех, "которые что-либо да значат"? Ведь должен же быть такой, который ты помнишь?

- Да как не быть? Есть такой, - Карин отставил кубок, отложил недоеденный кусок отварного мяса, вытер левую ладонь о свисающий с постели край простыни и подал сыну руку, держа ее ладонью вверх. - Вот он. Первый из тех, которые человеку надлежит помнить всю жизнь. До этого были может быть и не пустяковые, но ничего не значащие царапины...

Рейн всмотрелся с интересом в громадную темную ладонь. Вся в складках и бороздах, с огрубевшей кожей, длинными и толстыми пальцами, эта ладонь только с виду казалась неуклюжей и неловкой. Конечно, когда Карину случалось выводить на указах и грамотах свою подпись, он сам ужасался, насколько крупными и кривыми выходили из-под его пера руны. Но разобрать их было можно, поэтому король не придавал значения таким тонкостям, как каллиграфия. Куда важнее было, чтобы руки его как можно дольше и крепче держали меч и повод конской упряжи.

Протянув руку, мальчик провел кончиком пальца по сглаженному временем, но довольно заметному рубцу, что шел от самого запястья и терялся в ложбинке между указательным и средним пальцем. Блестящий и словно натянутый рубец был много светлее, чем грубая корявая кожа ладони.

- Он был куда длиннее, начинался почти от локтя, хотя и был там неглубок. За столько лет он был просто иссечен новыми, более свежими ранами, и стал совсем незаметен. А ладонь была пропорота глубоко, так глубоко, что за столько лет шрам не сгладился, как новенький... - задумчиво произнёс Карин, держа руку перед сыном.

- Наверное, тебе было куда больнее, чем мне сейчас, - проговорил Рейн. - И уж, конечно, ты не плакал, верно?

- М-м-м... Ну, как тебе сказать… Старался не плакать, - буркнул Карин, убирая руку. - И, представь себе, я тоже оказался тогда не на высоте...

Разговор шел к тому, чтобы начать подробный рассказ, а этого сейчас Карину не очень хотелось.

Рейн предусмотрительно не стал переспрашивать, только уточнил:

- Ты получил этот шрам в той своей первой битве, о которой ты мне уже рассказывал, да? Это было тогда, при штурме Шиамской крепости?

- Да нет, сын, это произошло чуть-чуть раньше, - усмехнулся Карин. – Правда, тогда я был постарше, чем ты сейчас, и до моей первой битвы оставалось уже совсем немного времени. Но знаешь, сын, боевую отметину можно получить не только в битве с солдатами чужой армии или с воинами враждебного племени...

- Ты никогда не рассказывал мне об этом! - удивленно и чуть обиженно заметил Карин.

- Не было случая, сын... - покачал головой Карин.

- Так расскажи, отец! - вскричал Рейн и поудобнее устроился на подушке.

Карин знал, что рассказчик с него никакой. В том смысле, что суть дела донести до слушателя он, конечно, мог, потому что не был ни глуп, ни косноязычен, но вот до цветистости и многословия был не мастер, да и не охотник. И вряд ли сын, услышав начало, захочет продолжения... Но количество вина, принятого внутрь за вечер, мало-помалу возымело своё действие, и Карин, неожиданно почувствовав себя в ударе, решительно махнул рукой:

- Ну, ладно, слушай!

Карин задумался на минутку, вспоминая, как пахнет воздух в северных горах в предзимье…

*   *   *

Утренний холод подобрался внезапно, и Карин почувствовал, как начало сводить плечи. Он пошарил руками рядом с собой, но никого не нащупал. Вот оно что, значит: остался один и сразу же начал замерзать. Карин озлился на товарищей: ишь, не спалось им! Оставили человека замерзать.

Не успел Карин даже открыть глаза, как... Сильный удар снежком, прямо в лоб! И лицо снегом залепило. Карин вскочил на колени с возмущённым воплем и принялся стирать снег с лица.

- Ну, берегитесь, убью! - проворчал он.

В ответ ему грянул дружный смех: Тулан и Мара хохотали. Видимо было, над чем.

- Карин, снег выпал! - сквозь смех прокричал Тулан. - Вылезай, зиму проспишь!

Карин рванулся на голос, но поймал воздух. Отплёвываясь от остатков растаявшего снега, он пополз из стога наружу. С визгом и радостными кличами друзья удирали от него в разные стороны. Помешкав мгновение, Карин устремился за Туланом. Не с девчонкой же драться, в самом деле!

Догнать Тулана было не просто, но он все же настиг приятеля на самом краю плато и, налетев с разбега, вместе с ним повалился на пожухлую траву, чуть припорошённую первым снегом.

- Сдавайся! - завопил Карин, оседлав, наконец, Тулана, и вцепившись в его рыжеватую гриву. - Немедленно сдавайся, или я тебя прикончу!

- Да будет вам! - раздался рядом голосок Мары. - Что вы как два барана?

Карин встал с земли, позволяя Тулану подняться на ноги. И верно, глупо купаться в первом снеге, когда помимо забав есть кое-какие обязанности.

Все лето они провели на горных пастбищах, перегоняя овец с одного маленького плато, поросшего травой, на другое. И теперь дома им будет, чем похвастаться: поголовье их небольшого стада немного выросло, а животные не выглядели такими тощими да заморёнными, как по весне, когда их впервые после зимовки выгнали в горы.

Карин уже привык к своим новым обязанностям, и последнее лето, проведённое на пастбищах с Туланом, удалось на славу. Работа работой, но и на забавы времени хватало. То подраться, выясняя, кто ловчее, то проследить звериный след через ущелье, то поохотиться на горных козлов.

Ночами Карину снилось, как он в одиночку идёт против свирепых хищников и возвращается в селение, волоча на плечах волчью или медвежью шкуру, да ещё, по древнему обычаю, отсечённую правую переднюю лапу своей жертвы. Но какими бы сладкими ни были мечты, наяву Карин, пожалуй, не решился бы лезть в горы на поиски крупного зверя: оставлять стадо надолго без надлежащего присмотра было нельзя. А то юные охотники вполне могли, вернувшись с неплохой добычей, обнаружить, что одну половину стада задрали хищники, а вторая со страху сиганула в пропасть... Оставались козлы, которых юные охотники понарошку считали, то матерыми волками, то неповоротливыми медведями, то демонами-оборотнями, которых убивать нужно было, соблюдая все возможные предосторожности... Обычно развлечение удавалось на славу. Уже в виде освежёванной туши козел, как правило, становился самим собою. И тогда обработанные по всем правилам шкуры развешивались на крепких растяжках, а усталые, гордые и довольные собой охотники усаживались к костру в ожидании, когда зажарится парная козлятина.

Шкуры мальчишки отправляли в селение вместе с Марой, которая частенько навещала друзей, приносила брату ячменную муку и пекла на тонком плоском каменном круге свежие лепёшки. Эти лепёшки, да свежее мясо, в котором не было недостатка, да каждодневные лазания по скалам и купания в прохладных горных водопадах сделали своё доброе дело: Карин чувствовал, как узка стала ему безрукавка, как швы трещат при резких движениях, а огромные валуны, которые приходилось частенько ворочать на горных тропах, чтобы освободить дорогу стаду, уже не кажутся ему такими тяжеленными и неподъёмными, как по весне.

И в больших темно-синих глазах Мары Карин находил невольное подтверждение тому, что его гордость собой оправдана. Девочка так забавно краснела, встречаясь с Карином взглядами, и посматривала на мальчишку с таким любопытством и восхищением, что Тулану уже пришлось пару раз задать сестре тумака, чтобы не пялилась на друга да не смущала его.

И сейчас, покосившись на Мару, которая, присев на землю, выворачивала свои низкие сапожки и надевала их мехом наружу, он подавил вздох и произнёс важно:

- Да, пора и домой. Помнится, старейшины ещё по весне на совете говорили о большом походе.

- О походе? - Тулан насмешливо сморщил нос. - Если такие разговоры и ведутся, тебя они ну никак не касаются! Рано тебе ещё думать о походах...

- А тебе не рано? - насупился Карин.

Тулан с издёвкой хмыкнул в ответ. Ему сравнялось пятнадцать, и он встречал нынче уже свою шестнадцатую зиму. Тулану ещё не довелось побывать в бою, но он весьма резонно считал, что это время уже подошло, и что теперь если где-то поблизости от родного селения закипит битва, он непременно встанет в один строй с бывалыми воинами. Поэтому Тулан с удовольствием подтрунивал над молодостью своего друга, зная, как Карин переживает.

Какая разница, сколько раз в твоей жизни принимались желтеть пастбища или таять снега, если ноги крепки и выносливы, руки умело и надёжно держат оружие, да и голова соображает не хуже, чем у иного взрослого парня... И в первом, и во втором, и в третьем, Карин был уверен. И если бы кому пришла мысль усомниться, Карин был готов доказать свою правоту! Он не сомневался в том, что если дело дойдёт до серьёзной схватки, он примется разить врагов племени насмерть…

Ведь что это значит - быть мужчиной? Это значит кормить и защищать племя. Прокормить не только себя, но и кого-то помимо, Карин уже мог: и охотиться наловчился, и с общинным стадом обходился умело. И ему не терпелось доказать, что и для роли защитника он уже вполне подходит.

- Ладно, сейчас соберём стадо - и вниз. Пора - так пора... - серьёзно сказал Тулан и тоже присел на землю, чтобы вывернуть сапоги. Кончилась короткая и прохладная осень, а снежной зимой куда удобнее ходить, когда мех наружу: ноги меньше мокнут. - Эй, смотри, Карин, сейчас вон та овца точно в расщелину свалится! Ну-ка, отгони!

Вообще-то Карин терпеть не мог, когда им кто-то командовал. Но животное и верно готово было вот-вот нанести убыток общинному стаду. Поэтому Карин лишь недовольно передёрнул плечами и помешкал ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы притвориться, будто бы овцу он отгоняет не иначе как по собственному соображению, и, быстро подбежав к нерадивому молодому барашку, оттолкал его от опасного края.

А потом он застыл на самом краю выступа, невольно залюбовавшись тем, что увидел внизу.

Первый снег и на земле-то таять не торопился, а на раскидистых соснах, покрывающих горные склоны, лежал везде, в одночасье сделав мрачные горы светлыми.

В горном крае началась зима. Время совсем уж неласковое, холодное да голодное. И никуда-то от неё не денешься... Неужели есть где-то страны, в которых люди ни разу не видели белого снега и никогда не умывались им по утрам? Говорят, что есть такие места. Наверное, их обитатели позавидовали бы Карину. А он хоть и не признавался никому, завидовал им: всегда тепло, светит солнце, и еда растёт прямо под ногами, только не ленись подбирать... Слышал Карин, что в южных странах полно всего: вина и диковинных фруктов, прелестных и доступных женщин, приключений и таинственных опасностей.

Веселящих напитков в племени Карина особо не жаловали. Старейшины считали, что они хоть и ненадолго, но расслабляют тело и отнимают разум. А если у кого не хватает смелости на трезвую голову, хмельной отвагой врага не осилишь все равно. Не высказывая сомнений в словах уважаемых сородичей, Карин, тем не менее, во всем хотел убедиться сам. Чужеземного вина он не отказался бы отведать уже сейчас. Да и чем же таким особенным отличаются южные плоды от спелых ягод морошки и сочных головок горного клевера - единственных лакомств, доступных здешним ребятишкам? Карин и это хотел выяснить как можно скорее.

Женщины ещё не волновали парнишку настолько, чтобы ради них пуститься в странствия. Он молча слушал красочные рассказы тех немногих, кто побывал далеко и вернулся домой, о цветущих красавицах, в сравнении с которыми сдержанные да строгие соплеменницы будто бы сильно проигрывали, и недоумевал, что может быть лучше лучистых глаз да румяных щёчек Мары?

Конечно, приключений хватало и дома. Но дома пожить да повариться в привычном с детства котле никогда не опоздаешь. А вот до дивных чужих краёв не каждый доберётся, потому что далеко не всякий решится сниматься с места. У лохматого черноволосого пастуха хватало духу мечтать о иной доле, и он чувствовал, что эти мечты далеко могут его завести.

А пока он только сдержанно вздохнул, по-хозяйски оглядел родные горы, повернулся к друзьям и поспешил принять участие в сборах.

