Люди снуют и снуют. Взад — вперед, туда — сюда, и мне всё время приходится подтирать за ними грязь. Рабочий день только начался, а я уже как жалкий сморщенный сухофрукт, выжатый в чашку пресного чая. Еще пару недель назад я думала, что работа санитарки дело плевое, да что там, повозюкать мокрой тряпкой по паркету, вынести утки, помыть окна. Не учла одного — в круг обязанностей входит и отдраивание туалетов, а это занятие далеко не из приятных.

Отлынить от него мне подфартило. Знакомая тётка из регистратуры, узрев меня на второй день трудоустройства усердно отшоркивающей унитаз, пообещала поговорить с заведующим отделением травмотологии и хирургии, и слово сдержала. Меня перевели, повысили, так сказать, и теперь я свысока посматриваю на несчастных девчат, уныло бредущих к дверям сортиров с ведром и шваброй наперевес…

— Стаська, живо сюда! Поможешь!

От громогласного окрика Ники едва не расплескиваю воду, нечаянно зацепив ведро ногой. Выпрямившись, утираю с лица пот, и оглядываюсь, не понимая, что стряслось. Вероника, наш дежурный хирург, спешит по коридору, неловко натягивая халат на необъятную грудь. Посещает сомнение, не придется ли собирать отлетевшие пуговицы по всем углам, но проносит. Униформа благополучно оседает на пышных телесах врача, и она, шумно выдохнув, хватает меня за плечо пухлыми пальцами — сосисками.

— Пошли, руки сполоснешь в лаборатории. Там мужика привезли, мне ассистентка нужна. Татку где-то черти носят, дозвониться не могу.

— А что делать-то? — округлив глаза, спешу за ней, семенящей к операционному залу, и искренне не догоняя, какого рода помощь вдруг требуется от простой санитарки.

Не убирать же кровь и вывороченные кишки? Это, насколько мне известно, прерогатива Ирки, сегодня её очередь нести смену в этом отделении. Меня вообще откомандировали драить коридоры и палаты.

— Ты говорила, что училась в медицинском? — отмахивается Ника, шустро влетая в зал.

— Так это когда было-то! — протестую, следуя за нею, — я и не закончила даже пятый курс, Ник! Названия препаратов и от чего они применяются, и то щас хрен вспомню!

Тут я, естественно, кривлю душой. Всё прекрасно помню, недаром ведь зубрила целями вечерами напролет, а не шлялась по клубам с друзьями. 

— Ну! — нетерпеливо взмахивает она ладонями, и кивает на хирургический стол, где лежит неподвижный мужик в окровавленной рубашке. — я же не прошу тебя проводить операцию и кромсать его! Будешь ассистировать. Скальпель от щипцов отличить сумеешь, надеюсь?

Удивляюсь, почему пациент один, где анестезиолог и прочие? Что тут творится? Нет, я, конечно, понимаю, что канун Нового года, и все сегодня как сумасшедшие, но бросить раненого в операционке? Даже врача скорой помощи поблизости не видно. Поворачиваюсь к Веронике, чтобы спросить об этом, но она уже у двери.

— Я сейчас. Найду Ремизова.

Ремизов наш кардиохирург, на кой он понадобился Нике? Вздохнув, подхожу к столу, не сводя глаз с мужчины, ранение, судя по количеству крови, серьезное, может, пробито легкое. Чёрт, его же надо срочно готовить к операции, а Ника как будто и не особо волнуется по этому поводу! Вот она, хваленая медицина нашего захолустья…

Внезапно моргает верхний свет, на секунду ярко вспыхивают длинные лампы под потолком, и зал погружается во мрак. Я вздрагиваю, ощутив на запястье стальные пальцы.

— Помоги мне. — хрипит незнакомец, и тянет меня к себе неожиданно сильно для умирающего.

Наверное, рана всё же не настолько страшная, но облегчение это не приносит. Чего он хочет?!

