Она любила лето, солнце и жару. Раньше в деревню они с отцом выбирались каждые три дня, прибраться на даче и выгрести со двора жухлую прошлогоднюю листву, занимались огородом и поливкой. Утрами, еще до восхода, Дуняша выбегала из дома и босиком неслась по мокрой траве, стряхивала прозрачные росинки с подола платья и, раскинув руки, падала на ковёр из полевых ромашек и колокольчиков. Лежала, глядя в лазурное небо без единого облачка, и мечтала.

О том, как закончит школу, поступит в институт, и папа будет ею гордиться. А как иначе? Она ведь единственная его надежда, любимая дочка, а он самый настоящий полковник. Нет, отец у не военный, работа у него суровая, опасная, да и пропадает он теперь чаще, чем когда-либо на памяти Дуси. Уезжает, оставляя её на попечение бабушки, а сам большую часть времени проводит в ФКУ Исправительной колонии.

В школе, конечно, не раз пытались Евдокию гнобить за неоднозначную должность её родителя, оно и понятно было для неё — кто же станет относиться доброжелательно к дочери лагерного «кума». Но она была девчонкой не из робких, отпор давала всем, кто косо смотрел в её сторону, и сдачей не обделяла, если доходило до драк. Отца уважала, как дочь, и старалась не задумываться глубоко, что это у него за работа такая на самом деле — хозяин тюремного лагеря.

Жили они хорошо, не бедствовали. Мама бросила их, когда Дуняша совсем крохой была, она и не помнила-то толком эту женщину. Так, мелькали обрывки воспоминаний, смутные образы красивой черноволосой тётки, которую называть матерью и язык не поворачивался. Отец отмалчивался, не объяснял, почему жена сбежала, не пожалев даже трехлетнюю Дусю, а сама девушка старалась не лезть с ненужными расспросами. Бабушка тоже сердилась, и отрубала резко:

— Ушла, значит, туда ей и дорога! Тяжело ей было с Иваном. Сама знаешь, какой он… Людские пересуды оказались сильнее, чем любовь. Да и не любила она. Ни Ваню, ни тебя.

В общем, Дуняша давно привыкла, что в жизни их только трое — она, отец и бабуля. Растили её в достатке, баловали, чем могли, а большего ей и не надо было. Не в этом ведь смысл жить, не в деньгах и положении в обществе. Куда интереснее познавать мир, без прикрас, со всеми его гранями. Знакомиться с другими людьми, понять, что у них за душой.

Мечтала Евдокия о многом, мысленно пункты выставляла, всему свое время назначила. Сначала — вступительные экзамены в медицинский ВУЗ. Бабушка бывший хирург, и она страстно хотела пойти по её стопам. Латынь давалась легко, да и вообще, впитывала Дуся все знания жадно, с любознательностью.

Вот и настал тот день, когда пришла пора подавать документы в институт. День, круто изменивший судьбу девушки…

***

— Вали его, Дю̀ма! Слышь, вали охранника, мудака, он щас тебя продырявит, на хуй!

Истошные вопли, вперемешку с рыданиями заставили Дусю вздрогнуть и замереть на месте. Прямо посреди пешеходного перехода. Она спешила на маршрутку, крепко прижимала к груди папку с документами, и размышляла, удастся ли ей сдать вступительные экзамены. Вуз выбрал для неё отец, она не возражала. Но сразу заявила, что никаких взяток ректору не потерпит, сама поступит в институт, и Иван Сергеевич добродушно усмехнулся.

Она знала, что, стоило только намекнуть, он непременно сунул бы Рязанову деньги, обеспечив дочери железную гарантию в учебное заведение. Но принципы собственные попирать не желала, и отец, естественно, одобрил её самостоятельность.

Возле Сбербанка что-то творилось. Страшное, невообразимое, словно там снимали кино. Но Дуняша сразу поняла — это не съемки крутого блокбастера, банк действительно грабят. И двое парней в масках вовсе не актёры, а оружие у них настоящее. Один, расталкивая шарахающихся в стороны зевак, выскочил из дверей, перемахнул прыжком через крыльцо, и огляделся. В левой руке у него был огромный черный мешок, явно набитый купюрами, в другой держал пистолет с длинным стволом, и водил им влево — вправо, предостерегая смельчаков, чтобы не совались на линию прицела.