*    *    *

Зима в горах приходит быстро. Много снега. За пару дней и без того приземистые хижины-землянки оказались засыпаны под самые крыши. Из отверстий над дверьми поднимается дым очагов. Протоптанные тропинки тонут в сугробах высотой с десятилетнего ребёнка. Дети, в своих курточках и штанах из козлиных шкур похожие на шустрых зверят, проносятся туда-сюда с гомоном и воплями. И жарко пылает горн в кузнице, что стоит за селением на самом берегу неширокой и быстрой горной речки.

Река начала подмерзать, и Карин теперь каждое утро разгонял в проруби ледяное крошево, носил воду матери в землянку, кормил скотину. И пусть приходилось лазать на скользкий заснеженный склон в поисках валежника для растопки, Карину нравился свежий запах схваченной морозом и оттаявшей на горячих углях хвои. А ещё Карин любил кузницу и был горд тем, что суровый Генал иногда поручал ему сделать что-нибудь несложное. Давалось это Карину не так уж и легко. Молотом махать - это ещё не все. Тут и головой работать надо, и терпение иметь великое. А терпения Карин перезанял бы на стороне.

В тот день Карин тоже был в кузне.

Он только что сделал себе новый нож и был очень собой доволен.

Во-первых, он изготовил его сам, ни разу не спросив совета, во-вторых, получилось как будто бы неплохо по всем статьями, в-третьих, нож вполне подходил по размеру и форме к красивым поясным ножнам, которые Мара сама сшила из грубой жёсткой кожи и тайно поднесла Карину в подарок, как знак своей несомненной благосклонности.

Подбирать ножны к ножу Карину случалось, но поступать наоборот ему ни разу не приходилось. Да никому и в голову не придёт делать такую глупость. Но превратить подарок подруги в бессмыслицу он не решился, и поэтому целый день пропыхтел над работой. Сто потов сошло с него, но результат был отменным. Теперь не стыдно будет показаться на глаза Маре и пройтись перед ней.

И хотя целый день Карин прокрутился в кузнице на глазах у Генала, кузнец ни разу не подошёл взглянуть, чем парень занят. Генал хвалить не имел обыкновения. Обхаять негодную работу - это непременно. А если придраться не к чему, буркнет что-нибудь, да и пойдёт прочь. Так и не поймёшь, одобряет или нет.

Карин уже собрался надевать обновку и принялся прилаживать ножны на пояс.

- А ну-ка, Карин, подай-ка мне... - произнёс вдруг Генал из угла.

- Что подать?

- Да вот это самое, что в руках держишь, - усмехнулся кузнец и протянул руку.

Карин покорно приблизился и положил своё изделие на громадную ладонь Генала.

Генал повертел нож и так, и эдак, прищуривая то один, то другой глаз, осмотрел с разных сторон, провёл пальцем по лезвию, струганул очищенную от коры палочку, несколько раз подбросил нож вверх, ловя его за рукоятку.

- Для кого сделал? - поинтересовался он наконец.

- Для себя, - ответил Карин, загадывая, отругают его или все-таки похвалят.

- Для себя? - усмехнулся кузнец. - Ну-ну...

Он ещё раз подбросил нож, вернул его Карину, равнодушно вздохнул и, как ни в чем не бывало, занялся своими делами.

- Что, плохо? - спросил Карин, стараясь не показывать своего разочарования.

- Было бы плохо, я бы его тотчас же в переплавку отправил, - пожал плечами Генал.

- Значит, хорошо? - осторожно уточнил парнишка.

- Было бы хорошо, я бы сказал, - отозвался кузнец.

- Так как же тогда? - недоуменно проворчал Карин.

- Начнёшь пользоваться - тогда узнаешь, как... - равнодушно отозвался тот.

Приладив обновку на пояс, Карин подошёл к Геналу и хотел присесть рядом да помочь кузнецу разобраться с грудой разломанного и покалеченного оружия. Но лишь только Карин собрался порыться в большом мешке с обломками, как с улицы до его ушей донеслись крики, визг детей и женские причитания.

- Что там стряслось? - удивился Карин и нетерпеливо взглянул на Генала. - Я схожу, узнаю, что там такое?

- Ну, сходи, - равнодушно отозвался кузнец, привыкший к тому, что его юный помощник редко усиживает на одном месте подолгу.

Карин выскочил из жаркой кузницы и, заправляя на бегу полы куртки и проваливаясь по колено в снег, помчался туда, где в самом центре селения собралась большая толпа.

Протолкавшись сквозь толпу мужчин и женщин, Карин пробрался в центр плотного круга.

Виновниками переполоха оказались двое соплеменников. Карин узнал их с трудом.

Это были опытный охотник и бывалый воин Дангар и его младший брат, рыжий балагур Момша, ещё совсем недавно гонявший козлов вместе с подростками. Оба они ещё весной после жестокой стычки с чужаками попали в плен к одному из равнинных племён, и мало кто из сородичей ожидал их возвращения. Редко кто возвращался из плена.

Было заметно, что Дангар и Момша сполна хлебнули лиха и в неволе, и по дороге домой. Их одежда изорвалась в клочки и едва держалась на тощих плечах. На груди Дангара лохмотья лёгкой полотняной рубахи заскорузли от засохшей крови. Левая рука Момши, посиневшая на морозе, стала корявой, словно высохший сук: видимо, сломана была в нескольких местах, да и срослась как попало. Но худые, почерневшие лица братьев, тем не менее, светились радостью.

Когда зазвучал над толпой низкий басовитый голос, все поспешно расступились, давая дорогу высокому могучему мужчине. Он носил одежду из белых волчьих шкур, а на слегка поседевшей голове его возвышался предмет восхищения женщин и зависти всех мужчин племени - башлык из меха гигантского голубого барса. Добыть голубого барса, которые лишь в очень суровые зимы спускались поближе к людям, было едва ли не самым сложным для охотника делом. Голубые барсы были совсем не то, что снежные барсы, небольшие вертлявые хищники, добыть которых удавалось даже достаточно ловким мальчишкам. Голубые барсы, эти огромные горные кошки славились хитростью и безжалостной свирепостью, и, если какому охотнику удавалось украсить свою голову башлыком из голубого барса, а рукава платья своей возлюбленной - каймой из хвоста этого красивого хищника, такой охотник надолго прославлял своё имя.

Башлык вождя племени обновлялся не раз, да и на платье его жены прошедшей весной было нашито аж четыре голубоватых хвоста барса... Такой храбрости и удаче не зазорно было и позавидовать.

Вождь неторопливо подошёл к вернувшимся и остановился, оглядывая Дангара и Момшу с головы до ног.

- Клянусь богами, вам туго пришлось, ребята! - проговорил он.

В ответ Дангар не столько кивнул, сколько нетвёрдо, но почтительно поклонился.

- Вас только двое? - озабоченно спросил вождь.

- Бежало нас семеро, но только мне и Момше удалось добраться сюда... - хрипло произнёс Дангар, но вдруг качнулся и рухнул в снег.

Двое мужчин бросились к упавшему и подняли Дангара на руки.

- Скорее в тепло его, осмотреть, перевязать да ухаживать, как положено! - коротко приказал вождь.

- Ему в грудь дротик попал, - хмуро молвил Момша, сам едва держась на ногах. - Дангар обломил его, а наконечник так в груди и остался... Я боялся, думал - помрёт он, а он шёл и ещё меня за собой тащил...

Рыжий Момша тяжело вздохнул, глядя, как мужчины понесли прочь раненого Дангара.

- А много ли сородичей ещё в неволе остались? - спросил вождь Момшу, снимая свою куртку и набрасывая её на плечи парню.

Тот пожал плечами:

- Да как теперь узнать? Что там в других селениях делается, мы не знали... А там, где нас держали, никого не осталось, только один Гатан, пес трусливый...

- Что-о-о? - удивлённо протянул вождь. Да и все, кто уже начал было расходиться, принялись снова смыкать кольцо вокруг рыжего Момши.

Карин быстро нашёл взглядом в толпе Тулана и Мару. Они стояли неподалёку и тоже смотрели на отважных сородичей, вырвавшихся из неволи: Тулан с восхищением, а Мара с состраданием. Но теперь, когда прозвучало имя их отца, брат с сестрой оцепенели и прижались друг к другу. Да и Карин почувствовал недоброе, едва заслышал первые слова Момши.

- Погоди, Момша, да здоров ли ты? - буркнул вождь. - Гатан уж больше года как погиб в бою...

- Если бы… - с неожиданной злостью процедил Момша. - Если бы погиб! Кто его труп видел? Никто! Жив он оказался! Жив, поганый трус!.. Смирился, свыкся с тем, что его, как пса, на цепи таскают, объедками кормят...

- Он знал о вашем побеге? - нахмурился Канах.

- А то нет?! Нешто не взяли бы мы его с собой?! Свой все-таки. Да он отговаривал нас. "Убьют вас дураков, или на перевале замёрзнете!" Так говорил, стращал всячески... - Момша в сердцах смачно сплюнул. - А уж как мы охрану передушили да наутёк бросились, на нас погоню с собаками так быстро спустили, что мы с Дангаром уж подумали, не Гатан ли тревогу-то поднял? Уж шибко этому псу жизнь своя поганая дорога была, мог и продать нас за лишнюю миску вонючей ячменной похлёбки...

- Замолчи, Момша... Коли наверняка не знаешь, он или не он, нечего язык распускать! - строго сказал вождь и взмахнул рукой. - Давайте-ка все к делам, нечего тут рты разевать!

Он, однако, увёл притихшего Момшу с собой, вполголоса о чем-то расспрашивая его на ходу.

Люди, потихоньку переговариваясь, потянулись к своим жилищам. И вскоре все взрослые разошлись.

Только дети да подростки, словно сговорившись, остались на вытоптанной сотнями ног площадке посреди селения. Припрыгивая на морозе, они принялись оживленно обсуждать событие, едва только взрослые оказались на порядочном расстоянии.

- Дангар теперь герой! - с завистью сказал хромой Витчел.

- Дангар и раньше был храбрый воин, - заметил Карин. - А вот Рыжий Момша теперь точно герой, не смотри, что в прошлом году ещё мальчишкой считался...

Проговорив это, Карин едва подавил тяжкий вздох. Плен, конечно, дело малоприятное, но Карин был уверен, что окажись он на месте Момши, его не в чем было бы упрекнуть. Мириться с рабством он ни за что не стал бы, и смог бы отлично помочь отважному Дангару...

Вожделенные мечты Карина уже подхватили его, но в компании разгорался ожесточённый спор, и Карин был вынужден участвовать.

- Нет, если бы не Дангар, Момша бы домой не дошёл, - сказал кто-то из старших мальчишек.

- Ну да! - запальчиво крикнул маленький Снар. - Подумаешь! Мой отец прошлым летом тоже вернулся и четверых привёл! Четверых!!

- То летом! - резонно возразил Карин. - А то зимой! Соображать надо.

- Конечно, зимой труднее! - поддержал кто-то Карина. - Снегом занесёт в горах - и конец. Да на побег зимой и решиться-то непросто. К тому же если подлый предатель под боком!

Все вдруг замолчали и обернулись к Тулану.

Он стоял ни жив, ни мёртв. Только тут Карин вдруг понял, что Тулан до сих пор не проронил ни слова. Он напряженно слушал болтовню мальчишек, и тёмные глаза Тулана поблёскивали в темноте. Он озирался, крепко сжимал плечи стоящей рядом сестрёнки и нервно кусал губы.

Мальчишки молчали и ждали от него ответа.

- Мой отец не предатель! - выговорил наконец Тулан. - Это наговор!

- Не надо! - насмешливо фыркнул Божан, ровесник Тулана, сильный и рослый юноша, который уже давно мнил себя вожаком. - Не надо, Тулан. Все, как один, слышали, каков оказался твой отец!

- Отец не предатель! Все знают, что он воин, равных которому не много. И если он не погиб в бою, а попал в плен, так он, верно, в том совсем не виноват... - тихо сказал Тулан. - Ведь не единственный он попался...

- Попался не единственный, да уж больше года врагам прислуживает! Кто не хочет позора - принимает смерть! - важно сказал Божан. - А кто боится смерти - лижет врагам задницы, это всем известно... Трус твой отец, Тулан! А если ты не смеешь признать это - и ты трус! Трус и сын труса!

- Да я тебя!.. - вскричал Тулан и бросился на Божана.

Неизвестно ещё, кто бы оказался победителем в честном бою, но кто-то из мальчишек, стоящих рядом с Божаном, подставил Тулану ногу, и парнишка шлёпнулся вниз лицом под дружный детский хохот.

- Трус! - повторил Божан, пока Тулан поднимался на ноги.

И все хором повторили нараспев:

- Трус и сын труса!