— Спокойно, с электричеством с минуту на…

— Ты оглохла? — перебивает он громче, и в темноте я различаю неясный силуэт. — поддержи меня, давай. Где здесь запасной выход, знаешь? Ты же врач?

— Я.. — растерянность мешает сосредоточиться, машинально обхватываю его за спину, пока он неловко сползает со стола, — я не врач. Послушайте, что Вы делаете? Вам нельзя…

— Я сам решаю, чё мне можно, а чё нет, поняла? — грубовато рявкает, кряхтя от боли. — веди. Да без глупостей, детка, не смотри, что я продырявленный, шутить со мной не советую. Погоди-ка…

Меня трясёт от страха. Где Ника? Что с энергией, почему не запустят генератор? И кто этот тип, какого рожна он упорно хочет свалить из больницы?

— Прихвати всё необходимое. — командует тоном, не терпящим возражений, и где-то слышатся недовольные голоса, а потом торопливые шаги. — живо, кукла, чё застыла! Бери лекарства, бинты и остальное, ну!

Делает движение, словно собирается выудить из-под рубашки пистолет, и я на полусогнутых лечу к другому столу на колесах, где разложены инструменты и медикаменты, приготовленные для операции. Может, заорать, позвать на помощь? Ага, и тут же схлопотать пулю в спину? Осознание, что никакого оружия у странного пациента быть не должно, он же в стенах больницы! Посещает за секунду до того, как в руках незнакомца тускло блестит вороной ствол, направленный на меня.

— Я же сказал, не играй со мной. — рычит он, согнувшись пополам. — шевелись, блять!

И я дрожащими руками смахиваю нужные атрибуты в подол рабочего халата.

— Уходим, хватит! Чё не будет, купишь в аптеке по дороге. Колеса у тя есть?

— Какие… Колеса? — не сразу понимаю, о чем он говорит.

Он еле передвигается, держась за стену, и мне ничего не остается, как вести его к служебной двери, зажатой между лестницей и третьим этажом. В голове вертится пугающая мысль, но я её гоню.

— Тачка. — поясняет он, и протискивается следом за мной в сырой сумрак двора. — тачка имеется у тебя?

— Нет. Я и водить-то не умею.

— Похуй. Вон туда топай, к скорой. — кивком указывает на два белых микроавтобуса у ворот. — там разберёмся, чё к чему. Давай, давай, не тормози.

Ему, кажется, совсем худо, голос тяжелеет, дыхание прерывистое и шумное. А если он сдохнет, мне же потом отвечать! Но куда попрешь против огнестрела, Боже…

ДАНИЛА

Девка держится стойко, хотя перепугана насмерть, не обманула, значит, врачиха, подослала кого надо. Он чувствует, что слабеет, силы на исходе, но, стиснув зубы, продолжает идти дальше, не забывая тыкать в бок девице пукалкой. Ха, да узнай она, что это обыкновенная сувенирная зажигалка, уже бы пятки сверкали в обратном направлении. Была б повнимательнее, заметила бы лажу.

— Дверцу открывай. Переднюю. — приказывает он, хватаясь за бампер скорой. — за руль садись, живее!

— Я не умею… — скулит она, неуверенно взглянув сначала на него, затем на рулевое колесо.

— Садись, я чё, должен каждый раз тебе повторять! — угрожающе рявкает Данила, и поднимает дуло на уровне её лба.

Видимость размытая, его мутит. Девчонка расплывается, превращаясь в неясный комок, и он несколько раз с силой зажмуривается. Становится лучше, но ненадолго, рана то и дело простреливает невыносимой болью. Кое-как влезает на сиденье, зажимает ладонью дыру. Девчонка дрожит, беззвучно хнычет, и он тяжело бросает:

— Врубай двигатель, и погнали отсюда к ебеней матери. Вон ключ проверни на два оборота… Руки положи на руль, держи крепче… — переводит дух, приступ боли адски жжет, мотор утробно урчит. — теперь ногу на педаль газа, плавно… Плавно вдави, и… Езжай прямо… Прямо пока…

Из больницы выскакивают двое мужиков, наверняка врач и водила скорой. Медлить нельзя, но девка не решается тронуть тачку с места, и Данила, пересилив болевые ощущения, резко топит педаль в дно, левой рукой выворачивает руль, и машина рывком катится вперед...