Другой, пятясь боком, взвалил на спину спортивную сумку, тоже увесистую с виду, и перезаряжал оружие. Дуся, сама не зная, зачем, ринулась к налетчикам, отчаянно жестикулируя выбежавшему следом за грабителями парню в форме охраны. Если не вмешаться, его убьют, она же слышала, как тот, у которого пистолет с глушителем, орал, чтобы приятель стрелял.

Молодой человек её знаки не распознал, кинулся вдогонку за негодяями, он был безоружен, а лицо с кровавыми ссадинами. Дуняша похолодела, увидев, как первый бандит, развернувшись, хладнокровно выбросил вперед руку, и приглушенные хлопки уложили несчастного охранника на землю. На белой рубашке с бейджиком расцвело огненно-алое пятно.

Где-то совсем рядом раздавался характерный вой сирены. Дусю грубо рванули за волосы, она дико вскрикнула, уткнувшись носом в грудь стрелявшего. Оттащили несколько метров, и она яростно сопротивлялась, скользя каблуками туфель по горячему асфальту. Одна слетела со ступни, и Дуняша больно оцарапала кожу. По ноге разлетелись брызги жгучей боли.

— Не дергайся, кукла, ничё я тебе не сделаю. Ты наша страховка, усекла? Молчи и не хныкай, уйдешь тогда целой. — прохрипел в ухо густой бас, и Евдокию запихнули в душный салон джипа.

Но плакать она и не думала. Её охватила злость, и девушка с силой пнула негодяя по колену, когда он плюхнулся рядом, пристраивая между нею и собой мешок с награбленным. Это же надо было так влипнуть! А ведь если сегодня она не отнесёт документы, придётся ждать следующего конкурса, и не факт, что она сможет попасть в список абитуриентов!

— Ты как, Лёха? — пропыхтел с водительского места дружок этого. — зацепило путём или царапина?

Внедорожник с заносом понесся по улице, и Дусю бросило на сидевшего возле неё парня.

— Нормалёк. — тяжело дыша, обронил Лёха, и толкнул Дуняшу локтем. — ты шить умеешь?

Он отодрал мокрую, темнеющую потеками, джинсовую рубашку от груди, и пристально осмотрел себя.

— Я… Да, умею. — растерялась она, еще не сообразив, куда он клонит.

Взгляд её упал на его плечо, и Дусю пробрал озноб. Рваные края раны свисали клочьями, кровь хлестала фонтаном, словно в фильме ужасов. В ужасе уставившись на чернеющую дырочку в предплечье бандита, девушка часто заморгала.

— Заштопаешь меня, щас зарулим в аптеку, возьмешь всё, что нужно. Ну, чё рот открыла, никогда крови не видела? — насмешливо поддел он, зажимая рану ладонью. — Дю̀ма, мусора на хвосте не висят, не?

— Пучком всё. — заверил второй, прибавив скорость. — пусть отсосут, твари красноперые! Чё, немного прокатимся по городу, и поищем медичку тихую?

— Гони, братан. Я потерплю, пока не мутит, бля. Вон, и медсестричка уже имеется, меньше мороки.

Дуся вжалась в сиденье, и замотала головой, выронив папку. Эти двое спятили?! Она никогда в жизни не зашивала раны у живого человека, и делать ничего подобного не станет!

Спорить с бандитами она не стала, понимая, что от них всё равно ничего не добиться. А усугублять свое положение истерикой глупо. Нужно действовать умнее, усыпить бдительность этих двух, а потом уже — по обстановке. Поэтому всю дорогу она хранила молчание, лишь, когда Дю̀ма вытолкнул её из джипа возле аптеки, возмущенно фыркнула.

— Не трогай меня!

— Рот закрой. — хрипло велел, высунувшись в дверцу, Лёха, — щас купишь все прибамбасы, и смотри, лишнего не болтай. Ромыч, пригляди за ней.

— Давай, булками шевели. — бесцеремонно пихнул в спину Роман, и на запястье сомкнулись его пальцы. — да без фокусов, кукла, если жить охота. Продырявлю шкурку, ни один лепила не склепает.