То ли этот стройный хор добил Тулана окончательно, то ли обвинения приятелей были слишком тяжкими, но Тулан встал и не двинулся с места, не поднимая головы.

- Ты таков же, как твой отец... - твёрдо и презрительно проговорил Божан и с брезгливой гримасой плюнул в сторону Тулана. А потом оглядел всех и сказал: - Пошли что ли, нечего нам с ним рядом стоять...

Он сам первый пошёл прочь. Мальчишки потянулись следом. И каждый, кто проходил, плевал в сторону Тулана.

Карин стоял, оцепенев. Да, он слышал слова Момши. Они поразили и потрясли его, и к тому же Карин видел, что они потрясли всех. Карин хорошо знал Гатана, тот был не последним человеком в племени, умелым воином, отличным пастухом, и никогда не давал никому повода усомниться в своей храбрости. Многие сожалели, когда в прошлом году с поля битвы пришла весь о его гибели. Не верилось, что дело могло обернуться так скверно. Но ведь Момша сказал... Все могло случиться, и лишения в неволе могли сломать многих. Почему же Гатану не оказаться в их числе? Какой позор...

Карин вдруг понял, что все ушли вперёд, и рядом с Туланом и Марой он остался один. Закусив губы и смотря только перед собой, Карин двинулся вслед за всеми.

- Карин! - хрипло окликнул его Тулан.

Карин в замешательстве остановился. Но Божан впереди обернулся и насмешливо окликнул его:

- Что, Карин? Компания труса тебе больше по душе?

И Карин, стиснув зубы, поспешно пошёл прочь, оставив Тулана и Мару позади.

*   *   *

Мело сильно. Буран разыгрался не на шутку. Ветер посвистывал, пробираясь среди высоченных сосен, спускавшихся по горному склону в долину. Снежные вихри обрушивались на селение, занося в мгновение протоптанные тропинки, и все говорило за то, что ночью снегопад усилится.

Карин осторожно прикрыл за собой дверь своей землянки и торопливо поднял ворот меховой куртки. Это не помогло: снег все равно попадал внутрь, забираясь под одежду со всех сторон.

Съёжившись, Карин побрёл по притихшей к ночи улочке. Снег хлестал в лицо, и пришлось надвинуть на самые брови башлык, мех на котором местами был протёрт до самой шкуры. Вообще-то, эта шапка ещё сто лет прослужила бы, если бы Карин не имел обыкновения частенько съезжать на ней со склонов, накатанных мальчишками до ледяной корки. Негоже, конечно, вещи портить, задавая матери лишней заботы, ну да мальчишка есть мальчишка. Он знал, что влетит ему куда меньше, если он сгубит шапку, чем если протрёт штаны, которые и шить сложнее, и шкурок на штаны куда больше надобно.

Миновав несколько землянок, он подошёл к одной из них, дверь которой была неплотно притворена так, что дым шёл не только из приспособленного для этого отверстия под самым бревенчатым накатом, но и прямо из широкой щели.

Карин со вздохом отметил, что хозяин из Тулана неважный. Поленился укрепить дверь, так и оставил хлипкую рамку с натянутой на неё кожей. Вот надо будет назавтра все-таки сходить в лес, нарезать подходящих сучьев да помочь Тулану...

Если, конечно, Тулан теперь захочет видеть Карина. Сам Карин на месте Тулана, пожалуй, не захотел бы. И чтобы вернуть все на свои места, Карин и стоял сейчас перед землянкой друга.

Карин шёл мириться. Сначала он хотел подождать до утра, но не выдержал.

И как только мать уснула, он сразу же выбрался на улицу.

Как бы то ни было, правду говорил Момша о Гатане или нет, это не имело никакого значения. Ни у кого из сородичей, ни у взрослых, ни у детей не было повода ни в чем упрекнуть самого Тулана. Так как же это Карина угораздило отвернуться от друга? От верного Тулана, с которым вместе многому научился и столько дел переделал...

Карин потоптался у двери в землянку Тулана, потом решительно распахнул её пошире и вошёл.

Внутри было темно. Очаг едва тлел, огоньки пламени лизали еловые сучья, а на разложенных вокруг очага плоских камнях краснели угли. Брошенные около очага шкуры да нехитрая утварь Мары - вот и все, чем было богато это жилище.

Девочка, скорчившаяся у очага, вскочила на ноги, едва только Карин показался в землянке.

- Ты?! Зачем ты пришёл, Карин? - гневно прошипела она, сжав кулачки, и Карин невольно зажмурился. Он не удивился бы, если бы она вдруг вцепилась ему в лицо.

- Я пришёл поговорить с Туланом.

- Зачем? Там, на площади, ты забыл плюнуть ему в лицо? - злобно проговорила Мара.

Карин промолчал. Сказать в своё оправдание ему было нечего. Да в племени и не в обычаях оправдываться, особенно если виноват. И он просто стоял и смотрел на Мару.

- Уходи, я не желаю тебя видеть, - прошептала девочка, снова присела к очагу и машинально подбросила в огонь пару веток.

Даже в гневе своём подружка была так мила, что Карин невольно залюбовался её взлохмаченными длинными прядями и сосредоточенным личиком.

- А где Тулан? - спросил Карин, оглядывая землянку.

Он все-таки помнил, что шёл мириться с другом.

- Тулана нет. Он ушёл, - глухо ответила Мара и шмыгнула носом.

- Как "ушёл"? - встревожился Карин. - Куда?

- Не знаю. Совсем ушёл...

Мара не выдержала и громко разрыдалась.

- Да подожди ты реветь! - вскричал Карин и схватил её за плечи.

В суровом краю боги не наделяли мужчин ни умением, ни желанием ласкать и утешать, и поэтому Карин лишь крепко потряс девочку, да настойчиво повторил:

- Где Тулан? Ну, говори немедленно!!

- Убежал он! Как ушли все тогда с площади, он смотрел тебе вслед, а потом повернулся и побежал. В горы... - сквозь слезы проговорила Мара.

- Ну и ну! - только и смог выговорить Карин, на мгновение представив, каково сейчас в горах.

- Я пыталась догнать его, просила вернуться, - произнесла Мара. - Но на опушке леса он остановился, стал прогонять, ударил меня, толкнул в снег и исчез!..

Карин немного развернул плечи Мары, оглядывая подружку со всех сторон, и в тусклом свете очага увидел яркий кровоподтёк на распухшей скуле.

- Ну и ну!.. – вырвалось у Карина.

Если бы у него были свои сестрёнки, кто знает, возможно, намучавшись с ними, он тоже охотно пускал бы в ход кулаки. Но сестёр у него не было, а отец никогда не бил мать. И хотя Карин не мог припомнить, чтобы отец высказывал какие-либо назидания по этому поводу, мальчишка давно уяснил, что поднимать руку на слабых не достойно сильного, не достойно мужчины.

И Карин никогда не понимал Тулана, почему тот нет-нет, да и применял силу, воспитывая Мару. Как можно бить девчонок? Тем более, таких, как Мара...

Да, тут было над чем поплакать. Было довольно холодно, и метель не собиралась стихать. И если Тулан бросился в горы и забрался далеко, ему может быть очень несладко. Насколько Карин помнил, одет Тулан был не ахти как: видимо, выскочив из землянки на шум, он только торопливо напялил куртку. И замёрзнуть может, и снегом его занесёт так, что потом и не отыщешь... И в расщелину в темноте свалиться... Да чем дольше думаешь, тем больше напастей придумаешь, это всем известно.

- Это все из-за меня... - буркнул Карин, по-прежнему держа Мару за плечи. - Если бы я не ушёл и не оставил его, он уж во всяком случае не убежал бы один в горы... Что ж, если так, я отправлюсь его искать.

Мара подняла голову и с тревогой вгляделась в Карина:

- Ты спятил, да? Кто же сунется в горы в такую метель?!

- Я сунусь, - буркнул Карин и отпустил девочку. - И прямо сейчас. А не то будет поздно. Пропадёт Тулан.

Он отскочил к двери, запахнул поплотнее куртку и туже затянул пояс, представляя, как метель завьюжит вокруг, едва он ступит за порог.

- Карин! - Мара подбежала и бросилась ему на шею, горько плача. - Найди его, Карин, пожалуйста!

- Я же сказал тебе... - Карин неловко погладил худенькие плечи Мары. - Я найду Тулана и приведу его домой. Слово даю!

Карин повернулся и быстро вышел на улицу.

Он торопливо пошёл в сторону, где пряталась под снегом проторённая тропа, ведущая из селения к скалам, та самая, по которой юные пастухи совсем недавно пригнали с горных пастбищ своё стадо.

Теперь тут ничегошеньки не разберёшь, ни тропы, ни следов, ничего, одни глубокие сугробы.

Карин шёл, пытаясь отворачиваться от пурги, которая хлестала прямо в лицо, но не тут-то было: ветер крепчал, то и дело меняя направление.

Вжав голову в плечи и нахлобучив поглубже свой башлык, Карин побежал, высоко вскидывая колени и снова проваливаясь в снег. Различить следы Тулана было невозможно. Их давным-давно замело. Но приблизившись к скалам, Карин заметил, что на некоторых кустах низкорослого можжевельника, плотно сгрудившихся у подножья горных троп, снежные шапки пониже, чем на прочих.

И Карин уверенно устремился вверх по скалам тем же путём, которым совсем недавно пробирался Тулан.

Конечно, подъем давался с великим трудом, хотя мороза Карин не ощущал совершенно, наоборот, ему стало казаться, что он вот-вот взмокнет.

Карин уже начал уставать, но тревога за друга гнала его вперёд, а когда становилось совсем невмоготу, он повторял про себя свою клятву, данную Маре. Он должен был найти Тулана.

Ветер, как назло, бил в лицо и вместо того, чтобы, как добрый союзник, подталкивать в спину, то и дело норовил сбросить мальчишку с какого-нибудь скользкого уступа. Лицо Карина было совершенно мокрым от облепивших его крупных хлопьев. Снег таял, и Карин вытирался жёстким рукавом, совсем забыв о том, что так делать нельзя, и расцарапанные щеки уже противно саднили.

Во тьме ночного ненастья знакомые с малолетства горы изменились до неузнаваемости. Глаза Карина устали от борьбы со снежной порошей. Он искал дорогу по едва различимым силуэтам скал и редких деревьев и двигался туда, где они с Туланом провели последнее лето на горных пастбищах. Снежные наносы ещё не успели слежаться и были по большей части рыхлыми. Правда, местами обнаруживались участки совсем непроходимые, и Карину начинало казаться, что он не идёт, а плывёт в неожиданно плотном и вязком снежном облаке.

То тут, то там Карин набредал на небольшие сугробы, едва заметно возвышающиеся прямо посередине тропы. Он решил, что сугробы эти стоит на всякий случай проверять, и добросовестно расшвыривал снег сапогом. Два раза под снегом обнаружились совершенно закоченевшие козлиные трупы, и Карин, представив себе, что Тулан вполне мог разделить участь несчастных животных, теперь шёл медленнее и проверял всякий снежный холмик, который попадался ему на пути.

Обнаружив совсем рядом с плато, на котором стоял их стог, обрушившийся вниз снежный козырёк, Карин не смог пойти дальше, пока не проверил хорошенько, не видно ли внизу упавшего тела. Улёгшись на животе и свесившись вниз насколько это было возможно, Карин несколько раз позвал друга, но никакого ответа не получил.

Не зная, радоваться ему или печалиться из-за того, что Тулана он пока не нашёл, Карин выбрался на ровную площадку, на краю которой так и стоял плотно сбитый стог, уже на треть занесённый снегом.

Внутри стога если и не было слишком тепло, то ветра уж там быть не могло точно. Отдохнуть от порывов, обдающих влажное лицо все новыми и новыми порциями снега, не мешало, и Карин бегом помчался к стогу.

Упав перед входом на колени, Карин разгрёб руками снег и, разворошив немного смёрзшееся сено, вполз на коленях внутрь, а потом слегка подгрёб небольшие рыхлые охапки травы, закрывая вход.

Тьма была непроглядная, но снег перестал терзать обветренное влажное лицо мальчишки. К тому же теперь он обратил внимание на то, как сильно застыли его руки. Даже пальцы плохо слушались, и надо было попытаться их отогреть.

О том, чтобы прежде, чем устремляться на поиски беглеца, надо пойти и взять с собой хотя бы пару рукавиц, Карин как-то не подумал и теперь отчаянно выругал себя за такое легкомыслие.