Сообразив, что деваться ей некуда, девчонка мгновенно собирает волю в кулак, и начинает прислушиваться к его словам. Сознание окутывает туман, но он старается не отключиться, и объясняет, что делать, иногда надолго умолкая и борясь с болевыми приступами. Никто за ними не гонится, это добрый знак. Но расслабляться рано, щас в больничке уже всполошились, куда исчез доставленный с огнестрельным пациент, и не надо быть экстрасенсом, чтобы догадаться — стуканут ментам.

— Всё, тормозни тут. Телефон дай. В кармане, — хрипит Данила, закрыв глаза и пережидая очередную острую вспышку боли. — как зовут-то тебя?

Кажется, что правый бок режут сразу десятью ножами, кромсают плоть, выворачивают кишки.

— Стася, — быстрый взгляд в его сторону, и она принимается шарить в его карманах.

Слабый запах духов щекочет ноздри, мягкие волосы, выбившиеся из косы, падают на лицо Даниле. Ваниль. Ему чертовски нравится этот аромат.

— Стася? — усмешка кривая, вновь морщится, пытаясь не слишком сильно прижимать руку к ране. — чё это за имя такое?

Пальцы липкие от крови. Еще чуток потерпеть.

— Обыкновенное имя. Анастасия. Мама с детства Стаськой называла. — недружелюбно огрызается она, и салон озаряет экран смартфона. — куда звонить?

— Найди там…— ему трудно говорить, язык деревенеет, мерзкое ощущение, будто в рот насыпали льда, — Балда… Скажи, чтоб… Подгребал сюда… Кстати, где мы хоть, мать твою?!

Стася выглядывает из окна.

— Это недалеко от вокзала.

— Ну и славно… — слабеет голос Данилы, — короче… Пусть живо подъезжает… Лишнего не… Не болтай. Позвонишь, и перевяжи меня. Давай, чё уставилась...

СТАСЯ

Всё случившееся настолько нереально, что мне осталось лишь удивляться, каким чудом я не впала в истерику. Вот ведь правду говорят, под Новый Год жди чудес! Ага, моё «чудо» упало в прямом смысле на голову весьма неожиданно, и я совершенно не представляла, чем закончится приключение.

Балда, по голосу которому можно дать лет тридцать, выслушав мой сбивчивый рассказ, велел ждать его приезда. Как будто я могла рискнуть на повторное ралли по вечернему городу! Руки ходят ходуном, попутчик неподвижен, и мне никак не удается расстегнуть пуговицы на рубашке. На улице почти минус сорок, а мы сидим в салоне скорой без верхней одежды, и уже чувствуется, как пробирает озноб.

Ткань пропитана кровью, уже подсохшей, поэтому возиться с ней, нет времени. Мозг лихорадочно роется в прошлом, вспоминая, чему учили в ВУЗе, но ничего путного выудить не выходит. Догони меня кирпич… Ну, Ника, услужила! Встречать праздник в компании сомнительных личностей у меня нет желания, но не бросать же этого несчастного одного? Надо хотя бы перевязку наложить.

Вооружаюсь скальпелем, в суматохе прихваченном вместе с другими медикаментами, я глубоко вдыхаю, и подношу его к груди раненого. Разрежу рубашку, иначе её не снять. Надеюсь, не от Версаче, а то моей зарплаты не хватит расплатиться. Боже, да о чем я? Она и так испорчена!