В подтверждение угрозы Дюма накрыл свободной рукой правый бок, где топорщилась черная джинсовая куртка, намекая на наличие оружия. Красноречивый жест подсказал Дуняше, что отморозки не шутят. Она не удостоила его ответом, молча вошла в аптеку, пробежалась глазами по полкам с лекарствами, и обратилась к фармацевту, чётко перечисляя нужные компоненты.

Опыта врачевания у неё, конечно, не было, но она с детства видела, как дед — егерь зашивал раны подстреленным лосям и косулям. Разумеется, человек это не животное, но ведь метод-то практически тот же, да и знала она наизусть, какие антисептики необходимо использовать при огнестреле, как накладывать жгуты — зубрила учебные пособия, всерьез готовясь к медицинскому ВУЗу.

Девушка за пластиковым стеклом, если и была удивлена перечнем покупок, виду не подавала. Лишь косилась в сторону замершего у входа Романа, и взглядом пыталась спросить у Дуси, не нужна ли помощь. Дуняша твердо, чуть заметно, мотнула головой. Зачем втягивать в передрягу еще одну жертву, сама-то она как-нибудь выберется. Отец всегда учил, что бояться нужно только собственной трусости, а из любой другой ситуации непременно искать выход. Главное, просчитывать ходы и иметь трезвое мышление.

— Спасибо. — улыбнулась натянуто Евдокия, приняв пакет с лекарствами и бинтами. — вот он расплатится с Вами.

Дюма схватил её за руку, не давая пройти мимо, вывалил из кармана смятые купюры, и бросил в глубокое блюдце с логотипом аптеки.

— Сдачу себе оставь, на конфеты. — остановил фармацевта, когда она начала выкладывать мелочь. — и слушай сюда, милашка. Ты нас не «срисовала», ни её, ни меня, ясен перец? Кто будет интересоваться, ротик не разевай, если слово лишнее вякнешь, я тебя навещу ноченькой, и, поверь, наше свидание тебе о-о-очень не понравится. Ну, ты же молоток, а?

Девушка побледнела, попятилась, и кивнула. Дуся, уловив движение её руки под прилавок, к тревожной кнопке, встретилась с ней глазами, и чуть повела взгляд вниз, указывая на своего соглядатая. Если не совсем дура, поймёт, что у него пистолет, и лучше не поднимать шума. Продавщица оказалась не глупой, отошла в сторону, давая им возможность уйти.

— В тачку, живо! — скомандовал Роман, грубо толкнув Дуняшу в спину, и оглянулся. — та курица нас засветила, походу. Всё, валим, на хрен. Чё ты там, Лёха, живой?

Дуся плюхнулась на заднее сиденье и искоса глянула на раненого бандита. Выглядел он нормально, и она вдруг подумала, что ей его даже жаль. Огнестрельное, да еще в плечевой сустав, это очень болезненно, небось, и рукой пошевелить долго не сможет. Если пуля просто разорвала ткани, то это ерунда. В любом случае, ей придется выкручиваться, потому что они её вряд ли отпустят, пока из Лёхи не вытащит кусок свинца.

Девушка утешала себя, что об ограблении уже известно милиции, а значит, этих налетчиков ищут. Ей оставалось только держаться спокойнее, не провоцировать приятеля Лёхи, а то психованный он. Впрочем, вот этот, с дырой, тоже не ангел во плоти, охранника убил, и даже рука не дрогнула, но сейчас он почти не опасен.

За такими размышлениями она провела весь путь, притворившись, будто очень напугана, а на самом деле, тщательно запоминая маршрут, куда её везли. Район был спальный, в два ряда вдоль дороги тянулись старые пятиэтажки, они миновали эту улицу, и свернули в частный сектор. Джип, вильнув задними колесами, тормознул напротив длинного общежития, и Дуняша нахмурилась. Стекол в окнах не было, в некоторых торчали острые обломки, двери болтались на ржавых петлях, стены пестрели похабными надписями.

— Чё уставилась, выходи. Конечный пункт, ёпта. Нечего зенками хлопать, общагу никогда не видела? — возник у распахнутой дверцы Дюма, и выдернул девушку из салона…

***

— Сюда иди. Займись делом, харэ таращиться на меня, как на покойника.