Он чуть отпустил пояс, распахнул полы куртки и, задержав дыхание, сунул замёрзшие мокрые ладони себе под мышки. От соприкосновения ледяных ладоней с тёплым телом Карин содрогнулся, обмер, но перетерпел, чувствуя, как руки постепенно начинают отходить.

Сжавшись калачиком и замерев, Карин грел руки и напряженно думал о том, как ему быть дальше.

Внезапно он ясно почувствовал, что он тут, в стоге, не один. Совершенно явственно он услышал лёгкий шорох и ощутил чьё-то дыхание. И сердце мальчишки подпрыгнуло и ухнуло куда-то в живот, разливая по всему телу противный холод.

- Тулан? - осторожно прошептал Карин.

Сразу же с шорохом обрушилась сверху целая копна сена, сухие травинки облепили непросохшую физиономию Карина, и резкий голос друга хрипло уточнил:

- Карин, ты?

- А ты ждал кого-то ещё? - ворчливо отозвался Карин, снимая траву с лица и испытывая громадное облегчение. Кому приятно признаваться даже себе в том, что перепугался неожиданного шороха, словно младенец? Правда, Карин чувствовал, что не только его сердце колотится, как у загнанного зверька, но и Тулан еле переводит дыхание. Значит, тоже испугался.

- Вот потеха, а ну как мы с тобой друг друга до смерти напугали бы? - засмеялся Карин. Найдя друга, он обрадовался. Он ни зги не видел в полной темноте, но протянул руку и коснулся локтя Тулана.

Тулан оттолкнул его и буркнул:

- Что ты тут забыл?

- Тебя ищу.

- Зачем? - холодно осведомился Тулан. - Захотел сгинуть в пурге?

- А ты? Зачем ты убежал?! - возмутился Карин.

- Не твоя забота! - рявкнул Тулан и замолчал.

Карин помедлил немного и, решив, что Тулан уже поуспокоился, деловито сказал с лёгким упрёком:

- Не дело ты затеял: ночами по горам бегать.

- Тебе не дело, так и не бегай.

- Дурак ты! Я уж думал, что ты где-нибудь в расщелине лежишь, снегом засыпанный!

- Вот интересно, ты, значит, в расщелину не ляжешь, а я непременно там должен оказаться? - враждебно прошипел Тулан. - Конечно, а как же иначе, где мне с тобой равняться? Я же трус и сын труса!

- Домой надо возвращаться, Тулан, - спокойно проговорил Карин, стараясь не замечать горьких слов оскорблённого друга.

- Домой? - хмыкнул Тулан. - Зачем это?

Карин растерялся. Что бы такое сказать ему, чтобы он послушался? И Карин нашёл, наконец, тот единственный довод, который, по его мнению, заслуживал некоторого внимания:

- Мара плачет.

Тулан раздражённо вздохнул:

- Пусть плачет. Значит, доля её такая. Не вернусь я домой.

- Свихнулся, да? - разозлился Карин. - Нет уж, Тулан, я пообещал Маре, что приведу тебя, и я это сделаю!

Тулан промолчал, и Карину пришлось усмирить свой гнев.

- Если ты из-за этого придурка Божана, так он того не стоит, Тулан. И вообще, пусть он только ещё хоть раз рот откроет, мы с тобой его так отделаем, что его родная мать не узнает!..

- Божан тут ни при чем, - буркнул Тулан.

Карину уже начал надоедать бесполезный спор, и он решительно рубанул:

- А если Божан ни при чем, так что ты сбежал? Из-за меня?

- Из-за тебя? - зловеще проговорил Тулан, схватил в темноте Карина за грудки и тряхнул. - Если бы дело было в тебе, я далеко не бегал бы, а просто набил бы тебе морду!

Все ещё чувствуя свою вину, Карин набрался терпения и заставил себя не протестовать и не вырываться. Когда Тулан отпустил и равнодушно оттолкнул его, Карин снова настойчиво спросил:

- Значит, из-за слов Момши? Так это все ещё может быть и неправдой!

Тулан невесело рассмеялся:

- Нет, Карин, Момша, конечно, всегда был болтуном, но он никогда не был лгуном... Так что, скорее всего, то, что он рассказал о моем отце, правда.

- Так что, тебе теперь себя казнить? Ты же ни в чем не виноват!

- Неважно, Карин... Виноват, не виноват... Не в этом дело.

- А в чем?

- Там поглядим, - туманно проговорил Тулан, вздохнув.

- Где "там"?

- На равнинах. Я иду туда.

Карин подпрыгнул, обрушивая головой травяной свод их убежища и снова свалился на колени:

- Куда ты идёшь? - задохнувшись от удивления, переспросил он.

- Искать отца.

- Если ты вообще дойдёшь туда... - начал Карин, но Тулан сурово перебил его:

- Почему это "если дойду"?!

- Потому что ты вряд ли доберёшься даже до перевала! - заорал Карин. - А если ты даже и попадёшь на место, тебя просто-напросто схватят и сделают невольником!

- Может быть, - глухо бросил Тулан. - Будь что будет. Зато я узнаю правду.

- Это глупо! - уверенно сказал Карин. - И вообще, что сейчас говорить о какой-то там правде?! Разве можно пускаться в такой путь одному, без оружия, без припасов и даже не одевшись, как подобает... Тебя этому учили, да? В такие походы на горячую голову никто не пускается! Пошли лучше домой, а там надо все обдумать...

- Нечего мне обдумывать. Я тут пока в стоге сидел, уже все обдумал. Я иду искать отца прямо сейчас. Я должен узнать правду, - упрямо повторил Тулан.

- Зачем? - рассердился Карин. Он искренне недоумевал, слушая Тулана, и ему казалось, что его и без того вспыльчивый друг совсем сошёл с ума.

Мало ли, что могло приключиться с Гатаном? Вдруг испытания все же сломили его, хотя это представлялось таким невероятным... Гатан был человеком отчаянным. В молодости он отличался безудержной отвагой и дерзостью. После того, как в ответ на вторжение отряда из дальних земель воины племени не только погнали врагов прочь, но и дошли прямиком до вражеских пределов, Гатан вернулся домой с рыжеволосой пленённой красавицей и объявил её женой. Более мудрые сородичи пророчили Гатану беду. Так и случилось. Хитрая женщина только притворялась кроткой. Когда через несколько лет её сородичи снова нагрянули в село, жена Гатана бежала с ними, без сожаления бросив в селении двух малолетних детей. Гатан и после этого не упал духом, пытаясь воспитывать сына и дочь, как подобает. И это ему удавалось так, что никто не вспоминал о том, что в жилах его детей течёт вражеская кровь.

А теперь, кто знает, может дойти и до этого... Разве сможет Тулан вернуть отцу доброе имя после рассказа Момши?

- Зачем, спрашиваешь? А если бы на месте моего отца был твой отец? - процедил Тулан.

- Никогда! Никогда мой отец не стал бы предателем и трусом! - вскричал Карин.

И тут же холодная ладонь Тулана снова схватила его за ворот, а потом твёрдый кулак ударил Карина в лицо так сильно, что у мальчишки искры из глаз посыпались.

Карин изловчился и перехватил руки приятеля, предвкушая неминуемую расплату. Да, он искал Тулана с искренним намерением о примирении. Но если этот болван не хочет слушать резонных советов и ещё дерётся...

И Карин уже хотел было ответить разозлившему его обидчику таким же яростным ударом, как вдруг откуда-то, словно издалека, но все нарастая и нарастая, раздался непонятный, вибрирующий звук. Звук перешёл в утробный рык, а потом сорвался на визгливый вой...

- Что это? - пробормотал Карин и отпустил Тулана.

- Не знаю... - прошептал Тулан.

Они прислушались. Вой не возобновлялся.

- А пока ты сидел тут и обдумывал, оно тоже выло? - поинтересовался Карин.

Тулан помолчал, потом коротко отозвался:

- Нет, не выло. Кто это там, как думаешь?

- Зверь какой-то... - неопределённо сказал Карин.

- Ясно, что не человек! Да я, честно говоря, никак не соображу, что же это за зверь такой? Волк что ли?

- Если волк, то уж очень огромный... - поёжился Карин. - Это какой же должна быть глотка волчищи, чтобы из неё такой рык исходил?

Они замолчали, вслушиваясь в звуки снаружи. Но кроме свиста ветра до их ушей ничего не доносилось.

- Слушай... - Тулан тронул Карина за плечо. - Слушай, может показалось нам, а? Со страху-то чего не почудится...

- С какого это страху? - подозрительно уточнил Карин. - Сидим здесь, ветер не дует, снег не метёт... Ну холодно, конечно, да ты ещё тут со своими дурацкими придумками. А бояться-то чего? Отличное место буран переждать. Даже если стог по самый верх занесёт, нам от того только теплее будет. Снег рыхлый, выберемся всегда...

Тулан вздохнул. Похоже, что ему действительно было страшно. Карин уже хотел отпустить шуточку, но снаружи раздался такой немыслимый вой, что у Карина язык прилип к гортани. Он двинулся, наткнулся на плечо Тулана и теснее прижался к нему.

- Ты посиди здесь, Карин, - сказал Тулан. - Я вылезу, осмотрюсь.

- У тебя даже оружия нет! - Карин схватился за ножны и вынул свой новый нож. - На, возьми.

- А ты запасливый! - обрадовался Тулан.

- А ты болван! - угрюмо буркнул Карин.

На этот раз Тулан не стал перепираться со своим другом. Он шепнул:

- Посиди здесь! - и, решительно расчистив себе дорогу, выбрался наружу, оказавшись сразу почти по пояс в снегу.

Он пошёл вперёд и через несколько шагов скрылся за сплошной пеленой снегопада. Карин выглядывал из своей норки в стогу и никак не мог понять, куда делся приятель. С той стороны, в которой исчез Тулан, не доносилось ни звука.

Просто сидеть и ждать неизвестно чего? Кто-кто, а уж Карин-то был для этого совершенно не приспособлен. Немного подождав и ничего не дождавшись, он выбрался из стога и пошёл по следу Тулана.

Он отошёл уже на такое расстояние, что стог пропал из вида. И Карин оказался в темноте, под ветром и снегом. Тулана нигде не было видно. Карин окликнул его, но тщетно. Наклонившись, чтобы защититься от ветра, Карин побрёл по глубокому снегу, пытаясь ступать точно след в след, и через несколько шагов столкнулся с выскочившим прямо на него из темноты Туланом.

- Куда тебя понесло?! - разъярённо выпалил Тулан, хватая Карина за плечи.

- Это тебя куда понесло?! - в ответ ему рассердился Карин. - Пропадёшь, так ищи тебя снова!

- Ты вот что... Уходить нам с тобой надо отсюда! - Тулан повернулся и пошёл вперёд, таща Карина за собой. - Уходить немедленно, а то мы тут с тобой оба пропадём.

- Да чего это нам пропадать-то? - удивлённо окликнул Карин, стараясь перекричать завывания ветра. - Что ты нашёл, Тулан?

- Ничего не нашёл, только кое-что увидел... - процедил Тулан.

- Где? Покажи!..

- Да там, верно, уже снегом занесло... Хотя нет, смотри-ка!..

Тулан остановился и протянул руку, показывая чуть в сторону от того места, где пролегали его собственные следы.

Там в глубоком снегу была вытоптана небольшая площадка, с пяток шагов в поперечнике. Словно несколько человек беспорядочно топтались по краю уступа.

- Ты когда сюда шёл, видел это? - уточнил Тулан.

- Этого не было, - ответил Карин.

- Может быть, ты не заметил?

- Не заметил? - обиделся Карин. - Как же!

Подобные предположения были для него в высшей степени оскорбительны по двум причинам. Во-первых: как это так, как это он, Карин, сызмальства отличавшийся наблюдательностью, мог не заметить наново вытоптанный в глубоком снегу пятачок?! Во-вторых, он же нарочно изучал все вокруг с особой тщательностью, боясь пропустить след Тулана, ползал по всем оголённым уступам...

- Здесь было снегу по пояс, точно столько же, сколько и везде! - буркнул Карин.

- Да я верю, - промолвил Тулан. - Значит, пока мы с тобой в стогу сидели, кто-то пришёл...

- Повыл и потоптался... - добавил Карин, внимательно вглядываясь в находку. - Только вот откуда он пришёл и куда делся? Он что, с неба свалился? Попрыгал, повыл, а потом вознёсся обратно?

Тулан пробрался по нетронутому снегу на злополучный пятачок. Присев на корточки, он оперся руками о снег и низко склонился, рассматривая следы. Было довольно темно, и непонятно, что Тулан собирался обнаружить, но он внезапно резко разогнулся и отпрянул назад, не удержался на ногах и свалился на спину.