Осторожно орудую острым, как бритва, лезвием, аккуратно отлепляю коричневую корку. Взгляд скользит по густым черным волоскам, полоской уходящим вниз, к поясу джинсов, и задерживается на плоском животе. Нет, там нет кубиков пресса, как на картинках мачо, но и это впечатляет. Тело человека, занимающегося спортом как минимум пару раз в неделю. Свет уличного фонаря падает в окно, кожа кажется матовой, гладкой наощупь, и ладошка зудится от тяги прикоснуться к ней. 

— Какого хрена? — внезапно раздается над ухом, и я непроизвольно дергаю рукой.

Опасное острие чиркает в сантиметре от лица мужчины. Он перехватывает мое запястье, и глаза хищно блестят.

— Ты чё задумала, детка? Распотрошить меня?

— Новый год на носу, грех на душу брать незачем. Лежи спокойно, не мешай.

Стараясь не встречаться с ним взглядом, накладываю марлю поверх рваных краев раны, и начинаю перевязывать.

— Ты себя так и не назвал, — мимолетно смотрю ему в лицо.

Гримаса страдания делает черты грубее, но я всё же отмечаю, что он очень привлекателен. Лет тридцати с небольшим примерно, смуглый, глаза, наверное, ясные, голубые, а сейчас подернуты пленкой мучения. Волевой подбородок, на щеках крохотные родинки, брови вразлет и прямой нос. Линия губ капризная, твердая, чувственная. Слишком долго засматриваюсь на них.

— Чумой меня кличут. — хрипло отзывается он, и на мой хмурый взгляд усмехается криво. — чё, не нравится погоняло?

Пожимаю плечами, снова зациклив внимание на перевязке.

— Чумовой по жизни, что ли? — пальцы дрожат, чересчур сильно затягиваю бинт.

— Есть немного. Ай, блять, ты чё творишь?! — неожиданно вскрикивает, отпихнув меня, и разглядывает дело моих рук. — сойдёт. А лепила с тебя никакой, прогуливала, поди, занятия? Или папашка диплом купил?

— Я не врач. — сухо повторяю то, что уже озвучивала ранее, и берусь за дверцу.

— Далеко намылилась?

В спину упирается холодное, неприятно металлическое дуло. Я замираю, сердце вот-вот выпрыгнет из грудной клетки, дыхание сбивается. Ну, конечно, на что я надеялась, что Чума поблагодарит за спасение и отпустит с миром? Проклятье, угораздило же вляпаться в передрягу!

— Щас Балда подрулит, подбросит до хаты. — кивает на сиденье, и я отворачиваюсь к окну, залепленному пушистыми снежинками. — говори со мной, слышь… Чтоб я не отрубился.

Благоразумно молчу, что мне надо не домой, а обратно в больницу. Меня же вышвырнут с работы, если уже не поздно... Наверное, о моем "подвиге" известно всем, и сейчас мне там перетирают кости.

— О чем? — предательские слезы щиплют под веками, и я кусаю губу, чтобы не разреветься.

— Ну, о чем-нибудь… Расскажи о себе…

Боже, да что рассказывать? В моей жизни нет ни стрельбы, ни разборок, обычная нищенка, перебивающаяся на зарплату санитарки. Что-то бормочу, каждые несколько секунд тормошу его, и так мы коротаем время.

Вот и встретили Новый год… Не знаю, откуда ехал Балда, но у меня создалось впечатление, что с края земли, не иначе. Появился он только спустя полтора часа, а промедли еще чуть-чуть, и нашел бы в машине два околевших трупа. По неведомой причине печка отказывалась греть, сколько я её не тыкала, всё было напрасно. Спасли нас бушлаты, оставленные ребятами со скорой, хотя к приезду дружка моего пациента, я почти превратилась в Снегурку.

— Зато кровь свернулась. — шутит Чума, подмигнув мне, и, вдавив дуло пистолета в спину, настойчиво кивает на дверцу. — давай, вылезай. Щас нас доставят в тепло и комфорт.