Девчонка поджала губы, его хамоватый тон ей не пришелся по вкусу. Лёха намеренно так держался с нею, чтобы не вздумала реветь и истерику закатывать. Красотка была боевой, он сразу это понял, когда она бросилась на защиту того придурка у банка. Прихватил он её с собой не в качестве заложницы, да и штопать его рану не хотел заставлять, причина была банальной. Приглянулась ему брюнеточка, больно хорошенькая, точно недотрога.

Ага, была, — с усмешкой вдруг подумал он, разглядывая её со спины.

Возится, вытаскивает из пакета медикаменты, и нарочно игнорирует его. Ничё, все они поначалу ломаются и строят невинных, пройденный давно этап. Эта его зацепила, но ей пока об этом знать не хрен. Пусть свое дело сделает, шальную пулю из него выковыряет, а потом можно и познакомиться со студенточкой.

Ромыч приволок папку, забытую девчонкой в тачке, и Лёха мимолетно пробежался взглядом по данным красотки. Надо же, бля, Евдокия Ивановна Ливанова. Мелкая совсем, восемнадцать едва стукнуло.

— Слышь, Змей, я прошвырнусь по округе, если мусора где шерстят рядом, уведу по ложному следу. — заглянул в тесную комнатушку Дюма, и подмигнул оглянувшейся девушке.

— Бабло оставь. Спрячь тут, перекантуемся пару деньков, пока менты жопу рвут. — кинул ему папку Лёха, и, скрипя зубами, принялся стаскивать с себя джинсовку.

Кровь успела подсохнуть, насквозь пропитанная ею ткань футболки прилипла к коже. Роман уже исчез, его шаги затихли за дверью. Змей откинулся на спинку скрипучего дивана, и поддел ногу девчонки носком черной кроссовки:

— Эй, Евдокия Иванна, сюда подойди. Раздеться поможешь.

Дуся крепко стиснула тазик с водой, и короткими шажками приблизилась к парню. Вида крови она не боялась, в данном случае пугал её сам Лёха. Пока копошилась с медикаментами, украдкой поглядывала в его сторону, и замечала на себе пристальный взгляд. Он шарил глазами по её фигуре, особенно цеплялся за попку, и Дуняше было неуютно.

Ну, чего разглядывает? Девушек, как будто, близко не видел! Но, когда поняла, что и он поймал её с поличным, перестала оглядываться, яростнее занявшись приготовлением к врачеванию. Руки хоть не дрожали, это радовало. Дюма-то уехал, она слышала, как взревел двигатель джипа под окнами, и это, конечно, был шанс сбежать. Но Дуся им не воспользовалась, почему-то твердо убежденная, что Лёха её не тронет.

В смысле, не станет причинять зло. Хотел бы убить, она бы здесь уже не сидела. Смущало его откровенное наглое внимание, но с этим она уж как-нибудь справится. Ему сейчас должно быть не до амурных дел, а он, блин…!

— Чё уставилась? — усмешка скривила его губы, и он подался вперед, отобрал у Дуняши таз, водрузил на пол. — давай, не тормози, рана пустяковая. Если ссыкаешь, не пялься туда и всё будет в шоколаде, киска.

— Не надейся, в обморок не упаду. — отрезала Евдокия, старательно отводя взгляд от его полуобнаженного тела.

— Чё, мужиков голых насмотреться успела? По телевизору, поди? Порнуху, что ль, любишь?

— У меня интеллекта побольше, чем у тех, кто эти тупые порно — фильмы смотрит!

— О-па! — насмешливо воскликнул он, щелкнув пальцами, и шутливо изобразил над её головой большой купол. — да ты у нас комсомолка, красавица и умница, да? А имечко тебе классное дали. Евдокия Иванна. Мне нравится. Сочное, как ты сама.

Её щечки вспыхнули, но глаза сердито сверкнули. Решительно шагнув к Лёхе, она начала снимать с него липкую футболку. Мысленно приказала себе не вестись на его шуточки и поддразнивания, просто делать то, к чему её принудили. Она же в аптеке и прихватила «мелаксен», благо, что в этой дыре именуемой городом, снотворное продавалось без рецепта.