- Что ты мечешься? - со смешком окликнул его Карин.

- Иди сюда! - позвал Тулан, вставая на ноги.

Карин подошёл и уставился себе под ноги. Глаза у него были позорче, и даже не присаживаясь, а всего лишь наклоняясь, он увидел то, что так испугало Тулана.

Вряд ли на пятачке кто-то прыгал или приплясывал. В крайнем случае, на нем кто-то несколько раз переступил с ноги на ногу. Несколько следов, в беспорядке располагавшихся на снегу, были такого размера, что в одном отпечатке гигантской ноги поместилось бы не меньше шести-семи следов от сапога Карина. А нога у Карина, надо сказать, была уже больше иной мужской: в мохнатых меховых сапогах Карин оставлял следы настолько внушительные, что никто бы не подумал, что их оставил мальчик.

- О, боги... - пробормотал Карин, разглядывая неведомые следы.

Следы оставила необутая нога. Или лапа. Нет, все же ступня, отпечатавшаяся на снегу, напоминала человеческую, но кпереди расширялась невероятно, да и крупные круглые следы от пальцев отстояли друг от друга довольно далеко.

- Пальцы – в растопырку, - удивился Карин. - Что же это за тварь?

- Ты что, рассказы стариков позабыл?

- А что? - не понял Карин.

Старики рассказывали разное. Удивительно, но старцы, которые сами по себе были явлением крайне редким в силу через чур беспокойной и полной кровавых стычек жизни, отойдя на покой от битв и тяжёлой повседневной работы, становились прекрасными рассказчиками, даже если в молодые годы из них слова было не вытянуть. Откуда-то вспоминались истории славных подвигов предков и леденящие кровь страшные сказки о том, какие дела творятся в неведомых дебрях горного края. Детишки все время толкались вокруг стариков, требуя все новых и новых историй. И подростки, уже мнившие себя взрослыми, ничуть в этом не отличались от мелюзги.

Карин сосредоточенно взглянул на следы, которые уже начал заметать буран и прикинул: зимняя ночь, ненастье, босое существо с когтями на ногах, неведомо откуда взявшееся и неизвестно, куда сгинувшее под собственный утробный вой...

И цепенея от неожиданной догадки, Карин с опаской взглянул на Тулана:

- Неужели?.. Белый Шатун?

Тулан нервно сглотнул слюну и проговорил:

- А разве не похоже?

- Да похоже, - пожал плечами Карин. – Только знаешь, не верится. Что же он тогда не сожрал нас с тобой одним махом, да вместе со стогом?

- Да потому и не сожрал, что сено промёрзшее ему совсем ни к чему... Да мало ли что ещё придёт ему в голову? - Тулан насупился и махнул рукой. - Ладно, пойдём! Пока не поздно. Пока он ушёл восвояси.

- Думаешь, ушёл он? – уточнил Карин. – Вот так, не поевши? А я вот иногда думаю, Тулан, что сказки всё это. Сказки для младенцев. Рассказывают, что он есть, этот Белый Шатун, но ты знаешь хоть кого-нибудь, кто бы с ним встречался?

- Дурак ты, Карин! – фыркнул Тулан. - Потому никто из сородичей не может поведать о встрече с Белым Шатуном, что, повстречавшись с ним, уйти живым из его когтей никто и ни за что не смог бы!

Важный спор внезапно прервали странности погоды.

Ураганный ветер резко усилился, снеговые тучи заметались из стороны в сторону, открывая то тут, то там в темных небесах рваные просветы, и в один из этих просветов вдруг выглянула полная молочно-белая луна, нависшая над горами. Снег в какие-то считанные мгновения перестал сыпаться, и поверхность заискрилась в лунном свете множеством крошечных блёсток. Крупные звезды замерцали в ночном небе, и казалось, они висят так низко, что, если подняться чуть выше в горы, их можно будет потрогать руками. Ветер ещё продолжал обдувать порывами, но это был уже совсем обычный горный ветер, не прекращающийся в этих местах никогда.

- Клянусь богами, что-то я не припомню, чтобы буран кончался одним махом... - проворчал Карин. - И мне это не нравится.

Тулан пожал плечами, запахнул покрепче свою куртку и протянул Карину его нож, который все ещё держал в руке:

- На, забирай. Удобная штука. Генал сделал?

- Нет, сам, - отозвался Карин, не собираясь особо похваляться. - Хочешь, и тебе такой сделаю?

- Да можно, конечно. Только... - Тулан вздохнул. - После. Когда вернусь.

- Пойдём-ка домой, Тулан! - решительно сказал Карин. - Мара заждалась тебя.

- Нет уж, уходим каждый в свою сторону! - рявкнул Тулан.

- Ах, так! Ну что ж, поступай, как знаешь! Придётся мне утешать Мару хотя бы тем, что, когда мы с тобой расстались, ты был ещё жив и здоров! - Карин возмущённо вскинул голову, деловито поправил на голове свой потёртый башлык и, повернувшись, неторопливо, с достоинством побрёл в обратный путь.

На Тулана он не оглянулся. Почему-то ему казалось, что приятель должен его вот-вот догнать или хотя бы окликнуть. Но за спиной Карина было тихо. Никто не звал его, никто не спешил догнать.

Карин уже спустился с облюбованного мальчишками плато по извилистой тропе немного пониже. Шёл он медленно, потому что под рыхлым свежим снегом его ноги нащупывали на редкость скользкие и на удивление острые камни.

Карину было стыдно. Ничего-то у него не получилось. Даже помочь другу не смог.  Если Тулан ничего не попросил, это не значит, что ему ничего не нужно. А у Карина было целых две вещи, которые могли принести упрямому Тулану немалую пользу в его путешествии: нож и шапка. И то и другое Карин готов был без всякого сожаления отдать другу, и теперь досадовал на себя, недоумевая, почему не сообразил сделать это сразу.

Помявшись немного, Карин решительно повернул назад. Чем выше вверх он карабкался, тем его мысль развивалась дальше, и он уже начал подумывать, а не отправиться ли ему вместе с Туланом? Конечно, мать будет сходить с ума. Но кто говорит о том, что дерзкие путешественники непременно пропадут? Лично Карин пропадать не собирался ни сейчас, ни потом.

Карин выбрался на место их последнего спора, и оказалось, что Тулана там уже не было. Но найти и догнать парня было теперь совсем не сложно. Чёткая цепочка следов, проложенная Туланом по краю плато, заворачивала за высокую скалу, и Карин поспешил вдогонку за другом.

И тут громкий и яростный вой зазвучал где-то совсем рядом!.. Утробное рычание с переливчатыми завываниями в какой-то момент показалось Карину похожим на дикую песню, и эта песня леденила кровь.

Какой там волк! Ни один волк на свете не сможет так завыть, даже если подпалить ему хвост! Карин как-то раз попробовал делать и это, и теперь знал в точности, кто, как и когда скулит, рычит да воет. Не волк это был. А не иначе, как мерзкая нечисть.

Не сказать, чтобы горы были напичканы колдовскими чарами да волшебством, но уж видно, если что и завелось здесь, так людям с ним лучше бы не связываться... Если это и вправду свирепый и голодный Белый Шатун, то он ведь всех без разбора пожирает. Злой, потому что. А ещё, потому что всякой нечисти подобает так поступать по той простой причине, что она нечисть. И отчёта с неё не потребуешь.

Спросил бы вчера кто-нибудь Карина, известно ли ему что-нибудь о Белом Шатуне, он только раздражённо отмахнулся бы. Конечно, ему припоминалась одна из страшных легенд о безжалостном и грозном демоне - Духе Горных Глубин. Белый Шатун большую часть времени пребывал в покое, в той неведомой и недосягаемой утробе диких суровых гор, в которую нет пути людям, да и боги, судя по всему, предпочитают туда не заглядывать и не иметь дела с обитателями мрачной бездны. Но что-то происходило в той бездне, и Белый Шатун пробуждался от долгого сна и выходил наружу. Только хорошенько закусив некоторым количеством пойманных им жертв, чудовище уходило на покой: вполне естественное поведение для подобных тварей.

Карин верил во все это, пока был малышом. А сейчас он уже задавал себе вполне резонные вопросы: а если живым никто не возвращался, кто же тогда смог поведать о том, как выглядит чудище? Откуда стало известно то, что оно невероятно прожорливо и свирепо? А также, что не стоит даже пытаться сладить с ним, ибо неистовый Дух Горных Глубин силен и неудержим, и ничем из доступного обычному человеку это порождение темных сил не остановить?

Карин завернул за угол... и налетел на неподвижно стоящего Тулана. Друг, оцепенев, смотрел в одну точку. Карин проследил за его взглядом и обмер. Не от страха - от несказанного удивления. Такая растерянность часто посещает людей в первые мгновения после того, как стойкая убеждённость в чем-либо внезапно рассыпается в никчёмный прах.

На невысоком горном уступе прямо над тропой застыла огромная белая фигура. Её освещал лунный свет, и невиданных размеров тень падала на вертикальную скалу, что высилась позади.

То, что стояло на заснеженном плато, было словно слеплено из совершенно чистого нетронутого снега. Матово-белое существо громадного роста, раза в три выше взрослого человека, неподвижно стояло и смотрело вниз. В сущности, его можно было принять за плотно сбитое снежное оледеневшее изваяние, плод буйной фантазии какого-нибудь злобного юнца, собравшегося попугать товарищей. А испугаться там было чего.

Это существо не было ни человеком, ни животным. Его обнажённый торс был человеческим. Великолепно прорисованные неведомым ваятелем мышцы широченной груди выглядели очень внушительно. Столбообразные ноги были широко расставлены, а огромные руки упирались в узкие, но мощные бедра. Впрочем, назвать верхние его конечности руками было бы несколько поспешно. Где-то на середине предплечий белоснежная гладь постепенно переходила в такую же белоснежную шерсть, которая к кистям становилась все длиннее и длиннее. То же самое творилось и на ногах: от икр к ступням ноги постепенно превращались в лохматые лапы невероятного размера.

Довершала диковинный облик мохнатая голова, сравнить которую можно было разве только с медвежьей. Голова эта в соотношении с туловищем была слишком большой, просто уродливо огромной, во-вторых, ужасная морда существа хоть и напоминала медвежью, выражала такую совершенно явную и осознанную злобу, которую никогда не встретишь на морде зверя, пусть даже и разъярённого. Чего стоили одни клыки длиной с локоть, что выглядывали из оскаленной пасти...

Белый Шатун был в точности таким, каким его расписывали старики в те времена, когда Карин любил слушать их сказки. Ветер, гуляющий по горам, лениво ворошил белую шерсть на лапах и голове ужасного демона из Горных Глубин, а сам он даже не шевелился, будто врос в снежную поверхность.

Его грудь мерно вздымалась, хотя ни из ноздрей, ни из пасти не появлялось клубов пара. Его дыхание было ледяным, под стать его обиталищу - остроконечным заснеженным скалам, что походили в темноте на застывшие и окаменевшие языки неведомого пламени, вырвавшегося из бездны.

Неподвижная гримаса, делавшая морду чудовища поистине жуткой, выражала не только злобу, но и вожделение, и решимость. Изголодавшийся Белый Шатун нашёл, наконец, чем поживиться, и он, видимо, собирался довести задуманное до конца.

- Провалиться мне на этом месте... - пробормотал Карин, непроизвольно стискивая рукоятку своего ножа. - О чем думали боги, когда производили на свет эту тварь?

- Возможно, у них было плохое настроение, - прошептал Тулан.

- Если бы я под плохое настроение всякий раз сотворял подобную пакость, мир уже кишел бы ими, как летний пруд головастиками, - буркнул Карин.

- Вот что, Карин... Бежим отсюда!

Тут чудовище запрокинуло уродливую голову, и раздался хищный раскатистый вой огромной глотки, и подошвы Карина прямо-таки приросли к снежной тропе.

- Карин, беги прочь! - снова подал голос Тулан.

Словно отзываясь на его слова, Белый Шатун шевельнулся, разогнул ноги, потом на удивление плавно присел и, взмахнув руками-лапами с шевелящейся на них шерстью, спрыгнул с уступа вниз на тропу. Спрыгнул легко, как птичка, словно был невесомым, только скала чуть дрогнула, да несколько сползших на вертикальный склон снежных шапок бесшумно сорвались вниз.

- Карин, беги! - завопил Тулан, когда чудовище быстро и достаточно грациозно выпрямилось и встало, широко расставив ноги. - Ну что же ты встал?! Беги отсюда!