— Ты же сказал, что меня отвезут домой! — возмущаюсь, оглянувшись.

— Ты замужем? — зачем-то интересуется он, и неловко спускается на землю.

Видимость нулевая, небо низвергает белые хлопья, и ветер, подхватывая их, швыряет мне в лицо. Лихо притормозив, из огромного черного джипа выскакивает молодой мужчина, и торопливо, поскальзываясь, идет к нам.

— Тебе какая разница?

— Если муж дома не ждет, на хрена туда ехать? Отпразднуешь с нами, не трясись так, не обидим. — сжимает мою озябшую руку, и приваливается к газели.

— Чума, чё случилось? Чё за маскарад, я не въехал? — спрашивает Балда, поддерживая его и не давая сползти вниз. — э, брателла, ты чего это? Пьян, что ль?

— Ранен он. — строго вмешиваюсь, взглянув на Балду. — скорее, его нужно отвезти в больницу! Он крови много потерял!

— Хуя с два. Никаких больниц, чтоб... Меня эти спецы с купленными... Дипломами штопали... В гробу я их всех... видел! — хрипит Чума, неожиданно сильно стиснув мои пальцы, и, отлепившись от газели, делает неверный шаг. — погнали, чё в землю вросли… Макс, зарулишь в ближайшую аптеку, вон барышня купит всё, чё надо.

— Кто тебя так устряпал? — удивляется Балда, подталкивая меня к джипу, и ведёт друга туда же, — ты ж в клуб собирался, наехал кто?

— Потом… Расскажу. — с усилием выдавливает Чума, и с громким стоном усаживается в салон «хаммера». — Медсестричка с нами едет… Хреново мне совсем… Если отрублюсь…

Это его последние слова, и я, проклиная всё на свете, плюхаюсь рядом с ним на заднее сиденье. Остается надеяться, что уходящий год не подкинет подарочек в виде смерти нового знакомого…

ДАНИЛА

Очнулся он внезапно, в первое мгновение чудится, будто его окунули в кипящую смолу. С пересохших губ срывается протяжный стон, ослабевшая рука шарит по кровати, но натыкается лишь на покрывало. Рядом никого нет, в комнате он один, и полоска света сочится сквозь щель в прикрытую дверь.

Приподняться удается с третьей попытки. Скрипнув зубами от натуги, Данила осматривается, взгляд выхватывает знакомые очертания мебели, задернутые шторы. Кажется, еще ночь, сквозь ткань мерцают размытые огоньки. Интересно, Новый Год уже наступил или нет? Силится припомнить, в котором часу поехал в кабак, вроде, около семи. Потом была недолгая разборка с тем дятлом, прицепившимся к Лерке, там-то он и схлопотал пулю под ребра.

Или он всё-таки проспал главную ночь страны?

— Балда!

Хотел позвать друга громко, но едва расслышал собственный шепот. Обессилев, падает на кровать, и закрывает глаза, борясь с очередным болевым спазмом. В памяти всплывают образы прошлого, другая новогодняя ночь и смеющаяся молодая женщина в нарядном синем платье; он протягивает ей роскошный букет алых роз, а она, кокетничая, убегает вглубь квартиры, и в прихожей витает терпкий аромат духов.

— А ну-ка, спокойно! Тебе нельзя вставать, кровотечение снова начнется.

Смутно знакомый девичий голос, звонкий, строгий, заставляет Данилу сделать усилие и поднять веки. Она стоит, окруженная ярким кругом света, и что-то раскладывает на журнальном столике. Лица её не видно из-за густых темных волос, и мужчина скользит мутным взглядом по точеному плечу, разглядывает тонкую изящную руку, и невнятно шепчет:

— Стася…

Девушка поворачивает голову. Нет, это не она, не случайная попутчица, на него смотрят нежные большие глаза Карины.