Усыпит бандита, и со спокойной совестью уйдёт, зная, что он не сдохнет от потери крови! Мысль взбодрила, и Дуся сосредоточилась на деле. Правда, когда вооружилась пинцетом и повернулась к Лёхе, её охватила дрожь. Парень он оказался видный, спортивного сложения. Голых мужчин она, естественно, видела, когда гостила у деда в деревне, а там местные разгуливали летом в одних штанах. Но там это там. Да и страшные они все, даже молодые — с обвисшими брюшками, дряблыми мышцами или тщедушные, тощие, как жерди.

А Лёха был другой. Матово-гладкая кожа на животе поблескивала от пота, крупные бисерины стекали и по мощной груди с темно-бордовыми, крохотными сосками, запутывались в черной дорожке волосков, убегающих под пояс штанов. На руках бугрились твердые бицепсы, от локтей до запястий тянулись тугие жгутики вен, и пальцы у него красивые. И волосы густые, хоть и всклокоченные сейчас, наверное, мягкие наощупь, что хотелось потрогать, зарыться руками.

Дуся смутилась, подняла голову, комкая марлю, смоченную в воде. Лёха сверлил её выразительными, серыми, как сталь, глазами. Вернее, он бесстыдно разглядывал её грудь, от прерывистого дыхания натягивающую тонкую ажурную кофточку.

— Будешь мешать или отвлекать, сам достаешь пулю! — предупредила она, убрав с пухлой щеки налипшие темные прядки.

— А чё я сделал-то, Евдокия Иванна? Ты очень красивая. — уронил голову на спинку Лёха.

Девчонка стояла вплотную, но ей было неудобно тянуться к ране, и он раздвинул ноги, заставил её подойти ближе. Теперь, в плену его коленей, Дуся и вовсе с трудом сохраняла невозмутимость. Занялась раной, осторожно смывая запекшуюся корку с краев, а внутреннее напряглась так, что не могла чувствовать себя комфортно. Лёха то ли нарочно, то ли нечаянно, вдруг сжал её коленями, и она сердито глянула на него. Вода с марли закапала на его джинсы.

— Ты шевелись, киска, или хочешь, чтоб я в отключку улетел? Свалить мечтаешь?

— Ага, а потом всю жизнь угрызениями совести мучиться? — огрызнулась девушка, продолжая свое дело. — мне грех на душу брать не резон. Я будущий врач!

— О как… — удивился бандит, накручивая на палец её локон. — а папашка, поди, большая шишка, в мэрии кресло протирает, или нефтяник?

— Тебе какая разница?

— Никакой. — легко согласился Змей, нахально любуясь красоткой. — ручки не-ежные, умелые. Очумелые ручки. Хороший из тебя док получится, Евдокия Иванна.

— Хватит издеваться! Просто Дуся. — отрезала она, и бросила бурую от крови марлю в таз.

Внимание привлекла татуировка на правом предплечье Лёхи — девушка-ангел с опущенными крыльями и скорбным личиком. Благодаря профессии отца, она немного разбиралась в значении таких тату, где-то слышала разговоры приятелей Ивана, где-то ради интереса читала о нательных рисунках. Чуть тронув кончиками пальчиков набитого ангела, Дуняша тихо спросила:

— Это символ принадлежности к религиозной касте, или напоминание о роковой ошибке прошлого?

Вот тут она его поразила. Девица-то, бля, не совсем простушка, разбирается в том, о чем принято молчать. Лёха криво улыбнулся, скосив глаза на татуировку. Говорить об этом он не любил, слишком свежи еще были воспоминания. Дуся угадала, татушка несла в себе глубокий смысл, он набил её поближе к взгляду как вечный укор за содеянное.

— Да-а-а, это так… Ни хрена она не значит. Понравился эскиз. — соврал Змей, и смежил веки. — короче, харэ базар разводить. Свинец из меня выковыривай.

Она поджала губы, показывая неодобрение его грубости, и посмотрела ему в лицо. Лёха подмигнул ей, ощупал взглядом хорошенькую мордашку, курносую, в веснушках, с огромными, шоколадного цвета, глазами. Рот был великоватым для таких аккуратных пропорций других черт, но и придавал шарма. Хотелось впиться в сочные пухлые губы, терзать их, ласкать языком.