Белоснежный Шатун шёл, словно по воздуху. Морда чудовища казалась безжизненной: глаза Шатуна были такие же белые, как и все остальное, в них не сокращались зрачки, но он явно видел мальчишек.

Карин остановился, чувствуя, как члены его цепенеют и мышцы больше не слушаются своего хозяина. Так хотелось повернуться и помчаться прочь, оставив позади этот кошмар. Бежать, бежать, в крайнем случае скатиться кубарем со склонов, только бы оказаться подальше от уродливой и грозной твари!

И тут Тулан, до этого момента застывший на месте, как вкопанный, встрепенулся и бросился наперерез чудовищу, которому до Карина оставалось всего с десяток шагов. Может быть то, что он увидел Шатуна несколько раньше, чем Карин, и уже успел оправиться от первого потрясения, позволило отважному парнишке обрести силы.

- Прочь пошёл, нечисть!! - срывающимся голосом завопил Тулан, бесстрашно бросаясь наперерез Белому Шатуну.

Он упал прямо под ноги твари и заорал:

- Карин, ну что ты стоишь, дурак?!! Уходи же!

Карин сообразил, наконец, что друг пытается отвлечь чудовище на себя, помешать Шатуну для того, чтобы он, Карин, успел убежать и спастись.

Но как мог он позволить себе спасаться, бросив Тулана на верное съедение? Конечно, если бы Карин сейчас рванулся прочь и добрался домой живым, никто не узнал бы о том, как оборвалась жизнь Тулана, не пожелай Карин рассказать об этом. Но он даже на мгновение не мог допустить, что он способен купить себе жизнь такой ценой! Вот если бы на месте Тулана был чванливый и властолюбивый Божан, Карин не стал бы колебаться и ринулся бы спасать свою шкуру, пока Шатун отведывал Божана на вкус. Но…

Вместо того, чтобы повернуться и бежать, что есть духу, Карин рванулся вперёд, туда, где разъярённый Белый Шатун уже топтал, пинал и переворачивал своими огромными толстенными ножищами тело Тулана.

Внезапно Шатун наклонился, вцепился лапами в растрёпанную куртку Тулана и поднял парнишку в воздух. Тулан был жив, он дёргался, извивался, хрипя и молотя по воздуху ногами, и пытался вывернуться, но Шатун взревел и, взмахнув рукой, с лёгкостью, словно бросал пушинку, откинул мальчишку от себя.

Взмахнув руками и ногами и даже перевернувшись в воздухе, Тулан с жалобным криком ударился об отвесную стену, и его голос затих мгновенно.

Луна светила непривычно ярко, и на белоснежном плато теперь оставались только две тени: громадного Белого Шатуна и парнишки в меховой куртке и вытертом башлыке.

Карин открыл рот и стал медленно втягивать в себя морозный воздух, медленно, очень медленно... Ему казалось, что начни он сейчас дышать нормально, и сердце его не выдержит и разорвётся. Что с Туланом? Даже если эта голодная тварь и не порвала его своими ледяными когтищами, он наверняка убился насмерть о каменную стену.

Карин выхватил из ножен своё нехитрое оружие. Что можно было сделать таким ножиком? Отсечь снежному великану палец? И то навряд ли... К тому же тварь, несмотря на свои немалые размеры, достаточно ловка и поворотлива, вряд ли она с готовностью подставит даже палец.

- Ну что, мерзость белая?.. - заговорил Карин, пытаясь придать голосу твёрдость. - Жрать хочешь, да?

Белый Шатун, не мигая безжизненными глазами, молча смотрел на него. Это было поистине удивительное создание. То стоит неподвижно, словно изваяние, не дрогнув ни единым мускулом, то двигается легко и проворно... Если он и собирался закусить мальчишкой, то хотел сделать это достойно: не похоже, чтобы в его планы входило наброситься на свою жертву и начать раздирать её на части, пуская слюну и причмокивая... Похоже, что у неведомой твари на все был какой-то ритуал.

Постояв немного, Белый Шатун медленно протянул лапу к Карину и взял его за плечо. Нет, не сжал. Сжал бы – на том и конец. Он словно примеривался. Длинные когти крючком казались ледяными, но вряд ли обломить их было так же легко, как сосульку. Эти когти чуть дрожали, то втягиваясь, то вылезая наружу. Казалось, что Шатун собирается приподнять голову Карина за подбородок и этак снисходительно пощекотать его шею пальцем.

Внезапно Шатун брезгливо оттолкнул жертву от себя прямо на ближайший валун.

И в который раз Карин сказал спасибо своей шапке. Не было бы её, раскололся бы череп, как орех.

Ещё совсем недавно Карин, может быть, бросился бы наутёк или, зажмурившись, ждал бы своего конца. Но сейчас Карину было слишком больно. И как это ни странно, это не лишило его сил, а как раз наоборот. Крик Тулана все ещё стоял в ушах, боль крепла, и ненависть постепенно становилась сильнее страха.

- Заставить бы тебя заплатить за Тулана! - прошипел Карин.

Белый Шатун мотнул головой, шагнул вперёд и чуть присел, словно затем, чтобы получше слышать пищащую у его ног малявку в вытертых шкурах.

- Съесть меня хочешь? - с издёвкой спросил Карин. - Смотри, отродье, не подавись ненароком! Уж я-то у тебя в глотке поперёк встану, клянусь богами!

Белый Шатун резко разогнул лапу, делая попытку схватить Карина, и это не было неуклюжим медвежьем движением, это был выпад необычайно ловкого человека. Но Карин был настороже, и как только Шатун шевельнулся, быстро пригнулся и, стремительно перекатившись боком, встал на ноги уже в трёх шагах от прежнего места.

Вообще-то в душе Карин нисколько не сомневался, что ещё три-четыре манёвра, и смертоносные когти непременно достанут его, и тогда единственное, чем он сможет досадить Шатуну, это выполнить свою угрозу в точности: встать у него поперёк глотки. Вот только будет ли он в состоянии хоть как-то повлиять на скорость своего продвижения по ледяной глотке, в этом Карин сомневался.

Шатун переступил с ноги на ногу и наклонился всем телом, нависая над Карином. Огромные клыки замелькали у самого лица Карина, и он, не задумываясь, чуть подпрыгнул, взмахивая ножом.

Нож вошёл в белоснежную плоть, пропарывая покрытую лохматой белой шерстью нижнюю челюсть чудовища, но… не встретил сопротивления! Словно и не кусок льда был перед Карином, а бесплотный дух. Белый Шатун коротко и как будто бы удивлённо проревел что-то, столбенея на мгновение от невиданной наглости, а потом снова потянулся к Карину, щелкая зубами и намереваясь на этот раз уж точно отхватить у мальчишки голову... Карин рванулся, чувствуя, как над его головой свистит ледяной ветер. Взмах ледяной лапы унёс прочь потёртую шапку.

Шатун покрутился немного на одном месте, не оставляя попыток поймать мальчишку. Он хватал парня то одной, то другой лапой, но всякий раз промахивался, хотя Карина не отпускало чувство, что делает это Шатун намеренно. Похоже, что демон был не прочь позабавиться. Чудовище лениво играло со своей жертвой, и жертва была обречена.

Вот Шатун сделал ещё один выпад, и Карин, пробуя увернуться от неминуемой смерти, отпрыгнул в сторону, поскользнулся и рухнул в снег. Чудовище склонилось над упавшим мальчишкой и поставило на него свою мохнатую лапу.

Мальчишка выпростал из-под себя руку, стиснув нож, принялся наносить удар за ударом в огромную мохнатую ступню. Рука с ножом провалилась до утоптанного снега, но опять не встречала сопротивления. Но бесплотным духом Шатун не был точно. Его нога намертво придавила Карина. Казалось, ещё немного, и чудовищная сила сомнёт мальчишку, раскрошит грудную клетку, раздавит внутренности, и кровавое месиво, разорвав кожу своим напором, хлынет на белый снег, заливая все вокруг...

- Эй, ты! Белое отродье! А ну, иди сюда!

Карин сначала не узнал в этом хриплом отчаянном вопле голос друга.

Не снимая лапу с груди Карина, Шатун медленно развернулся. Карину, почти затоптанному в снег, было очень плохо видно, что происходит вокруг, но он разглядел что-то тёмное, с красными пятнами и потёками. Окровавленный Тулан, пошатываясь, медленно двигался в их сторону и вопил слабеющим голосом всевозможные проклятья Шатуну.

Демон глухо рыкнул, потом неожиданно тоненько взвизгнул, словно расхохотался, снял с Карина тяжесть своей лапищи и направился к Тулану.

Как только Шатун повернулся спиной к Карину, тот вскочил на ноги.

Теперь Карин видел, что у Тулана сильно разбита голова. Но он был жив, и отдавать его демону Карин не собирался, впрочем, как и себя тоже.

Шатун и вправду был не иначе, как живым порождением этих гор. Несомненно, он возник из самого первородного хаоса, иначе он не отличался бы так разительно от прочих своих собратьев по преисподней. Здесь и в помине не было ни тупого напора, ни тяжеловесной суеты. У Белого Шатуна были расчётливые, выверенные выпады, плавные движения и естественные жесты. Если бы не матовая белая плоть, говорящая о диковинной, чуждой природе демона, кто знает, может быть, у кого-нибудь достало бы отваги поискать у чудовища душу. Но Шатун обречён был навечно быть сам по себе, повиноваться своим инстинктам и, если и был уязвим, то догадаться, каким именно образом, было очень сложно.

- Эй, сосулька лохматая! А ну, повернись! – выкрикнул Карин в спину Шатуну.

Тот, наверное, не раз уже пожалел, что связался с этим двумя блохами. И не поймать-то их толком, и не прихлопнуть… А самое главное, если даже поймаешь и прихлопнешь, разве же наешься этими недоростками? Но зваться лохматой сосулькой чудовищу не нравилось. Он в очередной раз развернулся, решив всё-таки заняться тем, кто ближе.

Шатун протянул лапу к Карину, и тот рубанул. Если бы к нему тянулась обычная рука, она могла бы и кисти лишиться, новёхонький нож Карина справился бы с такой задачей. Но невредимый Шатун только встряхнул лапой, словно сбивая онемение. Полетела снежная крошка, и опять демон двинулся на противника. О, боги, ну почему мерзкие твари, вроде Духа Горных Глубин, неуязвимы для стали и не хотят лишаться своих конечностей?! Даже паршивые ящерки и те могут отрастить новый хвост, а человек, любимое детище высших сил, так беспомощен перед разнообразными способами лишиться жизни! Да что там, даже отрубленный палец отрастить не в состоянии!

Внезапно Шатун прыгнул на мальчика, и Карин отлетел к скале, но разбить голову о твёрдый камень ему, к счастью, было не суждено: Карин завяз в глубоком сугробе.

На ноги-то он встал вовремя, но Шатун был уже рядом с ним. Второй толчок вполне мог закончиться плачевно для Карина, потому что обледеневшая скала - это совсем не то, что рыхлый снег. Неудачно приложишься головой - и вольные пахари с Мглистых Равнин поприветствуют тебя.

Когтистая ледяная лапа потянулась к горлу Карина.

- Нет уж, ледышка, мне пока и на земле не тесно... - пробурчал он, крепче стиснул нож и постарался сделать замах, забыв, что позади скала.

Нож высек из векового камня сноп ярких искр.

Несколько крошечных искр, отскочив, угодили в ногу Белому Шатуну. Чудовище взревело протяжно и страшно и отдёрнуло лапу. Когти его легко пропороли левый рукав куртки Карина, руку обожгло.

А Шатун, схватившись за ногу обеими мохнатыми лапами, мычал, топал и приплясывал, словно маленькие искорки причинили ему ужасную боль, которая ослепила и оглушила его. Быстро сообразив, что к чему, Карин размахнулся и ударил клинком по выступу скалы. Искры были что надо! Не сказать, чтобы они посыпались дождём, но на тело чудовища угодила вполне приличная порция.

Рёв Шатуна был ужасен, но Карин только порадовался такой удаче. Этот крик мог быть только криком боли: полуживая-полумёртвая сосулька боялась огня! Как просто! Эх, если бы, кроме ножа, у Карина был ещё хорошенько просмолённый факел!

Но факела не было, и Карин, не давая себе передышки, снова занёс нож, собираясь высечь искры. Конечно, он понимал, что этим портит клинок, а возможности наточить его может долго и не появиться, но это было уже неважно.

Белый Шатун решил, видимо, что ему лучше убраться. Он отпрянул, наконец, от скалы подальше и, обретя свою прежнюю резвость, стремительно помчался по плато и скрылся за поворотом тропы, воя и рыча.

Карин убедился, что вокруг все тихо, вложил своё славное оружие в ножны и подбежал к Тулану.

- Ты живой? – спросил Карин с опаской.

- Кажется, да, - тихо отозвался Тулан. – А ты цел?

- Не совсем, - усмехнулся Карин и поднял крепко стиснутый левый кулак.

Промеж побелевших пальцев бойко сочилась алая густая кровь. Она то лилась тонкими струйками, то капала. Рукав был изодран в бахрому, по оголённой руке сбегали струйки крови, пачкая клочки меха.

- Чем это он тебя? - ужаснулся Тулан.

- Когтём.

- Не разжимай кулак! - приказал Тулан. – А то кровища сильнее потечёт.

Рука болела всё сильнее, кровь останавливаться не хотела, и Карин, чтобы совсем не потерять присутствие духа, на окровавленную свою руку старался не смотреть.

- Я перевяжу тебя! - Тулан завозился на снегу, пытаясь подняться.

- Да не шевелись ты! – зашипел на него Карин. – С твоей раной только мозги выплеснешь! Я уж сам как-нибудь.

Тогда Тулан распахнул свою растерзанную куртку:

- Отрывай, сколько надо.

Под курткой на нем была лёгкая рубаха без рукавов.

Карин быстро оттяпал от рубахи Тулана полосу подлиннее, но поскольку тряпка была все равно слишком короткой, он решительно разрезал её вдоль, превратив в два узких бинта.

Было понятно, даже целая гора бинтов не помогла бы тут. Остановить кровь было бы очень трудно, даже имея под рукой знахарские снадобья. Больше всего, пожалуй, пригодилась бы сейчас игла с прочной и тонкой жилой. Все, что оставалось - стянуть рану полотняными бинтами.

Рана начиналась на локтевом сгибе и поначалу была неглубокой поверхностной царапиной. Но чем дальше скользнул по коже грозный коготь Шатуна, тем глубже вгрызся он в плоть. Ладонь была вспорота так, что наружу торчали какие-то окровавленные клочки, и кровь просто заливала обледенелые камни. Карин положил руку на колени и принялся заматывать запястье и ладонь. Тулан помогал ему натягивать бинт. Когда Карин закончил перевязку, он решил, что теперь немного можно дать себе слабину и потерял сознание.

* * *

Они добрались до селения только утром, когда вокруг было уже светло. Небо затянуло белыми тучами, и снова начинался снегопад, пока совсем слабый.

До дома было уже совсем близко: вниз с холма, а потом обогнуть край каменной гряды - и вот они, землянки, сгрудившиеся в горной долине.

После короткой передышки Карин поднялся на ноги и склонился над Туланом. Друг был в ужасном состоянии, но из его полуоткрытых губ вырывались слабые облачка пара, и Карин почувствовал громадное облегчение. Они оба живы и почти пришли.

Чтобы попасть домой нужно было всего лишь спуститься с пологого заснеженного склона, но в распоряжении Карина нынче была только правая рука, а её замёрзшие пальцы никак не могли как следует ухватить воротник куртки Тулана. Карин дёргал, но воротник выскальзывал из плохо гнущихся пальцев.

Наконец, Карин нагнулся, просунул руки под мышки Тулана и, пятясь задом, потащил его по снегу волоком. Сначала было очень неудобно, потом начался склон, и Карин получил возможность немного распрямить спину.

Они уже почти спустились, когда Карин услышал внизу голоса и обернулся.

По тропе бежали люди. Человек семь-восемь, в основном подростки и молодые охотники, и были они снаряжены по всем правилам и при полном вооружении.

Карин с облегчением остановился, осторожно опустил Тулана на снег и плюхнулся рядом, пытаясь отдышаться.

Сородичи приближались, и Карин различил уже их радостные кличи и возбуждённые лица.

- Куда вы собрались? - встретил он их недоуменным вопросом.

- Вас искать... - пояснил молодой синеглазый охотник, первым добежавший до мальчишек.

- А что нас искать?! - воспротивился Карин. - Вот мы и сами пришли.

- Да, пришли, - кивнул Гасти. - Это хорошо. Избавили нас от нужды по скалам лазать.

Гасти мельком оглядел Карина и присвистнул:

- Да... Видел бы ты себя со стороны, парень! Кто же это вас так потрепал?

- Мы ночью в буран попали, - уклончиво ответил Карин, недоумевая, как ему объяснить происшедшее. Не говорить же сходу, что сразились с Духом Горных Глубин, да ещё и победили.

- Да, буран был просто неописуемый! Я так и носа из землянки не высовывал без надобности. И чего вас туда в горы понесло? - проворчал Гасти, тщательно осматривая Тулана.

- Понесло, значит было надо, - угрюмо отозвался Карин, которому совсем не хотелось давать отчёт даже Гасти. То, что произошло в горах между Туланом и Карином, никого, кроме них двоих, не касалось. - А все остальное, Гасти, не твоё дело!

- Согласен, - пожал плечами Гасти. - Пусть будет буран. Хотя я ни разу ещё не видел, чтобы буран проламывал головы и резал руки... Ну что, ребята? - обратился он к охотникам. - Потащим их вниз, что ли?

Мужчины закивали. Карин живо представил, как его будут вести вниз под руки, и протестующе замотал головой:

- Я сам пойду!

- Свалишься, - уверенно возразил Гасти.

- Не свалюсь! Несите Тулана, да скорее, а я сам дойду! - повторил Карин. Дорога была совсем короткой, и он это знал. Одни боги ведают, как он добрался с гор сюда, но раз уж добрался, то до дома он был намерен дойти самостоятельно.

Гасти внимательно смерил его взглядом, но пожал плечами и только тихо заметил:

- Ладно, иди сам. Теперь если и свалишься, я за тобой вернусь.

- Ещё чего?! Я сказал: сам дойду! - фыркнул Карин и бодро потопал за мужчинами, которые подняли на руки Тулана и понесли его вниз.

Однако, бодрости его хватило ненадолго. Почти сразу же закружилась голова. Чуть позже стали подгибаться колени, и Карину показалось, что он идёт почти на четвереньках. Через несколько десятков шагов его стало мотать из стороны в сторону, словно макушку одинокой сосны на ветру.

Мужчины спешили передать раненого паренька в надёжные руки и ушли далеко вперёд, оставив Карина позади. И мальчишка только порадовался этому. Если бы рядом кто-то остался, соблазн попросить помощи был бы так велик, что вполне возможно, Карин и не смог бы удержаться.

Он вступил на окраину селения, и около землянки Тулана увидел целую толпу молодёжи, детей да женщин. Зевак и сочувствующих всегда хватает.

Карин подошёл к толпе и встал позади. Ему хотелось растолкать людей, пробраться к землянке и войти внутрь, узнать, как там Тулан. Но он чувствовал, что не в силах больше поднять руки. Какое уж тут "растолкать", как бы не грохнуться оземь.

Но тут из землянки вышел синеглазый Гасти, и многоголосый гул стих.

- Ну как он там? - спросила какая-то молодая женщина.

- Пришёл в себя. Чуть-чуть обморожен и слаб, но увечья его неопасны, и он поправится, - твёрдо сказал Гасти. Тут он глянул сквозь толпу и заметил стоящего позади Карина. Усмехнувшись, молодой охотник шагнул к мальчишке.

- Рассказывай, люди ждут.

- О чем? - удивился Карин. – Нечего рассказывать.

- Похвально, - усмехнулся Гасти. - Но иногда и скромникам можно рассказать о том, что пережил.

- Мне не о чем рассказывать! - взмолился Карин под нетерпеливыми взглядами сородичей. - Я ничего не помню!

- Бывает же! - насмешливо проговорил Гасти, пожимая плечо мальчишки с такой силой, что Карин готов был взвыть. - Ну да не беда, зато Тулан помнит, и его рассказ я сейчас слышал.

- А я ничего не помню, - упрямо повторил Карин. – И вообще, мне надо к матери, она уж извелась вся.

Он повернулся и направился к дому.

- Ладно, всё равно люди узнают, что ещё одним отважным парнем стало больше в нашем племени... – проговорил Гасти ему вслед.

Карином прошёл по заметённой тропе к родительскому дому.

Из отверстия над входом валил дым, неся с собой запах свежих лепёшек и тушёной баранины. Едва вдохнув этот запах, Карин почувствовал, как заворчал пустой желудок, как хочется растянуться на примятой медвежьей шкуре и отогреться у очага, забыв хоть на время своё приключение.

Карин поёжился и подобрался. Что нынче скажет ему строгая матушка? Отчитает за легкомыслие и влепит подзатыльник?

Мать уже давно не поднимала на него руку. Да и многословные упрёки были у неё не в чести. Но уж тут есть, за что. Она, конечно же, непременно начнёт сетовать на то, что без отца невозможно вырастить сына толковым и рассудительным мужчиной. Отругает и за то, что в горы полез, и за потерянный башлык тоже, пожалуй... Да ещё разговаривать не станет пару дней. Сколько раз так уже было!

Надув щеки и постаравшись изобразить бодрую гримасу, Карин решительно открыл дверь родной землянки.

Мать подняла голову от котла с мясом и повернулась. Карин увидел воспалённые глаза, полные тревоги, и сжался.

- Ма, я шапку потерял... - сходу пробормотал он, решив, что о потерях лучше поведать сразу.

Мать промолчала, ещё несколько мгновений неотрывно смотрела в глаза сыну, а потом снова отвернулась к огню.

Карин подошёл к матери и присел рядом на край шкуры.

- Сердиться будешь, да?

Мать нахмурилась и прерывисто вздохнула, покачав головой.

- Уже сердишься, - обречённо сказал Карин.

- Известно, сержусь... - строго произнесла мать. - На то сержусь, что даже героям про мать родную забывать негоже... Или материнский покой - больше не твоя забота, Карин?

Карин насупился. Оно верно: пока живёшь в родительской землянке, будь добр мать почитать, да оберегать её покой. Докажешь всему племени, что стал мужчиной - тут ты сам себе хозяин: как вырвешься на волю, можешь или жену молодую себе выбрать, или пуститься в дальние странствия, или голову сложить в первом же бою, если голова тебе не особо нужна.

- Неужели же я до сих пор должен, как дитя неразумное, просить у тебя позволения на все? Я же не маленький, мама! - возмутился Карин, но замолчал, снова наткнувшись на суровый материнский взгляд.

- Все уже у меня побывали, - холодно сказала мать. - И Мара ночью прибегала, каялась, что в буран тебя в горы послала, и дружки твои заглядывали, говорили, что на поиски собираются, и Гасти только что заходил, велел героя встречать. Только вот герой сам где-то бродит... Думала, что уж и не придёшь совсем. Героям ведь многое позволено.

- Да что ты... - опешил Карин, чувствуя, что краснеет. - Я только к Тулану зашёл, проверил, как он, и домой!

Укоризненно сжались губы матери. Она низко наклонила голову, и распущенные черные пряди, подвязанные кожаным шнурком, упали, закрывая лицо.

- Ну, ладно, сын... И хотела бы тебя поругать, да язык не поворачивается... Вижу, пришло время, когда кончились мои подзатыльники. Не справиться мне с тобой, Карин. Сам ты решил, как поступить, сам и дело своё уладил. Вырос ты, мальчик мой, а мужчину не нужно ни наказывать, ни поучать. Знаю я, Карин, что не попусту ты головой своей рисковал, не ради глупой детской забавы. Ты друга своего спасал. Поэтому ни слова тебе в осуждение я не скажу, - произнесла мать, и Карин ясно услышал слёзы в её голосе.

Карин знал, что слёзы эти никогда наружу не покажутся. Мать его была сильной женщиной, и словом своим, метким да весомым, справлялась со своевольным мальчишкой ещё лучше, чем розгой да шлепками.

Чтобы поскорее отвлечь мать от переживаний по поводу его сомнительного подвига, Карин прибегнул к давно испытанному способу. Он сделал невинную физиономию и произнёс скороговоркой:

- Мама, а я есть хочу! Голодный, просто умираю!

Какая мать не забудет про все на свете, если её малыш голоден? И не важно, что малыш этот головой своей уже задевает потолок родительской землянки, а куртку после лета уже дважды пришлось расставлять в плечах.

Но на этот раз мать и вправду решила, что сын её вырос.

- Все готово, есть, чем насытиться. Но прежде надо кое-что сделать. Вижу, есть кое-что и поважнее еды! - мать показала на замотанную руку Карина.

- Да ну, брось, мама, само заживёт! - бойко сказал Карин, схватил деревянный черпак и потянулся к котлу.

Но мать шлёпнула его по руке и отобрала ложку.

- Нет уж, Карин! Ты свой долг выполнил, позволь и мне мой долг исполнить. Потому что не хочу я прослыть женщиной, которой нет дела до ран её сына! - сурово сказала она и решительно принялась разматывать повязку.

Бегло осмотрев рану, она только покачала головой и потянулась к большому плетёному коробу, где держала всякие мелкие женские принадлежности.

- Мама, ты чего делать-то собралась? - подозрительно спросил Карин, чувствуя недоброе.

- Шить буду, - коротко ответила мать, доставая недлинную иглу с острым кончиком и большим ушком и моток овечьих жил.

- Мама, не надо... - пролепетал Карин, едва представив, как иглу с жилой будут протаскивать сквозь живую плоть. - Оно и так заживёт!

- Заживёт, куда денется?! - подтвердила мать. - Но не хочешь же ты, чтобы твоя левая ладонь стала корявой да неповоротливой? Ты же воин, мальчик мой, тебе обе руки нужны здоровыми да ловкими... Я потоньше жилу выберу, ты не бойся.

- Я не боюсь, - пробормотал Карин, хотя спина его сразу же покрылась потом.

- Давай руку, герой... - сдержанно сказала мать.

Карин откинулся на спину, протянул руку и отвернулся, закусив нижнюю губу и до боли зажмурившись.

- Не напрягайся. И губу оставь в покое, не то прокусишь, - с еле заметным вздохом произнесла сказала мать.

Карин послушался. Сородичи не знали обезболивающих снадобий, и поэтому советы - это все, чем мать могла помочь сыну. И Карин взмолился про себя, чтобы мать поскорее начала и закончила. И ещё он вдруг искренне позавидовал Тулану: пробитую голову друга никто не собирался штопать по живому...

Материнская рука сдвинула раскрывшуюся рану на ладони, и через мгновение острие иглы впилось в кожу на запястье...

- Проклятье! - скрипнул зубами Карин.

Он лежал, отвернувшись к стене, и крупные слёзы потоком лились по его щекам, по виску, попадали в ухо и щекотали его. От жгучей боли потемнело в глазах, но кроме имён грозных северных богова с искажённых губ мальчишки не сорвалось ни звука.

Ведь его теперь считали мужчиной и героем. И хотя по мнению Карина второе оставалось несколько сомнительным, новым высоким званиям надо было соответствовать в полной мере.

*   *   *

- ... С тех пор эта история нет-нет да и приходит мне на память. И честно скажу тебе, сын, я сейчас уже не знаю, было это сном или явью. Ты-то как считаешь?

Мальчик сначала немного опешил: никогда прежде король не интересовался его мнением, даже по пустякам. Рейн в нерешительности открыл рот, потом совладал с собой и уверенно ответил:

- Конечно, то была явь! Иначе откуда бы взялся твой шрам? Только почему ты говорил, что оказался не на высоте! Ты же прогнал Шатуна!

- Я прогнал Шатуна, - согласился Карин. – Но перед этим я отвернулся от друга. При взгляде на этот шрам прежде всего помню я свой позор, и только потом приключение.

- И с тех пор тебя стали считать взрослым? - уточнил Рейн.

- Да, похоже, что так.

- А Тулан отыскал отца?

Карин покачал головой:

- Нет. Он поправился и снова рвался в путь, но старейшины уговорили его набраться боевого опыта в большом весеннем походе, а уж после того… И я пообещал, что после похода пойду с ним. Но боги рассудили иначе.

- Тулан погиб? В том походе?

- Да. Он, видимо, до последнего считал, что обязан мне жизнью, и расплатился со своим долгом, как смог.

На мгновение Карину вспомнилась долгая кровавая битва у стен грозного форта, долго считавшегося неприступным. Вспомнилась перекошенная бородатая рожа какого-то знатного нобиля, занёсшего свой меч над головой Карина. И ничего уже не могло спасти юного воина, потому что он никак не мог вытащить свой клинок, так некстати застрявший в позвоночнике какого-то жирного наёмника... Ещё бы мгновение, и лохматая черноволосая голова юного воителя, принявшего под стенами форта свой первый бой, покатилась бы по залитой кровью земле, да и застряла бы среди чьих-нибудь дымящихся выпущенных кишок. Но Тулан, рубившийся рядом, вовремя заметил смертельную опасность, угрожающую другу, и кинулся вперёд, заслоняя собой Карина, точно так же подставив себя, как сделал это тогда на заснеженном плато. Этот чудак почему-то никогда не забывал, что он почти на целый год старше своего приятеля... Да, Карин все-таки сладил с застрявшем в трупе клинком и затем, не мешкая, срубил голову нобилю. Но меч врага уже был обильно обагрён кровью Тулана, и остановившийся взгляд мёртвых глаз друга ещё долго преследовал Карина, пока не забылся в череде других...

- А если бы он остался жив, он был бы сейчас с тобой, - задумчиво проговорил сын.

- Кто знает? Вдруг не он бы пошел следом за мной, а я за ним, и были бы мы сейчас совсем в другом месте... - засмеялся Карин, представляя, что могли бы натворить на пару два отчаянных парня. Потом он снова посерьезнел и строго сказал: - Если заглянуть в прошлое иногда можно, то уж изменить его нельзя. Поэтому что судить о том, что никогда не произойдет?

- Но ведь вы ещё встретитесь с Туланом! Я точно знаю!

Карин присвистнул от удивления и с опаской прикоснулся ладонью ко лбу сына.

И ему показалось, что мальчик пылает от жара.

- Вот видишь, к чему приводят глупые ночные истории! - строго сказал Карин и покачал головой. - Теперь твоя матушка будет справедливо ворчать на меня, Фабрий просто испепелит взором, а лекарь собьется с ног, чтобы не навлечь на себя мой гнев...

- Мне не так уж плохо, отец! - храбро возразил мальчик, отстраняясь от отцовской руки. - Почему ты думаешь, что больше не встретишься с Туланом? Он же попал в Вечность. Ты ведь тоже туда попадёшь?!

- Это... Это вряд ли... - промямлил Карин.

Все, что касалось Вечности, он старался выкинуть из головы. И вообще, вспоминая свои похождения, да и нынешние королевские деяния, подозревал Карин и, возможно, весьма справедливо, что ждёт его Небытие, а вовсе не Вечность.

- Отец!

Карин вздрогнул и повернулся к сыну. Принц Рейн лежал, откинувшись на подушки, и его большие глаза поблескивали в темноте.

- Я думал, что ты уже уснул, - буркнул Карин.

Мальчик облизнул губы и поспешно произнес:

- Нет, я не сплю, я слушаю. Почему ты молчишь?

- Я устал, Рейн, и к тому же слишком много выпил... - отозвался Карин.

- А у меня даже нет настоящего друга, вместе с которым не страшно было бы попасть в такую переделку! - с тяжелым завистливым вздохом проговорил мальчик.

- Нашел, о чем переживать! - фыркнул Карин. – Ты ещё совсем мал… Ну, то есть, не совсем, но… очень юн. Найдёшь себе друга, если запомнишь, что нападать со спины стоит лишь на смертельного врага. Человеку без друзей, сын, приходится надеяться только на свою голову и только на свои руки. И часто бывает так, что этого очень мало для победы.

- Фабрий мне это уже говорил, - прошептал Рейн.

- Да? – вздохнул Карин. – Опередил, значит. Фабрий - умный человек, иначе бы я не сделал его твоим наставником. Он хорошо разбирается в книжках и разных премудростях. Но я вот что тебе скажу, принц Рейн… Книжки его порой слишком далеки от жизни. Ты его слушай, конечно, раз принцам положено терпеть над собой измывательства придворных мудрецов, но ничему из услышанного не верь, пока сам не проверишь. Даже мне можешь не верить. Потом сам убедишься, что я прав. И… что Фабрий, возможно, прав тоже. А вообще, - Карин вдруг разом растерял весь свой назидательный запал. – Дело-то идёт к рассвету, а ты не спишь! Придётся мне звать придворного лекаря да поить тебя сон-травой...

- Не надо, - отозвался Рейн и подтянул меховое одеяло под подбородок. Его глаза закрылись, и Карин удовлетворённо вздохнул.

Ему как-то не верилось, что он осилил такой долгий рассказ. Он наклонился и поднял с пола пустую бутыль. Вина там больше не осталось ни на глоток. Карин уже хотел было призвать слугу, да повелеть, чтобы принесли новую бутыль, но передумал.

Неожиданно король почувствовал себя утомленным донельзя, словно он не просто рассказывал сыну байку из своего героического прошлого, а только что сражался с чудовищем, а потом тащил на себе раненого друга.

Кряхтя и вздыхая, Карин заполз на постель и улегся поперек огромного ложа в ногах уснувшего мальчика. Закрыв глаза, он попробовал последовать примеру сына. Но сон не спешил успокоить разыгравшееся воображение короля. Он сейчас находился в неумолимой власти Утраченного...

Можно, конечно, не признаваться себе в том, что тоскуешь по той прежней вольной жизни. Но Карин никогда не боялся признавать правду. Он знал, что потерял слишком много. Потерял в тот самый момент, когда необузданный, безудержный нрав привел его на трон.

Привести-то привел, да и бросил там. Карабкайся, как хочешь, северянин.

Славы хотел? Хотел. Вот тебе слава. Хорошая ли, дурная ли... У монарха всякой в достатке. Власти хотел? Получи. Вези на себе этот воз вместо того, чтобы слышать свист ветра в ушах и нестись по жизни, пытаясь настичь ускользающую неизвестность и оставляя позади поверженных врагов.

А ещё чего ты там жаждал? Величия? Ну так вот оно. Дерзкий мальчишка, чья голова кружилась от соблазнов пестрого мира, рассудительный наемник, знающий себе цену, мятежник и бунтарь, не терпящий над собой ничьей воли... Да как же тебя угораздило сюда попасть? Во дворец, на трон, в опочивальню с благовониями... Ну выкинул ты ковры да бархатные пологи, ну ходишь на сон грядущий по шуршащему тростнику, да разве ж это заменит тебе то, Утраченное?

Глаза короля медленно раскрылись. Обычно такие холодные, сверкающие изумрудной зеленью, сейчас они были угрюмы и мрачны, и казалось, что даже цвет их потускнел. Но не изрядные годы пригасили эти глаза. Все было бы куда проще, если бы Карин стал стар и немощен, рука нетвердо держала меч, а в седле было больше не удержаться. Но дело вовсе не в старости, которая еще никак не решалась заявить о себе, да и вряд ли скоро решится. Сильный человек, проживший бурную жизнь, посеребрившую его некогда черные, как смоль, волосы, покрывшую бесчисленными боевыми отметинами его мощное тело, сейчас он горько тосковал. Если бы не этот распроклятый трон, кто знает, какие неоглядные дали обозревали бы сейчас эти глаза, чьи головы срубал бы сейчас твой меч, боевой меч, а не дорогая парадная игрушка, приличествующая на официальных королевских приемах!

Что ж, Карин, никто тебя сюда не тащил. Получил ты свое величие. Рассказы о нём непременно переживут твое бренное тело. А не помнишь ли, Карин, входила ли в этот список твоих вожделенных устремлений мозоль на заднице? Не припоминаешь? То-то же...

Он усмехнулся, потом безнадежно отмахнулся, словно рядом сидел раздражающий собеседник. Надоедливый собеседник был настойчив. Звали его - Воспоминания. Такому собеседнику можно угрожать смертью, гнать его, проклинать и беситься, но он уйдет только тогда, когда захочет.

Карин покосился на сына. Мальчик дышал неровно, но спал очень крепко. Сильный парень, весь в отца. Конечно, дитя ещё… Вон, считает, что всякий достойный человек попадёт в Вечность. Понимал бы ещё правильно, в чём достоинство. Ну, это дело наживное.

Вечность… Где проложен путь туда? Через какие такие дали и страны, через какие испытания и победы? Вот Карин на троне королевства, и худо-бедно, но с делами своими управляется, да к тому же никому и вида не показывает, как ему тут тесно и душно. Действительно ли путь в Вечность проходит через этот проклятый трон? Ну, что ж, может и так. Боги каждому наметили его путь, и если кто дёргается туда-сюда, то сойти с предначертанного пути получается лишь на время. Так что каждого ждёт свой позор и своя слава, свои победы и свои провалы. И свои шрамы, которые до самой смерти не дадут забыть, как ты прошёл этот путь.